Текст книги "Белая метель. Жизнь за свободу"

– Слова замечательные, – подал голос Савинков. – Но они только и остаются словами, если ничем не подкреплены. Я все же надеюсь получить мандат и…

– Ладно. Мы изыщем для вас некоторые средства, Борис Викторович, – оборвал Савинкова Алексеев. – Вы, эсеры, умеете добиваться своего и всегда одерживать верх.

Последние слова прозвучали с явной издевкой. В партии эсеров в свое время состоял и Керенский. Правда, позже возглавил трудовиков, но продолжал себя считать именно эсером.

– Позвольте! – взвился Савинков. Он понял, куда было нацелено острие Алексеева. – Большевиков проспали не только мы. Вы, господа генералы, сделали все, чтобы…

Корнилов решительно поднялся, постучал по столу, несколько расплескав один стакан:

– Прекратите, господа, сейчас не то время, чтобы устраивать дрязги. Мы все, слышите, мы все виноваты в том что произошло! И я не снимаю с себя основной груз ответственности. В августе нужно было идти до конца, – он с вызовом посмотрел на Алексеева, но тот взгляда не отвел, – а теперь декабрь. Декабрь, господа!

Повисла тишина. Корнилов замешкался, потом обернулся на начальника своего штаба Лукомского:

– Александр Сергеевич, будьте любезны, доложите нам что с артиллерией.

Генерал встал, оправил видавший виды китель без погон. В некоторых местах он был аккуратно заштопан. Огладил «царскую» бородку с усами.

– Мы вынуждены, господа, порой действовать самыми…, – он долго подбирал нужные слова, – неблаговидными методами. Это вам господин Савинков. К тому, что вы учили нас не стесняться в средствах. Извольте слышать, мы и не стесняемся. Два орудия мы, хм… взяли у 39-ой дивизии, что самовольно оставила Кавказский фронт и устроившую в Ставропольской губернии Содом и Гоморру. Попросту украли, да. Юнкера постарались. Еще одну батарею позаимствовали на донском складе. Упросили комитет выдать пушки для отдания почести погибшим товарищам и просто не вернули. Полковник Тимановский пытался купить за 5 тысяч рублей батарею у вернувшихся с фронта казаков. Но донцы неожиданно отказались от сделки. Войсковой штаб почему-то решил, что их батарею распускать рано. С кем и на чьей стороне они собираются воевать, непонятно. Но самое прискорбное другое. Кубанский атаман согласился передать нам десять орудий в Екатеринодаре. Мы послали туда около 40 офицеров и юнкеров. А на станции Тимашовской вагон с добровольцами окружили казаки, разоружили, прицепили к другому составу и отправили к большевикам в Новороссийск. Нескольким юнкерам удалось бежать, они и рассказали о… неудаче.

Корнилов подошел вплотную к Лукомскому, взглянул на него своими острыми, как азиатские клинки глазами:

– Это не неудача, генерал, это позор. Как можно было поступить так неосмотрительно?! Вы же знаете, что под Екатеринодаром казачий разгул. Почему не поставили в известность меня? Нужно было выбрать другой путь.

– Виноват, Ваше превосходительство.

– Оставьте «ваше превосходительство», Александр Сергеевич. Мы теперь все просто солдаты родины. И не имеем права неосмотрительно жертвовать своими товарищами. Сколько у нас всего орудий?

– Двенадцать батарей, ваше… Лавр Георгиевич.

– Что вы по этому поводу думаете, Митрофан Осипович? – обратился Корнилов к подполковнику Неженцеву.

– Еще несколько пушек можно взять у казаков запасного полка в станице Задонской. Они вроде бы готовы вступить в наши ряды. 35 человек.

– Вроде бы… Ну что ж, не числом так умением, как говорил Суворов. Есть сведения из Петербурга?

