Текст книги "Красноармеец"

А майора выкрасть удалось без особых проблем. Я сам пристрелил и «капитана», и трёх его бойцов, плюс пятерых немцев, участвующих в засаде. Остальные делали вид, что их тут нет и им это совсем не интересно. После этого я угнал легковой автомобиль: не на себе же этого борова тащить. Кроме майора я прихватил целый портфель каких-то документов и карт.

Погоня организовалась быстро, но у меня было преимущество: я успел достаточно удалиться и скорость держал серьёзную. На наши позиции я въехал там же, где перешёл. Командиры были в курсе, что я вернусь на технике, заранее договорились, что, подъезжая, фарами помигаю. Правда, на въезде я попал в стрелковую ячейку, колесо вывернуло, но мы особо не пострадали.

Мне выдали двух бойцов для охраны и на телеге срочно отправили в штаб полка. Комдив уже был там – вызвали. Я выдал ему майора, и тот тут же умотал, а меня – в медсанбат. Так я и думал, что с наградой кинет. Договорённость у нас была такая – награда и дать мне отлежаться: колено-то болит, хожу с трудом. Ну, хоть эту мою просьбу комдив выполнил.

Перед отправкой в медсанбат пришлось ещё и рапорт писать. Про капитана я даже не упоминал: мол, не видел. Надо мне проблемы с этим? Ушёл и сгинул, ну и хрен с ним. Расписал по-простому: дескать, добрался до немцев, нашёл штаб, выстрелом по бензобаку поджёг машину и, пока немцы бегали да суетились, нашёл и выкрал нужного майора, заодно и машину угнал. Читалось это всё как сказка, но рапорт приняли и отправили меня в медсанбат.

Впрочем, долго полежать не пришлось. Хотя меня действительно лечили: на колено наложили страхующую повязку (как мне объяснили, её должен был наложить первый медик, диагностировавший травму), мазью мазали. В общем, я отдыхал, когда в медсанбат пришёл командир, отбирающий добровольцев из легкораненых.

Нужен был заслон. Бои дивизия вела страшные. Уж не знаю, что немецкий майор наговорил, но забегали наши серьёзно, и армия начала отходить, выставив на остриё удара немцев сорок пятую дивизию. Сегодня, двадцать девятого июня, немцы с утра как раз кинули в бой свежую моторизованную дивизию СС, которая сильно потрепала нашу сорок пятую дивизию, но и немцы понесли существенные потери. Всё же сбить наших в обороне оказалось непросто, не помогли немцам ни авиация, ни артиллерия. Тем не менее дивизия отходила, потеряв половину личного состава и техники.

Подумав, я вызвался добровольцем: просто чувствовал, что так надо. Страха не было, я своё уже отбоялся. Нас, почти сотню бойцов и командиров, перевезли на грузовиках, и мы начали готовить позиции – рыть стрелковые ячейки. А мимо шли подразделения дивизии, отход которых мы и должны были прикрыть.

С последними подразделениями появились и немцы, которые, похоже, рассчитывали на плечах отступающего противника вырваться на оперативный простор. Вот тут мы их и встретили. Я устроился чуть в стороне. Ячейка у меня для положения лёжа, углубить её я не успел, да и ни к чему было. Сменил свою «мосинку» на СВТ, снарядив магазины к ней патронами из своих запасов, и, когда был дан сигнал, открыл огонь.

В этом бою я впервые увидел чешские танки, их клёпаные силуэты. К счастью, у нас было три сорокапятки, так что мы отбили атаку. Немцы потеряли девять танков, два броневика, шесть бронетранспортёров и девять грузовиков (пять из них были мои), а мы – два орудия из трёх и сколько-то бойцов прикрытия. Когда немцы откатились, мы снялись и пешком направились в тыл, пока наши позиции перемалывала немецкая артиллерия.

