Текст книги "Загробный мир. Мифы разных народов"

Преданные родственницы и превращения духа

Преданные жены в мифах полинезийцев также мечтали о возвращении с того света умерших супругов.

В мифах острова Пасхи известен герой Уре Аваи, который при жизни любил превращения. Его товарищи убили Уре за то, что тот дурачил их. Уре Аваи не мог отправиться в рай Гаваики и вынужден был скитаться по острову как злой дух. Однажды ночью он добрел до огромного вулкана, на дне кратера которого было пресное озеро и росли банановые деревья. Дух Уре не удержался и наелся бананов.

Наутро хозяин плантации обнаружил пропажу: банановое дерево рассказало, что плоды съел Уре Аваи, и хозяин решил убить злого духа. Сын хозяина был другом Уре Аваи, он принялся бегать по острову с криками, чтобы предупредить духа об опасности. Дух изумился жадности хозяина и обещал дать ему больше, чем взял, – заполнить весь кратер деревьями и съедобными растениями. Узнав о таком богатстве, тот смягчился и решил сам покормить духа, приготовив ему белого петуха. Ночью страшный шум потряс окрестности, а наутро жители увидели, что все склоны вулкана покрыты зарослями бананов, ананасов и сахарного тростника.

Слухи о чудесах, творимых духом, дошли до его вдовы Рару и маленькой дочери. Они отправились искать Уре Аваи по всем пещерам и гротам, которых было много на острове, и однажды набрели на жилище старой колдуньи. Та посоветовала странницам внимательно приглядываться ко всем необычным находкам, особенно к рыболовным крючкам – в крючок мог обратиться дух умершего.

Старая колдунья оказалась права. Однажды, склонившись к источнику, чтобы напиться, Рару обнаружила крючок: то был Уре Аваи. Она обрадовалась, спрятала крючок в корзину и отправилась набрать цветов для праздника. Но любопытная дочка открыла корзинку, крючок выпрыгнул и исчез. Пришлось вновь обращаться к колдунье, и та велела присмотреться, нет ли чего необычного в том месте, где пропал крючок. И правда, там выросло красивое растение пуа. Вдова посадила его возле дома, и растение уже начало разговаривать с дочерью, как вдруг опять исчезло… На этот раз Уре Аваи превратился в рыбку, и вдова стала пристально беречь находку – ее преданность была вознаграждена, и на третий день дух превратился в ее мужа Уре Аваи.

На Гавайях рассказывали о некоем юноше, который заболел и потерял сознание. Его дух вышел из левого глаза в виде насекомого и отлетел в угол дома. Тут дух увидел собственное тело, которое показалось ему огромным: он испугался и от страха спрятался на крыше. Переполошившиеся люди принялись кричать, и дух уже в виде птицы перелетел на пальму. Так он стал перелетать с дерева на дерево, пока не добрался до местности Кекаа, откуда начинался путь в преисподнюю, располагавшуюся на острове.

У входа в загробный мир дух юноши встретил давно умершую сестру, которая умела возвращать души в покинутые тела. Она пригласила брата в свой дом, но велела не входить туда по приглашению ее загробного мужа и, главное, ничего не есть. Ведь и дом, и еда – это лишь тени настоящих вещей, а вкусивший еды в стране мертвых уже не сможет вернуться к жизни. (Как-то целая лодка подплыла к острову мертвых и ее экипаж подкрепился пищей духов. После этого они не смогли есть земную еду и погибли от голода.)

Когда муж-мертвец уснул, сестра повела брата осматривать остров духов. Сначала они отправились в то место, где духи развлекались игрой. Вновь пришедший на тот свет увлекся было игрой – какая-то сила тянула его к умершим, но сестра предостерегла брата: игра с умершими не менее опасна, чем их еда.

В мифах индейцев киче Шибальба («исчезающее») – подземный мир мертвых, а также обозначение богов преисподней. Шибальба насчитывала девять слоев, или этажей, вход в нее находился на земле.

Некогда братья Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу были приглашены владыками Шибальбы поиграть в мяч, но были там умерщвлены. Девушка Шкик чудесным образом забеременела от Хун-Хун-Ахпу и родила близнецов, культурных героев Хун-Ахпу и Шбаланке. Совершив множество подвигов, братья отправляются в Шибальбу, где владыки преисподней подвергают их страшным испытаниям, а затем сжигают, но те воскресают на пятый день. В образе бродячих фокусников они снова отправляются в Шибальбу, где побеждают и убивают ее владык – Вукуб-Каме и Хун-Каме, освобождая отца и дядю, а после этого становятся солнцем и луной.

