Текст книги "Тень Воина"

Владимир ПЕРЕМОЛОТОВ
ТЕНЬ ВОИНА

Глава 1

Кто-то там стоял!

Наверняка!

Правда темно было, хоть глаз коли, но Комар чем угодно мог поклясться и положить на отсечение любую – на выбор палача – часть любимого тела – стоял там кто-то!

Спроси его кто, что он там такое углядел – не сказал бы, но чутье на опасность, которое еще никогда не подводило, не давало сделать оставшиеся до стола с ковчежцем несколько шагов.

Может быть, запах человека почувствовал, а может тепло – не понять, но уверен был, что сунься он двумя шагами дальше – и плохо ему будет… Так плохо, что…

Разбойник представил, что случится, если он все же сделает эти шаги, остановился, и почувствовал, что душа наполняется липким страхом. Мысль шмыгнула во вчерашний день, когда только собирались сюда в непрошеные гости.

Если б лес вокруг, или дорога, пусть даже та, что мимо кладбища…Холодок скользнул по спине вверх и задержался в голове дурной мыслью.

Так ведь где та дорога…

Оно и понятно. Откуда ж ей тут взяться, дороге-то, посреди княжеских хором?

Разбойник переступил с ноги на ногу, передернул плечами, сбрасывая с себя гадостное чувство близкой опасности, сжал кулаки, набираясь мужества. Три шага. Всего три! Раз, два, три… Только мысль вильнула как рыба и ушла в сторону. Осколки других, недодуманных мыслей, побежали как круги по воде.

Лом этот еще… Он вспомнил про лом, и зубы сжались до боли в скулах, и ногти впились в ладони.

Зачем? Зачем?? Зачем???

Все вокруг было не так! Не так и некстати! Приметы ясно говорили… И петух, и малиновый куст, что дорогой встретили, и туча, на медведя похожая… Все говорило, что не за свое дело взялись, ох не за свое…

Он вздохнул, ладонью размазал пот по лицу. Говори, не говори, думай, не думай а вот ты тут и все! Дело надо делать, а не отказываться.

Только как тут откажешься, если столько денег обещано? Не врет же, наверное, атаман. С такими деньгами и из леса можно выйти, корчму открыть или вовсе постоялый двор. Да что там двор! Все можно будет! Все! Золото! Жемчуг!

Он моргнул, и взгляд его уперся в темноту.

Вот он, ведь, ковчежец-то, рядом. Только четыре шага вперед, даже нет. Два. Два больших шага вперед, в нишу, сделать, да руку протянуть…

Он представил, как делает эти шаги, и спину словно морозом осыпало. Страшно… Гибель… Боль…

Позади осторожно ворохнулся Ерпил, прошептал в затылок.

– Что?

Стараясь не потерять еле видный в полутьме стол, едва шевеля губами, Комар ответил:

– Есть тут кто-то…

– Где есть?

– Впереди.

Он и еще что-нибудь добавил бы, было что, но губы страхом запечатало. Слушают же гады! Каждое слово подслушивают! Ерпил не стал сомневаться и переспрашивать – слава Богам знали друг друга не первый год. Он осторожно втянул в себя воздух. Комар, глядя на него, тоже глубоко вдохнул. Так и есть, не подвело чутье! В воздухе отчетливой горечью вился дымок горелого масла.

Мысли побежали, словно подстегнутые кони. Пахло горелым маслом, а вот огня не было. Значит, он горит где-то, невидимый… А невидимого огня не бывает… А раз невидимого огня не бывает, то наверняка это огонь самый обыкновенный, только кто-то его скрыл… А раз так, то сидит где-то рядом этот неведомый «кто-то» и наверняка руку на мече держит. А когда это хорошим кончалось, если кто в темноте, с мечом прятался?

Сзади неслышно подошел атаман.

– Что встали?

– Маслом горелым пахнет, – шепнул Комар.

– Неприятностями… – подтвердил Ерпил.

Атаман не устрашился, хмыкнул сомнительно. Ерпил подумал, что тот из-за безумной своей храбрости, сам сейчас сделает эти страшные шаги и дернул его за рукав…

– Кто-то есть там. С огнем сидит.

Плохо он об атамане думал. Чтоб самому вперед идти у него и в мыслях не было. Вожак раздвинул их и подтолкнул Ерпила вперед.