Стоит отметить, что из медсанбата в группе было едва ли два десятка бойцов, остальные – варяги, вышедшие на позиции дивизии при выходе из окружения. Комдив решил ими пожертвовать. А потери были: от сотни бойцов и командиров едва шестьдесят осталось. Мы прошли следующий наш заслон, который должен был встретить немцев, и начали готовить позиции у деревни, где я недавно лежал в медсанбате. Вообще, за двое суток нахождения в медсанбате мы дважды поменяли место дислокации: дивизия отходила, и медики дивизии переезжали вслед за ней.

Я снова принялся остро заточенной немецкой пехотной лопаткой копать стрелковую ячейку для стрельбы лёжа. Пришлось переждать налёт авиации, больше деревне досталось, но и нам прилетело. Медики большей частью уже ушли, последнее сворачивали и грузили, так что сильных потерь не было.

Вскоре мимо нас прошли бойцы сильно побитого переднего заслона, давшего нам возможность подготовиться, а за ними появились и немцы. Причём это были уже не СС, хотя танки вроде их. В общем, смешанной группой атаковали. Мы неплохо проредили немцев, я насчитал одиннадцать уничтоженных мной солдат и два немецких танка. В этот раз я уверенно использовал ПТР: одной пушкой нам позиции не удержать.

Мешал огонь, стеной надвигавшийся на нас. А потом меня накрыл минный разрыв, отправив в беспамятство.

Очнулся я, видимо, вскоре: немцы ещё ходили по нашим позициям, собирали оружие. Я и очнулся в своей ячейке, когда два немца перевернули меня и обхлопывали карманы. Кстати, это точно вермахт, а не СС. Оружия не нашли, документы искали, а карманы у меня пусты. Я пошевелился и очнулся. Мне велели подняться, что я и сделал, хоть и с трудом.

Увидев лежавшую рядом каску с мятой верхушкой, понял, в чём дело: батальонная мина рванула метрах в десяти от меня, звон в ушах до сих пор стоял, но меня спасло то, что я лежал в ячейке. Один осколок чиркнул по каске, вмяв металл внутрь, настолько сильным был удар. К счастью, шею не сломало, но точно травмировало: я не мог ею поворачивать. Чтобы посмотреть в разные стороны, мне приходилось поворачиваться всем телом. Сознание заметно плавало, в ушах звенело, меня шатало, но я был счастлив, что остался жив.

С меня сняли ремень с подсумками и фляжкой – это всё, что нашли, – и один из немцев показал мне рукой в сторону. Развернувшись всем телом, я увидел группу наших (явно пленные), сидевших на траве под охраной одного немца, и пошоркал в их сторону.

Всё вокруг было в воронках, наших погибло немало, выжили восемь бойцов, я был девятым. Присоединившись к группе, я тоже сел на траву. Одно меня радовало – на мне были привычные ботинки с обмотками, накрутил в медсанбате, когда добровольцем стал. Если бы меня нашли в немецких сапогах, мне бы точно каюк наступил.

А сапог у меня уже не было. Снабженец медсанбата выкупил у меня все наручные часы (остался лишь подарок моего комдива, но они стали трофеем одного из немцев, я запомнил какого) и все сапоги: и пару, снятую с фельдфебеля, и две других – с шофёра «кюбельвагена» и с поддельного пограничника. Уж больно хорошее предложение тот сделал, я не смог отказать. Пришлось сверху ещё накинуть пистолет «Парабеллум» с запасными магазинами и кобурой, и МП-40 (всё с того же фельдфебеля), а также ранец шофёра «кюбельвагена» с неплохими бритвенными принадлежностями.

К счастью на этом аппетиты снабженца закончились. Вот так и договорились, и я получил обещанное. Снабженцы тут выполняют договорённости, в отличие от комдива. А ещё генерал. Да, я получил медаль «За отвагу», наградил меня ею тот комполка, с позиций которого я ушёл за языком и к кому вернулся, сам ко мне в медсанбат приехал. Как всё это провернул интендант, не знаю, видать, были у него контакты с майором.

Обидно, я столько усилий приложил, а поход за языком закончился пшиком. Ладно хоть медаль смог выбить, пусть и таким нетривиальным способом. Вот так и получается, что, как не крути, медаль я купил. И остался при этом без сапог. Хорошо, что ботинки с обмотками сохранил, ими и пользовался.

