Текст книги "Русский гигант КВ-1. Легенда 41-го года"

С такими просьбами, а то и требованиями, обращались к крестьянам с начала войны часто.

– У нас у самих не густо, – пожал плечами бригадир (он же староста). – Пекарни в селе нет, с хлебом туго. Картошки с мешок выделим, молока, овощей. Барана зарежем, только вы расписку за него дайте – колхозное добро.

– Лекарств бы нам для раненых, – напомнил сержант Лазарев. – Йода, ваты, может стрептоцид есть. Чего-нибудь для обожженных танкистов, страдают очень.

– Фельдшерского пункта у нас тоже нет, – сказала одна из женщин. – Марли для бинтов мы по домам немного соберем. Сами лечим раны подорожником, мед накладываем. Меду для раненых защитников найдем, так Фадей Егорыч?

Не сказать, что деревня оказалась слишком щедрой – война, достатка ни у кого нет. Но бойцов накормили горячими щами, напоили молоком. В придачу к обещанным продуктам дали горшок меда и пятилитровый бидон самогона.

– Лучше всего боль утоляет, – похлопал по жестяной посудине бригадир.

Солярки добыть не удалось, но Фадей рассказал, что на дороге километрах в семи от деревни наши, отступая, оставили довольно много техники.

– Часть сгоревшая, часть целая, по крайней мере, на вид. Сгоняйте, что вам семь верст. Может, что найдете.

– Ладно, решим. Спасибо за харчи.

Нигде не задерживаясь, лейтенант Астахов повернул машину в сторону временного лагеря. Не танк, а цыганская кибитка. Баран, мешки и прочее добро. Это бы в целости голодным товарищам довезти.

Пока Астахов мотался в поисках боеприпасов, продуктов и медикаментов, постовые задержали четверых красноармейцев.

Странная это была компания. Знаки различия сняты, винтовка лишь у одного. Зато у каждого туго набитый вещевой мешок и, кроме шинели, надетой, несмотря на жару, еще по одной шинельной скатке. На шее у крепкого мордастого мужика висела на шнурках запасная пара ботинок. Другой тащил ботинки в руках.

Компанию задержали и привели к лейтенанту Ерофееву.

– Кто такие? – спросил он.

– Люди. Спасаемся от немцев, – ответил старший в компании, крепкий мужик лет сорока, с ботинками на шее.

– Красноармейцы?

– Были красноармейцами. А когда часть нашу разбили и начальство разбежалось, мы тоже спасаемся.

– Документы имеются?

Красноармейские книжки имелись у всех. Кроме того, у двоих ребят обнаружили немецкие листовки – пропуска. «Штык в землю – кончай войну! Бей жида-политрука, морда просит кирпича».

– Этой гадостью запаслись, а оружие побросали?

Винтовка имелась у самого молодого бойца, конопатого парня, почти мальчишки лет восемнадцати.

– А ты чего винтовку не бросил? – насмешливо спросил лейтенант. – Стащил бы с погибшего товарища пару ботинок и на плечо вместо оружия повесил.

– Как можно! Я присягу давал…

– И теперь вместе с этими мародерами удираешь куда глаза глядят.

– А вы, товарищ лейтенант, нас в глаза не тыкайте, – с вызовом ответил старший в группе. – На что нам оружие, если армия разбита.

– Кто тебе это сказал?

– Все бегут, спасаются. Наши танки по обочинам горелые стоят, грузовиков брошенных десятки.

– Все да не все! Вот перед тобой боевые танки. Вышли из боя, подбили и сожгли с полдесятка немецких танков и взвод пехоты уничтожили.

– Не всем героями быть, – не без ехидства хмыкнул один из беглецов. – Когда половину роты перебили и танками подавили, поневоле побежишь.

– Конечно, своя шкура дороже. Зато не поленились шмотья набрать. Что там у них?

Вытряхнули вещевые мешки. На траву посыпалось всевозможное барахло: гимнастерки, обмотки, белье, полотенца, котелки, алюминиевые ложки. Родион Кочура поднял туго скатанную кожаную куртку с лейтенантскими «кубарями» и эмблемами танкиста.

– С погибшего командира снял?

– Ни с кого я не снимал. На дороге валялась.