– Ну и что с того, что с огнем? Если и есть кто, так тот спит. Я им сам этой вот рукой в вино сонного зелья подсыпал.

Комар закивал. Зелье атаману Мазе дал колдун, что сулил за этот ковчежец немерянные деньги. Зелье и еще два горшочка, что, как говорил колдун, из любой беды выручат… Горшочки те сейчас были у атамана за пазухой. Только какая вера колдуну? Он-то там где-то, а ты тут… А впереди темно и прячется кто-то…

Ох, грехи наши тяжкие…

Атаманова рука уперлась в затылок.

– Давай!

Не посмев ослушаться, Ерпил сделал несколько шагов вперед и протянул руку к ковчежцу. Комар, устыдившись страха, шагнул, было за ним, но атаман остановил его, положив руку на плечо.

Решетка упала неожиданно мягко, почти бесшумно. Ерпил дернулся назад, но она уже отделила его от всех остальных.

– А-а-а! – взвыл он в голос не столько от боли, сколько от ужаса. – А-а-а-а!

Крик пронзил тишину словно копье – снежный сугроб. Ерпил развернулся и еще раз, уже грудью ударился о железо, но то только презрительно звякнуло – мол куда уж тебе, худосочному… Железа князь не пожалел – прутья были толщиной в руку и крепкие – ни ржавчины тебе ни окалины. Поперек их соединяли два бруса, даже, пожалуй, потолще. В мгновение вспотевшими ладонями разбойник ухватился за решетку.

– Помогите!

– Заткнись! – бросил Мазя. – Молчи, урод.

Ерпил поперхнулся готовым сорваться с губ позорным криком.

– Счастья своего не понимаешь. Раз туда попал, так тебе двойная доля будет. Ковчежец доставай.

Атаман сказал это спокойно, словно и не случилось ничего и каждый из разбойников вдруг понял, что он и эту случайность предусмотрел, и что прямо сейчас, на глазах у всех, он вытащит неудачника из клетки, как бывало, вытаскивал из других неприятностей. Желая как можно быстрее выбраться из ловушки, и не смея ослушаться, Ерпил в два шага добрался до стола и схватил шкатулку. Внутри что-то брякнуло. Его руки дрогнули, и он чуть не выронил ковчежец.

– Раззява, – покровительственно пророкотал атаман. – Я те уроню… Тащи ее сюда.

Вот в его голосе не было ни страха, ни ожидания неприятностей. Спокойный такой голос, внушающий уверенность в будущем, словно предвидел он все, что было и все, что будет. Ерпил подошел к решетке.

– Давай.

Атаман протянул руку сквозь прутья. Ерпил на шаг отступил, прижал находку к груди.

– А я? Я как же?

Мазя посмотрел на него тяжело и под этим взглядом разбойник, словно лишившись разума, протянул атаману ковчежец. Атаман раскрыл его, усмехнулся. Внутри было именно то, за чем они шли сюда, все, как говорил колдун.

Он сунул шкатулку за пазуху и достал оттуда один из колдовских горшочков. Раскрыв глаза Комар смотрел на него, ожидая колдовства, что размечет решетки, но атаман распорядился по-своему. Подержав горшочек, он вернул его назад, за пазуху.

«Не захотел, видно, на такую малость колдовство тратить.» – подумал Комар, переживая дурную радость от того, что это Ерпил стоит там, а не он. – «Ну конечно… Таких как Ерпил много, а колдовство – одно…» Ерпил тоже понял, что это значит, и в страхе попытался протиснуться сквозь прутья, но ничего у него не вышло. Решетка только чуть скрипнула, там, где рукоять ножа, висевшего на поясе, задела за поперечину.

– За что я тебя люблю, дурака, так это за доверчивость.

Разбойник стиснул зубы. Черниговский князь – не Журавлевский Круторог, лютовать понапрасну не будет, но и особенной любовью к разбойниками он тоже не отличался. Убьет или искалечит. Что ж… Видно Судьба…

Страх пробежал по лицу, превращаясь в тупую покорность.

Атаман усмехнулся.

– И за преданность, конечно.

Сгрудившиеся позади разбойники слушали разговор, гадали, как поступит атаман, правда голос никто не поднимал. Мазя посмотрел на них обернувшись, ухмыльнулся отечески.