Медаль немцы видели. Пока шёл к группе пленных, я отсоединил её от гимнастёрки и прибрал в хранилище. Наградная книжка уже была там, в стопке моих личных документов. Ещё потеряю, или отберут. Главное, чтобы немцы не узнали, что именно я увёл их майора.

Долго нам сидеть немцы не дали. Но и не стали сгонять в колонну и уводить, хотя уже три десятка пленных набралось, тут и медики были, что не успели уйти. Немцы осмотрели погибших советских воинов, собрали оружие и направили нас собирать тела и копать общую братскую могилу. Я попал в группу, что занималась переноской. Нам дали несколько шинелей и плащ-палаток из нашего же имущества, и мы вчетвером переносили тела по одному туда, где другие пленные копали канаву, углубляя её. Тела пока складывали в стороне.

А по дороге шла техника и пехота. Дорогу уже восстановили, ямы от воронок засыпали. Этим тоже занимались пленные. Сами немцы предпочитали сторожить и командовать, работать они не желали.

А я ждал заката. Часа через два стемнеет. Очень болела шея, я морщился, но работал. Среди погибших были и две женщины: одна из деревни, другая из медсанбата. Мне было очень жаль их. Кстати, нас так и не покормили, хотя воду давали.

А когда братская могила была готова (мы похоронили сорок девять погибших), нас заперли в чудом сохранившемся сарае. От деревни вообще мало что осталось. Сарай этот тоже пострадал, часть стены выбило, но немцы сами его отремонтировали: пока нас по работам гоняли, здесь стук молотков и топоров стоял. У сарая выставили часового. Места в сарае было мало, но уставшие люди вповалку падали на землю и засыпали.

Вскоре стемнело. Немцы наконец угомонились, всё стихло.

– Товарищ лейтенант, – потряс я одного из пленных. Тот, как и я, был из варягов.

– Чего тебе? – также прошептал он, просыпаясь.

– Там тихо. Я могу часового снять и дверь открыть. Разбежимся.

– Дело, – оценил лейтенант моё предложение. – Надо бойцов и командиров поднимать.

– Может, потом? А то найдётся какой вражина, крик поднимет.

– Не веришь ты в своих, боец.

– Комдив меня орденом так и не наградил, хоть и обещал, а ведь он генерал. Если уж генералы врут, то чего от бойцов ожидать?

– Эх ты…

Народ мы всё же подняли, всех по очереди. Рот закрывали, будили, объясняли ситуацию – и к следующему. Так что когда я убрал кусок створки ворот, где висел замок, а потом выстрелил в часового из вальтера с глушителем, все уже были готовы. Хлопок выстрела, который довольно явно прозвучал бы в ночной тишине, я заглушил сильным кашлем.

По-тихому прошли вдоль стены. Проходя мимо немца, я склонился над ним. Кто-то уже снимал с него карабин, другой расстёгивал ремень, третий дёргал за сапоги, а мои пальцы скользнули по его кисти и нащупали часы на запястье. Раз уж подарок комдива для меня потерян, эти будут заменой.

Вообще, у меня была мысль тихо слиться и уйти. Я решил двинуть к реке и там отлежаться несколько дней: шея и колено болели, и мне требовалось время, чтобы прийти в себя. А то к своим выйдешь, врач осмотрит и скажет: воевать можешь – иди воюй. В общем, ну их к чёрту. Вот восстановлюсь, там видно будет, а в таком виде я не боец.

Однако слинять не получилось: лейтенант (он тут командовал) ухватил за рукав гимнастёрки и велел нести раненых. Некоторые бойцы из раненых были поначалу бодрячком, а потом сомлели. Вот одного из таких раненых и мне пришлось нести. Мы вчетвером это делали. Молодцы наши, не бросили раненых, уважаю. И я не брошу. И не стоит скулить, что шея и колено травмированы, я не один такой. Ничего, другие несли, и я смогу.