Но Федор Ерофеев, такой же лейтенант-танкист, видевший, как в подбитых танках сгорают его товарищи, уже не владел собой.

– Одни в боях гибнут, свою Родину защищают, а другие по домам разбегаются, да еще мародерством занимаются. Сержант Кочура, расстрелять дезертиров и мародеров!

– Эй, ты чего, лейтенант? – испуганно попятился мужик с ботинками, так и оставшимися висеть на шее. – Мы уходим… не к фашистам, а по домам. Пошли, ребята.

– Не спешите, – лязгнул затвором пулемета Родион Кочура. – Шагайте вон к тому овражку.

Сержант подозвал еще двоих красноармейцев.

– Зарядить винтовки. Приказ командира – дезертиров и мародеров расстрелять согласно законам военного времени.

Видимо, старший из четверых дезертиров не прошел тех жестоких боев и не представлял, что испытали эти люди, готовые расстрелять его и спутников. Он ускорил шаг. Ботинки болтались на шее, мешая быстро идти, но бросать добро было жалко.

– Стоять! – крикнул им один из красноармейцев.

В душе он надеялся, что лейтенант отменит приказ и все обойдется без крови. Возможно, так бы оно и получилось. Ерофееву впервые в жизни пришлось отдать приказ о расстреле своих русских бойцов.

Но трое продолжали быстро уходить. Причем старший обернулся и, выругавшись, пробормотал:

– Расстрелять… нашелся комиссар! Сам бы ноги быстрее уносил, пока немцы не догнали.

Ударила пулеметная очередь, хлопнули два винтовочных выстрела. Три человека свалились на землю, до последнего не веря, что их расстреляют. Один продолжал шевелиться, хотел встать, но Родион Кочура дал еще очередь.

– Заберите у мародеров ботинки и прочее барахло. Нашим бойцам пригодится, – сказал лейтенант и вдруг обратил внимание, что четвертый из дезертиров, молодой паренек с винтовкой, сидит на корточках, белый как мел.

– Что с этим делать? – спросил сержант. – Может, отмените приказ, товарищ лейтенант.

– Федор, хватит крови! – крикнула медсестра Сима, подбегая к лейтенанту. – Мальчишке восемнадцати, наверное, нет, чего он соображает. Вон, обмочился со страху.

В словах девушки не было насмешки, она жалела простодушного, напуганного парня, может, единственного сына у матери.

– Чего ты с ними поперся? – отходя от злости, спросил Ерофеев. – Вся страна сражается, люди жизни не жалеют, а ты с предателями связался.

– Филипп, который старший, сказал, что война кончилась, надо по домам расходиться, пока немцы не пристукнули.

– Тебя-то как зовут?

– Ваня. Красноармеец Иван Марфин. Призван Липецким горвоенкоматом.

– Ну и защищал бы свой Липецк, а то поперся следом за дезертирами.

– Филипп обещал дочку за меня отдать. Будешь с молодой женой, как у Христа за пазухой жить. Дом построим, хозяйством обзаведешься.

– А в Липецке небось невеста осталась? – с укором проговорила медсестра Сима.

– И мать, и две сестры, и невеста.

– Эх, жених!

– Товарищ лейтенант, гляньте, – сказал подошедший красноармеец, обыскивавший тела расстрелянных, и протянул Ерофееву пачку червонцев и рублей. – В карманах у ихнего предводителя нашел.

– Мародер! Таких жалеть нельзя. Иван, возьми лопату и прикопай своих дружков, чтобы вони меньше было. А ребята, которые стреляли, тебе помогут.

Через пару часов вернулся танк Никиты Астахова. Голодные бойцы обступили его.

– Молодец, Никита! Даже барана привез.

– Хоть горяченького похлебаем.

Лейтенант рассказал об увиденном.

– Немцы вокруг, я разведку толком не провел. Торопился харчи, патроны привезти. Мед, самогон для раненых.

– Мед – хорошее дело, – подтвердил фельдшер Иван Лыков. – У нас в селе им тоже лечат, раны смазывают.

Двое суток провели в том сравнительно тихом месте. Но задерживаться было нельзя. Требовалась медицинская помощь раненым. Похоронили умершего от ожогов танкиста, обследовали ближайшие дороги в поисках горючего.