– Ну, что встали? Лом сюда давайте…Вызволять будем нашего товарища, что себя не жалея, геройски в западню попал.

Все разом облегченно заулыбались. Вот оно, оказывается как! Кто-то передал атаману лом, теперь понятно, зачем захваченный с собой, а Мазя сунул его между железными прутьями, и ухнул. Железо хрустнуло, на пол, словно спелые желуди с дуба, посыпались заклепки и тут, как будто именно этого они и ждали, стена слева от ниши раздвинулась, и оттуда с железным звоном выпрыгнули люди.

– Дождались! – в голос выругался Мазя. Он прыгнул в сторону. Времени, чтобы выхватить меч у него не было, и он отразил первый удар ломом. Те, кто сидел в засаде, вознаградили себя за долгое молчание яростным воем. Комната сразу стала тесной, наполнилась звоном, криками. Добавил своего и Ерпил, что с воплем протискивался в щель. С боков к нему уже бежали двое, и он вертел головой, соображая, успеет уйти целым, или нет. Мазя прыгнул к левому, а Комар, ухватился за ворот и потащил товарища на себя, помогая продавиться между прутьями. Страх сделал его скользким. Зацепившись за обломок железа, он беззвучно – треск рвавшейся материи заглушило молодецкое уханье атамана и грохот сталкивающегося друг с другом железа – протискивался на свободу.

Мазя взмахнул ломом, и княжеские дружинники, не желая попасть под удар, попятились. С гордостью за атамана Комар подумал, что такого удара ни один доспех не выдержит. Лом, словно замороженная колдовством струя воды летал слева направо. Вот он, атаман, рядом, а поди возьми его…

– Назад! – заорал Мазя, перекрикивая звон и уханье. – Назад, уходим.

Позади скрипнули двери, но разбойник даже не обернулся. Слава Светлым Богам за спиной были только свои. Комар отшвырнул в спасительную темноту Ерпила и встал позади атамана, стараясь не попасть под всесокрушающее железо. Тот почувствовал его и скомандовал.

– К двери!

Из-за атамановой спины Комар в последний раз оглядел комнату. Да-а-а-а-а. Было тут что беречь! Теперь, когда тут горели факелы, стали видны и сундуки с добром и шемахандские ковры по стенам и посуда на столе. Нет, не зря дружинники ярятся!

Атаман дважды взмахнул рукой, и что-то бросил в темноту по обеим сторонам от себя. В полутьме сухо треснуло, и комната заполнилась дымом. Оттуда, из дыма, послышались проклятья, и Комар, к немалому своему облегчению, понял, что и тут колдун не обманул, что колдовство у него оказалось зрелым, правильным.

Опережая остолбеневших дружинников, разбойники дружно бросились к двери.

А и правда, что тут делать? Делать тут больше было нечего.

Можно, конечно, было подраться, показать храбрость, но кому ее тут было показывать, храбрость-то? Дурням, что не смогли устеречь то, что им приказано было стеречь пуще глаза? Или самим себе? А зачем? В своей удали никто из разбойников не сомневался, да и дружинники, пожалуй, в храбрости ночных гостей тоже. Это ведь у разбойников хватило смелости прийти ночью в княжий терем и украсть не абы что, а именно то, что заказывали, а не у дружинников, тем более что как раз дружинников-то княжьих разбойники в своем логове что-то не видели…

Нет, по всему выходило, не нужна была драка разбойникам.

А вот княжим дружинникам она была бы кстати – нужно же было показать князю, что не просто так упустили сокровище, а после битвы, где врагов было столько, что и не перечесть и что не проспали они сокровище, а защищали его до последнего и только после неравной схватки, усеяв всю горницу трупами…

Атаман бросил лом прямо в дым и, не глядя, попал или нет, побежал к двери. За его спиной вскипели азартные крики, ругань, кто-то упал, покатился по полу. Комару даже показалось, что кто-то из дружинников, повредившись умом от горя, рассмеялся, но и ему и атаману уже было все равно.

