Текст книги "Приключения профессионального кладоискателя"

Тайна купеческой ротонды

Заходит как-то раз в кладоискательскую контору клиент. Мужчина под пятьдесят, по виду – работяга, не то чтобы прямо из деревни, но явно в Москве проездом. Разговорились мы с ним, долго беседовали о нашей доле кладоискательской. Выяснилось, что он не то что не профессионал, но даже толком кладоискательством и не занимался, а так – для отдельных раскопок брал иногда металлоискатель у друзей. Но вот сейчас захотел включиться в кладоискательскую деятельность самостоятельно и по полной программе. Поэтому и начал заранее консультироваться по оборудованию, выбору мест поиска, реставрации и реализации находок, какие-то юридические аспекты кладоискательства узнавать, где можно копать, где нельзя, а к весне собирается взять прибор и начать работать. Я, конечно, полюбопытствовал, что сподвигло его на эту деятельность? Он и рассказал, как в 70-х годах шабашил в Вятской губернии, строил для колхоза коровник, а жили они с бригадой таких же работяг у местной бабки. Одинокая старуха сдавала им горницу да еще кормила, да еще между делом самогончик гнала и втихаря продавала, им наливала и сама была пригубить не прочь. К столу подсаживалась и киряла с ними же. Они были рады: хоть кто-то разбавляет мужскую пьянку!..

И вот в одной из застолиц поведала им хозяйка историю, которую слышала от своей мамы. Та была в услужении у одного весьма именитого купца первой гильдии. Имелась у него большая флотилия на реке Вятке и других реках губернии, и трудилось на него немало народу, заготавливали древесину и пушнину, а потом он успешно всем этим торговал: сам в накладе не оставался и людям заработать давал.

Революция до Вятских земель докатилась не сразу: знали, что в Питере, в Москве бурлит – да ведь велика матушка-Россия, пока новая власть дойдет, тыщу раз ее суть поменяется!.. Так думали жители вятской деревушки, затерявшейся посреди глухих нехоженых лесов, где бродят медведи, лоси, волки, рыси… Да вышло не так! В одно утро – бац! – и пришла советская власть. Купец тот уже был старенький, а прямых наследников не имел. Но все равно поначалу-то сныкался, потому как стариком жизнь еще дороже, нежели молодым, ценится.

Шли дни, а советская власть в его деревеньке не думала рушиться – наоборот, укреплялась. Делать нечего, пришел купец к комиссару красному и примерно так сказал: «Стар я уже бегать да скрываться! Дайте мне спокойно на родине дожить и в могилку лечь, а я за то с вами чем есть поделюсь – все равно ж нет у меня наследников!» Обрадовался красный комиссар: «Построй нам клуб и школу – тогда мы тебе дадим спокойно дожить!» Согласился купец, отсчитал целковых – и за несколько месяцев деревня украсилась и клубом, и школой.

А дальше… дальше речь пойдет о типичной подлости третьего сословия. Вот если бы его просто изгнали, это еще можно было бы понять и оправдать: все же новое время и поется по-новому. Нет, они решили вопрос по-коммунистически жестко: как только строительство закончилось, вывели бедного старика на задний двор той же школы да и расстреляли без суда и следствия. Однако с типичной недальновидностью третьего сословия новая власть выпустила из виду, что миллионные состояния, нажитые практически с нуля, не принадлежат дурачкам. Купец наш обладал и умом, и смекалкой. А раз мама той самой бабушки, которая сдавала этим шабашникам жилье, служила у него ключницей, то, естественно, пользовалась определенным доверием и знала, что уже перед семнадцатым годом купец распродал свою флотилию и фабрики по России и перевел средства в иные активы – неотнимаемые. Старая ключница советскую власть не жаловала, посему рассказывала только дочери и под большим секретом, о том, что осталось в купеческом просторном доме. А была у нашего купца красивейшая усадьба, стоявшая прямо на слиянии двух больших ручьев. Природа образовала там клинообразный участок суши, где помещался сад с фонтанами, дорожками, небольшим особнячком на холме, а далее – на самом мысу, прямо над водами этих двух ручьев, где они сливались в общую реку, стояла красивая ротонда, где купец проводил уединенно свои вечера, отдыхая от трудов и забот. Это место он очень любил и якобы именно там закопал основное свое достояние, предчувствуя, что рабоче-крестьянская власть вряд ли сдержит данное ему слово…