У индейцев майя каменные черепа окружали площадку для игры в мяч. Затем сестра и брат подошли к дому, где веселились духи, но сестра не пустила туда брата. Наконец сестра подвела брата к полю, огороженному стеной, – за ней располагались дома высоких вождей. Она показала своему подопечному вход, который охраняли три стража; те пропустили странника, только когда он назвал имя вождя – Копье Великая Смерть. У дверей дома его встретили две чудовищные головы, которые хватали умерших и бросали в преисподнюю По (или Милу). У входящего должно было хватить сил оттолкнуть их, сказав, что он пришел увидеть Священного.

Вождь духов отпустил странника на землю, повелев ему рассказать обо всех несчастьях, которые он видел на том свете. На обратном пути юноша велел играющим духам остановиться. Наконец сестра довела его по побережью до некоего отверстия в стене, и он оказался в мире живых. Воскресительница сначала поместила дух в ноги у колен его тела, затем заставила достичь головы, после чего юноша ожил и рассказал всем об увиденном.

Перед нами распространенный у многих народов рассказ о посещении того света, где умершего сопровождает могущественный покровитель (как Вергилий сопровождал Данте в «Божественной комедии»). В славянской традиции такая временная смерть называлась обмиранием.

Любитель бананов на том свете

Не менее удивительные приключения ждали другого любителя бананов – о них повествует гавайский миф.

Сын благочестивого крестьянина Малуэ не удержался и съел бананы, которые росли в святилище богов на Гавайях. За нарушение табу боги умертвили нечестивца и рассказали отцу, что его сын понес наказание – отправился на самое дно преисподней. Тот обнаружил тело сына с бананами во рту и поместил его на ложе прямо в доме. Сам он решил умереть вслед за сыном и помочь его духу выбраться со дна преисподней.

Боги разрешили своему почитателю отправиться в По. Они наделили его «телом духа» и дали полую бамбуковую палку, в которой помещалась еда, оружие и куски застывшей лавы для добывания огня.

На пути в По духи сначала собираются на острове, где растет дерево духов – последнее растение, что видят умершие. Они должны взобраться на это дерево, найти гнилую ветку и ждать, сидя на ней, пока она не обломится. Но прежде чем это сделать, Малуэ подкрепился, и его вес оказался настолько большим, что ветка немедленно сломалась и он провалился в преисподнюю По.

Здесь Малуэ пришлось еще сразиться со стражами преисподней, которые не хотели пускать его в По, и отбиться от духов воинов, которые напали на него по дороге. Выдержав эти испытания, он наконец добрался до дна преисподней и обнаружил там своего сына – в наказание тот должен был без конца есть бананы. Отец взял было дух сына, но другие мертвецы не захотели отпускать его. Пришлось Малуэ снова подкрепиться пищей богов и высыпать лаву – пожар испугал злобных обитателей преисподней. Тогда Малуэ спрятал сына в полый бамбук и поспешил домой.

Ему удалось соединить дух и тело умершего, после чего они с сыном принесли умилостивительные жертвы.

Иосиф Прекрасный на острове Мангарева

На острове Мангарева рассказывали историю о юноше, которого хотела склонить к любовным отношениям жена воспитателя. В отличие от библейского Иосифа, которого проезжавшие мимо купцы извлекли из пустого колодца (символа преисподней), этот юноша сам был обитателем преисподней По. В мифические времена первоторения люди легко могли проникать на тот свет и обратно, и земной человек решил однажды усыновить юношу по имени Тонга из преисподней.

Как и положено был в таких случаях, он сам воспитывал и кормил усыновленного, не жалея лучшей еды. Но однажды он отправился на рыбную ловлю и велел жене накормить юношу.

Любопытная женщина не могла дождаться отъезда мужа и принялась готовить. Проголодавшийся Тонга слышал, что готовится еда, но по торопливым звукам догадался, что стряпней занят не его приемный отец. Наконец все было готово, и женщина понесла еду в комнату Тонга. Увидев юношу, она изумилась его красоте и предложила воспитаннику разделить с ней ложе из благоухающих листьев. Юноша пришел в возбуждение, но тут сластолюбица почувствовала, что муж возвращается. Она велела воспитаннику сказать, что он так расчувствовался, потому что соскучился по своим близким в преисподней.