Товарищей видно не было. Ноги их гремели впереди, а кроме топота ног, слава Богам, оттуда ничего не слышалось. Не хватило, видно, ума у здешнего воеводы правильно людей расставить. Дурак, видать воевода-то. Дурак. Увалень… Другого имени такому и не подберешь… Раз своего ума нет, то чужим всю жизнь не пропользуешься. После горницы, освещенной факелом, в переходе было темно, но бежалось без страха – впереди этим путем уже пробежали товарищи, а спину прикрывал сам атаман. Слева сквозь непроглядную тьму вспыхнула тонкая, с мечевое лезвие полоска.

Дверь… Вроде та самая.

Комар плечом поддал ее и следом за створкой влетел в темноту, наполненную сдерживаем дыханием. Атаман заскочил следом, едва не сбив с ног.

– Ну!

Комар опомнился, навалился на дверь и захлопнул ее за атамановой спиной. Не тратя лишних движений, Мазя ударом кулака выбил притолоку и подпер ею дверь. Быстрым взглядом он обежал комнату. Можно было бы и тут пошуровать – богато, все же жил князь Черниговский, на все комнаты у него добра хватало, но не до этого сейчас было. Ноги бы унести с тем, что в руки попало.

– Никто не отстал?

– Все тут атаман! – преданными глазами глядя на Мазю, отозвался Ерпил. – Все как один!

Все кто непрошеными гостями пришел к князю, собрались тут, чтобы уйти восвояси.

Не тратя времени на разговоры, Комар выглянул в окно. Во дворе, слава Богам, темно и пусто. Шум, что творила погоня еще не успел никого разбудить и путь за стену был свободен. Он вспомнил сырой запах леса, к которому уже привык и коротко вздохнул. Вожак услышал, повернулся к нему.

– Что на дворе?

– Тихо, – не оглядываясь ответил он. – Чего ждем?

Атаман отодвинул его, выглянул сам.

Двор заливала темнота, а на небе тусклым пятном еле пробивался сквозь тучи лунный свет. Он падал на стену, через которую еще нужно было перебраться, на квадратные башни, в которых то ли спали, то ли дремали дружинники, на крыши сараев. В этой темноте были свои опасности, но совсем не те, что остались за спиной.

Уходить всегда легче, если нет погони, но даже если она и есть, а дело сделано, то все одно жизнь кажется проще. Мазя улыбнулся, потрогал ковчежец за пазухой. А с таким гостинцем за пазухой так и вообще взлететь хочется.

Только радоваться было рано. Пока они сделали только пол дела – взяли то, за чем пришли. Оставалось сделать вторую половину – унести то, что взяли. Дверь содрогнулась от ударивших в нее тел.

– Тут они! – азартно заорали из-за двери. – Ломай!

Один за другим разбойники соскальзывали вниз по припасенной загодя веревке. Комар, последним задержавшийся у окна, услышал, как дверь затрещала, но затрещала не сдаваясь, а сопротивляясь ломившимся в нее. От этого треска в душе как-то легче стало. Уж в таких-то звуках он хорошо разбирался.

Не смотря на свое прозвище, хитник спускался с быстротой и расчетливостью паука. Обжигая ладони он летел вниз, прислушиваясь, стоит ли дверь. Для него это было не просто важно, это было важно жизненно. Наверняка первый, кто ворвется, сразу кинется резать веревку.

Дверь стояла! Хорошие двери были в княжеском тереме! Но всему хорошему в этой жизни, к сожалению, приходит конец. На счастье Комара случилось это, когда он уже стоял на земле…

Пять ударов дверь выдержала, а потом все же рухнула, разбудив тех, кто еще умудрялся спать в княжеском тереме.

Шум волной прокатился по всему терему, возвращая спящим блуждающую где-то душу и докатился до женской половины.

Девушка вскинулась. Темнота в родном доме не была враждебной, но шум… Несколько мгновений она прислушивалась, ожидая что даст ночь в следующий миг – то ли гомон слуг, то ли повторение грохота и крики «Горим! Пожар!», но вместо этого за стеной прозвучали шаги. Она сжала нож, но голос, что прозвучал из-за двери, оказался родным.

– Ирина? Что у тебя? Все в порядке?

Ступни почувствовали теплую шерсть на полу. Пробежав по пологу из медвежьей шкуры девушка откинула засов, распахнула дверь. Темноты за ней уже не было. Из залитого светом факелов перехода в комнату шагнул мужчина. Вместе с ним в комнаты залетел запах сгоревшей смолы. За его спиной мрачно взблескивали мечи дружинников. Перехватив несколько любопытных взглядов, девушка отступила назад, в полутьму.