Сумели набрать какое-то количество солярки, патронов. Еда кончилась быстро. В деревне неохотно собрали еще картошки, молока и намекнули, что танкистам лучше уезжать – того и гляди, нагрянут немцы.

Федор Ерофеев и сам видел, что пора двигаться дальше. Все три машины были подремонтированы, бойцы отдохнули. Кто пошустрее, познакомились с местными женщинами и тайком исчезали на ночь.

Мальчишки из села протоптали дорожку и крутились вокруг танков. Их отгоняли, но они появлялись в другом месте.

– Проходной двор! – отчитал в очередной раз постового лейтенант Ерофеев. – Завтра с утра уходим, пока нас гансы не застукали.

Горючего было маловато, но поблизости разжиться было нечем. Однако на войне все меняется быстро и пришлось срочно уходить в конце дня.

Это было отделение мотоциклетной разведки, которое прочесывало местность. Выискивали попавшие в окружение группы красноармейцев, завязшие на глухих дорогах танки, грузовики и другую технику. Восемь солдат во главе с унтер-офицером на тяжелых мотоциклах «цундапп», два пулемета МГ-34, 50-миллиметровый миномет.

Опытное, хорошо вооруженное отделение могло не только провести разведку, но при случае и уничтожить отставший от своих красноармейский взвод.

Если попадалась техника, то вызывали по рации подкрепление. Танки и бронетранспортеры окружали застрявшие без горючего русские машины и брали их на буксир.

Разбирались с экипажами. Комиссаров и евреев расстреливали здесь же, а остальных гнали в лагеря. Некоторые (в большинстве украинцы) сразу предлагали свои услуги в качестве добровольных помощников.

Другие оказывали отчаянное и, по мнению унтер-офицера, бессмысленное сопротивление. Расстреляв боезапас, поджигали свои танки и броневики. Если оставалось горючее, пытались прорваться, но это удавалось немногим. Артиллеристы расстреливали легкие танки с тонкой броней и наблюдали, как из люков выскакивают горящие экипажи.

Некоторых сразу расстреливали. Но, понеся потери, зачастую наблюдали, как кувыркаются, кричат от боли и пытаются сбить пламя обреченные люди. Впрочем, со временем стали осторожнее – от русских можно ждать чего угодно. На глазах унтер-офицера горящий танкист выхватил их кармана гранату-«лимонку» и бросил ее в кучку зевак.

Кто-то был убит, другие ранены. А в хохочущего, сходящего с ума от боли танкиста открыли огонь сразу из нескольких стволов, облегчив фанатику смерть.

Сегодня отделение проверяло участок местности, где воздушная разведка видела несколько красноармейцев. В ближайшей деревне крестьяне отмалчивались. Утверждали, что советские войска уже отступили, а те, кто не хотел воевать, разбежались по домам. Унтер-офицер, немного говоривший по-русски, разъяснял:

– Если узнаем, что вы с ними связаны, сожжем дома, а виновные в поддержке большевиков будут расстреляны.

Люди продолжали отмалчиваться, а унтер-офицер с трудом удержался от желания разбить бородатую морду одного из крестьян. Однако начальство запретило без нужды применять жесткие меры.

– Если будут доказательства, тогда действуйте.

– Эсэсовцы с ними не церемонятся и быстро находят, что им нужно, – с досадой возразил унтер-офицер.

Впрочем, их рота тоже не слишком-то церемонилась с крестьянами, избивая и расстреливая подозрительных лиц. Просто сейчас не было за что уцепиться.

Сделав круг по окрестностям, унтер-офицер выехал на лесную малонаезженную дорогу. Следы солдатских ботинок сразу насторожили его. Он приказал остановиться и заглушить двигатели.

Пахло дымом костра, и хотя в лесу стояла тишина, унтер-офицер почуял присутствие людей. Три мотоцикла на малом ходу снова двинулись по дороге. Словно предчувствуя опасность, унтер-офицер пропустил вперед своего помощника-ефрейтора.

Мотоциклы двигались на малом ходу, но посты их услышали. На дальнем посту в замаскированном окопе дежурил сержант Родион Кочура с ручным пулеметом и Марфин Иван, молодой красноармеец, которого чуть не расстреляли вместе с мародерами.

Сейчас он старательно показывал, что несет службу добросовестно. Вертел головой, всматриваясь в лесную чащу, вставал, чтобы лучше видеть дорогу.