К столу Корнилова подошел генерал Деникин. Он выполнял обязанности помощника Алексеева. На нем был вполне приличный цивильный костюм. За полторы недели, пока он добирался до Новочеркасска, обноски, в коих генералу приходилось маскироваться, вызвали в нем такое отвращение, что сразу по приезду на Дон, купил себе добротную одежду. Выбирала ее невеста Деникина Ксения Чиж. Она появилась на Дону почти вслед за ним. Теперь Антон Иванович выглядел, в отличии от других штабных добровольцев, сущим франтом. Но его не оговаривали – генерал собирался жениться, а жениху даже в тяжелое время не следуют выглядеть неприлично.

Антон Иванович поправил зеленый в крапинку галстук, заколотый на воротнике снежно-белой сорочки серебряной булавкой, заложил руки за спину:

– Из Петербурга поступает информация, что большевики продолжают переговоры с немцами в Брест-Литовске о мире. Ведет их Троцкий с бароном Кюльманом и генералом Гофманом. Он предлагает отвести армии к границам 1914 года и вывести немецкие войска с оккупированных территорий России. В свою очередь немцы настаивают на предоставлении государственной независимости Польше, Литве, Курляндии, Эстляндии и Лифляндии, выводе русских войск из Турции и Персии. По нашим сведениям Литовская тариба уже заявила о независимости Литовского государства, а в Брест-Литовск, с согласия немцев, направляется делегация украинской Центральной рады. Нет никаких сомнений, что вскоре будет создана марионеточная Украинская республика, которая устроит и немцев, и большевиков. Немцы наверняка предъявят еще кучу дополнительных требований. Но Троцкий и Ленин согласятся на любой, хоть и унизительный для России мир. У них нет другого выбора. А нам придется противостоять и большевикам, и новоиспеченной Украине, и немцам.

– Для чего же кайзеру нужны эти независимые государства, неужто он печется о благе народов? – задал вопрос генерал Романовский.

– Все очень просто, Иван Павлович. Германия в бедственном положении и понимает, что война для неё проиграна. Ей нужно довершить план развала России, начатый с переброски большевиков и прочей террористической нечисти летом из Швейцарии. Что же касается Украины… Открыто она выступать против нас не будет, но, боюсь, может нанести удар в спину в самый неподходящий момент. Некоторая надежда на генерала Скоропадского. Он со своим национальным украинским батальоном, который вы, Лавр Георгиевич, в августе и создали, теперь где-то под Киевом. После ухода немцев он, возможно, попытается взять власть. Но это только предположения.

Офицеры молчали. Тяжелый сизый дым от папирос поднимался к потолку, обволакивал стены с отклеившимися обоями, словно в комнате подожгли дымовую шашку. Как на фронте. Но там было все понятно – здесь наши позиции, там – неприятеля. А теперь получается враги кругом, а противостоять им фактически нечем. Только идеей и желанием.

– Я хорошо знаю Павла Петровича Скоропадского, – заговорил, наконец, Корнилов, – если бы он взял власть на Украине, это было бы нам на руку. Наша же сегодняшняя задача, Антон Иванович, разъяснять людям всю пагубность и преступность немецко-большевистских предателей родины. Думаю, этот момент нужно усилить в воззвании.

– По моим сведениям, – подал голос Савинков, – среди большевиков нет единства

по мирному договору с немцами. Тот же Троцкий не хочет идти им на уступки, но Ленин его упорно ломает. Дай бог, на этой почве они перегрызут друг другу глотки.

– Дай то бог, – тяжело вздохнул Корнилов.

Эти же слова повторили чуть ли ни все.

– В казне нашей армии сейчас около 2 миллионов рублей, – продолжил генерал Деникин. – По нынешним ценам, этого едва хватит на обмундирование, оружие и патроны для 3 тысяч добровольцев. Мы держим связь с союзниками и рассчитываем на денежную помощь. В их интересах финансировать армию, которая после разгрома большевиков продолжит борьбу с кайзеровской Германией.

– Не знаю, – пожал плечами Корнилов. – Союзники никогда не были нам друзьями, только временными попутчиками. А уж если вспомнить Крымскую войну… При первой возможности растерзают. Но другого выхода у нас нет. В пустое они вкладывать не будут. Нужно показать на что мы способны самыми решительными действиями и в самое ближайшее время.