А наши были недалеко: мы до самой темноты слышали близкую канонаду. Нас шатало от усталости, трижды на отдых вставали, но под утро, когда уже светало, вышли к своим. Наш лейтенант, а он из артиллеристов, так распределил бойцов, что пока одни несли раненых, другие осуществили разведку и смогли найти тропку между немецкими частями, там мы и прошли.

Нас уже ждали: один из разведчиков ушёл вперёд и предупредил. Раненых на телеги, о них в курсе были, а нас, разоружив (три карабина у нас было, разведчики ещё добыли), погнали толпой в тыл. И, по стечению обстоятельств, пригнали к опушке рощи, где находился штаб дивизии.

Нас-то, понятное дело, к особистам. А тут вдруг вышел комдив – видать, недавно проснулся и только освежился: шею полотенцем вытирал.

– Эти из плена бежали? – спросил он у старшего особиста.

Его взгляд с безразличием скользнул по мне, и это так меня взбесило, что я едко заметил:

– Короткая же у вас память, товарищ генерал. Как орден обещать, это вы первый, а как награду вручать за немецкого майора, так в кусты.

Взгляд комдива вернулся ко мне, задержался и, наконец, он меня опознал.

– Точно. Одинцов. Помню. Да, нехорошо вышло.

– Товарищ генерал, – откликнулся наш лейтенант, – именно боец Одинцов вскрыл ворота и уничтожил часового, что позволило нам бежать.

– Ну, этот мог, – потирая шею полотенцем, согласился комдив. Позвав двух штабных командиров, он снова повернулся ко мне и сказал: – Извиняться не буду, обстановка требовала скорых действий. Награду вручу, обещал – сделаю. Но орденов больше нет, вчера последний ушёл, наградили за дело. Медаль получишь. Ну и прикажу документы тебе восстановить.

– Документы у меня есть, скрыл от немцев, сохранил.

– Тогда совсем хорошо.

Я достал, как будто из кармана красноармейских шаровар, красноармейскую книжку и передал комдиву, который тут же при всех прицепил к моей гимнастёрке награду, медаль «За боевые заслуги», с подозрением глянув на след от другой награды. А штабные командиры оформили наградные документы, чуть позже передав их мне вместе с красноармейской книжкой. Их я потом убрал в хранилище.

А мне генерал сказал:

– За майора хвалю, но за отсутствие чинопочитания – три наряда.

– Есть три наряда, – козырнул я: пилотку-то мне удалось сохранить.

В целом я был доволен: две медали по совокупности вполне тянут на обещанный орден Красной Звезды.

После того как особисты меня опросили, направили к медикам. У них я задержался: меня осмотрели, поставили диагноз, назначили лечение. Правда, остаться я отказался. Внимательно выслушал рекомендации, а после, получив направление в свою дивизию и выяснив, где она сейчас находится, покинул расположение сорок пятой стрелковой дивизии и отправился искать свою, восемьдесят седьмую. К слову, обе дивизии входили в один стрелковый корпус, так что не так уж и далеко идти. Про полученные наряды никто и не вспомнил, когда я уходил.

Сутки я отлёживался в кустах на берегу озера, успев немало сделать за это время. Зарядил генератором батареи дрона и планшета, внимательно осмотрел содержимое «кюбельвагена», что-то оставив себе, а ненужное выбросив, заправил машину и мотоцикл. Потом завёл авто и чуть покатался, пробуя на ходу. Нормальная техника, пойдёт.

Соленья в бочках достал и снова убрал в хранилище, но уже без тары (да, так можно), а бочки оставил на берегу: много места занимают. Ну и другое имущество перебрал, стараясь облегчить всё по максимуму, в большинстве случаев избавляясь от упаковки. Так что пока купался и отдыхал, освободил хранилище почти на четыреста килограммов, а это очень даже неплохо – столько свободного места иметь.

Однако пора было отправляться в дивизию: время в направлении проставлено чётко. Часть пути проехал на мотоцикле, часть – на велосипеде. Прежнюю форму я выкинул, так как после боя и плена она была в плохом состоянии, и достал новую из запасов. Исподнее постирал и высушил, ремень и подсумки были, ботинки и обмотки старые, винтовку свою достал из хранилища, сидор, каска, обе медали на груди. В таком виде я и вышел в расположение своей дивизии.