– Не суетись, Ваня, – сказал сержант, сидевший на приступке окопа. – Если немцы появятся, мы их услышим. Пешком они сюда не пойдут, на колесах прикатят.

Так получилось, что головной мотоцикл появился, когда посты обходил взводный Трифонов. Младший лейтенант ахнул и передернул затвор трофейного автомата. Приказал Ивану Марфину:

– Бегом к Ерофееву, доложишь. А мы тут их придержим.

Однако Родион Кочура решительно возразил:

– Ты взводный, тебе людьми командовать, а не в драку ввязываться. Пусть Ваня со мной остается, а ты решай с Ерофеевым, что дальше делать.

Младший лейтенант, едва не кинувшийся в бой сгоряча, боясь, что его посчитают трусом, спорить с Родионом не стал. Бросать взвод он не имел права. Отцепил с пояса и протянул сержанту «лимонку»:

– Держитесь, ребята.

Времени на разговоры не оставалось. Трифонов, пригнувшись, бежал к лагерю, а Кочура и Марфин следили за приближавшимся «цундаппом».

– Подпустим метров на восемьдесят, – шепнул сержант. – Я в пулеметчика стреляю, ты – в водителя.

– Понятно.

Но, глянув, как по напряженным скулам помощника катятся крупные капли пота, понял, что надежды на восемнадцатилетнего бойца мало. Парень стрелял из винтовки всего три раза – в день принятия присяги.

Ефрейтор, сидевший за рулем, тоже каким-то чутьем ощущал опасность. Русские, если они здесь есть, ударят первыми – вся надежда на пулеметчика с его МГ-34. Тот держался молодцом, готовый в любую секунду нажать на спуск.

Автоматчик на заднем сиденье был из молодых, но тоже сидел, держа наготове свой МП-40. В случае чего огонь откроют плотный. Ефрейтору не нравилось, что заметно отстал на своем «цундаппе» унтер-офицер (командир отделения), а с ним вместе и третий мотоцикл с 50-миллиметровым минометом.

Не бог весть какое мощное оружие (мина весила всего 900 граммов), но скорострельное, способное градом своих осколочных зарядов прижать к земле врага и навести панику грохотом. Унтер-офицер был уже дважды ранен и бережет себя, имеются семь подчиненных.

Когда решали, кого ставить во главе отделения, мнение начальства склонялось к ефрейтору, но его соперник умел подойти к начальству и был членом национал-социалистической партии. Это оказалось веским аргументом.

Поэтому беспартийный ефрейтор шел под пули первым и мог надеяться только на себя и свой экипаж. И здесь ему повезло. Ваня Марфин в момент выстрела слегка приподнялся. Ефрейтор мгновенно пригнулся, одновременно направляя мотоцикл в просвет между двумя березами.

Эти выигранные секунды спасли ему жизнь. Пули из «дегтярева» и трехлинейки летят вдвое быстрее скорости звука. Если прицел взят точно, то треск смертельных выстрелов ты можешь и не услышать.

Очередь, выпущенная сержантом Кочурой, пробила горло и грудь пулеметчика. Он успел ответить короткой беспорядочной очередью, уже не владея телом. Одна из пуль вырвала клок кожи из плеча автоматчика, заставив его вскрикнуть от боли и выпустить трассу в землю, едва не под колеса мотоцикла.

Но ефрейтор уже уводил «цундапп» в низину за деревья. Родион Кочура сгоряча дал вслед одну и другую очередь, но пули выбивали щепу из деревьев и свистели над головой экипажа. Ефрейтор был опытным солдатом и тоже не хотел рисковать своей жизнью. Он пока не видел противника, но, опасаясь внезапной атаки, бросил наугад две гранаты и, снимая со станка на коляске пулемет, приказал автоматчику:

– Веди огонь, отвлекай их внимание. Сможешь?

– Смогу, – кивнул раненый солдат.

Ефрейтор, прячась за дерево, ловил цель. За спиной ударил длинными очередями пулемет с мотоцикла унтер-офицера. Но стрелял он наугад, не зная, сколько русских прячутся в засаде.

Подбежал унтер-офицер и едва не угодил под пули «дегтярева». Из сосны брызнули щепки, отлетела сбитая ветка.