– Отец? Что случилось?

Князь Черный быстро обежал взглядом комнату, задержавшись на смятой постели и закрытых ставнями окнах и успокаивающе покачал рукой.

– Ничего страшного.

Факел в его руке раздвинул темноту, и девушка увидела улыбку на лице отца.

– Опять к нам гости пожаловали…

Она поняла и улыбнулась в ответ.

– Хитники? За талисманом?

Факел раздвинул темноту до самых дальних углов. Девушка взглянула в зеркало и мимоходом поправила цепочку на шее.

– Не все ж к тебе сватам ездить, – усмехнулся князь. – Хитники. Я на всякий случай четверых перед твоей дверью поставлю. Так что ты не беспокойся. Спи дальше.

Он погладил ее по голове и повернулся, чтобы уйти, но она поймала его за рукав.

– А что ты с этими сделаешь, когда поймаешь?

– А что я с прошлыми сделал?

– Забыл? Они же в темнице сидят.

– В темнице?

Князь так весело удивился собственной жестокости, что девушка рассмеялась.

– Ну, раз те в темнице, то с этими придется как-то по-другому поступить… Может быть я их даже не поймаю?

Он потрепал ее по щеке. Мыслями князь уже был в темных переходах.

– Пойду, посмотрю как там посланцы кагана. Успокою, а то Бог знает, что они там в своей Хазарии про нас подумают.

Ирина засмеялась. Страха уже не было.

– Они, поди, и так не спят от огорчения…

– Может быть. – Рассеянно кивнул князь. – Все-таки ты им второй раз отказываешь… Не передумала?

Княжна почувствовала шутку, засмеялась.

– Нет… И в третий откажу…

Глава 2

Благообразный отрок, зачерпнул кувшином из стоящего на огне тагана воду и вернулся назад, к князю.

Он не торопился особенно, чтоб не споткнуться, но задерживаться резона не было – не любил Журавлевский князь мешкотников и неумех. А кого князь не любил, у того жизнь почему-то короткой получалась и полной неприятностей.

Примета эта была верной и с каждым годом не развеивалась, как иные заблуждения, а напротив становилась все вернее и вернее. Взять вот хоть сапожника…

– Лей, – скомандовал князь, не дав мальчишке додумать мысль о сапожнике.

Струя кипятка из наклоненного кувшина упала в кадушку, взбурлив исходящую паром воду. Князь охнул, зашипел, втягивая в себя воздух, шевелил пальцами. Светлые волосы мальчишки, расчесанные не прямой пробор, загораживали ему лицо князя, но он и без этого знал, что тот чувствует. За три года, что служил ему, успел разобраться в привычках, понять, что к чему.

– Хорошо-о-о-о-о! – прошипел князь. – Еще добавь…

В прозрачной воде видно было, как приплясывают княжеские ноги, покрытые мозолями и шрамами. С уважением глядя на них, мальчишка подумал:

«Князь… Мог бы в тереме сидеть, мед пить, мясцом закусывать, а он весь день с седла не слезает. Вон ноги-то у самого чуть не как копыта стали…» Мозоли у князя и впрямь были не княжеские, а самые обычные. Эти вот от стремян, как и у всех его конных ратников, этот шрам от копья, что вошло в ногу, когда бился князь вместе с Киевским князем Владимиром с ромеями, а вот эта мозоль на левой ноге от плохо пошитого сапога.

«Нет, зря он все же сапожника в прошлом году на кол посадил… – подумал между делом отрок. – Сапожник-то уж сгнил весь, поди и следа не осталось, а сапогам сносу нет…» Он замешкался в воспоминаниях и тут же получил подзатыльник.

– Что застыл, ворона? Лей давай…

– Полыни, – напомнил голос за спиной. – И лебеды!

Мальчишка поднял голову, посмотрел на князя. Тот сидел и жмурился, словно кот на солнце. Подумав мгновение Круторог кивнул, и мальчишка бросил в кадушку метелку полыни. По комнате тут же запахло степью, веселой волей.

Волхв он конечно волхв, имеет право советы давать, за то и кормит его князь, но ноги-то не его, княжеские ноги.