Комдив был тот же, генерал-майор. Ранен, рука на перевязи, но вполне бодрый. Вышел из штабной палатки.

– Ты откуда такой красавец взялся? – спросил у меня генерал.

Я стоял рядом с дежурным командиром, изучавшим мою красноармейскую книжку и направление.

– Красноармеец Одинцов, товарищ генерал. Простите, не сберёг я ваши часы, были потеряны.

– Вспомнил. Я наградил тебя ими за вывоз раненого командира и захват немецкого бронетранспортёра. Откуда награды?

– Одна за захват немецкого майора-связиста, наградил командир полка из сорок пятой дивизии, а вторая – за побег из плена. Был в плену в течение восьми часов, но смог открыть запор и убить часового, что позволило остальным пленным в составе почти сорока человек выйти к нашим. Тут меня комдив награждал.

– Даже так? В сорок пятой, значит, геройство проявлял. Как так получилось?

– Да после того, как вышел к своим, уснул в ячейке, и про меня забыли. Проснулся, а рядом никого. Позиция открытая, немцы недалеко были, обнаружили бы, поэтому пришлось темноты ждать. Как стемнело, в город ушёл: жрать хотелось. А там бандиты на частном подворье гуляли – украинские националисты праздновали начало войны и уход Советов из города. Там были пять наших девчат, две попали под групповое изнасилование. Я видел и ничего сделать не мог. А когда бандиты перепились, взял нож и всем шеи перерезал. Девчат освободил, пролётку забрал, и мы смогли покинуть город. Потом встретились с пограничниками и вышли вместе с ними на позициях сорок пятой дивизии.

А там комдив уговорил меня поучаствовать в операции по взятию немецкого связиста-майора, и я смог добыть такого офицера в одиночку. После этого меня направили в медсанбат с травмированным коленом, сказали, серьёзная травма, а наш-то медик, скот и коновал, в окопы направил: мол, ничего страшного.

А потом, когда немцы прорвались, добровольцев вызвали, медсанбат прикрывать, пока тот эвакуировался. Я и вызвался. Шесть танков подбили, полроты положили, пока нас миномётами и гаубицами не накрыли. Меня травмировало: осколком по каске прилетело, шея повреждена, не могу поворачивать. Очнулся в плену. Потом мы бежали, и вот я до вас добрался.

– Любопытный ты боец.

– Из особого отдела сорок пятой уже сообщали о бойце Одинцове, – выступил вперёд начальник штаба дивизии. – Проверка ими проведена.

Больше вопросов ко мне не было, только в штабе опросили, внесли новые данные в документы, записали номера наград, а потом отправили в медсанбат. Там меня обследовали и оставили у себя, назначив лечение и полный покой. А отлежаться мне действительно необходимо.

В медсанбате я узнал последние новости по дивизии. Оказалось, она в окружении была, всего два дня как вырвались, тогда же и комдива ранили. Причём коридор навстречу пробивала именно сорок пятая стрелковая дивизии. Надо же, а я не знал. Похоже, пленение того майора-связиста многое изменило в истории: за город держаться не стали, бои за него быстро сошли на нет, выровняли линию обороны и пока продолжали сдерживать атаки противника.

Трое суток я благополучно кочевал с медсанбатом: за это время дважды меняли его местоположение. Маскировались, зенитки для охраны есть, уже все знали, как немецкие лётчики любят сбрасывать бомбы и штурмовать именно красные кресты. Бои шли страшные, уже танковые сражения начались.

И вот как-то к нам в палатку зашёл командир, из штабных, я его помнил. Он осмотрел помещение, где на койках, а то и просто на матрасах, брошенных на землю, лежали выздоравливающие бойцы из легкораненых, и спросил:

– Кто умеет водить автомобиль?