– Как же с Донским гражданским Советом? – принялся за свое Савинков.

Корнилов с неудовольствием посмотрел на эсера. Его взгляд перехватил генерал Алексеев.

– Мое мнение, нужно поддержать предложение Бориса Викторовича о создании Совета, – сказал он.

Савинков уже несколько дней утомлял Михаила Васильевича этой идеей. А теперь, как выяснилось, упорно донимал и Корнилова. Совет так Совет, во что бы не играть, главное чтоб на пользу дела.

– Может, и в самом деле этот шаг пополнит наши ряды, – озвучил Алексеев свои мысли. – Еще раз подчеркиваю – пока не встанет на сторону добровольческого движения весь народ, мы не победим. Что ж, раз люди заражены революционными идеями, так пусть получат то, чего хотят. Несколько цинично, но…

– Логично, – закончил за генерала Корнилов.

– Ну, что-то вроде того.

– Я тоже пришел к такому выводу, Михаил Васильевич.

– Очень рад, что наши взгляды совпадают, Лавр Георгиевич.

– И я доволен тому безмерно.

Офицеры даже перестали затягиваться папиросами, пристально всматривались в лица Корнилова и Алексеева. Лукавят или говорят искренне? Что за войско, если в нем нет единства и взаимопонимания среди командиров? Такая армия обречена изначально.

– Ах да, – как бы вспомнил генерал Алексеев. – Я ведь еще вот по какой причине зашел… Некоторых офицеров моего штаба подозревают в том, что они якобы называют вас диктатором и даже готовят на вас покушение. Я провел беседу с теми, на кого мне указали. И они искренне, повторяю, искренне меня заверили в глубокой симпатии и уважении к вам, Лавр Георгиевич. Надеюсь, недоразумение исчерпано.

– Полностью, Михаил Васильевич.

За окном раздались выстрелы и крики. То ли кого-то грабили, то ли кто-то просто палил из нагана и вопил с пьяных глаз.

Обычные декабрьские дни в Новочеркасске, где зарождался «оплот русской независимости».

На следующий день воззвание Добровольческой армии появилось в газетах. Белая метель усиливалась.

Ледяная цепь

Лед на реке Раба вспух, местами потрескался. Не выдержит артиллерию и телеги со снарядами. Пушек-12, боеприпасов к ним около 700. Весна накатывалась с неудержимой поспешностью на кубанскую землю. Но спешить нужно было и алексеевцам – успеть отдохнуть в южных станицах или черкесских аулах, чтоб со свежими силами двинуть на Екатеринодар.

Разъезд Офицерского полка генерала Маркова пытался найти более крепкий лед близ станицы Некрасовской, но нарвался на красных матросов. Отступили с двумя легкоранеными. При этом удалось уложить несколько большевиков.

Командующий советскими войсками на Кубани Сорокин, назначенный на эту должность в начале месяца, уже какой день наступал на пятки. Иногда его отряды совершали дерзкие налеты на колонну Добровольческой армии с разных сторон. Но всегда получали достойный отпор. Красных не преследовали, а те не ввязывались в прямые бои. Видно ждали когда силы добровольцев иссякнут. И это была верная тактика. Измученные, полуголодные, плохо одетые офицеры, солдаты, кадеты, юнкера и студенты слабли с каждым днем. Порой и между ними возникали конфликты. Особенно задирались друг на друга кадеты и студенты. Пару раз самому генералу Корнилову приходилось показывать им кулак.

Иногда пленили матросов и казаков. Первых сразу пускали в расход– «иди, плавай теперь по небу». Не от злобы поступали так. Как считали– по справедливости. От рассказов местных крестьян о бесчинствах «морячков» по станицам и хуторам у алексеевцев шевелились волосы. Только за то, что те продавали Добровольческой армии продукты, или кто-то из села вступил в ее ряды, людям -старым и малым вспарывали животы, выкалывали глаза, закапывали в землю живьем. «И откуда в русском человеке взялась эта звериная злоба? -сокрушался помощник Алексеева генерал Деникин. – Чернь душит Россию». Боясь мести большевиков, крестьяне отказывались продавать добровольцам припасы, пускать их на ночлег. Приходилось вести долгие переговоры с атаманами станиц, чтоб разместить до утра военных и гражданских. Платить за это немыслимые деньги, которых было в обрез.