Воспитатель не мог отказать воспитаннику и повел его ко входу в По. Они миновали все горные хребты по пути на тот свет, а воспитатель не переставал выпытывать, что же произошло на самом деле. У самого входа в По Тонга признался, что женщина пыталась соблазнить его. На этом сходство с библейским мифом кончается. Воспитатель посетовал на то, что воспитанник не воспользовался уроком, который хотела дать ему жена: ведь они не были в родстве и, значит, их связь не означала кровосмешения – самого страшного преступления в родоплеменном обществе. Но юноша и его воспитатель зашли уже слишком далеко в преисподнюю, чтобы Тонга мог вернуться. Так люди стали умирать окончательно.

Проигранное бессмертие, тризна и происхождение спортивных состязаний

Маори рассказывали о том, как умерший герой Патито узнал, что его сын стал великим воином. Он вернулся в мир живых, чтобы испытать его силу в метании копья. Но сын оказался слабее отца. Если бы живой победил духа, люди стали бессмертными.

Погребальные состязания, напоминающие европейскую тризну, известны на Мангайе.

Когда случается смерть, вестник обходит остров. Жители селения умершего устраивают военные танцы – инсценировку битвы между духами и людьми, – во время которых духи терпят ритуальное поражение: они не должны приносить вред людям. Затем танцоры объединяются и под видом духов идут в другие деревни. Там они тоже должны потерпеть символическое поражение, чтобы нейтрализовать губительное действие смерти. Наконец, исполнители танцев возвращаются к месту погребения, где устраивается пир. При этом топорами делают отверстия в земле, чтобы дух мог выйти и принять участие в обрядах. Действа повторяются через несколько месяцев, год или два.

Великий французский антрополог Клод Леви-Строс исследовал погребальные ритуалы у американских индейцев.

У них положено было проводить ритуальные игры по случаю усыновления: новый родитель должен был заменить для сироты умершего, а умерший, успокоившись, навсегда оставить мир живых. Жители селения разделяются на две состязающиеся половины, одна из которых призвана воплощать живых, другая – мертвых. При этом «живые» символически дают убить себя «мертвым», чтобы уравновесить ту ситуацию, которую спровоцировала в коллективе смерть, успокоить умершего. Игра здесь подчиняется ритуалу[9]9
  Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994. С. 138–139.


[Закрыть]. Иногда же и погребальный ритуал принимает форму состязания – интеллектуальной игры.

Знаменитый русский этнограф Н. Н. Миклухо-Маклай видел тризну у папуасов: о смерти мужчины все окрестные деревни узнают по звукам барабана. Наутро папуасы собираются у хижины покойного в полном вооружении. Они разделяются на две группы и устраивают ритуальную битву. Самое активное участие в происходящем принимают друзья и родственники умершего. Хотя стрелы пускают не прицельно, в потасовке оказывается немало раненых. Когда пыл состязания стихает, участники мирно усаживаются в круг, а из жилища выносят умершего. После приношения даров труп вновь уносят в хижину, а гости возвращаются в свою деревню.

Очевидно, что тризна здесь призвана устранить то социальное беспокойство, которое приносит смерть в коллектив.

Погребальный обряд как состязание

На другом полушарии, в Исландии, в «Саге о Гисли» – герое и поэте XI века, рассказывается об убийстве Вестейна – шурина Гисли.

Когда люди собрались на похороны Вестейна, туда является и его убийца Торгрим, свояк Гисли. Он говорит собравшимся об обычае обувать башмаки Хель на тех, кто собирается в Вальхаллу – рай для погибших воинов, и завязывает обувь на ногах Вестейна со словами: «Я не умею завязывать башмаков Хель, если эти развяжутся». Этот обычай упоминается только в «Саге о Гисли», хотя известно, что для путешествий в иные миры нужна была волшебная обувь; такие башмаки были у бога Локи, способного проникать во все миры. Дело также в том, что Хель – это загробный мир для тех, кто скончался от насильственной смерти.

Убийца так и не был найден, очевидно, он не боялся загробного наказания, которого по скандинавским верованиям заслуживали подлые убийцы, не объявившие о своем деянии.

Обряд, совершенный Торгримом, Гисли воспринял как вызов. Ночью он является в дом Торгрима с копьем, которым было совершено убийство Вестейна. Гисли убивает Торгрима, но, прежде чем убить, будит спящего хозяина – он соблюдает кодекс чести и не хочет прослыть подлым убийцей.