Мы запереглядывались: во что ещё наше любимое командование решило нас втравить? Голоса никто не подавал – может, действительно, не умели. Наконец один руку поднял, но он комсорг роты, должность обязывала впереди быть. А вот я поднимать руку и не подумал: у меня шея только-только начала крутиться, а колено расцвело всеми красками, но хоть опухоли уже нет. Я ещё восстанавливаюсь. Недолеченные травмы в старости скажутся, а я этого не хотел, потому что желал дожить до этой самой старости. Нет у меня желания бросаться в бой с пеной на губах, я просто хочу дожить до конца войны, честно пройдя её. И если будет такая возможность, я постараюсь не лезть туда, где особенно опасно.

Однако всё решили за меня. Комсорг, который лежал здесь с лёгким осколочным ранением в ногу, обратился ко мне:

– Одинцов, ты же умеешь управлять? Сам рассказывал, как майора немецкого выкрал.

– У меня нет шофёрского удостоверения, – попытался съехать я с темы. – Да и не долечился ещё, шея почти не крутится.

– Удостоверение мы тебе организуем, боец. Собирайтесь, жду снаружи.

– Какая же ты скотина, а ещё комсорг, – с чувством сказал я, когда штабист вышел.

Тот, непонимающе лупая на меня глазами, спросил:

– А что не так? Нашим же помогать надо.

– Вот и помогай. А я ещё не вылечился. Помогать можно, но хорошо бы быть при этом здоровым.

– А ещё герой, с двумя медалями, – заметил кто-то из дальнего угла.

– Опа, у нас ещё один доброволец? – сразу отреагировал я.

В ответ промолчали.

Пришлось собираться. Тут и капитан зашёл, он наши документы в архиве медсанбата получил, выдал нам на руки. Оружие при нас было, мы же легкораненые. Каска у меня пока на ремне, мне её ещё месяц, а то и два носить не рекомендуется, сидор за спиной. Вышли наружу и погрузились в открытый кузов старой убитой полуторки, где уже сидело с десяток бойцов. Машина стронулась с места и попылила прочь, куда-то в тыл.

Было четвёртое июля, полдень примерно. Жара, на небе ни облачка. Я не мог крутить шей, чтобы отслеживать небо, но остальные именно этим и занимались: мало ли «охотник» повстречается. Если отвлекались, я напоминал. Один раз действительно пришлось по полю гонять, уходя от атак двух «мессершмиттов». К счастью, их вовремя заметили, обошлось, и машина не пострадала, но страху натерпелись все.

Через два часа, проведённых в дороге, мы въехали на территорию какой-то железнодорожной станции. Оказывается, прибыли новые грузовики с завода, и нашей дивизии выделили, в счёт восполнения потерь, пятнадцать грузовиков. Все модели ЗИС-5, две машины с прицепами. Их уже выгрузили с платформ, и эшелон давно ушёл, вот и нужно было срочно их забрать, а то найдутся ушлые, уведут. Вот потому так спешно и собирали всех, кто был свободен и мог управлять. Нас встретил зам по тылу дивизии, охранявший технику.

Возвращаясь назад за рулём машины, я прикинул и решил: а почему бы мне в шофёры не податься? Если документы будут, то вполне возможно. Однако меня обманули: грузовик я до дивизии перегнал, а там уже шофёр на него нашёлся, и удостоверение мне не сделали, вернули в медсанбат долечиваться. А вообще, идея стоящая, стоит её обдумать. Хотя тут тоже палка о двух концах: хочу на грузовик, чтобы по тылам мотаться, а возникнет надобность – пошлют на боевую технику, а там и в бой.

И снова мне не дали долго полежать в медсанбате: седьмого июля приказом включили, как легкораненого, в охрану санитарного обоза, направляющегося в тыл. Бои шли страшные, раненых было много, вот и сформировали очередной обоз. Несколько уже отправили, и они были обстреляны – видать, работали летучие группы, проникающие в наш тыл, может, десантники, ими тут всех пугали. Так или иначе, обстрелы случались.

Для охраны собрали целое отделение, командовал сержант-артиллерист. Выдвинулись мы под вечер. Семнадцать повозок и телег, из них двенадцать – арендованные телеги местных жителей. Хозяева сами вели лошадей.