– Дитрих убит? – кивнул унтер в сторону пулеметчика в коляске.

– Проверь, если есть желание, – огрызнулся ефрейтор, пристраивая поудобнее пулемет.

Оба русских сменили позицию и снова открыли огонь. Ефрейтор ответил короткими точными очередями. Пули прошли рядом с Кочурой, заставив его вжаться в землю. Автоматчик тоже знал свое дело и не давал уйти из-под коротких очередей.

Ваня Марфин сменил обойму и, поймав на мушку унтер-офицера, нажал на спуск. Пуля простегнула куртку и обожгла кожу под мышкой. Молодой красноармеец уже постигал науку боя и сразу вжался в землю. Пулеметная очередь взрыхлила землю и подняла облако хвои. Зажигательная пуля подожгла сухую хвойную кочку, огонь быстро растекался в разные стороны.

– Передай пулемет мне, – отрывисто приказал унтер-офицер своему заместителю. – А сам вместе с Вернером (так звали автоматчика) обойдите русских с флангов и уничтожьте гранатами.

– Вернер ранен, а я свои гранаты уже израсходовал.

– Бросал их за восемьдесят метров?

– Жить захочешь, и за сто кинешь, – огрызнулся ефрейтор.

В этот момент они услышали прерывистый звук. Где-то в километре заводили танковые двигатели – два или три.

– Я свяжусь по рации со штабом, – сказал унтер-офицер. – Ты останешься с Вернером и проследишь, сколько машин прячется в лесу.

– Ты бы спросил, исправен ли у меня мотоцикл? Дитрих словил очередь в грудь, пули могли продырявить и «цундапп».

Открыл огонь миномет. Расчет из двух человек засек место, где прятались русские, и выпустил полдесятка мин.

– Они сменили позицию! – крикнул унтер-офицер. – Гляньте получше.

Сам унтер подкрутил газ и легко завел еще теплый мотоцикл. Пулеметчик Дитрих сидел, откинув голову с открытыми глазами.

– Исправен твой «цундапп». Мог бы и сам проверить.

Снова заработал миномет. Стрелял из своего МГ-34 ефрейтор.

– Уходим, Ваня, – толкнул Марфина сержант.

– Сейчас…

Красноармеец целился в унтер-офицера, который, потеряв осторожность, стоял возле мотоцикла. Да и чего опасаться, когда по русскому посту ведут огонь два пулемета и сыпятся мины, разбрасывая град осколков.

Пуля ударила унтер-офицера в основание плеча, свалив с ног. Рана была нехорошая, разбило кость, а рука держалась на коже и сухожилиях.

– Ванька, бегом, если жить хочешь!

Красноармеец Ваня Марфин очень хотел жить и вернуться к своей семье, невесте в небольшое село на берегу речки под городом Липецком. Но смертельная рана, которую он нанес немецкому унтер-офицеру, едва не стала для него роковой.

Пригибая к земле, его с руганью тащил Родион Кочура.

– Снайпер! Отличиться ему захотелось!

Пули вонзались в деревья, выбивая куски коры. Одна вырвала клок из бушлата Родиона Кочуры, другая ударила по казеннику винтовки и вышибла оружие из рук Вани Марфина. Удар был такой сильный, что парень невольно вскрикнул.

– Руку отсушило!

– Пригибайся, мать твою…

Еще одна пуля полоснула по щеке сержанта и вырвала мочку уха. Взрыв мины скосил куст орешника. Несколько мелких осколков вонзились в ноги и спину Марфину.

Но оба уже отрывались от погони, видели впереди своих товарищей, массивный танк «Клим Ворошилов», обе легкие «бэтэшки». Рота готовилась к прорыву.

– Родька, ты же весь в кровище, – ахнул фельдшер Иван Лыков. – Живой хоть?

– Живой! И тезка твой живой.

– Прыгайте на броню, – высунулся из люка лейтенант Ерофеев. – Некогда балясы точить.

– Там всего три мотоцикла.

– Они уже подмогу вызвали. Не сомневайся.

Лейтенант Ерофеев оказался прав. Рота, вынужденная выйти на проселочную дорогу, уже за деревней столкнулась с трехорудийным взводом 50-миллиметровых противотанковых пушек.