Среди пленных казаков попадались земляки, порой родственники добровольцев. Шурин – шурину приставлял к шее заточенную, как бритва шашку: «Ба, Михайло! Что же ты, жидо-большевикам продался?» «А ты генералам – кровопийцам пятки лижешь, иуда!» И свистели шашки – а куда их, пленных, кормить ведь надо, у самих лишь крошки по карманам.

Но не все, попавшиеся в руки добровольцев, были столь смелыми и дерзкими. Некоторые просились принять их в «белую» армию. «Белыми» стали называть себя сами офицеры – алексеевцы. Белый цвет – символ чистоты, правды, истиной власти, порядка и единения с Богом.

И брали. А что делать? Всё Добровольческое войско насчитывало не более четырех тысяч человек, среди которых чуть ли не треть – безусые юнцы. Юнкера да кадеты. В Ростове «гуляли» после возвращения с германского фронта тысячи офицеров, но записываться в ряды Алексеева и Корнилова не спешили – «Снова идти на войну? А, может, красные не такие и страшные, может, ничего, обойдется?» – вопрошали они друг друга за штофом водки в прокуренных кабаках и ресторанах.

Верховный руководитель Добровольческой армии генерал Алексеев был категорически против отхода на отдых. Предлагал сходу занять Екатеринодар. «Это поднимет авторитет нашего дела, Лавр Георгиевич, – обращался он не раз к командующему армией Корнилову. – Привлечет в наши ряды офицеров и солдат с фронта, казаков наконец». Корнилов отвечал очень резко: «Занимайтесь управлением и снабжением армии, Михаил Васильевич. А военную тактику и стратегию позвольте выбирать мне». Алексеев краснел до корней волос: «Вы командующий, вам и решать, Лавр Георгиевич». «Вот именно».

В Усть-Лабинске, перед переправой через Лабу, Корнилова пытались убедить в необходимости повернуть на Екатеринодар генерал Деникин и начальник штаба Алексеева Романовский. Но генерал был непреклонен – двигаемся на юг.

А на следующий день в случайно попавшейся советской газете прочитали, что красные в начале марта уже взяли Екатеринодар. Атаман Покровский сдал большевикам его без боя. Корнилов показал газету Алексееву и Деникину. «Вот, господа, если бы мы пошли на Екатеринодар, то непременно потерпели фиаско. Теперь рисковать и подавно нельзя». И немного подумав, добавил: «Накануне, Михаил Васильевич, я был с вами… несколько неучтив. Простите. Нервы на пределе». «Никакой неучтивости с вашей стороны, Лавр Георгиевич, не было, – ответил, глядя в сторону, Алексеев. – Обычный разговор двух солдат».

Когда командующий армией ушел, Деникин сказал Алексееву: «Не на пользу дела ваши разногласия с генералом, Михаил Васильевич. Теперь же Лавр Георгиевич прав – на Екатеринодар сразу идти нельзя. Следует отдохнуть». «Спасибо, Антон Иванович», – непонятно за что поблагодарил Деникина Алексеев. – «Но в Закубанье мы окажемся в сплошном большевистском окружении».

Так и случилось. Теперь красные избрали тактику мелких укусов– по десять-пятнадцать кавалеристов нападали на отставшие обозы с продуктами и раненными, растянувшиеся на несколько верст, разрозненные отряды армии.

Чем южнее, тем меньше становилось снега в степи. Сани и телеги скрипели по камням, проваливались в неимоверную грязь. Она чавкала под размочаленными сапогами офицеров и кадетов, ботинками солдат, юнкеров и студентов. Армия, больше напоминала колонну дезертиров. Двигалась молча, словно обреченно.

Во вторник пошел сильный дождь. Люди промокли до нитки. Река Бзюк оказалась вскрывшейся ото льда. Пришлось искать брод. По пояс в воде начали переплавляться.