– Герман! – вдруг услышал я.

Поначалу даже не понял, что это меня зовут с одной из телег. Поправив ремень винтовки, подошёл, почти не хромая.

– Точно ты, – слабо улыбнулся, глядя на меня, раненый боец.

А я рассматривал знакомое лицо и никак не мог поверить, что это Олег – тот самый пулемётчик, с которым я был блокирован в подвале двадцать третьего вечером.

– Олег?! Здорово, чертяка. А я думал, вы в плен попали.

– Да мы попали, только я утёк через пару дней. А Слава погиб, его часовой застрелил.

– Ох ты ж…

Я так и пошёл рядом с неспешно двигавшейся телегой. Другие бойцы – что в головном дозоре, что замыкающие, – занимались делом, охраняли. Но тут поля, видно всё вокруг на километры, так что больше за небом следили.

– Ты сам как выбрался? – спросил Олег.

– Шкуры на себя завалил, так и сберегся от гранат, даже не оглушило. А когда немцев услышал в подвале, понял, что с вами всё: или убиты, или в плену. Как стемнело, выбрался, угнал бронетранспортёр и вывез раненого командира с семьёй и гражданскими. Командир оказался тот самый, что сердце моё заставил биться, когда я по голове получил.

– Знаю его. А меня вот ранило: в контратаке от штыка увернулся, а от очереди пулемётчика – нет… – Лицо Олега было покрыто мелкими каплями пота, он немного помолчал, набираясь сил, и спросил: – Где смог медали заработать?

– В соседней дивизии. Помог нашим из плена бежать да взял в плен немецкого майора, за это и дали.

– Герой. Сейчас где?

– В медсанбате как легкораненый. Нога-то травмирована, про это ты знаешь, а потом, когда немцы прорвались и мы медсанбат сорок пятой дивизии защищали, мне ещё осколком по каске прилетело, сознание потерял, очнулся уже в плену. Шея была травмирована, не поворачивалась, ещё лёгкую контузию выявили, звон в ушах недавно только прошёл, вот и лечусь. Как легкораненого направили на охрану санитарного обоза.

– Да уж, покрутило нас.

– Это точно. Кстати, я вчера подал рапорт в штаб дивизии, он как раз рядом с медсанбатом развернулся. Машиной управлять умею, только шофёрского удостоверения нет, а шофёров не хватает, уже клич кидали. Нашим штабистам тоже проще: отправлять на учёбу не надо, готовый специалист, только удостоверение выправить – и сажай за баранку. Жду ответа пока.

– В тылу хочешь отсидеться? – хриплым голосом спросил один из раненых. Нас вообще все в телеге слушали, включая возницу, что вёл лошадь за повод, вот один из раненых и подал голос.

– Герман труса никогда не праздновал, – разозлился Олег. – Знаете, сколько он немцев набил из своего винтаря? Шофёры тоже потери несут: и под обстрелы попадают, и авиация за ними охотится.

Я правду сказал: вчера рапорт подал, ответа пока не было. А вообще я подумывал, как дожить хотя бы до конца этого года, о конце войны даже и не думаю пока – рано. Рассматриваю возможность подать прошение о направлении меня на курсы командиров, младших лейтенантов. Три месяца обучения – и вылупляется молодой взводный. Сам слышал, что уже отправили первую группу бойцов. Да, три месяца в безопасности, но, с другой стороны, взводные живут просто мизер; простому бойцу-окопнику, который особо не высовывается, выжить куда проще. Если не получится в шофёры уйти, не расстроюсь.

– Пускай. Каждый имеет своё мнение, так что тут кричи не кричи, всё равно так думать будут.

Мы ещё немного поговорили с Олегом, а тут темнеть начало, и сержант направил меня в дозор. Я и отправился. Чуть позже, оставив напарника одного, дошёл до сержанта и сказал, что видел тени в стороне, отсветы фонарика, хочу глянуть, кто там.