Расчеты спешно окапывались, а когда до КВ-1, который шел впереди, осталось около километра, артиллеристы открыли огонь. На таком расстоянии бронебойные снаряды этих небольших пушек пробивали до пяти сантиметров брони и были опасны лишь для легких танков БТ-7.

Но у расчетов не осталось другого выхода. Подпускать КВ-1 ближе было опасно. «Клим Ворошилов» тоже стрелял с коротких остановок и с третьего снаряда угодил в цель.

Шестикилограммовый фугас поднял фонтан земли и обломков. Мелькнуло подброшенное тело наводчика. Ствол сорвало со станка, а по дороге катилось оторванное колесо. Из расчета уцелели два подносчика боеприпасов. Их звал тяжелораненый командир расчета с оторванной ногой:

– Хильфе… помогите!

Оба артиллериста приостановились. Бросить в бою раненого командира могло обернуться трибуналом.

– Надо помочь.

Заработал курсовой пулемет КВ и перехлестнул очередью одного из подносчиков. Второй понял – если он промедлит хоть десяток секунд, следующая очередь достанется ему. Он побежал, но огонь сразу из нескольких стволов был плотный и достал его на обочине, опрокинув в кювет.

Немецкий артиллерист был ранен, надо было срочно перевязать простреленную ногу. Но страх, что наверху появится русский и застрелит его, заставил подносчика выползти и кое-как снять со спины карабин.

Заряжая его, повернул голову и увидел русского. Но уже давно мертвого: иссохшее серое лицо, пустые глазницы – жаркое солнце высушило тело. Немец был уже в возрасте, имел детей и с ужасом представил, что будет так же лежать в высокой придорожной траве. Он крикнул, подзывая кого-нибудь на помощь, но его не услышали.

Все заглушала артиллерийская пальба, вой бронебойных болванок, пулеметные очереди. Расчеты двух противотанковых пушек, нервничая, вели беглый огонь, целясь в гусеницы русского монстра «Клим Ворошилов» с его броней в 75 миллиметров. Но сделать это было не просто. Тем более в их сторону стреляли оба легких русских танка.

Артиллеристы понимали, что их заведомо сунули в безвыходное положение с целью придержать КВ. Для этой громадины калибр 50 миллиметров ничего не значил. Болванки рикошетили, высекая искры, а вскоре фугасный снаряд подбросил и опрокинул еще одну противотанковую пушку.

Однако расчет третьей 50-миллиметровки поймал в прицел легкий БТ-7 и пробил лобовую броню быстрого, но слабо защищенного танка. Успели выскочить механик-водитель и башнер. На землю посыпались пехотинцы из роты Трифонова, и, стреляя на ходу, бросились к немецкой пушке.

Двое красноармейцев упали, срезанные пулеметными очередями. Младший лейтенант Трифонов бросил в окоп «лимонку». Она взорвалась, не долетев нескольких шагов, но сбила прицел пулеметного расчета.

Сержант Петр Бережной, потерявший за последние дни вторую машину и чудом выскочивший из горевшего БТ, подбежал к окопу пулеметчиков.

Старший расчета, унтер-офицер был контужен осколком «лимонки». Чугунная «рубашка» раскидывала множество квадратных увесистых осколков. Один из них пробил каску унтера, но раскрошился от удара и лишь контузил немца.

Сбросив каску и ощупывая окровавленный затылок, унтер-офицер пришел в себя и разворачивал свой скорострельный «машингевер» в сторону рослого русского сержанта в обгоревшем комбинезоне.

– Сволочь, убить меня хочешь! – крикнул Бережной.

Сержант служил в танковых войсках третий год и действовал быстро. Матерясь от злости, что, сумев спастись из одного и другого горящих танков, он сейчас угодит под пулеметную очередь в упор.

Бережного спасло то, что он успел выхватить из кармана комбинезона свой «наган»-самовзвод. Лихорадочно нажимая на спуск, сержант в горячке выпустил весь барабан и, спрыгнув вниз, схватил за горло второго номера, вскинувшего карабин. Выстрел ударил над ухом, а сержант намертво сжал глотку пулеметчика.

Оттолкнул обмякшее тело, подхватил пулемет, запасную ленту. Не выдержав, снял часы с запястья и фляжку с пояса.