А к вечеру похолодало так, что одежда превратилась в ледяные панцири. Окоченевшие пальцы еле удерживали винтовки.

«Ничего, – подбадривал бойцов Романовский, – скоро станица, там и заночуем».

Однако разведчики доложили, что в Ново-Дмитриевской большевики. С левого фланга их артиллерия. Численность не известна. Пойти в лобовую– погибнуть от шрапнели. Остаться до утра в степи – замерзнуть. Выбор невелик. Обойти нельзя – там река Водогай, еще одного «купания» люди не выдержат.

Совещание командующих получилось спонтанным. Поставили в круг сани и телеги, на которых ехали генералы и командиры отрядов. Все мокрые, прозябшие. Гражданская одежда Антона Ивановича Деникина– пальто, фетровая шляпа, полосатые брюки– потеряли форму, висели как тряпки старьевщика на широкой палке. Перед выходом из Ростова потерялся его чемодан с военным обмундированием. Времени на поиски не оставалось, пришлось надеть, что имелось. И уже в первые часы он еще раз убедился, что цивильная одежда совсем не годится для военных походов. Впрочем, и офицерская теперь никого не спасала.

– Что будем делать? – спросил генерал Корнилов, согревая дыханием ладони.

Вопрос адресовался ко всем, но никто не отвечал – на таком холоде с трудом шевелились не только руки, но и мозги. Начальник штаба армии Романовский после долгих раздумий предложил произвести обстрел окраины станицы с десяти орудий, а потом со стороны слияния рек Бзюк и Шебш тремя отрядами кавалерии ворваться в неё.

– Мы не знаем, сколько в станице красных, может, справа у них как раз основные силы, – сказал генерал.

– С чего бы им там быть? – возразил Романовский. – Вряд ли они нас тут особо ждали.

– Гадала девка на кофейной гуще. Положим за так людей, не восстановимся. Первый поход окажется для Добровольческой армии последним.

– Все одно люди в степи померзнут. Останавливаться нельзя.

– Нельзя, – согласился Корнилов.

Деникин сильно закашлялся, несколько дней назад он здорово простудился. Военный лекарь Шторкер сказал, что это бронхит. Антон Иванович из последних сил сдерживал хворобу.

– Не сомневайтесь, Лавр Георгиевич, – вступил в разговор командир ударного Корниловского полка полковник Неженцев. В полковники за ряд успешных операций он был произведен прямо во время похода. – Большевики и глазом не успеют моргнуть, как мы в станице окажемся.

– Хотел бы напомнить где нужна безрассудная стремительность, Митрофан Осипович, – сказал генерал Марков Неженцеву. – Когда вас одолевают окопные вши. А в военном деле главное– разумный подход и выверенность действий.

– Благодарю за напоминание, Сергей Леонидович, – поклонился Маркову полковник. – Вам виднее как бороться с насекомыми. Предполагаю, только с насекомыми.

– Оставьте, господа! – неожиданно повысил голос всегда спокойный генерал Деникин. – Хорошо, что вас не слышит командующий.

Михаил Васильевич Алексеев тоже неважно себя чувствовал, спал теперь после принятого лекарства в крытой повозке в конце колонны. Его не стали будить.

– Что за пикировка в столь трудный час! – продолжал укорять офицеров Антон Иванович. -Оставьте, господа, распри. Очень вас прошу. У меня предложение провести разведку боем станицы с трех направлений. Группами по десять-пятнадцать человек, не более. Откуда получим самый интенсивный огонь, туда и направим стволы наших пушек. И туда же устремим главный удар. Я тоже не думаю, что Ново-Дмитриевскую враг укрепил, как немецкий бастион. Большевики знают, что мы идем на Екатеринодар, но несколько раз наш путь менялся и вряд ли они успели перебросить войска нам навстречу. По нашим данным у комиссара Сорокина не более 30 тысяч штыков. Основные его силы сосредоточены в Донецком бассейне и у Екатеринодара. Он опасается не только нас, но и партизанских отрядов погибшего атамана Каледина. Царство ему небесное.

Все перекрестились. И тут неожиданно у повозок появился небольшой, курносый старичок в мятой шинели. Его печальные глаза были устремлены на облепленные грязью сапоги.

– Что же это вы, господа, без меня дела обсуждаете, я уже не в счет?

– Не хотели будить, ваше превосходительство, – ответил за всех Неженцев.

– Благодарю покорно за заботу. Но, думаю, как член триумвирата, имею права знать все что происходит в армии.

Корнилов подумал, что сейчас Алексеев скажет– в созданной мной армии, но не услышав этих слов от генерала, про себя усмехнулся– а ведь наверняка на языке это у «старичка» вертелось. Армия… сплошные калеки, только он способен привести ее к победе.

К повозкам подошли несколько студентов и два юнкера. Все заляпанные грязью, с красными, мокрыми носами. Правда, фуражки сидят ровно, с достоинством.

– Юнкер Лесин, – представился один из них. – Разрешите обратиться, ваше превосходительство.

– Не видите командующий проводят совещание? – поморщился Неженцев. -Никакого уважения.

– Срочное дело.

– Оставьте, полковник, – сказал Корнилов. – Слушаю вас, юноши. Что стряслось?

– Если мы двинем напрямую в станицу, нас всех положат.

– Это мы уже поняли. Всё?

– Нет, господин генерал. Мы слышали, что батарея красных с краю станицы. Мы подберемся к ней и забросаем гранатами. Вот.

Юнкер Лесин вышел вперед, распахнул шинель. За его ремень были заткнуты четыре ручные гранаты Р-14. Юнкера отодвинул высокий, худой, с таким же чахоточным, как у героя Достоевского, лицом студент. И он продемонстрировал свой запас гранат Рдултовского. Остальные юноши похлопали себя по бокам, давая понять, что и они не пустые.

У Корнилова неимоверно округлились казахские глаза. Алексеев начал чесать свою родинку на щеке. Деникин закашлялся.

– Откуда у вас столько? – спросил Романовский.

– У матросов пленных взяли. Комиссары и очухаться не успеют, как на небесах окажутся.

– И как вы собираетесь подобраться к красным?

– Со стороны реки. Вброд перейдем, я знаю эти места. У Сухой балки можно.

– А ежели вас заметят? – спросил Корнилов. – Надеяться на случайный успех мы не можем.

– Но и ждать благосклонности небес тоже не имеем права, – сказал студент. -Позвольте представиться, ваше превосходительство, Иван Подмёткин. – Не займем до утра станицу, все погибнем. Красные наверняка уже за подкреплением послали.

– Гляди-ка, какие стратеги! – покачал головой генерал Марков. – А что, коль выгорит…

Корнилов подошел к студенту и юнкеру, приобнял их:

– Господи, каких героев родит земля русская. Спасибо вам, сынки, заранее. От имени всей России. Дай Бог вам удачи. Действуйте, будем ждать вашего сигнала. Полковник Неженцев, выдайте юношам… воинам ракетницу.

– Не надо, – засмеялся юнкер Лесин, вынул из кармана немецкую трофейную ракетницу. – Все уже продумали. Дадим зеленую ракету. Впрочем, итак услышите.

Юнкера и студенты, весело переговариваясь, исчезли в полутьме. Некоторое время офицеры сидели молча.

– Вот, господа, еще одно свидетельство того, что у нас правое дело, – произнес, наконец, генерал Корнилов. – В нас верит молодежь и готова идти на смерть ради свободы.

И вдруг увидел, что мимо «собрания», которое проходило почти в голове армейской колонны, словно тени бредут офицеры и солдаты. Молча, ни на кого не обращая внимания, скрываются за холмом впереди. Лавр Георгиевич даже раскашлялся, как Деникин.

– Куда это они, Сергей Леонидович? Кажется, ваши.

Генерал Марков встал во весь рост на телеге. На его лице изобразилось полное недоумение. Он не знал что ответить.

– Не понимаю, – наконец пробормотал он.