Сквозь прищуренные от удовольствия глаза князь посмотрел на советчика. Тот сидел задумчивый, хмурый даже.

– Что волком смотришь?

– Да не овцой же мне на тебя смотреть…

Волхв вздохнул и чувствуя, что князь к разговору не расположен, продолжил:

– Не украл у тебя ничего, не обманул.

Князь кряхтел, но в разговор не ввязывался.

– Не то, что некоторые.

Волхв журавлевского князя, Хайкин, покосился на стол, где меж серебряных и позолоченных кубков лежал мешочек, набитый золотыми монетами. Лицо его омрачилось. Не то, чтоб денег было жалко (хотя и это, конечно, тоже), а жаль было князя. Простота. Обводит его там этот вокруг пальца, как несмышленыша, а впрямую сказать ничего нельзя. Не потерпит князь, а ни места такого, ни головы волхв лишаться не хотел. Приходилось так вот, осторожно, обиняками ему на жизнь глаза открывать – Ох, князь… Зря ты с ним связался…

– С кем? – наконец благодушно спросил князь. Отрок сноровисто и умело растирал ступни, выгоняя накопившуюся за день усталость. – О ком это ты?

Волхв повернулся к князю.

– Да о нем, о нем…

Благодушия в княжеском лице не убавилось – Не знаю, что за дурь тебе в голову пришла…

– Да все ты знаешь… По роже ведь видать, что за птица…

– Птица? – притворяясь непонимающим переспросил Круторог. – Какая птица?

Волхв, понимая, что князя ему не переспорить в сердцах сказал:

– И не птица даже. Скоре уж мышь летучая. Чем он тебе только голову заморочил? Понять не могу.

Князь знаком показал мальчишке, чтоб добавил воды. Глядя на отрока, Хайкин задумчиво продолжил.

– Три месяца он у тебя, толку никакого, а ты все терпишь. Дубовая у тебя терпелка, что ли? Или железом сверху оббитая?

Князь поморщился. Отчасти волхв был прав, но вслух сказал:

– Делает дело человек. Делает. Большое дело… Только время ему на это нужно.

Волхв хоть и не согласился, но и не напирал особенно. Знал свое место.

– Время… Золото ему твое нужно, а не время. Будь он из своих, ты за это время уже давно на кол бы его посадил, а с этим мешкаешь… Пенял я тебе, что крут ты в решениях, но в этот раз… Христиан, что ли наслушался?

Круторог опустил в воду руки и начал сам растирать ступни.

– А еще говорят «Ворон ворону глаз не выклюет». Нет. Не любят колдуны друг друга…

Хайкин обиделся.

– Это я колдун? Я волхв. Это он колдун.

– А, – махнул князь рукой, забавляясь чужой обидой. – Разница-то в чем? Нету разницы… Что ты, что он от княжьей милости живете.

Хайкин искренне выпучил глаза. Знал он, что у князей короткая память, но не настолько же…

– Есть, князь разница, есть. От меня польза, а от него пользы как от козла молока.

Сдерживая подступивший смех, Круторог спросил.

– Не кормленный ты сегодня, что ли? То птиц поминаешь, то мышей. Козла вот какого-то еще приплел… Молоко…

Хайкин не дал увести себя в сторону. Князь в последнее время и вправду вел себя странно – задумывался где не нужно, свирепел, где нужды не было, улыбался чаще.

– Может, околдовал он тебя?

Круторог не ответил, только хмыкнул, а Хайкин, ухватившись за мысль, продолжил допытываться.

– Угощает он тебя чем-нибудь? Вином или медом? Опытной рукой с едой всякое колдовство в человека ввести можно.

Князь выпрямился, потянулся, встряхнул руками. По лицу пробежала улыбка – вспомнил что-то приятное – Да нет… Просто место у него там такое…

– Какое? – насторожился Хайкин. Княжеские улыбки ему приходилось видеть не часто. – Какое у него там «такое место»?

– Спокойное. Я как к нему зайду – так сразу хорошо мне делается.

Князь провел ладонью по груди, словно размазывал по ней невидимое масло. Или мед.

– Покойно, как в детстве. А от этого я добрым становлюсь.

– Добрым? – удивился волхв. – Ты?

Он недоверчиво покачал головой.