Гисли не был пойман на месте преступления и принимает участие в похоронах Торгрима. Когда, по обычаю викингов, умершего положили на погребальный корабль и хотели уже насыпать курган, Гисли взял на0 берегу реки огромный, как скала, камень и навалил его на погребальную ладью. Весь корабль затрещал под камнем, а Гисли сказал: «Я не умею ставить корабль, если этот унесет ветром». Все присутствующие обратили внимание на то, что совершенный Гисли обряд был похож на тот, что совершил Торгрим на похоронах Вестейна.

Смысл этих слов стал ясен позднее, когда отпраздновали тризну по Торгриму, наступила зима и снег покрыл все вокруг. Лишь юго-западный склон Торгримова кургана не был покрыт снегом, и люди думали, что Торгрим снискал расположение бога Фрейра своими жертвами и Фрейр не хотел, чтобы их разделял мороз (по преданию, Фрейр, погребенный в кургане, как в загробном жилище, покровительствовал тем, кто обитал в могиле). Значит, Гисли навалил камень на ладью Торгрима, чтобы она не отплыла в Вальхаллу, а Торгрим завязал башмаки Вестейну для того, чтобы он не достиг воинского рая, остался связанным путами в кургане.

Распря продолжается в пространстве обряда так же, как в словесном поединке и поединке с оружием в руках. Она продолжилась и в поединке колдовском: родич Торгрима нанял колдуна, чтобы тот магическим способом лишил Гисли поддержки его друзей в Исландии.

Гисли делает вид, что ничего не знает о распре и устраивает у подножия кургана игру в мяч. В ней участвует (против Гисли) родич Торгрима, и его люди оскорбляют партнера Гисли по игре. Однако мать этого партнера оказывается колдуньей, и на хутор оскорбивших ее сына людей обрушивается с гор снежная лавина. В отместку родичи Торгрима забивают колдунью камнями, а Гисли велит убить напустившего на него порчу колдуна, и того тоже заваливают камнями. Но удача оставляет Гисли, и он погибает – такова участь большинства героев саг.

Вожди, колдуны и сама природа оказываются втянутыми в родовую распрю, а мертвецы остаются членами рода – связь с ними не разрывается после смерти, они взывают к отмщению. Отсюда хитроумные способы расправы с ними во время погребального обряда.

На похоронах люди символически должны были состязаться с самой смертью или с умершими, духами, явившимися с того света, демонстрируя свою жизнестойкость и способность переиграть демонов. Целую систему игр – состязаний на похоронах – описал путешественник IX века Вульфстан, побывавший в Прибалтике у эстов.

До полугода умершего держат во временной могиле возле дома и собирают имущество для погребальных игр. Затем имущество делят на несколько частей и раскладывают на определенном расстоянии от места похорон: самая б€ольшая – на б€ольшем расстоянии и т. д. На состязание собираются владельцы самых быстрых коней: наиболее успешному достается самая большая часть имущества. После соревнований умершего несут на погребальный костер и сжигают. Иногда кремированные останки помещали в могилу вместе с конем – погребальный обряд напоминал о том, что умерший отправится в путь на тот свет на коне.

Шествием колесниц начинается долгая погребальная церемония на похоронах греческого героя Патрокла в «Илиаде» (23-я песнь), завершается же она настоящими спортивными играми – состязанием колесниц и вручением драгоценных призов победителям Ахиллом. Ночью Ахиллу является дух Патрокла и просит ускорить похороны – ему следует упокоиться в царстве Аида. Ахилл приносит в жертву на погребальном костре Патрокла не только коней и псов (у многих народов они считались проводниками на тот свет), но и двенадцать троянских пленников, которые должны сопровождать Патрокла в царство Аида.

Гектор, виновник гибели Патрокла, не удостаивается нормального погребения: его труп Ахилл намерен бросить на растерзание псам, и лишь заступничество богов спасет троянского героя от осквернения. Но перед тем как отдать тело Гектора, Ахилл все же привязывает его труп к колеснице и трижды провозит его вокруг могилы друга.