Понятное дело, что шабашники, с утра протрезвев и припомнив бабкин рассказ, понеслись на то место, конечно, легко его нашли, но… еще в далекие предвоенные годы колхозники соорудили ниже по ручью плотину и теперь глубина обширного пруда везде, даже перед самою дамбой, где ориентировочно некогда стояла искомая ротонда, составляла никак не менее двух метров. Ну и конечно, никаких следов ни от ротонды, ни от особняка не осталось – тем более что в Вятке в основном все из дерева строилось, так что и сгнило под водой давным-давно!.. Так они постояли, посмотрели, повздыхали, пообсуждали интересную, красивую историю, достроили свой коровник и в начале осени разъехались все по своим родным краям, чтобы к следующему сезону собраться опять.

Конечно, я выслушал рассказ с интересом. Но за годы кладоискательской работы я многократно это проходил: в каждом населенном пункте, даже в любой семье бытует своя легенда о сокровищах, о кладе – и поэтому их надо фильтровать серьезно. Ведь передаваясь из поколения в поколение, все эти легенды теряют важные подробности и саму достоверность, зато обрастают красочными фантазийными дополнениями, окончательно искажающими их суть, включая и местность, и величину клада.

Но вот в начале лета 2008 года получилось так, что засобирался я в Вятскую губернию. Каждый год стараюсь провести хотя бы одну глобальную экспедицию – уехать на пару недель, чтобы проверить какую-нибудь наиболее правдоподобную легенду, потому что все-таки примерно в половине случаев информация оказывается достоверной – и легенда срабатывает.

По рассказу моего клиента, деревушка весьма отдаленная и земледелие там очень плохое, потому что песок в основном. Но для нас-то, кладоискателей, это хорошо, потому что песок и легче рыть, и он отлично сохраняет находки! А раз там почти нет земледелия, то в песок не вносят химию, удобрения, навоз, которые съедают монеты напрочь. В песке металл патинируется (покрывается патиной), что позволяет ему лучше сохраняться. Монеты красноватого отлива – съедены коррозией, а покрытые темным налетом – защищены патиной. Поэтому кладоискатель и любит такие песчаные места.

Две недели мы готовились к этой экспедиции. Было нас четверо: мужчина средних лет, охотник и экстремал, его сын с женой (они очень хотели найти клад и финансировали экспедицию) и я – вдохновитель и профессионал, обладающий реальными знаниями и умениями. Мы подгадали выезд на июньские праздники, которых в этом году выпало целых четыре дня. Но, похоже, всё было против этой экспедиции: ведь изначально мы хотели выехать раньше (в Вятке на две недели позже начинается лето, а значит, когда у нас вовсю зеленеет и поднимается трава, у них в полях еще свободно можно работать с металлоискателем и лопатой!), но то у них не получалось, то у меня срочные выезды на какие-то более правдоподобные истории о кладах, то у нас глубинный прибор начинал глючить и надо было его ремонтировать – в общем, куча мелких и крупных помех выпустили нас из города лишь 11 июня.

Тут и началось: уазик, конечно, хорошая и высоко проходимая машина, но по трассе пилит не выше ста километров в час. А если учесть, что нам надо проехать полторы тысячи и мы ограничены четырьмя праздничными днями, то я заранее расстраивался: что можно успеть за один-два дня работы на месте?! От Москвы до границы с Владимирской областью мы добирались часа за четыре в сплошных многокилометровых пробках. Ничего удивительного: летние праздники – вот народ и ломанулся на фазенды!.. Каждый крупный населенный пункт становился проблемой из-за пробок на перекрестках. Потом погода испортилась настолько, что мы вынуждены были остановиться в городке Шахунья. Под проливным дождем в грозу в крошечном захолустном городишке нам не давали номера в гостинице. У главы семьи не оказалось с собою паспорта, а водительские права местные власти удостоверяющими личность не считали. К тому же с нами была собачка (маленькая, но шкодливая!), с которой вообще ни в одно городское учреждение не хотели впустить! В общем пришлось нам ехать в милицию, чтобы подтвердить, что мы – это мы, и лишь после этого, не без нареканий, разместиться в номере и наконец иметь возможность поспать в горизонтальном положении…

Только к вечеру следующего дня мы приехали на место. Дорог там не было напрочь. Погода кошмарная: час идет не просто дождик, а страшный ливень, а час сияет солнце. Наш уазик оказался не в состоянии проехать по лесному бездорожью последние пять километров до пункта назначения, а нам надо было успеть до темноты разбить лагерь. Единственное утешало: все-таки это Север, где темнеет значительно позже, чем у нас. Там еще не белые ночи, но близко к этому. Несколько часов нам потребовалось, чтобы перетаскать на 5 километров от уазика, брошенного в лесу, вещи для лагеря. Мы решили стать на месте той самой деревни, которая пропала, наверное, в 60-е годы в процессе хрущевского уничтожения неперспективных деревень. Согласно решению партийной верхушки, предписывающему всему советскому народу жить одинаково хорошо, небольшие деревни, чтобы не проводить в них коммуникации: дороги, свет, газ, телефонные линии, не строить больницы и школы, – просто сносили, а жителей переселяли в более крупные населенные пункты.

И вот, когда на поле с остатками срубов мы разбирали с таким трудом перетасканные баулы, мной овладела ярость: ну ладно бы я два-три раза по 5 км таскал на своем горбу действительно необходимый в походе скарб: защиту от дождя, теплые вещи и спальники, тушенку, консервы, картошку и макароны, ту же водку, чтобы согреваться, а – нет! – оказывается, наша девушка набрала в дорогу конфеток, мармеладок, печеньиц, которые непременно желала потреблять на лоне природы!!! Я был вне себя. Это мелкое издевательство я стерпел, возможно, только потому, что до ближайшего населенного пункта было не менее 10 км, причем полноценного леса, насквозь промоченного дождями, и следы – медвежьи следы везде! И еще – огромные полчища комаров! Но уверенности добавляла очевидная выдержка главы семьи, как бывалого охотника, вооруженного добрым карабином, и, о чем я не подумал, а они, к счастью, подумали, за что им огромное спасибо, – хороший запас репеллентов, всяких пшикалок, которые спасли нас от комаров. Итак, мы разбили лагерь в красивейшем месте, напоминающем карельские ландшафты: тайга, мох, сосны, песок… Полумертвые с дороги развели костерок, приготовили на скорую руку поесть, согрелись, поужинали, обмыли прибытие и – после двухсуточной почти тряски в машине вырубились.

С приборами был порядок: глубинный металлоискатель, несколько грунтовых, поэтому определенные шансы на находки мы имели. Но, если честно, после такой дороги, после ряда таких неудач и накладок, уже не хотелось ничего. К тому же я впервые испытывал новую палатку и спальный мешок, и, как это нередко случается, надписи на этикетках и рекламные разглагольствования продавца, щедро обещающие комфорт и тепло, не совпали с реальным качеством продукции: дуба я давал капитально, не выспался и проснулся злой на весь свет… И не хотелось ничего, кроме как пить водку, смотреть на природу. Но раз уж приехали – надо было себя заставлять! Походив по деревне и утвердившись в первоначальном подозрении, что сгинула она именно в 60-е, а может быть, чуть раньше (попадались только «советы» и поздний металломусор), мы направились в сторону купцова жилья. Плотину, оказывается, давно прорвало, хотя до сего дня заметно, что две речки одно время были значительно шире. Там стояли, как это бывает на водохранилищах, с которых сбрасывают воду, сухие стволы, выморенные водой. На берегах были видны отметины прежних уровней воды. В общем, явствовало, что здесь когда-то был большой пруд либо водохранилище. Когда мы определили с достаточной точностью место, где стояла ротонда, восстановилась последовательность событий: колхозники подогнали туда экскаватор, срыли вместе с фундаментом и купеческий дом, и ротонду, а грунтом вперемешку с битым кирпичом насыпали плотину, которая подняла уровень воды и создала им их личное водохранилище, где они разводили карася, гуси их плавали, и просто имелся запас воды.

Походив с металлоискателем полдня, мы отыскали несколько «потеряшек» – недорогих монеток, ради которых не стоило ехать за полторы тысячи километров, а запросто можно насобирать на любом поле в Подмосковье. Отметив наши жалкие находки и полюбовавшись на природу, мы решили, что еще одну ночь здесь проведем, а на следующий день трогаемся в обратный путь. Было горько и обидно, все раздражало: дорога, комары, медвежьи следы, которые, когда мы проснулись, были почти у палатки; зайцы, которые таскали у нас продукты; девушка, которая неумеренно потребляла свои сладости, перетасканные на моей бедной спине; собачка, которая постоянно убегала, и все ее искали. То есть был провал экспедиции полный: упадническое настроение, разлад и шатание.

Но, проснувшись на следующее утро, я предположил: ведь эта дамба служила единственной дорогой для перехода с одной стороны реки на другую – до того, как ее прорвало и размыло посередине. Я подумал: «А не пойти ли мне по этой насыпи… может, кто что и терял? Ведь люди столько лет по ней туда-сюда ходили… А деревня располагалась с двух сторон реки. Так, может, я хоть каких-нибудь „потеряшек“ пособираю?» И я пошел. Насыпь, как оно и следовало, состояла из остатков фундамента, и попадались печные изразцы. Такой вот культурный слой. Ну и каждый из нас, наверное, знает сигнал, которым звонит серебряный царский рубль, николаевский, – все его, наверное, знают! – он практически не отличим от водочной пробки. И когда я услышал первый такой сигнал, мелькнула мысль: «А чего я здесь еще могу найти? Вот она – дорога с одного берега на другой, место красивое – посидеть на этой дамбе, а чего ж бы здесь не выпить?! Одним словом, типично пикниковое место!» И вот, уже больше по привычке, копнул я… и ненадолго впал в ступор, потому что вместо ожидаемой пробки из земли вылез серебряный николаевский рублевич!!!

Сознание и адекватное восприятие действительности ко мне вернулись не сразу. Я не стал никого звать, пошел дальше по насыпи и тут вспомнил, что шабашник, наведший меня на это место, рассказывал, что по воле судеб он туда попадал потом еще раз – неполадки прошлой работы над коровником устранял! – и менял рублевики серебряные у местных жителей, которые находили их ниже по течению в ручье. Он мне рассказывал и то, что вода смыла плотину в каких-то годах, что плотина разрушена, что уровень упал… – только я в те дни забыл про это наглухо! А теперь все стало на свои места. Когда я стал собирать эти рублевики десятками и когда потом стали попадаться золотые николаевские червонцы и пятерки, стало очевидно, что при строительстве дамбы пригодились остатки фундаментов ротонды и дома (поскольку в качестве основного материала использовался песок, который, как известно легко размывается водой, а если еще учесть высокие паводки, суровые зимы, – необходимо было армировать конструкцию чем-то более прочным!). В каком-то из фундаментов был спрятан клад, который зачерпнул ковш экскаватора и вместе с ним насыпал дамбу, а после того как ее прорвало, клад стал постепенно оттуда вымываться. Некоторые рублевики я отыскивал без металлоискателя – достаточно было приглядеться и – вот они, желанные!..

Вскоре все мы, сияющие и счастливые, бродили в сапогах-болотниках по дну речушки, увлеченно работая металлоискателями. Речушка оказалась исхожена следами и до нас – видать, местные жители, некогда уехавшие из этой деревни, периодически возвращались туда по весне и собирали купеческий клад. Но и нам грех жаловаться – мы были вознаграждены за все приключения и лишения!.. Мы все азартно искали, находили, увлеченно ковыряли лопатами землю… Впрочем, зачем это я сказал – «все»? Девушка, сидящая на берегу, вряд ли понимала и разделяла нашу истинно мужскую радость охотников и добытчиков – она с неменьшим азартом поглощала свои сладости!

Клад старого генерала

С глубокой древности и до настоящего времени русский человек, наученный горьким опытом междоусобиц, смутных времен, революций, гражданских войн, интервенций, когда грабят все и всех, следует поговорке «своя рубаха ближе к телу!», поэтому клады всегда были, есть и будут. Ценности прячут не как клад, а как тайник, схрон, создавая сейфовую ячейку на подконтрольной территории… Когда события жизни развиваются так, что человек в силу каких-то причин уже не может воспользоваться содержимым своего тайника, оно автоматически переходит в разряд кладов.

Так было и до войны, и после войны, и в смутные времена лихих 90-х, и во время некоторой стабилизации, и прямо сейчас… Вот я и хочу вам рассказать историю про современный военно-исторический клад.

В офисе «Кладоискательской конторы Владимира Порываева» раздался звонок, и развязный хрипловатый женский голос поинтересовался расценками, сроками исполнения заказа на поиск тайников, а затем предложил работу. Я задумался: клиентка, как мне показалось, находилась в состоянии изрядного подпития – и это отталкивало; с другой стороны, меня приглашали на поиск современного клада, что случается нечасто (все-таки люди все более доверяют банковским ячейкам!), и к тому же в районе метро «Сокол», где я ходил в детский садик, в первый класс… Мое детство прошло поровну – в селе Семеновском и на Соколе. Вот эта ностальгическая возможность лишний раз побывать в родных и милых моему сердцу местах в конце концов заставила меня согласиться.

Этот красивый большой дом – ближайший к метро «Сокол», около церкви Всех Святых, – называется Генеральским. Его построили сразу после Победы, в 50-х годах, на Ленинградском проспекте, и заселяли в основном полководцами Великой Отечественной войны, поэтому весь фасад увешан мемориальными досками. В одну из его просторных квартир я и был приглашен. На первый же звонок дверь открыла женщина трудно определяемого возраста – из-за ее неухоженности и неопрятности. Из-под несвежего махрового халата глядели растянутые на коленях пижамные брючки, густая нахимиченная шевелюра выглядела непрочесанной, а лицо – опухшим и неумытым. Женщина изобразила приветливую улыбку и, шаркая стоптанными тапками, повела меня вглубь.

Это была огромная четырехкомнатная квартира с высокими украшенными лепниной потолками, с которых свисали дорогие и массивные хрустальные люстры (впрочем, утратившие свой первоначальный праздничный блеск из-за отсутствия ухода), с антикварной натурального дерева мебелью, обилием картин в дорогих рамах, изысканных фарфоровых, хрустальных и чеканных безделушек повсюду. Но на всей этой патриархальной роскоши присутствовала печать запустения и небрежения. Дубовый паркет на полу потемнел от грязи и светил щербинами вывороченных и не поставленных на место дощечек. Шелкографические обои от старости выцвели, кое-где вздулись пузырями, углы листов приметно отклеивались. С потолка облетала штукатурка, а на лепнине разместилась паутина. Толстым слоем пыли и паутины было покрыто все, кроме часто используемых вещей; на крышке старинного немецкого пианино красовались длинные следы пальцев по пыльному слою – видимо, кто-то провел в рассеянности, да так и оставил. Бархатные чехлы на креслах и диванах хранили темные пятна и, кажется, уже не поддавались чистке…

Воздух в квартире был насыщен запахами окурков, испортившейся еды и перегара. К эпицентру этого амбре и вела меня хозяйка. Он обнаружился в просторной, но захламленной кухне. В раковине, на разделочном и обеденном столах покоились горы грязной посуды. Везде стояли пустые бутылки. Несколько переполненных окурками дымящихся пепельниц буквально уничтожали воздух… Дорогая кухонная мебель и техника заляпаны жиром и поцарапаны, попорчены неосторожным и небрежным обращением. Меня передернуло от омерзения, и как бы в ответ – я услыхал развязно-теплое приветствие сидящего в углу на табурете небритого субъекта, явно с похмелья либо под мухой.

Без проволочек оба наперебой принялись рассказывать, что отец хозяйки тяжело болен и должен отойти в мир иной; что они с ним в больших неладах долгое время – «двоих взрослых людей выживший из ума старик в шеренги строить пытается – вишь, не годится жить только для себя, надо и работать, и детей заводить, и ремонт в квартире делать, а того не видит, что жизнь нынче пошла совсем другая!»; что они боятся упустить наследство в виде драгоценностей покойной матери-хозяйки, которые он из вредности куда-то припрятал. Я узнал, что половину времени он проводит в больницах, а половину – на даче, и тотчас поделился с ними предположением, что ценности могут быть спрятаны на даче.

– Нет, скорее всего, тут! – возразила женщина. – Я хорошо знаю этого скупердяя. Он спать бы не смог, если б не был уверен, что все под боком!.. – и разразилась долгим рассказом о том, как отец плохо относился к ее матери, как, вопреки воле покойной, не отдал дочери фамильные драгоценности и сбережения.

К таким историям я уже давно не питаю никакого доверия – тем более что слышу их часто – особенно осенью и весной! – и поэтому определенный иммунитет у меня выработался. К тому же не зря меня называют практически единственным «белым кладоискателем» в России, потому что я работаю исключительно в рамках закона!..

Терпеливо выслушав и едва не задохнувшись в смраде их жилья, я попросил предъявить какие-либо документы, подтверждающие, что они имеют право воспользоваться моими услугами. Они показали мне паспорта с пропиской в этой квартире. Я спросил, кто еще прописан, и хозяева с неохотой признали, что еще и отец этой женщины, которому под сто лет и который сейчас в больнице и вряд ли оттуда вернется живым. Я отказался от предлагаемой работы, сославшись на то, что по закону необходимо получить согласие всех проживающих, – только тогда я могу приступить к обследованию помещения. И, несмотря на все их просьбы и обещание солидно заплатить, остался непреклонным – отчасти потому, что мне очень не понравилось общество этих опустившихся людей.

Прошло недели две – я и думать забыл об этом неприятном знакомстве. Но вот опять позвонила женщина из Генеральского дома, посулила очень хороший гонорар и назначила встречу, уверяя, что в этот раз согласие всех проживающих в квартире обеспечено. Я спросил, с чем это связано. Она с ехидным хохотком ответила: «Старый маразматик наконец-то помер!»

Как бы ни были неприятны мне эти люди, но поиск кладов – это моя работа, и деньги мне всегда нужны, да к тому же я не хотел оставлять столь щекотливое дело на произвол непрофессионалов и недобросовестных искателей. Поэтому я согласился, примерно прикинув, что имею возможность работать часа по два-три в день и займет у меня это где-то три дня. Хозяев такой график устраивал. Когда я еще раз уточнил, что ищем, женщина воскликнула: «Все ценное!»

Я приехал с аппаратурой и начал скрупулезно обследовать, ища вероятные тайники. Разумеется, у меня специальная технология, несколько проверенных методик, которые я не буду раскрывать, поскольку они уникальны и рождались в процессе долговременной практики. За первый день работы я обследовал примерно треть всей площади квартиры: кухню, санузел, коридоры. Нередко прячут именно в местах общего пользования (особенно в коммуналках и в квартирах, где много жильцов), потому что первое подозрение о тайнике, естественно, приходится на личную комнату (там и будут искать нычку), а места общего пользования – и под подозрения других жильцов не попадают, и поиск производить там сложно (хотя бы в силу высокой посещаемости), и все-таки находятся на подконтрольной прячущему территории (в любой момент реально и проверить нычку, и забрать ее содержимое). Правда, в этом случае я был почти уверен, что тайник находится именно в комнате покойного, который был в конфликте с дочерью и имел все основания не доверять ей и зятю. Но я определил его комнату напоследок, потому что просто не хотелось тревожить дух преставившегося – тем более что и сорока дней с его кончины не прошло!

Закончив поиск, я собрал инструменты и аппаратуру, получил причитающееся мне за проведенную работу, и мы с хозяевами договорились о следующей встрече. Я вышел из квартиры. Нажал кнопку лифта. С верхнего этажа пришел лифт. В кабине его стоял генерал. Полностью по форме – в мундире, с колодками, но только в кителе – несмотря на глубокую осень и весьма прохладную погоду. Преклонный возраст генерала, безукоризненная форма, обилие наград смутили меня – не каждый же день встречаешь боевого генерала…

Когда лифт приехал на первый этаж и я стал выходить, жесткий голос без выражения произнес: «Подожди!» Я обернулся. Генерал пристально смотрел на меня с совершенно невозмутимым лицом – как будто и не у него вырвалось только что слово… четкое, почти команда! Генерал был очень стар, но тем резче обозначались на его лице черты благородства и мужества. «Я знаю, что ты найдешь, – медленно и без шевеления губ продолжал он. – Найдешь – не отдавай! Пропьют». Я растерялся еще более… незнакомый человек что-то мне говорит непонятное… я промолчал, отвернулся и вышел… Но, после того как за мной захлопнулась дверь подъезда, остановился и решился подождать и поинтересоваться, что он имел в виду. Я ждал долго – генерал из подъезда так и не вышел. Вернулся – в подъезде никого не было. «Наверное, за газетой съезжал с верхнего этажа, – подумал я. – Или, может, к соседям зашел…» Недоумение не отпускало меня несколько последующих часов.

Через несколько дней я обследовал в той квартире жилые комнаты. Тайников и нычек, как я и ожидал, не обнаружилось. Это совершенно не смутило хозяйку, которая, отдавая деньги, сказала с нетерпением и радостью: «Папашкина комната осталась! Там и найдем». Я молча кивнул, мы условились о времени моего следующего визита, и снова я вышел на лестничную клетку. Зашел в лифт, спустился вниз, только хотел взяться за ручку двери подъезда… она распахнулась – и навстречу мне вошел тот же генерал. Он пристально посмотрел мне в глаза и произнес, не разжимая губ: «Помни, что я тебе сказал! Найдешь – не отдавай! Пропьют». Обошел меня, застывшего в изумлении, и, минуя лифт, поднялся по лестнице наверх. «Неужели старый генерал никогда не снимает форму? – изумлялся я. – И как не заболеет, разгуливая в такую промозглую погоду без шинели?! Может, к подъезду его привозят на машине?!» – примерно так я отмахнулся от вполне понятного недоумения и поехал по своим кладоискательским делам.

В последний мой приезд генеральская квартира встретила меня привычными запустением и, как всегда, запахом обиталища пьяниц. Разгульные хозяева вяло переругивались, препираясь из-за нехватки средств и необходимости бежать в магазин «за горючим». Я сразу попросил ключ от комнаты покойного и жестко предупредил, что работаю безнадзорно – то есть никто не должен стоять у меня над душой и наблюдать за моими действиями, поскольку, во-первых, не хочу выдавать секретные методики, во-вторых, существуют кладоискательские приметы, запрещающие попытки прикосновения к тайне при лишних глазах… Не вполне осознанные подозрения прочно поселились в моем сердце – сейчас я должен был узнать всё!

И когда я открыл дверь и зашел в комнату, все стало на свои места: со всех стен, со стола, со всех углов смотрели фотографии того самого генерала, с которым я каждый раз встречался в подъезде. На фото он был с друзьями-однополчанами, с членами правительства и самыми уважаемыми артистами, с семьей. В очаровательной девочке лишь с огромным трудом можно было предположить сегодняшнюю неряшливую опустившуюся хозяйку! Было несколько искусно выполненных портретов генерала… «Не отдавай! – вспомнился мне командный голос генерала. – Пропьют!» Я вздрогнул. И понял всё. Достаточно быстро я нашел тайник. Это была полость под подоконником, и лежали в ней – нет, не деньги и не ювелирные украшения! – а кровью добытые боевые награды, бережно завернутые в бархатную ткань, и еще какие-то документы, письма, – всё, что составляло наивысшую ценность в жизни ушедшего генерала. Я сразу понял, что искали эти люди, что они хотели с этим сделать и о чем просил меня генерал…

Минут через пятнадцать я вышел из комнаты, извинился, отказался от причитающегося мне вознаграждения и заверил хозяев, что искомые сокровища находятся, скорее всего, на даче. Как они меня ни упрашивали, я отказался продолжать поиск и предложил им нанять кого-либо другого. На пороге я оглянулся и спросил имя отца этой женщины. Они назвали.

С легким сердцем я вышел из подъезда, прошел пятьдесят метров до переулка и заказал в храме Всех Святых панихиду по рабу Божьему новопреставленному И***… Далее мой путь лежал на Песчаную улицу. Там я зашел в школу №***, в которой располагается музей, посвященный боевому пути дивизии, которую в Великую Отечественную войну возглавлял этот знаменитый генерал, и передал его боевые награды и документы в дар музею.