– Когда тебя Боги творили, то все добро пошло, наверное, на того, кого перед тобой делали. А тебе вместо добра что-то другое впихнули. Может быть, упорства, может быть – осторожности…

Князь нахмурился.

– Ты и хвалишь – как ругаешь.

Волхв помрачнел. Все-таки не понимал его князь, не понимал…

– Да не хвалю я, и не ругаю. Правду говорю. Не верю я ни в твою доброту, ни в «такие места».

Круторог посерьезнел, нахмурился. Чутью Хайкина можно было доверять. Знал волхв свое дело. Да и в чужом колдовстве разбирался. Только что вот… Да дней десять назад оборотня от города отвадил, что Пузыревку разорял.

– Думаешь колдовство? – Помимо воли задумался князь. Тряхнул головой упрямо – Нет! Да не посмеет он!

Слава о Крутороге по Руси шла страшненькая. Крутой был князь, вспыльчивый, сильный, власть свою утверждал и огнем и мечом. Так что не у всякого колдуна хватило бы смелости вот так куражиться над князем. Хайкин это понимал, потому ничего и не ответил князю. Только плечами пожал. Самому ведь непонятно было. Видел некую несообразность он в княжьем госте. Его б за горло взять, да за становую жилу подержаться, расспросить с удовольствием, да как? Княжий гость все-таки!

– А что тогда?

Глупый разговор уже надоел князю. Желая его прекратить, он бросил:

– Ну и посмотрел бы сам, коли любопытство разбирает.

Волхв не обиделся. А может и обиделся, да стерпел обиду.

Когда появился этот пришлый колдун, Круторог строго-настрого запретил Хайкину приглядывать за ним. Сам колдун поставил это условием работы у князя.

– Я бы и рад, только вот ты не велишь. Как же можно?

– А то ты не пробовал…

Волхв пожал плечами.

– Я тебе честно служу. Как можно, если ты не велишь?

Круторог только улыбнулся такой покладистости. Хайкинских хитростей он не знал, но понимал, что есть они у него, есть… Хайкин помолчал и нехотя добавил:

– Да и защита у него наверняка там стоит от любопытных. Колдуны на это дело мастера… Да и сам я…

– Какой же ты княжий волхв, если с защитой пришлого колдуна не справишься? – несколько обиженно сказал князь. – Что ж он сильнее, выходит? Выходит, зря я тебя кормлю?

Понимал волхв, что его подначивают, а все ж ответил чуть резче, чем следовало бы.

– Да нет. Ты, князь, не путай соленое с зеленым… Я его сильнее. Только ведь он сразу почувствует, когда я начну его защиту ломать, и сразу к тебе побежит. А ты сгоряча можешь…

Волхв провел рукой по горлу, показывая, что сделает князь. Тот, словно в зеркале отразившись, повторил его жест.

– Это ты правильно рассудил.

– Вот я и не понимаю этого… Чудно мне просто на тебя смотреть.

Он остановился, думая, что князь что-то возразит или, по крайней мере, скажет, но тот молчал.

– Ходишь ты туда, ходишь, третий месяц золото ему носишь… Жемчуга шапку зачем-то отдал… На что ему жемчугу-то столько? Кокошники он там вышивает, что ли?

Круторог понял своего волхва правильно. Два медведя в одной берлоге. Это ж куда не не пойдешь – везде чужие ноги – не вздохнуть, не повернуться. А все же… Княжий голос звякнул металлом. Не золотом – сталью.

– Кокошники… Что он для меня делает тебе пока знать не надобно. Да и о чем промеж нас разговоры идут – тоже. Хватит того, что я и сам все знаю.

Хайкин, словно и ждал именно такого ответа, спокойно кивнул.

– Ну, вот все верно. Сейчас вот ты такой, какой и всегда. Можешь и голову снести, и кожу содрать, и на кол посадить. Тут ты нормальный. Что вот только там с тобой делается?

Он задумчиво подпер щеку ладонью, начал водить пальцем по скатерти, расправляя складки. Князь ответил:

– Ничего не делается. Разговариваем…

Волхв вздохнул. Непонятно было. То ли князь воду мутит, стравливая его и гостя, то ли и впрямь ничего не помнит. А узнать нужно было.

– От простых разговоров добра не прибавится.