Устройство погребального пира, требующее несметных жертв скота и возлияния напитков, равно как и драгоценные призы, свидетельствуют не толь-ко о желании откупиться от умершего и смерти. Имущество умершего должно было либо отправиться с ним на тот свет (отсюда пышный инвентарь царских погребений), либо быть разделено и потреблено без остатка на этом свете – это лишало покойника последних связей с миром живых, разделяло мир живых и загробный мир. Вспомним, что еще у австралийцев во время поминок разрушалось жилище умершего.

Состязания со смертью и миром умерших стали основой не только обрядов тризны, но и спортивных состязаний[10]10
  См.: Топоров В. Н. К установлению категории «спортивного»// Балканские чтения. 1. М., 1990.


[Закрыть], принимавших иногда кровавые формы вроде гладиаторских игр в Древнем Риме.

Царские похороны

Пышность царских похорон у разных народов была связана не только со стремлением почтить умершего правителя. Царь считался посредником между миром смертных и миром богов; царским династиям приписывалось божественное происхождение или, напротив, боги могли считаться царями древности. Смерть царя или вождя в представлениях архаического общества означала угрозу распада не только социальных, но и космических связей. Поэтому для умерших правителей возводили монументальные гробницы, которые должны были соединять этот мир с миром сверхъестественного: египетские пирамиды моделировали мировую гору – мировую ось; усыпальница правителя Карии Мавсола (IV в. до н. э.) в Галикарнасе, давшая название архитектурным усыпальницам – мавзолеям, также увенчивалась пирамидальной конструкцией, вершину которой украшала статуя Мавсола и его супруги на колеснице; форму пирамиды из кубов сохранил и Мавзолей на Красной площади.

В архаическом африканском государстве Дагомея после смерти верховного вождя вся страна погружалась в оцепенение. Жители гасили очаги, прекращали работать в поле, запрещались охота, торговля, даже детям не давали кричать. Тем временем ряженые члены тайного союза ндунга терроризировали селения, присваивая все, что им было доступно (не могли они лишь врываться в запертые дома). Они были воплощением сил смерти и хаоса, вторгшихся в мир живых. Социальный порядок восстанавливался лишь после похорон. На похоронах приносились многочисленные жертвы: за царем должны были отправиться представители всех социальных групп – воины от каждого отряда войска, ткач, кузнец, гончар, портной, резчик по дереву, земледелец, а также женщина и мужчина от каждой деревни, многочисленные жены царя. На тот свет отправляли и плакальщика, всех, кто нес царский гроб, распорядителя погребальной церемонии.

Самые ранние царские погребения были открыты в одном из центров древней цивилизации, в городе Ур в Междуречье. Там были обнаружены гробницы двух цариц или жриц, погребенных в середине 3-го тысячелетия до н. э. Одна из них покоилась на ложе в сводчатом склепе, на ней был плащ, украшенный синими лазуритовыми бусами, и головной убор из золотых листьев и венков. Рядом с главной погребальной камерой располагалось обширное помещение, где в сидячих позах покоились десятки женщин из свиты царицы; некоторые из них, видимо, были музыкантшами – сохранились их арфы с резонаторами, украшенными золотыми и серебряными головами быков. В коридоре, который вел в погребальные помещения, были найдены повозки со скелетами быков и их погонщиков, а также скелеты стражи в шлемах-шишаках и с копьями.

Ученые предполагают, что первых царей на тот свет сопровождали не рабы, а их двор – люди стремились сохранить антураж придворной жизни правителя на том свете. Судя по позам придворных дам, они были умерщ-влены ядом.

Тогда же, в 3-м тысячелетии до н. э., в Гизе была возведена величайшая пирамида фараона Хеопса (Хуфу), достигавшая 146,5 м в высоту и сложенная из 2300 тесаных камней. Царский некрополь в Гизе был открыт еще во время Египетского похода Наполеона Бонапарта в 1799 году.

Интересно, что будущий император увлекся не только символическим смыслом древних монументов, но и инженерными расчетами: он подсчитал, что камней, из которых были сложены пирамиды, хватило бы на стену вокруг Франции высотой 3 м и толщиной 30 см.

На три метра ниже была пирамида сына Хуфу – Хафры, которая кажется выше отцовской, потому что построена на возвышенности. Камень для строительства получали на месте. Благодаря выемке камня возле пирамид возникла гряда, из которой была создана фигура Сфинкса с лицом фараона – воплощение львиной мощи царя. Возможно, Сфинкс принадлежал фараону Хафре.