Пехотинцы во главе с младшим лейтенантом Трифоновым добивали орудийный расчет. Крепкий молодой баварец, понимая, что сопротивляться бесполезно, поднял руки:

– Товарищ… камерад!

В рукопашном бою, когда неподалеку горит твой танк и лежат прошитые пулеметной очередью друзья, не признают пощады. Баварец был очень молод. Возможно, боялся опоздать на победоносную войну и записался добровольцем в семнадцать лет.

Его охотно взяли. Такие крепкие, хорошо откормленные парни, способные быстро развернуть орудие, нужны в артиллерии. Они не верят в собственную смерть, потому что вождь обещал только победу.

А вместо победы в живот с размаху летел четырехгранный русский штык, сверкнувший на солнце отточенным лезвием. И солдат, несущий смерть, был какой-то мелкий, невзрачный по сравнению с баварцем. Артиллерист не знал, что тот родился в двадцать втором голодном году в Поволжье. Когда из четырех родившихся младенцев, двое умирали, а третьего съедали, чтобы таким жутким способом спасти четвертого ребенка и его мать.

Но мальчишка вырос назло фюреру. Не слишком здоровый, как баварец, но жилистый, злой, записавшийся в военкомате добровольцем.

Штык с шипением проткнул объемистый живот немца. Скуластый, худой парень оглянулся по сторонам. Увидев, что артиллерийский расчет добит, снял с массивной кисти баварца часы, быстро обшарил карманы. Никелированная губная гармошка, сигареты, зажигалка.

– Оружие, боеприпасы бери, – окликнул его младший лейтенант Трифонов.

– Знаю…

Скуластый парень еще не отошел от злости. Немецкая винтовка, хоть и покороче, удобнее, была бойцу ни к чему. Он из своей трехлинейки снимал цель за двести шагов без промаха. А вот гранаты и нож в кожаном чехле пригодятся. Жаль, что пузан не имел пистолета, но хороший нож в ближнем бою вполне его заменит.

Теперь танков в роте осталось всего два. Пять человек погибли, пока раздолбали противотанковый взвод, два пулеметных расчета и огнеметное отделение.

Огнемет расстрелял из пушки лейтенант Астахов. Прямое попадание снаряда подбросило разорванное тело огнеметчика. Бак с горючей смесью загорелся почему-то не сразу. Полыхнул, когда начала тлеть сухая хвоя. Клубящийся огненный ком догнал помощника командира огнеметного отделения и мгновенно окутал пламенем.

Обреченный солдат кричал так, что Никита Астахов не выдержал и добил его автоматной очередью. У третьего огнеметчика из отделения не выдержали нервы. Он выпустил весь заряд шипящей огненной жидкости, не дожидаясь, пока его достанет пуля, и скрылся в лесу.

Офицер, которому было поручено остановить русских и постараться захватить новый русский танк «Клим Ворошилов», выполнял приказ добросовестно. Он собрал все имеющиеся под рукой силы, в том числе группу саперов и противотанковую пушку (новое и дорогое оружие вермахта) с коническим стволом. Пушка весила всего двести килограммов, а снаряд калибра 28 миллиметров мог пробить броню КВ-1 на расстоянии ста метров.

Приземистую пушку с длинным тонким стволом быстро установили на обочине дороги возле кювета, где лежал раненный в ногу подносчик снарядов. Расчет в считаные минуты отсоединил колеса – теперь пушка целиком пряталась в траве.

– Что вы делаете? – крикнул раненый артиллерист. – Русский «мамонт» разнесет вашу колотушку и всех нас.

– Лежи в своей норе и не мешай!

Старший фельдфебель, командир расчета был уверен в своем оружии. Под Смоленском он за два часа боя поджег четыре легких русских танка и продырявил «тридцатьчетверку», которая, дымя, уползла прочь и застряла в овраге, где тоже сгорела.

После того боя офицеры батальона с удовлетворением рассматривали оплавленные отверстия в броне «тридцатьчетверки» и хлопали фельдфебеля по спине.

– Молодец! Пять русских «панцеров» уничтожил. А хваленую «тридцатьчетверку» твои снаряды прошивают насквозь.

За тот бой командир расчета получил звание «старший фельдфебель» и Железный крест.

На этот раз он поторопился. Два бронебойных снаряда отрикошетили, выбив сноп искр. Командир наспех собранной противотанковой роты показывал, куда надо целиться:

– Бей по гусеницам! Они развалятся на куски.

Возможно, обер-лейтенант был прав. Но обер-фельдфебель понимал, что даже с порванной гусеницей «мамонт» разнесет их из своего трехдюймового орудия. Этого монстра надо бить наверняка, насмерть. Чтобы вспыхнули его чертовы внутренности, как у той «тридцатьчетверки» и мелких шавок Т-26 и БТ-7.

Но угодить точно в узкую ленту гусеницы, когда тяжелый танк с сатанинской красной звездой несется прямо на тебя, не просто. Расчет промахнулся, а «Клим Ворошилов» с маху подмял пушку. Скрежетало сплющенное железо.

Тела артиллеристов, не успевших отскочить, вминались, смешивались с металлом. Повис и оборвался чей-то крик. Сработавший капсюль поджег порох и вытолкнул трассирующий бронебойный заряд, который пронесся как салют погибавшему расчету.

Саперы с плоскими магнитными минами, удобными для броска, успели бросить две-три мины и сразу кинулись врассыпную.

Меньше всего я хочу обличать их в трусости. Но махину весом в полста тонн, ведущую огонь из двух пулеметных стволов и ощутимо сотрясающую землю, можно взорвать, укрываясь в глубоком окопе или в здании с верхнего этажа.

Саперов защищали лишь придорожные лопухи и кювет. Мины взорвались с недолетом, а пулеметные очереди свалили двоих саперов и перебили руку третьему.

Обер-лейтенант тоже швырнул мину и упал в траву, понимая, что бежать бесполезно. Он так и остался лежать, вмятый гусеницами в чужую для него землю. Бегущий пехотинец из взвода Митрохина подобрал «вальтер», но больше поживиться было нечем.

Приблизиться к изорванному, сплющенному телу, пропитанному кровью и расползающимися внутренностями, он не смог.

В нескольких шагах пятился прочь сапер с обвисшей рукой. Но боец, тоже пятившийся прочь от тела обер-лейтенанта, даже не догадался воспользоваться заряженным пистолетом. Господи, что творится на свете!

Он услышал голос младшего лейтенанта Трифонова, который созывал бойцов, увлекшихся сбором трофеев:

– Заканчивайте! Уходим.

– Сейчас. Второй сапог надену, а то ботинки мои совсем развалились.

Боец натянул трофейный сапог, притопнул и побежал к месту сбора.

Два танка на скорости шли по дороге. Только бы не подвел двигатель КВ! Пролетели, не раздумывая, небольшой, но сделанный добротно бревенчатый мостик. Под тяжестью КВ его повело в одну-другую сторону, перекосило опоры, но сооружение выдержало.

– Испортили сельчанам мост, – пробормотал механик Басов.

– Спасибо, сами вырвались, – отозвался заряжающий Савушкин.

Вдоль дороги по-прежнему стояли или лежали опрокинутые грузовики, кое-где застыли легкие танки. Но видели и несколько подбитых немецких машин. Возле одной из них возились ремонтники.

Появление русских танков они прозевали, но в последний момент, нырнули под откос. Водитель тяжелого тягача «Даймлер-Бенц» тоже сделал попытку уйти. Снаряд разворотил задние колеса и порвал гусеницу. БТ всадил снаряд в двигатель, который сразу вспыхнул.

Промчались мимо, не останавливаясь. К вечеру догнали свою бригаду. Из девяти танков (в том числе трех тяжелых КВ-1) остались всего два. Потеряли в бою больше половины личного состава.

Когда Ерофеев стал докладывать о прибытии, комбриг перебил его:

– Исправных КВ немцам не досталось?

– Нет. Сгорели в бою… вместе с экипажем.

– Машина секретная. Если что, ответственность на тебе.

– Так точно, на мне, – козырнул лейтенант. – На ком же еще? Ротного Серова Василия Николаевича убили. И ребят сколько потеряли.

Командир бригады внимательно оглядел Ерофеева, словно видел его впервые. Хотел что-то сказать, но промолчал и лишь махнул рукой.

– Идите, отдыхайте.

Раненых и обожженных отнесли в санбат. К Ерофееву подошел заместитель начальника штаба.