Обоз уже остановили, и к нам подошёл старший над нами, старший военфельдшер Лукин, круглый, как колобок, мужчина в очках. Кстати, мой лечащий врач. Тот выяснил, в чём дело, но командовать не стал, явно отдав принятие решения старшему охраны, нашему сержанту.

– Возьми кого-нибудь, – велел сержант.

– Товарищ сержант, он же выдаст нас. Мне проще одному, я хоть в темноте вижу. Если немцы, закидаю гранатами и утеку.

– А у тебя что, гранаты есть? – удивился сержант. У нас были только винтовки, по тридцать патронов на ствол плюс один ручник, и всё.

– РГД, три штуки.

– Дай мне одну.

Я передал ему ручную гранату, достав её из хранилища. Врач сказал, что пока займётся ранеными, да лошадям дадут отдохнуть, а после двинем дальше. В общем, у меня полчаса на разведку.

На самом деле ничего я не видел, придумал всё. Мне это нужно было для того, чтобы отбежать и достать дрон – хочу изучить окрестности. Идти нам долго, дня два топать: ближайшая железнодорожная станция аж в шестидесяти километрах, там медицинский сортировочный узел, туда приходят санитарные эшелоны, туда мы и направляемся. Причём неспешно, так как раненых нельзя сотрясать. На одной из телег везли припасы в дорогу, как раз на два дня. Нам сухпай на три дня выдали, бойцы в сидорах несли, а мой – в хранилище.

Проверил дроном – вроде чисто. А вернувшись, сказал сержанту, что это тыловики из сорок пятой стрелковой дивизии, наших соседей. За ночь я дважды ещё отбегал: были какие-то мутные группы. Но ночь у нас прошла без проблем. Часть следующего дня мы отдыхали на берегу озера, там росли деревья, которые нас скрыли. Я, когда на часах не стоял, из воды не вылезал. Вечером, за два часа до темноты, мы двинули дальше и к ночи добрались до места.

Раненых сдали. У нас за эти три дня трое умерли в дороге, мы их в деревнях оставляли, договариваясь с местными, что похоронят на погосте. Сдав раненых, нагрузили на освободившиеся телеги боеприпасы, припасы, медикаменты и всё, что нужно воюющей дивизии, и отправились в обратный путь.

Вот на обратном пути мы чуть не встряли, но я подкрался и закидал немцев гранатами, а потом пустил в небо осветительную ракету. Наши подумали, что это сделали немцы, так что наши стрелки и пулемёт тоже поучаствовали. Немцы бой не приняли, отошли, а я в темноте успел собрать отличные трофеи. Теперь у меня два МП-40 с боезапасом и подсумками, пистолеты и немецкий карабин с оптическим прицелом – целый, осколками не побило.

Однако больше всего порадовали три тюка спальников – зелёные, армейские, облегчённые, осенне-весенние, для зимы тонковаты. Не знаю, зачем они немцам, лето ведь, ночью тепло, но вот были. Два попорчены осколками, но их я зашью, а один цел. Редкое и ценное приобретение. Нашёл ещё два рюкзака (не ранцы, где сверху шерсть телёнка, а нормальные), десантные, видимо; тоже чуть попорчены, но не беда, зашью. Пригодятся. Я даже сапоги снял, что уж про остальные трофеи говорить. Двух подранков добил, семь тел было, и все – моя работа.

А когда мы вернулись, меня затребовали в штаб дивизии. Дохромав до него (колено разболелось от долгой ходьбы), я был направлен к начальнику штаба дивизии.

– Видел твой рапорт, боец, но по нему отказали. Пришёл приказ направлять опытных бойцов и командиров в школу младших лейтенантов, готовить командиров взводов. Сам знаешь, какая у нас убыль в командирах. Ты у нас легкораненый, как раз долечишься за три месяца. Десять классов закончил, награды имеешь, вполне подходишь, нужно только звание тебе дать. Приказ комдивом подписан. Вот направление, младший сержант Одинцов. Сейчас документы тебе поправят, и через два часа с ещё тремя будущими средними командирами с попутной машиной отбываешь в Киев, где находится школа. Удачи, боец.

Надо сказать, я был ошеломлён. