Текст книги "Братишка"

– А что случилось? – сделав заказ по телефону, спросил хозяин кабинета. Судя по тону вопроса, его действительно заинтересовал этот момент.

– А-а-а, – махнул я рукой. – О моём выступлении на радио, думаю, вы слышали, ну или вам передали?

– Я слушал. С начала выступления слушал. Хорошие песни, и рассказы твои… Тяжело было всё это слушать.

– Самое печальное, что всё, что я рассказал, правда. Да ведь не только вы слушали, все меня слышали. И о золоте, а я его ещё не сдал, в тайнике находится, и о сделанных мной снимках, ну и об оружии. Утром, когда нашли, где я живу, рванули ко мне три машины. Сотрудников НКВД, политуправления и машина из добровольческого коммунистического батальона. Что странно, но, наверное, стечение обстоятельств, нашли они мой дом одновременно и приехали вместе. Что дальше было, я не видел, спал, разбудили. В общем, водители политуправления и наркомата товарища Берии считали, что на трассе они важнее и их нужно пропустить, носы к потолку и друг другу не уступили место.

В результате две разбитые машины и мне палисадник разрушили. Вот я и проснулся от удара, сотрясения дома и мата, что стоял снаружи. Всю улицу подняли, не только моих родных. Дед с берданкой к бою начал готовиться, думал, бандитский штурм. Командиры коммунистического батальона не пострадали, в сторонке стояли и за всем с интересом наблюдали. Сами понимаете, я на нервах был. После бомбёжки только новые стёкла вставил, а тут мне опять ремонтировать, ну я оделся, схватил кол со двора и на улицу. Троим по хребту перепало, остальные шустрые, бегали быстро. Двоим из политуправления перепало и одному сотруднику НКВД. Но тот сам виноват, об водителя стукнулся и упал, грех такой возможностью не воспользоваться. А водители за машины спрятаться успели. Потом ничего, разобрались и делом занялись. Съездили к тайнику, и я по описи передал всё оружие и боеприпасы, как обещал. Вот акт приёма.

Протянув Сталину лист квитанции, я вдруг обнаружил, что тот трясётся, зажмурившись, и внезапно понял, что он смеётся. Не сдержавшись, Сталин засмеялся в полный голос. Именно в этот момент зашёл в кабинет Поскрёбышев, внеся поднос со стаканами, чайником и розеткой с печеньем. Он удивлённо посмотрел на нас, но потом снова принял невозмутимый вид и стал наливать чай. Отсмеявшись, Сталин, мельком посмотрев на своего личного помощника, вдруг спросил:

– Саша, а почему тебя так заинтересовал внешний вид своего тёзки?

– Дополнительно проверял, врали мне или нет. – Положив квитанцию на стол, я взял стакан и осторожно попробовал. Не зря парил, крутой кипяток налили.

– Вот как, и что же тебе рассказывали о Поскрёбышеве?

– Да больше о вас. Говорили, что вы тиран. Скручивали листки бумаги в трубочку, надевали их на пальцы своему секретарю и поджигали, с садисткой улыбкой наблюдая, как тот корчится, но товарищ Поскрёбышев не издавал ни звука. Или как вы хватали его за волосы и били лицом о стол.

Сталин и слушавший нас Поскрёбышев застыли в шоке. Смеха в глазах хозяина кабинета уже не было, там разгоралась лютая ярость, что даже мне стало не по себе, но я невозмутимо продолжал делить печеньки. Сталину и трёх хватит, он их и так каждый день ест, остальное я честно отделил себе и, беря из небольшой кучки, смаковал их с чаем. Реально вкусно, не обманули слухи.

– Кто?! – яростно спросил Сталин, вставая. – Кто посмел распускать такие грязные слухи?!

– Врачи говорят, что нервные клетки не восстанавливаются, а вы такими вспышками себе сердце посадите, а мне бы хотелось, чтобы вы подольше прожили. Сядьте, успокойтесь, чаю попейте. Тем более тому, кто распускает эти слухи, вы всё равно ничего сделать не сможете. С детства пороть надо было, воспитывая дочурку. Самое паршивое, что ведь ей некоторые несознательные личности верят. Как же, ведь дочь самого товарища Сталина!

Хозяин кабинета даже упал на стул, и Поскрёбышев захлопотал вокруг него. Как-то у нас не так разговор прошёл, но всё, что я спланировал, пока мы ехали в машине, выдал. Было ещё кое-что, но это чуть позже. Продолжая попивать чай, я сказал:

– Не думаю, что серьёзные люди таким слухам поверят. Вы ведь, товарищ Сталин, окружаете себя неординарными личностями, Личностями с большой буквы. Кто ж подобное терпеть будет? Так что на всё, что говорит Светлана, люди лишь посмеиваются. Да и почему она всё это делает? Избаловали вы её, вырастили дворянку столбовую. Не было внимания, не было обучения, безотцовщина, вот и выросло непонятно что. Хотя исправить пока ещё можно. Могу дать совет.

Сталин уже успокоился и, иронично посмотрев на меня, сделал глоток чая.

– Говори, мы с товарищем Поскрёбышевым с интересом послушаем.

– А ей нужно показать, чего она стоит, сама она это ещё не скоро поймёт, а когда поймёт, то ещё хуже будет. Нужно отправить её к людям. Не просто к людям, а, например, в госпиталь простой санитаркой до конца войны, чтобы видела, как советский народ добывает нашу будущую победу, что ему это стоит. Чтобы за неходячими выносила, обмывала их, тяжелораненым книги читала. Чтобы в мединститут поступила и ночами между дежурствами училась, чтобы прочувствовала всю ту тяжесть, которую несут на себе другие граждане нашей великой страны. Пока она через это всё не пройдёт, человеком, советским человеком, не станет. Избалована она у вас. В прессе это освещать не нужно, слух сам разойдётся. Раненые – люди чуткие и видят, что за человек, так что пока она себя не поставит, не изменит отношение к себе и окружающим, пусть в госпитале так и работает… Хм, печенье закончилось. А ещё есть? Не то чтобы я вас объесть хотел, ну очень вкусные.

Поскрёбышев метнулся в приёмную, ну а мы начали уже нормальное общение. Сталин оказался на удивление опытным дознавателем, и как вести допрос, задавая правильные вопросы, он знал. Так что почти полчаса потратил, выясняя, откуда пошли слухи о нём с Поскрёбышевым и как они до меня дошли. Я честно сказал, что слышал их из первых уст, а Светлану видел несколько дней назад в Александровском саду. Это не была утка, я её действительно там видел, гуляла с подружками и сопровождением. Пусть проверяют. Я решил твёрдо слить её и делал это старательно. Будет она ещё мемуары об отце пакостливые писать!

Потом уже на меня перешли. Я описал, как был ранен, потерял память и учился всему заново, как из меня попёрла эта музыка. Начал писать стихи и мелодии к ним. Как мы жили до войны, как война началась и отца забрали на фронт. Как покинули деревню. Первая встреча с немцами, первая встреча с бандитами. Как я выкручивался, чтобы сохранить семью и себя. Подробно описывал, как стрелял, для доказательств предъявляя справки, выданные пограничниками. В общем, описал всё. Ну и как золото нашёл в бронетранспортёре. О ювелирке я, конечно, не рассказывал. Ещё чего, только слитки сдам, остальное оставлю на будущее. Ну и попросил товарища Сталина поспособствовать, чтобы эти средства, с золота, пустили на постройку и оснащение завода по производству автоматов для нашей армии. Они им действительно необходимы. Описал, как ночью диверсантов брал, Сталин посмеялся, когда я рассказал, как их выгонял голых к нашим бойцам и сдавал им на руки. Не удержался и поведал, как у меня пистолет отобрали. Тут хозяин нахмурился, но продолжал слушать с интересом, как мы наконец добрались до Москвы, как искали дом, как я торговал трофеями на рынке, потому что не хватало на покупку. Даже то, что повозку с телегой и лошадьми забрали на нужды армии, тоже рассказал. О баркасе сказал, всё равно ведь узнает. Только пожаловался, что придётся самому мотор искать, а следующим летом во время летних каникул приведу его в порядок и буду с дедом работать в порту. Как буксир мой баркас вполне пойдёт. Всё помощь. Сталин косился на мою морскую фуражку на голове и слегка улыбался своим мыслям.

Умел он слушать, это у него не отнять. Сильный человек, натуральный лидер, он мне очень понравился, и похоже, что я ему тоже. Если в первое время негатив был, всё же на его дочь бочку катил, то к концу общения этот негатив сошёл на нет. Тем более Поскрёбышев приходил, подтвердил, что Светлана в указанное время действительно гуляла по парку, и хотя до компетентных органов подобные крамольные слова Светланы не дошли, она могла их сказать, вполне в её духе. В виде шутки, например.

Ничего серьёзного мы не обсуждали. Хозяин кабинета позвонил в соответствующую службу и попросил принять от меня средства в виде слитков золота и направить соответствующий фонд для постройки завода по производству автоматов. Вот кроме этого мы действительно просто общались, и, похоже, Сталин знакомился со мной, таким обычным способом составлял мнение обо мне и, судя по тому, как он пригласил приходить в случае нужды, нужное впечатление я на него произвёл.

Всего я пробыл со Сталиным почти три часа, за это время в приёмной скопилось изрядно народу, поэтому, когда покинул кабинет, встретил заметное недовольство, направленное на меня во взглядах, а там ведь и генералы были.

– Саша, – окликнул меня Поскрёбышев и подтолкнул к краю стула бумажный пакет. Подойдя и заглянув в него, я расплылся в улыбке и искренне поблагодарил тёзку:

– Спасибо большое.

Молча кивнув, тот едва заметно улыбнулся и провёл ладонью по своей лысой голове.

Покинув кабинет, я спустился к пропускной, где, к моему удивлению, мне вернули всё, что я сдал. Вот выйти не успел, остановил незнакомый старший лейтенант. Всё той же службы НКВД. Меня сопроводили по коридорам в другой кабинет. Кого я там встречу, уже ожидал, так что, проходя в кабинет, сразу поздоровался:

– Здравствуйте, товарищ Берия.

Сотрудник, сопровождавший меня, взял пакет из рук, осмотрел, что внутри, и увидел только печенье, подарок Поскрёбышева. Потом забрал ножи и кистень, отложив в сторону. Берия за всем этим с интересом наблюдал. Кстати, пенсне у него не было. Обидно, Сталин за всё время нашего разговора не закурил, терпел, а тут пенсне не было…

– Это что, заговор? – прямо спросил я.

– Ты о чём? – тут же насторожился Берия, да и боец его напружинился.

– Пока с товарищем Сталиным общался, он ни разу не закурил, хотя трубка в его руках – это уже синоним. – Указал на наркома: – Где пенсне? Товарищ Берия без пенсне – это не товарищ Берия.

Тот засмеялся, мне удалось сбить тот настрой, что он готовил для беседы, чего я и добивался. Надев пенсне, которое достал из нагрудного кармана френча, Лаврентий Павлович вставил его в глазницу и поинтересовался:

– Теперь похож?

– Вот теперь верю. – Устроившись на стуле напротив наркома, я поинтересовался: – О чём поговорить хотели?

– О конце войны или дате моей смерти, например, – сделавшись серьёзным, пристально отслеживая мою мимику, сказал он.

Несколько растерявшись, я удивлённо спросил:

– Вы умереть собираетесь?

– Дата моей смерти известна.

– Цыганки нагадали?

– Прекрати! – ударил тот ладонью по столешнице, получилось громко. – Я знаю, кто ты!

– Да я так думаю, теперь все тут об этом знают, после вчерашнего эфира.

Нарком явно не был уверен: я этот неизвестный отправитель писем или нет, поэтому раскрыть больше информации не мог, на случай если я всё же не тот, кто ему нужен. Наскоком он меня взять не смог, не выдал я себя, так что смысла давить дальше я не видел, в принципе он тоже. Ещё немного поиграв взглядом, Берия кивнул и уже нормальным тоном стал интересоваться, как прошла встреча с товарищем Сталиным. Узнав о Светлане и её якобы словах, он схватился за голову, хотя когда я сказал, что и его Сталин за нос таскал, только нервно хохотнул.

Просидели мы чуть больше часа, тот сотрудник, что меня привёл, на удивление быстро, показывая немалый опыт, конспектировал нашу беседу. Выяснив всё, что Берии было нужно, и пообещав пригласить меня для более вдумчивой беседы, он отпустил меня. Тот же сотрудник сопроводил меня к выходу и передал с рук на руки другим командирам. Двое были из того же наркомата, а вот трое других оказались сотрудниками госбанка, именно они и будут принимать золото. У них было две эмки. Поехали сначала ко мне домой, я хотел печенье своим отдать и переодеться, сказал, что золото там, иначе не повезли бы. Оставив недовольных банковских служащих в машине, пообещав быстро вернуться, рванул к себе. При этом Лушу, что уже пришла из школы, отправил за участковым, пусть присутствует.

Пока переодевался, рассказал родне, как встречался с самим товарищем Сталиным и как тот угостил печеньем. Все сразу же стали пробовать угощение, по одной печенюшке взяли, остальное на вечер. Не удивлюсь, если несколько печений засушат, чтобы гостям показывать, мол, из Кремля, подарок самого товарища Сталина. Они могут, вполне в их духе. А мама тихо спросила:

– Об отце не спрашивал?

– У товарища Сталина нет, а вот потом с товарищем Берией разговаривал, вот у него, набравшись храбрости, попросил узнать насчёт отца. Он обещал.

– Спасибо, – так же тихо сказала мама и, взлохматив мои волосы, прижала меня к груди.

Я переоделся, подхватил винтовку и, свистнув Волка, моего вожака, выбежал на улицу. Раз в лес повезут, заодно и поохочусь, после новоселья нужно пополнить запасы свежего мяса. В машине Волк недовольно возился в ногах – места мало, кроме моих ног ещё и приклад винтовки.

– У перекрёстка подождём участкового, я его вызвал поприсутствовать.

– Зачем он нам? – недовольно спросил старший из банковских служащих. Мне вообще кажется, что он единственный работник банка, а остальные типичные охранники.

– Пусть будет, мне так спокойнее. Ему я доверяю, а вам нет. К тому же у него своё начальство, которому тоже отписываться нужно… А вот и он, от паромной переправы поднимается.

Я попросил участкового сесть во вторую машину, и судя по тому, как он приветливо здоровался, кого-то из командиров НКВД знал лично.

Мы доехали до места, где была передача оружия коммунистам. Оставив машину с водителями, стали углубляться в лес. Волк в это время наворачивал круги, вынюхивая запахи леса. Добравшись до моей отметки, я указал одному из охранников на дерево:

– Вон там дупло, в него и сложено золото. На слитки сверху накинута мешковина. Как подниметесь, сбросьте её вниз, на неё и будем укладывать слитки для составления акта приёма-передачи.

– Понял.

Закинув карабин за спину, он, подпрыгнув, ухватился за нижнюю ветку и, подтянувшись, стал взбираться. Оказавшись у дупла, немного повозился, устраиваясь поудобнее, и, посмотрев внутрь, крикнул:

– Норма, что-то есть!

Он сбросил мешковину, которую мы расстелили под деревом, и стал вынимать слитки, другой охранник ловко подхватывал их и укладывал в ряд на материю. Старший у них делал опись и несколько массивным фотоаппаратом снимки. Когда всё золото оказалось на материи, охранник осмотрел ещё раз дупло и сообщил:

– Пусто.

Когда он спустился, к дуплу поднялся один из сотрудников НКВД и подтвердил, что в нём пусто. Видимо, это обычная процедура, а не недоверие. Мы подписали все необходимые бумаги, мне тоже выдали квитанцию, милиционер у нас был за свидетеля, также ставя подписи на всех документах. После этого, сопроводив всех до опушки и проследив, как они уехали, я потрепал Волка по холке:

– Ну что, пробежимся? Мало ли, повезёт и что добудем… Гав? Это типа одобрение? Будем считать, что так. Тогда побежали подальше, здесь мы всю дичь распугали.

– Сашка! – услышал я звонкий голосок Ольги. – Сашка!

– Ну чего? – выглянул я из открытого люка моторного отсека. – Не видишь, мы заняты?

– Сашка! – Сестрёнка слетела с кручи, подбежала к баркасу и, ухватившись за леера, подтянулась, с любопытством рассматривая, что мы с дедом делаем.

– Ну чего случилось?

– Там дяденьки военные приехали. К тебе.

– Всё, деда, шабаш, похоже, завтра доделывать будем.

– Хорошо, – с облегчением вздохнул дед и опустил тяжёлую кувалду.

Подготовка баркаса к зимовью немного затянулась. Более плотно ознакомившись с судном, я всё же нашёл мелкую, но проблему: сальник левого гребного винта явно подтекал, вот мы его и выбивали. Замену я нашёл в порту, бартером добыл, благо валы тут стояли стандартные.

Выбравшись по трапу на берег, я подошёл к мостику и, разбежавшись, ушёл под воду. Осень, вода уже холодная, так что взбодрился я хорошо. Раздеваться не требовалось, мы с дедом работали в одном исподнем, чтобы не испачкаться, я так в одних чёрных боксёрских трусах был. Как ни береглись, а всё равно все в масле. Немного поплавав и поймав брошенный дедом обмылок, намылился и хоть так смыл масло. Пока я вытирался полотенцем на берегу, сидя на борту вытащенной лодки, дед, отфыркиваясь, ополаскивался у кромки реки, для него вода так совсем холодная.

– Деда, ты закрой всё, инструменты прибери, чтобы малые не растащили, и баркас запри, а я побегу, нужно узнать, что там случилось, а то пять дней тишина. Даже в газетах молчание.

– Сделаем, – степенно ответил тот, принимая от меня полотенце.

Взбежав по лестнице, чтобы согреться после купания, – Ольга едва поспевала за мной, – я добежал до дома, накинул там рубаху и штаны и босой вышел во двор. После сдачи золота соответствующей службе обо мне будто забыли. Я ходил в школу уже спокойно, ажиотаж со мной начал постепенно стихать, спокойно занимался домом, палисадник мы с дедом починили и даже покрасили. Выкопали картошку и остальные корнеплоды, сейчас сушатся в сарае, потом спустим в погреб. Я добыл кабана – случайно, на зайца пошёл – и с помощью местного за долю малую на телеге довёз добычу до дома, и вчера мама с бабушкой натушили на зиму с три десятка горшков с тушёнкой. Сегодня утром с дедом спустили их на ледник. Ну и занимался баркасом. Мне удалось пообщаться с начальником порта, и тот, заинтересовавшись тем, что к началу судоходства я постараюсь вернуть судно в строй, легко согласился на внештатную единицу, и мы ударили по рукам. Только восстанавливаю баркас я сам. Дед, номинальный хозяин баркаса, получил все необходимые документы, так что наше судно числилось нештатной единицей порта. А ещё я пристроил деда дневным охранником на въезде на территорию порта. Оружие у него своё, берданка, так что деда легко приняли на работу. Работа через день, с семи утра до семи вечера. Дед доволен, при деле, и время на хозяйство есть.

О своих песнях я не забывал. Музыку зарегистрировать не могу, нот не знаю, не имею музыкального образования, зато слова, стихи, более сорока уже зарегистрировал, с помощью мамы, она у меня как поручитель и опекун была. Родитель, одним словом. Так что вопрос об авторстве я закрыл на первое время. Через месяц ещё столько же песен зарегистрирую. Нужно бы ещё решать вопрос с музыкой, учиться, так что я попросил директора устроить меня в музыкальную школу на вечерние уроки.

Тут ещё мама перед фактом поставила: записалась на курсы гражданских медсестёр. Уже начала ездить на занятия на велосипеде. Так что видимся только утром и вечерами. Всё хозяйство фактически свалилось на бабушку и Марину, разве что у них помощницы Луша и Валя. Ничего, справляются. Я ещё хотел в госпиталь к раненым ездить и исполнять им там свои песни, да всё времени не было, слишком плотный график. Когда с ним немного разберусь, освобожу время, тогда можно будет. Хотя о раненых не забывал: ставил ловушки на реке, где лещи крупные попадались, и их сестрёнки отвозили на кухню в госпиталь, хоть такой приварок к столу. Уже получили устную благодарность от главврача…

У машины стоял знакомый командир, который был тогда с майором Строгоновым, командиром добровольческого коммунистического батальона. Он был то ли начальник штаба, то ли командир одной из рот, должность, когда мы знакомились, он не сообщил.

– Здравствуй, Саша, – приветливо поздоровался он и тут же с ходу: – Ну что, готов выполнить своё обещание?

– Это о чём речь? – не понял я.

– Ну как же, а лекция? У нас всё готово. Через два часа начало.

– А, вон вы о чём, а я уж об этом забыть успел.

В это время к нам подкатила на велосипеде Марина, с интересом рассматривая машину и военного. Вот соседи особого любопытства не проявляли, лишь так, лёгкий, уже привыкли, что у нашего двора постоянно какие-то дела творятся.

– Здрасте, – кивнула Марина старлею и посмотрела на меня: – Ты надолго?

– До ужина не ждите, думаю, даже позже буду.

– Хорошо.

Сегодня воскресенье, мы не учились, и я, приведя себя в порядок и взяв конспекты и гитару, направился с сопровождающими к месту, где будет проводиться лекция. Пока ехали, я бездумно смотрел на дома, улицы, прохожих, мысленно настраивая себя на общение с бойцами и командиром батальона. К моему удивлению, привезли меня на территорию какого-то завода, как-то я потерялся, пока ехали, и не сразу сообразил, какого. Оказалось, тут выпускали наши грузовики, те, что шофёры в войсках ласково прозвали «Захаром».

В большом цехе народу хватало, тут были не только военные, но и много гражданских, видимо, работников завода. Чуть позже я понял, что часть их как раз из личного состава батальона, но им форму пока не выдали, наверное, в наличии не было, шьют. Оборудовано всё было хорошо, даже микрофон стоял, наверное, местные электрики постарались.

Когда меня представили, я прошёл к нему и сказал:

– Здравствуйте, товарищи. – Дождавшись, когда шум приветствия стихнет, продолжил: – Я понимаю, что у вас есть множество вопросов на разные темы, но давайте их оставим к концу лекции. Сегодняшняя тема – это новейшие методики современной войны. Советую вам на листках писать вопросы и передавать мне, я буду отвечать. Намекну, что вопросы, написанные на масле, намазанном на хлеб, и покрытые сверху кружочками колбасы, будут рассматриваться в первую очередь.

Переждав, когда в цехе стихнет смех, я раскрыл конспекты и, осмотрев собравшихся, начал говорить:

– Не нужно думать, что я вот такой специалист. Нет, я передаю вам то, что слышал от фронтовиков, я передам вам их опыт, полученный с боями, потерями и поражениями. Я методист, который, изучив тот опыт, что получили фронтовики, подготовил из него учебный материал. Вы бы и сами его легко могли получить, посетив госпитали и пообщавшись с ранеными. Этот опыт можно обобщить и распространить по войскам в виде инструкций и методичек, что заметно снизит потери. Ладно, начнём. Сразу скажу, чтобы отпали сомнения: современные методики войны базируются на плотном взаимодействии разных родов войск, что немцы блестяще и демонстрируют. Я их не хвалю, просто говорю, они – враг, но и у них есть чему поучиться. Начнём с взаимодействия стрелкового батальона и артиллерии, что для вас, кстати, очень актуально. Советую записывать, эту аналитическую выкладку мне дал полковник артиллерии, так что я знаю, о чём говорю. Первый параграф: взаимодействие батальона с противотанковой батареей, приписанной к этому батальону. Как не допустить потери батареи, сохранить её для следующих боёв. Ведь как, обычно потери среди противотанкистов в первом же бою существенные, второй бой переживают единицы, и остаётся против танков одна голая пехота. Как этого не допустить? Решение простое: постоянная смена позиций, которых должно быть подготовлено много. Пока три орудия меняют позицию, четвёртое стреляет (это если батарея четырёхорудийная, что бывает не всегда). Никогда не стрелять с одного места, после каждого боя через силу готовить запасные позиции. Можно привлекать для этого пехоту…

Говорил я долго, изредка прерываясь, чтобы попить воды, и вдруг заметил Сталина, он сидел в стороне за спинами командиров и внимательно слушал. Я его и не заметил бы, маскировался хорошо, но его выдал Поскрёбышев блеском лысины. Я присмотрелся, узнал и кивнул, здороваясь, получив в ответ такой же кивок. Дальше я на этого важного гостя внимания не обращал. Лишь раз охрана у них дёрнулась, когда я достал учебное пособие – «лимонку», примотанную к палке, заготовку для растяжки, и в течение получаса показывал разные способы применения таких минных ловушек. Заканчивал с одной темой и переходил к другой. Под конец, когда, как и обещал, начал отвечать на вопросы, отметил, что Сталин исчез, как и когда, я так и не заметил. А гранату у меня всё-таки отобрали и не вернули.

После лекции был банкет, где я исполнил несколько песен. Встречей остались довольны все, и я, и слушатели. А на обратном пути у меня пошёл отходняк, поэтому и не общался со словоохотливым водителем и всё тем же командиром, оказавшимся адъютантом батальона.

– А ну, тормозни, – встрепенулся я, пристально всматриваясь в толпу прохожих.

– Что случилось? – поинтересовался адъютант.

Водитель стал припарковываться, а я слегка подрагивающим от волнения голосом ответил:

– Помните, я рассказывал о диверсантах, которых выслеживал под Москвой да упустил, но комендантскую роту вывел на другую группу? Как пример ставил?

– Помню, пять девчат они зарезали и водителя.

– Описывая тот случай, я отметил, что уверен, что лейтенант там был из наших, вырос в Союзе.

– И что?

– Вот там видишь лётчика, что лыбится с двумя девицами? Это он.

– То есть это тот самый диверсант?! – сразу же взревел стралей, лапая кобуру на боку. Да и водитель тоже насторожился.

– Не дёргайтесь, а то внимание привлечёте.

– Так брать его надо! – был крик души адъютанта батальона.

– Ага, потом следователи НКВД тебя отблагодарят промеж ушей. Но спасибо точно не скажут. Ну возьмём мы его, возможно, даже живым, во что я не особо верю, подготовка у вас не та, а меня он близко не подпустит, узнает. Время потеряем – пока допросят, всё выяснят, сообщники уйдут. Нет, нужно к нему прицепить наблюдателей, чтобы он поводил их по укромным местам, к своим помощникам в городе, выдал тех. Всю сеть надо вскрыть, а не одного диверсанта отловить.

– Толково говоришь. Что предлагаешь сейчас делать?

– Нужно вызвать наряд, позвонить в НКВД. Вон на углу таксофон. Мне нельзя выходить, он меня сразу узнает, успел тогда рассмотреть.

Я и так сполз с сиденья, стараясь не высовываться.

– Тогда я иду, – решил батальонный адъютант.

– Идите, только не смотрите в его сторону. Ведите себя как обычно. Как телефонистка свяжет вас с нужным управлением, сообщите свои данные, потом – что опознали и обнаружили диверсанта, который участвовал в убийстве девушек и водителя неделю назад. Скажите, где находится этот «лётчик», внешнее его описание, на какой улице, возле какого дома. Дальше они сами разберутся, что делать, это специфика их работы.

– Понял.

Старлей покинул машину и прогулочным шагом двинул к таксофону, козыряя командирам. В кабине он пробыл минуты две, потом купил в киоске бутылку лимонада и вернулся.

– Ох и палит, хоть и вечер, – влез он в машину и завозился, устраиваясь поудобнее на переднем пассажирском сиденье. – Ночью точно дождь будет.

– Что сказали? – Попив лимонаду, я вернул бутылку хозяину.

– Сказали ждать на месте и сопровождать издали этого лейтенанта. Когда прибудут их люди, ехать к ним в управление. Отписываться будем.

– Понятно. Всё как обычно… Кстати, как он там, а то я не вижу?

– Болтает ещё, – ответил водитель, которому через зеркало заднего обзора было удобнее наблюдать за диверсантом. – Интересно, чем он их так привлёк, вон как гогочут гусыни.

– Ага, он и тех девиц также заговорил. Язык подвешен, общаться умеет. У немцев такие наверняка особенно ценятся. Там лимонад остался?

– Не, допил, – сообщил водитель, показывая пустую бутылку.

И мы замолчали в ожидании наружки из управления НКВД.

Как сообщил старлей, описание нашей машины и её номер он дал, найдут нас быстро, если лейтенант никуда не денется. А тот всё болтал, и до нас доносились взрывы смеха, хотя мы метрах в тридцати от них стояли.

– О! – встрепенувшись, воскликнул водитель. – Ещё один командир к тому диверсанту подошёл. Вроде стрелок, петлицы малиновые. Звания не разглядеть, далеко.

– Да не крутитесь вы, внимание привлечёте, – посоветовал я. – Эх, выглянуть не могу, посмотреть, знаю я этого неизвестного командира или нет. Из той же он четвёрки или это местный кадр, завербованный немцами.

Тут в окно старлею постучалась женщина цыганистого вида с корзинкой цветов.

– Купи, красавец, недорого, – заулыбалась она золотыми зубами.

– Идите, гражданка, – отмахнулся тот, опуская стекло.

– Уезжайте, – коротко ответила женщина приказным тоном, после чего, оставив оторопевше застывшего старлея на месте, стала прогуливаться и предлагать цветы другим прохожим.

– Поехали, чего ждём? Видите же, наружна прибыла.

– Так это они?! – с восхищением протянул старлей, пока водитель запускал двигатель. – Во дают…

– Это их работа.

Мы доехали до управления, где нас всех троих направили к следователю, который вёл это дело. Конечно, детали операции до нас не доводили, даже подписку о неразглашении взяли, но очень подробно опросили, а мне дали посмотреть ещё мокрый снимок, где вместе со знакомым лейтенантом, сейчас он был мамлеем-лётчиком, стоял ещё один, в звании майора. Вот его я не знал, о чём честно сообщил. В первый раз видел.

Когда мы покинули управление, уже совсем стемнело. Меня докинули до хаты и уехали.

Естественно, меня ждали, всех гложило любопытство, как всё прошло. Так что, когда услышали шум мотора и потом я скрипнул воротами, проходя во двор, – тут же подбежал Волк и другие лайки, обнюхивая, – семья высыпала на крыльцо.

– Ну как? – сразу же спросила Марина.

– Покормите меня сначала, напоите, а потом опрашивайте. С утра не жрамши. Меня, конечно, угощали в батальоне, да что там, закуски одни. Зато спиртного выставили… Наверно, до сих пор квасят.

– Идём, мама тоже только что пришла, вместе и поедите.

Оббив у входа сапоги, я прошёл на кухню. Мне налили полную тарелку борща. С пампушками и свежей сметаной, всё как я любил. И мы с мамой сели ужинать. Изредка отрываясь от тарелки, я рассказал, как прошла лекция в батальоне. О встрече с диверсантом, естественно, утаил, не та информация, которой следовало делиться.

Следующий день прошёл до обеда как обычно. Как говорится, ничто не предвещало. Последним уроком у нас была физкультура, играли в футбол класс на класс и вели счёт 7:6. Я левым защитником был. Ну, по крайней мере, я сам себя так считал, потому как на футбол это гоняние толпой мяча от ворот к воротам мало походило. Но весело. Я сразу и не заметил, что у нас на спортплощадке появилось новое лицо – мы как раз запинали мяч в ворота противника вместе с вратарём и двумя защитниками. Хотя, кажется, там один наш был. 8:6. Тут-то и прозвучал свисток учительницы по физкультуре, останавливая игру, и она подозвала меня. Тут же со скамьи запасных рванул на моё место один из одноклассников, и битва на футбольном поле закипела с новой силой.

Гостя я сразу узнал, Лабухин собственной персоной, причём в знакомом костюме – именно в нём он был, когда некоторое время передвигался с нами по дороге смерти. Потом разошлись наши пути-дорожки. Сейчас костюм был отстиран и отглажен.