Текст книги "Рапорт. Продолжение. Белогвардейский роман"

2

Деникин подошел к окну с блюдцем в руке, неловким движением вылил несколько капель чая на мундир.

– Возвращение блудного сына, – сказал генерал Романовский, беря газету.

– Да, этот сын Дона испортил мне лично немало нервов. Как же и когда он вернулся?

– Я выяснил. Его вызвал из Берлина командующий Северо-Западным фронтом генерал Юденич. Любил раньше читать его статьи в «Русском инвалиде». Поручил Краснову выпускать эту газету. Главным редактором там писатель Куприн.

– Да-да, «Гранатовый браслет», «Олеся», – задумчиво произнес Деникин. Понимаю. Вероятно, бывший журналист Краснов присоединился к Юденичу в Финляндии, во время похода на Петроград.

– Не исключено.

В середине октября Северо-Западная армия Юденича заняла не только Гатчину, но и Царское Село, Павловск, вышла на Пулковские высоты. Но англичане не предоставили обещанную помощь в оружии и средствах. Деньги выделил адмирал Колчак, но их тоже было недостаточно для нормального обеспечения армии.

Генерал Юденич повторил ошибку Май Маевского, наступавшего на Москву: тылы его армии растянулись, не было создано защитных рубежей в случае отступления. В результате красные подтянули по железной дороге войска и ударили во фланг Юденичу. Финны и эстонцы, обещавшие поддержку, ее не оказали. Троцкий гарантировал им вечный мир и даже территориальные уступки. В конце ноября, разбитая армия Юденича была вынуждена перейти эстонскую границу и по требованию союзников, разоружиться. Зачем? Англия в очередной раз проявила себя «двурушницей»: с одной стороны не отказывала белым в помощи, слабо при этом её оказывая, с другой – искала «дружбы» и мира с Совроссией и подталкивала к нему не только Юденича, но и Деникина с Врангелем.

– Так что же, Краснов или как он подписывается «Гр. Ад» тоже теперь в Эстонии?

Генерал Романовский развел руками:

– Всё что наша контрразведка выяснила, я вам изложил, Антон Иванович, остальное неизвестно.

– Краснов…, -произнес Деникин. – Как в нем совмещались любовь к России и желание создать отдельную республику. И ведь создал. Даже в каком-то смысле, успешную.

– Благодаря немцам. Ни одно благое дело не может быть оправдано связью с дьяволом.

– Верно, Иван Павлович. Ни одно. У нас же надежда лишь на Францию. Англия вскоре, поверьте моему слову, даже на словах помогать откажется. Ее прельщают богатства России, которые она хочет получить от нищих большевиков. Те да, ради своего выживания, отдадут все, что те пожелают.

– Полностью согласен с вами, ваше превосходительство.

– Оставьте, «превосходительство», Иван Павлович, мы не на совещании. Кстати, меня давно занимал вопрос, – каким образом удалось перехватить письмо Краснова к кайзеру, затем обнародовать его. И почему оно так и не попало к Вильгельму, ведь до его отречения еще была масса времени. Этим вопросом занимался покойный генерал Алексеев, я же, как его помощник, имел массу дел по организации армии.

– Возможно, это как-то связано с гетманом Скоропадским, – ответил Романовский. – Наши контрразведчики должны знать. Полковник Бекасов после ранения вернулся в строй.

Контрразведка и следственные органы в Белой армии были слабыми, о чем не раз напоминал Главкому Врангель. Генерал Деникин считал недопустимым, чтобы в разведке служили бывшие царские жандармы, филеры и сыскари, а потому набирали просто достойных боевых офицеров, не имевших вообще никакого отношения к сыску. К тому же, контрразведчики принимали участие в сражениях и часто гибли, проявляя свою офицерскую доблесть, хотя задачи у них были совсем другие.

Из тех, кто стоял у истоков Белого движения с генералом Михаилом Васильевичем Алексеевым, руководил его службой безопасности, был полковник Владимир Николаевич Бекасов. Его и упомянул Романовский.

– Пригласите ко мне полковника, – попросил Деникин. – Да, Ксения собралась вечером в театр, не составит ли ваша супруга, Иван Павлович, ей компанию? Будут давать пьесу Островского, кажется, «Грозу».

– Думаю, Елена будет рада, – ответил генерал.

– Нижайший поклон Елене Михайловне.

Полковник Бекасов немедленно явился к Главкому. Это был довольно высокий, розовощекий, всегда подтянутый офицер. Его голубые, несколько прищуренные глаза, были жесткими, колючими. Мало кто выносил его взгляд, хотя сам Владимир Николаевич отличался довольно добрым характером, что для контрразведчика было необычно. Он окончил Московское пехотное училище, воевал в Русском экспедиционном корпусе во Франции, получил чин полковника, два раза спасал, по его словам, Париж от немцев. Затем участвовал в Луцком прорыве, под командованием барона Врангеля. Потом их пути разошлись. В контрразведку Деникина его рекомендовал генерал Корнилов, с которым он «брал Екатеринодар» в Первом Кубанском походе. Был свидетелем гибели Лавра Георгиевича от «случайной вражеской гранаты», попавшей в дом, где находился его штаб. Большевики выкопали тело генерала, похороненное в Гначбау, после ухода белых, возили его как чучело по городам и селам, демонстрируя якобы свою победу. На самом деле, свое варварство. С отрядом добровольцев Бекасов пытался отбить останки Корнилова, но не получилось. За «Ледяной поход» полковник Бекасов получил Знак отличия и именное оружие.

Выслушав вопрос Деникина «о письме», полковник сказал, что «вели дело Краснова» четверо военных чиновников службы безопасности и контроля за воинскими преступлениями штаба Алексеева. Политические сыскари из петербургской охранки.

Антон Иванович поморщился – да, в отличие от него, Алексеев не гнушался подобными кадрами.

– Трое погибли в Екатеринодаре, – пояснил полковник, – один чиновник, имевший в сыскном отделении чин капитана, Брусилов, был ранен, находится на излечении в Константинополе.

– Брусилов? Уж не родственник ли Алексея Алексеевича Брусилова?

– Не могу знать, ваше превосходительство, – ответил контрразведчик и добавил: – Могу определенно сказать: его сын, тоже Алексей, вступил в Красную армию Троцкого-Бронштейна. Во время Московского похода был взят нами в плен и расстрелян.

Снова поморщившись, Деникин вытер платком усы. В свое время он издал приказ о гуманном отношении к пленным, их судьбу может решать только Полевой суд. Но теперь, когда ожесточение достигло предела, о гуманизме не было и речи. И те, и другие брали в плен сотнями, тысячами, часть из тех, кто не соглашался перейти на их сторону, без всякого суда «пускали в расход».

Россия захлебывалась в братской крови, и не было этому конца.

– По сведениям наших информаторов в Москве, генерал Брусилов тоже собирается пойти на службу к большевикам.

– Бог ему судья, – ответил Главком. – Мы простим, Россия – нет. Да, Брусиловский прорыв. Если бы не твердолобы в правительстве, признаться, и в армии, не случилось бы в России этой страшной смуты. Взяли бы Берлин, праздновали бы победу. И Константинополь вскоре стал бы наш. А так… Власть захватили, затуманили людям головы бесы. Честные, порядочные, набожные люди вдруг схватились за топоры, принялись кромсать друг друга. И наша задача – остановить эту бойню, которая нужна только человеконенавистникам, марксистским жидо-большевикам.

Выпустив пар, генерал взялся за уже остывший заварной чайник.

– Чаю желаете, господин полковник?

– Никак нет, ваше превосходительство, сыт.

– Так что, этот капитан Брусилов из Охранного отделения, тяжело ранен? – И тут же задал другой вопрос: – Он же должен знать подробности о сношениях атамана Краснова с германцами, конкретно, с кайзером?

– Ваше превосходительство имеет в виду письмо Петра Николаевича императору Вильгельму?

Деникин с удивлением взглянул на полковника – надо же какой проницательный, на лету схватывает! Впрочем, то послание так громко прогремело, что о нем знают и помнят, даже глухи и слепые.

– Думаю, безусловно. Кроме того, Брусилов принимал участие в секретной операции, связанной с этим письмом.

– Так что это была за операция?

– Не могу знать, господин Главнокомандующий. Я тогда не был допущен до важных секретов, только начинал. А потом военные чиновники погибли…

– Вы мне, Владимир Николаевич, уже об этом говорили.

– Извините, ваше превосходительство.

Назвав полковника по имени отчеству, Деникин решил несколько разрядить беседу, Бекасов же понял, что Главком что-то задумал. И не ошибся.

Антон Иванович снова подошел к окну, вгляделся вдаль, помял бородку. Над Азовским морем стоял туман, продолжалась декабрьская оттепель.

– После длительной оттепели часто наступают лютые холода, – сказал он. – Интересно, в Константинополе такая же погода?

Вопрос был риторический. Бекасов хотел ответить: не могу знать, но промолчал.

– Да, Святая Византия, золотой Царьград. Если б англичане не пообещали царю Николаю в случае победы Константинополь, может и не ввязался бы он в войну. Наверняка злодей Гришка Распутин настоял, бес с крестом на пузе. И царица хороша, обратилась в православие, без иконы не ходила, а поверила дьяволу… Царствие ей…

Перекрестившись, Деникин вернулся за стол.

– Только за одно это преступление в доме инженера Ипатьева, большевикам нет и не будет прощения во веки веков, девиц-красавиц, мальчика больного… Звери они и есть звери. Почему люди от них не отвернутся? Да тоже озверели, потому зверя и не видят. Ох, не приведи Господи, победят, всю Россию под нож пустят, нынешние реки крови ручейками покажутся. Наверняка тоже с немцами дружить будут, пока не перегрызутся. Тьфу. Так, какая же погода теперь в Константинополе, тоже оттепель? Не желаете ли узнать, господин полковник?

– Сейчас через радиотелеграфистов…

– Обойдемся без радио. В порту стоит французский транспорт «Орион». Завтра отправляется в Ниццу с заходом в Константинополь.

– Вы меня поняли, Владимир Николаевич?

– Да. Нет, ваше превосходительство. Не совсем.

– В Константинополе в Артиллерийском госпитале, что принимает русских военных, это в зоне французских оккупационных властей «Малтепе», найдете того самого Брусилова и узнаете у него подробности, связанные с письмом Краснова кайзеру. Если что, срочно телеграфируйте или радируйте мне лично. Поручение это конфиденциальное, никто о нем кроме нас с вами, генералов Романовского и Лукомского не будет знать. Нет, пожалуй, Лукомского исключим. В последнее время он стал лоялен к Врангелю.

О конфликте Главкома с командующим Добровольческой армии Врангелем, Бекасов, разумеется, знал. Ему было только непонятно, зачем Деникину понадобились прошлогодние сведения о переписке атамана Краснова с Вильгельмом.

Ответа на этот вопрос, как показалось Бекасову, не знал и сам Антон Иванович. Но если Главком что-то для себя решил, значит, так тому и быть.

Эту «упертость» Деникина, в частности, слепую веру в союзников, а не в силы, пусть и разрозненные донцов, кубанцев, горцев, терцев, астраханцев, крымчан, и отмечал атаман Краснов. «Эта верность союзникам, – говорил он, – погубила Николая II, она же погубит и Деникина с его Добровольческой армией».

Возможно, именно этих высказываний Деникин не мог простить бывшему атаману. Белая армия отступала на всех фронтах, и выходило, что Краснов был прав. А этого Антон Иванович допустить не мог. Зачем ему ворошить дело с письмом? Для того, чтобы еще раз растоптать в своей душе «предателя и изменника России»? Донская армия стала частью Добровольческой, как и хотел Деникин, но досталась эта «внутренняя победа» огромной ценой. А теперь Краснов статейки в газеты пишет…

Деникин протянул полковнику «Приневский край».

– Возьмите, может, пригодится. «Гр. Ад» – псевдоним Краснова. «Рион» отходит около 5 утра, уточните.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

– Я вас больше не задерживаю.

В дверях генерал окликнул полковника. Достал из тумбочки рабочего стола «карманный» браунинг М1906, отдал Бекасову.

– На всякий случай. Я надеюсь на вас, Владимир Николаевич. В финансовой части получите средства на дорогу, я распоряжусь.

3

Французский транспортный пароход «Орион» был «под макушку» загружен донской, кубанской, терской пшеницей. А также сахаром и сахарной свеклой, кукурузой, шкурами, медом, прочими товарами, шедшими союзникам в обмен на оружие, патроны, обмундирование. Помощь была минимальной, вопреки обещаниям, а вот продукты они требовали регулярно. Другого выхода теперь у объединенной Добровольческой армии не было. Киевские оружейные склады, находившиеся под контролем немцев, иссякли, да и Петлюра – новоиспеченный диктатор украинского Протектората не спешил ни с кем делиться «огнеприпасами». Если Скоропадский, бывший русский генерал, прекрасно понимал общую опасность: нашествие «большевиков-варваров, уничтожающих всё на своем пути, как саранча», то Симон Васильевич думал только о себе.

Что касается «широкой высадки» союзных армий в Новороссийске, Одессе или Крыму, эта тема была закрыта для добровольцев после восстания французских моряков в Севастополе в апреле 1919, не желающих «стрелять в красный пролетариат». Началось всё на миноносце «Проте», перекинулось на линкоры и броненосцы: «Франс», «Жан Бар», «Мирабо». Зачинщиком был некий инженер-механик Марти. Кроме политических требований, моряки выдвинули и чисто бытовые: регулярные увольнения на берег, нормальное питание, увеличение денежного содержания. Французское командование действовало быстро и решительно. С большевиками, в лице Украинской советской армии, заключило временное перемирие, мятежников арестовало, отдало под суд. Пролетарской революции во Франции, как мечтал «интернационалист» Троцкий, не случилось.

После этого французский военный флот ушел из Черного моря, а о помощи «большого оккупационного контингента» Деникину пришлось забыть. Некоторые же французские отряды в Севастополе и Одессе, от которых помощи практические не было, ушли из России еще до мятежа матросов.

Место для полковника Бекасова нашлось в матросском кубрике, где было душно и жарко от близких паровых котлов. Но он стойко переносил неудобства. Владимир Николаевич был в гражданском костюме преуспевающего «делового человека» или банкира, шикарном кремовом пальто с накладным воротником по последней европейской моде, серой «английской» шляпе. Пальто союзники подарили на именины Деникину, но Антону Ивановичу оно не подошло по размеру, и он отдал его «на дело».

Капитан судна Жюль Калье, получив за полковника плату, не стал ничего расспрашивать о нем, в том числе и о том, почему его определили на «Орион», когда вскоре в Турцию уходит донской пароход «Сосиетэ» с очередной группой раненных офицеров и беженцев. Последние уже активно «обживали» древний византийский берег. Французские оккупационные власти, частично и английские, открыли для русских беженцев пункты переселения под Константинополем, Лемносе, в некоторых «греческих» провинциях.

Полковника не оставлял вопрос: для чего Деникину понадобилось «ворошить прошлое», связанное с письмом атамана кайзеру, не упомянув о послании Краснова французскому генералу Франше Д, Эспре, написанного накануне отречения Вильгельма? Оно ведь тоже его характеризует.

К этому письму, а по сути рапорту, атаман приложил политическую Декларацию Всевеликого Войска Донского.

В первых строках Декларации Краснов подчеркивает, что Войско Донское с 1570 года существовало как самостоятельное государство, а с 1645 входило в состав Российского государства, как нераздельная его часть, было «верным сыном Державы Российской». Таковым оставалось и при Временном правительстве. Но Большой Донской Круг не мог смириться с властью «народных комиссаров», отшатнулся от Советской России, ставшей игрушкой в руках безумцев.

Далее Петр Николаевич просит французское правительство считать Войско Донское «самостоятельной демократической республикой» в составе «Юго-Восточного союза» Донских, Кубанских, Терских, Астраханских казачьих войск, вплоть до образования в той или иной форме Единой России. Донское войско не находится в состоянии войны ни с одной из держав, писал атаман, «ведет борьбу с разбойничьими бандами красногвардейцев». Просит прислать союзников в столицу Войска Новочеркасск полномочных представителей или консулов. В свою очередь, Донское войско пошлет в дружественные государства свои «зимовые станицы», то есть посольства, для установления дружеских отношений.

Без помощи союзников, заключал Петр Николаевич, освободить Россию невозможно. Помощь эта может выразиться в «присылке снаряжения, оружия, технических средств борьбы и денег». Кроме того, около 100 тысяч союзных войск и тогда Россию можно будет освободить за несколько месяцев.

Читая эти строки «Декларации» в ночь перед отплытием в архиве контрразведки, Бекасов удивлялся: аналогичные просьбы в «пропавшем» письме Краснов как раз и изложил кайзеру. Между двумя этими письмами – рапортами – полгода. Вот ведь, двуликий римский бог Янус. Хотя, если разобраться, Краснов по своему был прав: для достижения победы в войне с «варварами» любые средства хороши. Если, конечно, отбросить нормы морали, порядочности и чести.

«Послом» к кайзеру от атамана выступал генерал Скоропадский, а вот к французам он отправил делегацию во главе с генералом Сазоновым и строевым офицером полковником Яновым. В первую очередь, они опять же должны были заверить генерала Франше Д, Эспре в том, что Войско Донское всегда было и остается верным идее Единой, Неделимой России, лишь оставляя за собой вечные привилегии и казачьи права.

Фактически отдельное государство – это всего-навсего привилегия? – вздыхал над архивными донесениями агентов контрразведки Бекасов. После победы, если поможет Создатель, снова начнется смута уже на почве этих самых «прав», думал полковник, фактически повторяя слова генерала Деникина.

Агенты добровольцев были во всех казачьих армиях, в том числе и Донской. Донесения хорошо оплачивались и были регулярными. Из сообщения информатора «Лешего» следовало, что предал огласке письмо атамана Михаил Владимирович Родзянко – бывший гофмейстер Высочайшего двора. Одно время он находился при Добровольческой армии, учувствовал в Ледяном походе, но где он теперь, неизвестно. Однако, как письмо оказалось у Родзянко? Да, капитан Брусилов должен знать ответ на этот вопрос.

Французский генерал донскую делегацию не принял, якобы оказался в отъеъезде, вместо него был штабной офицер Бертелло. Он заявил, что в Версале решено окончательно и бесповоротно: признать генерала Деникина единым вождем Белого, антибольшевистского дела. Донское войско рассматривается союзниками как часть Добровольческой армии. Пообещал высадку экспедиционного корпуса в Одессе, которой так и не случилось. А вот бегство Вильгельма в Нидерланды через пару дней произошло, поставив Краснова перед выбором: либо пуля в лоб, либо… безоговорочное объединение с Добровольческой армией. Тем более, что Донская армия оказалась на грани развала – и не только под натиском комиссаров, а по причине «казачьей вольности» – освободил свою станицу и «до свиданья, воюйте без меня».

Конечно, Деникину такой «ненадежный» командир Донского фронта был не нужен и вскоре Большой Круг не без «помощи» Антона Ивановича, принял отставку Петра Николаевича. В феврале следующего года он уехал, разумеется, в Германию.

Транспорт «Орион» долго стоял на рейде Константинополя, в ожидании разрешения пройти через пролив. Французы, англичане, греки никак не могли разделить между собой «союзнические разрешительные функции держав-победителей». В результате сложилась полная неразбериха: союзники должны были выписывать друг другу разрешительные документы не только на проход через Босфор, но и на заход в порт Константинополя.

Как только «Орион» встал напротив гавани, его тут же осадили лодки торговцев хлебом, орехами в вываренном виноградном соке, водой, всякими безделушками. Высыпавшие на палубу моряки переговаривались с ними, спорили, ругались и все были довольны – и тем, и другим развлечение.

Однако у Бекасова терять время на палубе «Ориона» желания не было. Он поблагодарил капитана Калье, поманил ближайшего турка на лодке. Спустился в нее по веревочной лестнице. Чумазый паренек – то ли осман, то ли грек никак не мог понять, что «человеку в кремовом пальто до пят» и серой, с белой окантовкой шляпе, надо. Он совал ему под нос бусы, перочинные ножи, разноцветные тряпки. Наконец, полковник бесцеремонно схватил его за подбородок, повернул лицом к порту, крикнул по-немецки: «Форвертс нах хафен!»

Парень в ужасе схватился за весла, погреб, что было сил в его худых руках, к порту. К самому «хафен», разумеется, не подошли – лодочки гоняли от пристани местные полицейские и военные оккупационных войск. Видавшая виды лодчонка уткнулась в берег, затянутый тиной и морской травой, в полумиле от порта. Бекасов дал пареньку целую лиру, отчего тот радостно воскликнул, попытался выхватить у чиновника пухлый портфель, чтобы помочь донести его до таксомоторной стоянки. Саквояж Владимир Николаевич, конечно, оставил при себе.

Услуги такси в Константинополе хорошо наладили союзники: на любой выбор. Если при деньгах, бери машину европейскую или американскую, коль небогат, садись в бричку, повозку или на ишака. Хозяин животного будет бежать рядом, подгоняя осла.

Мальчик, представившийся на ломаном английском Тарканом, не спрашивая «шикарного господина» какой мотор ему нужен», распахнул перед ним дверцу французского «Рено». Водитель – низенький европеец с большими желтыми усами, в клетчатой кепке и очками на ней, почтительно улыбался, постоянно моргая маленькими, блеклыми глазками.

– Maltepe, Hôpital d’artillerie, – сказал Бекасов по-французски. И тихо добавил на родном языке: – Желательно, быстрее.

Шофер поправил на кепке очки, расправил перчаткой, надетой чуть ли не до локтя, усы:

– Я тоже русский. Сидор Матвеевич Крушинин, ротмистр. Бывший, разумеется. Воевал в Русском экспедиционном корпусе в Шампани. Немецкий снаряд разорвался почти в метре. Всех поубивало, кто был рядом, я чудом выжил. Лечился от контузии на Лазурном берегу в Ла-Куртин. В госпитале было много наших. Когда узнали, что в России случился Февраль, многие отправились домой, а я остался. Научился управлять машиной. Через компанию «Рено» попал сюда. А что, здесь сейчас хороший заработок.

Полковник контрразведки прищурился:

– В какой же бригаде в Шампани служили?

Водитель заморгал:

– В 1-ой особой пехотной под командованием генерала Лохвицкого… А вы?…

Бекасов остался доволен ответом.

– Воевал в особой бригаде РИА на Солоникском фронте, потом под Верденом.

– Генерал Дитерихс, Михаил Константинович, – назвал Крушинин командира 2-ой бригады.

Сомнения полковника окончательно отпали:

– Точно! – воскликнул он.

– Я вас бесплатно довезу, садитесь. Куда нужно?

– В Артиллерийский госпиталь. Товарища раненного нужно навестить.

Ротмистр-шофер тяжело вздохнул:

– Невозможно, господин офицер.

– Почему?

– Госпиталь французы закрыли на карантин, тиф обнаружили. Ближе полумили к нему не подъедешь.

– Хорошо, подвезите меня насколько это возможно, а там уж я сам как-нибудь разберусь.

– Завтра.

– Что «завтра»?

– Здесь всё работает до 3 часов дня, вернее, до обеда. В том числе врачи и коменданты больниц и госпиталей.

– Сейчас донской корабль из Севастополя подойдет, с раненными. Что же им на палубе до утра ждать? Не лето.

– Да, по ночам тут злой, промозглый ветер. Вчера снег валил, словно в России на Рождество. Растаял к утру. Но ничего не поделаешь, корабли, бывает, неделями на рейде стоят, пока разрешения не получат. Что вы хотите – шесть оккупационных держав и каждая желает показать свою значимость. Особенно выделываются япошки и греки. Так что лучше вам, господин…

Полковник контрразведки назвал реальные имя-отчество, фамилию. Но, разумеется, не сказал, что он полковник контрразведки Деникина. Откроется только военному чиновнику капитану Брусилову. Вообще же, ему был приятно встретить в лице Крушинина, почти однополчанина.

– Лучше вам, Владимир Николаевич, остановиться в гостинице, – посоветовал ротмистр. – Рекомендую Пера-Палас в районе Бейоглу – между Босфором и Золотым Рогом. Если, конечно, есть средства. Отель недешевый, но чисто европейский. Там вся оккупационная верхушка живет.