Не менее удивительное открытие ждало археологов во второй половине ХХ века. Возле великой пирамиды была обнаружена священная дорога для процессий у царской усыпальницы, а рядом с дорогой – тайники, один из которых был исследован. В камере из тщательно вытесанных камней лежала сохранившаяся в песках царская ладья. Ладья не уместилась в камере, длина которой составляла 33 м, поэтому была помещена туда в разобранном виде. Свыше 650 ее частей были уложены на корпусе так, что даже через 4700 лет после захоронения судно можно было реконструировать, а знаменитый ливанский кедр, из которого был построен корпус, продолжал источать благородный запах.

Интересно, что в египетской религии одновременно продолжали существовать представления о том, что фараон (его мумифицированное тело) покоится в гробнице, и о том, что фараон ежедневно путешествует по мировому океану в солнечной барке бога Ра, обеспечивая нормальное функционирование космоса, гарантируя ежедневный восход солнца.

Сходные верования обнаруживаются у другого народа, который также использовал ладьи в погребальном обряде: скандинавы в эпоху викингов хоронили своих конунгов в ладьях. В ладью помещался погребальный инвентарь, призванный обеспечить умершему все необходимое для «жизни» в могиле. Такое захоронение было обнаружено и в самом большом древнерусском княжеском кургане Черная могила (Х в.) под Черниговом. Археолог Б. А. Рыбаков предполагал, что погребальный костер этого кургана был устроен как жилище, а недавние исследования показали, что этот костер был сложен из корабельных досок.

Археологической сенсацией стало открытие в 1974 году в Китае усыпальницы императора III века до н. э. Цинь Шихуанди, строителя Великой стены. Вместе с ним была погребена целая армия. Но это не были пожертвовавшие жизнью воины, которые пожелали отправиться на тот свет за правителем. Чтобы император имел достойное окружение на том свете, для него изготовили свыше тысячи терракотовых скульптур воинов гренадерского роста и лошадей. Каждая фигура имела индивидуальные черты. Лишь колесницы с кучерами, запряженные квадригами, были изготовлены в половину натуральной величины.

Рассказывают, что в начале ХХ века китайские крестьяне, роя колодец, наткнулись на одну из таких терракотовых фигур. Они решили, что это демон преисподней, и в ужасе бросили находку. Лишь через 60 лет начались планомерные работы по исследовнию захоронения.

Сам Цинь Шихуанди при жизни искал напиток бессмертия. Некий волшебник сказал, что найти этот напиток можно, если никто не будет знать о точном месте пребывания императора. Тот велел создать для себя множество резиденций, но смерть обмануть не удалось. Когда однажды после удачной рыбной ловли Цинь Шихуанди слег, никто, включая наследника, не знал, как быть в случае смерти императора. Его смерть решили держать в тайне: чтобы скрыть трупный запах, издаваемый в жару колесницей с телом, экипажи императорской процессии загрузили рыбой. Чтобы неизвестно было место, где погребен правитель и сокровища, его гробницу засадили травами и дервьями.

Этой погребальной традиции стремились подражать правители соседних с Китаем народов, в том числе раннесредневековых тюрков, создавших в VI–VII веках н. э. огромное объединение – Тюркский каганат, включавший земли от Монголии до Северного Причерноморья. Для создания мемориала в честь правителя Бильгэ-кагана (682–745) были приглашены китайские мастера. К сожалению, памятник был разрушен, но археологи исследовали его останки.

В восточной части монументальной платформы были обнаружены обломки стелы с китайскими и тюркскими руническими письменами, рядом – изваяние черепахи из белого мрамора, служившее постаментом для стелы (в мифах черепаха – животное, на котором держится Вселенная). Найдены были также мраморные статуи самого кагана и его жены. Судя по многочисленной черепице, статуи стояли в поминальном храме на платформе. К храму вела аллея балбалов – статуй вассалов или побежденных правителей, – напоминающая о скульптурной армии Цинь Шихуанди. Скульптуры львов охраняли вход в храм. Весь поминальный комплекс был окружен валом и рвом. В храме было немало сокровищ: золотая китайская диадема, драгоценные украшения поясов, серебряные статуэтки оленей.