– А кто понимает?! – закричал Корнилов. – Неженцев, Романовский!

Те соскочили с повозок, стали хватать за рукава первых попавшихся добровольцев. Но те, словно зомби, ни на что не реагировали.

– Кажется, на станицу пошли, – сказал Неженцев.

– Что значит «пошли»? Кто приказал?! Остановить!

Но бойцов было много, они двигались толпой, неудержимой лавиной. Шли на почти не гнущихся ногах, будто на ходулях.

Неженцев вскочил на коня, дернул поводья так, что поднял черного скакуна на дыбы. Потом помчался на холм. За ним устремились Романовский и Марков. Генералы Алексеев и Корнилов, путаясь в полах заледенелых шинелей, поспешили на возвышение пешком. Деникина разобрал дикий кашель. Его накрыл шинелью адъютант. Генерал велел везти его на телеге на холм.

Сверху, в полусумраке открылась удивительная картина. По широкому полю, вдали которого еле просматривались домики и куреня станицы, двигались кучками добровольцы. Винтовки за плечами, они даже и не думали о их применении.

Вероятно, дошедшие до отчаяния люди, решили что лучше быстрая смерть под шрапнелью и пулеметами, нежели медленное замерзание в степи.

– Сделайте же что-нибудь! – крикнул в отчаянии Корнилов. – Нельзя гурьбой, цепью!

– Цепью! – подхватил Неженцев.

– Разберись цепью на три сажени, цепью! – крикнул и Марков, поскакал к неуправляемым добровольцам.

Наконец, слова командиров дошли до замерзших бойцов, они стали вытягиваться длинной линией. Однако винтовки наизготовку почти никто не брал. Так и двигались как на прогулке.

– Орудия, орудия на холм выкатывайте! – приказал Корнилов.

Пока разбирались где пушки, пока втащили на нужно место две из них, в небе появились несколько белых шрапнельных разрывов. Они вспыхивали в стороне от поля, по которому шли добровольцы. Видно, большевики заметили наступающих. Однако подобная молчаливая атака стала для них неожиданностью, они растерялись. «Сейчас возьмут себя в руки и станут бить уже прицельно», – Романовский незаметно перекрестился.

С левой стороны станицы застрочил пулемет. Но добровольцы не отвечали, лишь некоторые взяли винтовки на изготовку для штыковой. Когда до окраины Ново-Дмитриевской оставалось совсем немного, некоторые бойцы побежали вперед с криками, которые невозможно было разобрать. Этот крик слился в один гул.

– Отставить орудия! Марков, где Марков?! – кричал Корнилов.

Но генерал Марков уже взял инициативу в свои руки. С тремя кавалерийскими отрядами Корниловского полка он вброд перешел реку, помчался по левому берегу, выскочил на дорогу и с нее ворвался в станицу.

Здесь укрепления красных оказались довольно жидкими – две батареи и человек сорок казаков. После нескольких выстрелов по алексеевцам, подняли руки. Пулеметы же с левой стороны станицы не смолкали. Изредка била артиллерия. По раскатистому, шелестящему звуку – шрапнелью.

Стемнело уже совсем, пошел снег с дождем и отыскать, откуда точно стреляют было трудно. Каждый выстрел– гибель бойцов Добровольческой армии.

И вдруг несколько тяжелых взрывов. Пулеметы стихли. Смолкли и пушки неприятеля.

В центре станицы началась каша – кто, где и чей разобрать было невозможно. Марковцы рубили всех без разбору, кто попадался под руку. Добровольцы, врывались в дома, выволакивали всех, кто там был на улицу. Стреляли, рубили, таскали за волосы, били головами об стены.

Прискакал с адъютантом Хаджиевым Корнилов.

– Прекратить! Немедленно прекратить вакханалию! Мы не бандиты, а освободители!

Адъютант несколько раз выстрелил из револьвера в воздух. Но это сразу не остановило бойцов, они находились в нервном перенапряжении. «Столько товарищей покосили эти „жидо-большевики“. Никому пощады не будет».

Приволокли упирающегося атамана станицы Филимонова.