Круторог нахмурился, и вынул ноги из кадушки. Отрок проворно обернул ступни холстиной, а сверху бросил полог из беличьих шкурок. Хайкин понял, что кажется малость перегнул палку.

– Ступай.

Мальчишка подхватил кадушку и быстренько потащил вон из комнаты. Дождавшись, когда тот уйдет, князь погрозил волхву пальцем.

– Не твое это дело мне советы давать, понял? Сам разберусь.

– Почему же не мое? – Обиженно переспросил волхв. – Я ж не советую тебе как дружину в бой водить? Я тебе по своему ремеслу посоветовать могу, да и помочь даже.

* * *

… «Если заднюю лапу крокодила высушить, растолочь и перетереть с корнем травы сацин, то употребить ее на пользу потерявшему удачу можно, если порошок тот рассыпать точно в полнолуние, и произнести надлежащее…» Митридан вел пальцем по строке, морщась каждый раз, когда приходилось вспоминать ромейские слова Книга была умной, но написали ее лет триста назад, и язык за это время успел измениться. Приходилось останавливаться и рыться в памяти, чтоб понять, что имел в виду тот, кто каллиграфическим подчерком исписал свиток. Тень от пальца то густела, то становилась прозрачной, почти невидимой, когда огонек свечи вжимался в свечку. Труд, однако, того стоил. В свитке давался точный рецепт наговора на удачу, что считался утерянным еще двести лет назад. Не отрывая пальца от строчки, колдун покачал головой. Вот что уж наверняка не помешало бы ему – так это удача. В таком деле без удачи не обойтись!

«Одно плохо, – подумал невесело колдун. – Не найти тут сушеного крокодила, да и „надлежащих“ слов в свитке нет».

Он приготовился читать дальше, впрок, но от окна послышался звук, будто бы кто-то провел по ставне острым железом. От неожиданности колдун ухватился рукой за амулет, что висел на шее, но тут же отпустил его. Нечего ему было бояться. Пока, по крайней мере. Вряд ли в городе нашелся бы такой смельчак, что пришел бы к нему без приглашения, да еще не через дверь, а через окно. Мало того, что знали люди кругом, что связываться с ним опасно, так ведь еще и жил в двух шагах от княжеского терема. Сам князь, разве что пришел, только этот под окном скрестись не будет. Характер не тот. Тот все в дверь, да ногой… Нет. Не князь. За окном висела ночная тишина.

Колдун поскреб голову, вздохнул, опусти взгляд на бумагу, задумался.

Хорошо, конечно, когда князь рядом – и в обиду чужим не даст и деньгами одарит, но с другой стороны иногда урону от такой близости куда больше, чем от злого хитника. Тот хоть унесет, что в руки взять можно, а князь может под горячую руку голову смахнуть и в душу наплевать. Ох, не зря умные люди советуют подальше от власти находиться. Только как удержишься? Ведь, чтоб далеко прыгнуть надо и высоко забраться, а он собирался прыгнуть ох как далеко…

Он задумался, позабыв по стук, но тот повторился, оборвав мысли.

Прислонил ухо к ставне, прислушался. Сразу стало слышно, как кто-то шевелится там, скребется, просится внутрь.

Митридан открыл окно и отодвинул ставень. За окном разлилась темнота, сквозь которую, облитые скудным звездным светом виднелись стены домов и сараев. От сырой земли поднимался запах чего-то гнилого, каких-то помоев. Сырой ночной воздух в окне взвихрился и рванулся вовнутрь вместе с большой коричневой птицей. Когти клацкнули по дереву. Птица!

Ручной сокол проскакал по столу и застыл над древним пергаментом, наклонив голову, рассматривая и узнавая. Колдун остался недвижимыми, только сердце стукнуло по особенному, колыхнулось в груди. Не чужой сокол-то был, ох не чужой… Осторожно, стараясь не спугнуть птицу, он закрыл ставни, натянул на руку плотную рукавицу из кожи. Птица сидела, смирно оглядывая колдуна, словно ждала от него какого-то знака.

Митридан протянул руку и сокол, шумно взмахнув крыльями, уселся на нее. Колдун приподнял птицу повыше, поднес к светильнику. Так и есть. Сокол прилетел с вестью. Сердце сжалось и по спине словно сквознячок прокатился. Знобливый такой, холодненький.

Колдун передернул плечами, подобрался.