Находка оленя заставляет нас вспомнить о Восточной Европе – Северном Причерноморье, где на окраине Тюркского каганата в VII веке возник другой каганат, созданный тюркоязычным народом хазарами. Из документов Х века известно, что одного из каганов хазар звали Булан, что означало «олень» (олень был священным животным для многих кочевых народов евразийских степей начиная со скифов). Булан, правивший в VIII веке, оказался в трудном положении: Хазария потерпела поражение от арабов на Кавказе и пребывала в конфликтных отношениях с Византией в Северном Причерноморье. Каган оказался меж двух огней, но Булана не устраивал статус вассала ни христианского императора, ни мусульманского халифа (арабы требовали, чтобы он принял ислам). Он выбрал иудаизм, отказавшись от традиционных религиозных верований хазар. Об этом свидетельствуют поминальные комплексы, обнаруженные в Приднепровье.

Богатейший поминальный комплекс VII века был найден возле села Малая Перещепина под Полтавой. Роскошные пиршественные золотые и серебряные сосуды из Византии и Ирана, украшенные драгоценными металлами оружие и конская сбруя, 25 кг золотых византийских монет и 50 кг серебра помещались в захоронении, сооруженном в память о военных походах правителя. На Среднем Днепре почти в это же время был сооружен другой жертвенный комплекс. Возле села Вознесенка, за валом, который окружал жертвенную площадку, размещались многочисленные предметы вооружения и конской упряжи, были найдены кости животных – следы поминальной трапезы, а также два навершия от византийских штандартов в виде орла и льва – боевые трофеи.

Самый знаменитый из правителей кочевых империй – вождь гуннов Аттила (V в.). Христианские хронисты Европы, значительная часть которой была разорена нашествием гуннских орд, называли его «бич Божий». Готский историк VI века Иордан описывает его вовсе не героическую кончину.

Аттила сильно захмелел во время свадебного пира и умер от кровоизлияния на постели одной из наложниц. В ночь, когда умер Аттила, Маркиану – императору Восточной Римской империи, которая распалась на две части под ударами гуннов, – привиделся сон, в котором лук Аттилы (воплощение его власти) сломался. В германском эпосе сохранился сюжет мести невесты завоевателю: гуннский вождь был убит ею на брачном ложе.

Так или иначе, но когда слуги вошли в брачные покои и обнаружили правителя мертвым, они обрезали в знак траура волосы и изрезали свои (и без того безобразные, как отмечает Иордан) лица, чтобы великий воин был оплакан не женскими слезами, а кровью мужей. Тело вождя отнесли в степь и положили в шелковый шатер. Лучшие гуннские конники объезжали шатер вокруг, устраивая нечто вроде цирковых ристаний (похожих на спортивные обычаи тризны в античной традиции). В погребальном песнопении прославлялись не только его подвиги, но и не совсем героический конец: совершив свои подвиги, Аттила скончался «не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым».

Гунны насыпали курган над вождем и справили «страву» – грандиозное пиршество, во время которого они выражали «похоронную скорбь, смешанную с ликованием»[11]11
  Иордан. О происхождении и деяниях гетов. М., 1960. С. 117.


[Закрыть]. Со сходными обычаями мы познакомися при описании похорон русского вождя.

Император Наполеон командовал армией с легендарной «могилы» гуннского вождя Аттилы (впоследствии эта возвышенность стала именоваться «курган Наполеона») при Аустерлице. После Ста дней вторичного правления и разгрома при Ватерлоо, Наполеон был пленен, сослан победителями на скалистый остров посреди океана, там он умер и похоронен. Но и после смерти он внушал страх своим врагам. Эти архаические верования получили свое отражение в поэзии эпохи романтизма.

Австрийский поэт Й. К. Цедлиц, принимавший участие в антинаполеоновских войнах, создал наполеоновские баллады, вдохновившие поэтов другой страны – участницы антинаполеоновской коалиции. М. Ю. Лермонтов, автор «Бородина», перевел балладу Цедлица «Корабль призраков» под названием «Воздушный корабль»:

 
…Зарыт он без почестей бранных
Врагами в зыбучий песок,
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.
 

В этой связи интересно также стихотворение В. А. Жуковского «Ночной смотр»:

 
…К старым солдатам своим
На смотр генеральный из гроба
В двенадцать часов по ночам
Встает император усопший.
 

Франция торжественно перезахоронила останки своего былого кумира в центре столицы его империи, в Доме инвалидов, где он покоится в окружении своих маршалов, но народная фантазия успела включить Наполеона в число неупокоенных душ, которые несутся в ночной буре, возглавляя Дикую охоту, подобно давно отвергнутому христианской Европой богу воинского неистовства Одину-Вотану…