«На кого руку поднял, собака!», – пинали его солдаты. Но Корнилов спас атамана от расправы, сказал, что разбираться будет утром, а сейчас все по хатам, греться.

Тем не менее стрельба в станице не смолкала до утра. Только часам к шести в Ново-Дмитриевскую вошел последний обоз Добровольческой армии.

Корнилов, Алексеев и Деникин, несмотря на смертельную усталость всю ночь не спали. Полковник Неженцев им рассказал, что артиллерию и пулеметные расчеты красных забросали гранатами студенты и юнкера.

– Герои, – вздохнул он. – Тот юнкер… как его… Лесин, первым бросился на большевиков. Подорвал себя вместе с ними.

– Остальные-то живы? – спросил Корнилов.

– Так точно, ваше превосходительство.

– Приведите их сюда.

Генералы обнимали «героев», называли их спасителями Добровольческой армии. Корнилов приказал каждому выдать по три месячных жалованья и обещал после взятия Екатеринодара наградить. Чем, правда, непонятно. Царские награды уже не годились, новых пока не было.

Утром генерал Корнилов вышел на площадь станицы. Там под дулами винтовок добровольцев на коленях стояли плененные большевики. Их было около сотни. Среди них немало офицеров. Лица бледные, осунувшиеся. Генерал велел поднять их с колен, обошел строй.

– Нас, добровольцев, воюющих за свободную Россию, всего несколько тысяч– сказал наконец Корнилов-. Вас же миллионы. Тучи обманутой черни. Моральной черни. Но мы вас сегодня разбили. И будем бить впредь, потому что на нашей стороне Бог и правда. А за что и за кого воюете вы? За жидо-комиссаров? Они вам ближе? Что вам обещают? Землю, мир и свободу. Не получите ни того, ни другого. Предатели всегда получают по заслугам. И вы получите. Предать полевому суду, – сказал генерал полковнику Неженцеву.

Некоторые пленные опустились на колени: «Простите, Лавр Георгиевич! Ничего не знали о Добровольческой армии». «Бес попутал». «Насильно удерживали, обещали семью расстрелять».

Корнилов презрительно оглядел пленных, нервно встряхнул головой, пошел прочь. За ним поспешил адъютант Хаджиев. Один из пленных ухватил его за полу шинели: «Хан, мы ж с тобой одной крови!» «Ты одной крови с шакалом», – ответил корнет.

Полевой суд, который состоялся днём, признал пленных невиновными. И оправдал. Неженцев сплюнул – так навоюем. Корнилов, как ни странно, отнесся к решению суда спокойно. «Может, и правильно. Не следует начинать великое дело с крови. Узнают о нашем милосердии, к нам потянутся», – сказал он генералу Алексееву.

Михаил Васильевич долго смотрел в окно штаба, который устроили в той хате, которую заняли ночью. «С крови, конечно, начинать не хорошо, Лавр Георгиевич. Да только на милосердии армия не держится. Лишь на порядке, дисциплине и жесткости. Чем грозит сердобольная демократия армии, мы узнали на германском фронте. Половина из этих пленных решила записаться в Добровольческую армию. Но единожды предавший, предаст и в другой раз».

«Вы слишком категоричны, Михаил Васильевич, – сказал генерал Деникин. – Армию на фронте разъела не демократия, а неопределенность идей и целей. За что гибли солдаты? За Константинополь, за парад в Берлине? Теперь же на кону родина».

«Дай Бог, Антон Иванович, чтобы люди это наконец поняли. Что на кону родина. Большевики заключили мир с Германией. Создали Украинскую державу. Отринули Прибалтику и Туркестан, сколько же нам понадобится сил, чтобы снова собрать всё воедино. Эх… Но мы справимся. Я верю, господа, что мы неприменимо справимся».

К вечеру в штабе собрались командующие, командиры полков и отрядов Добровольческой армии. Предстояло решить, когда и как следует начать наступление на Екатеринодар– главную цель похода, который многие уже окрестили ледяным.

За окном тесной хаты началась настоящая зимняя метель.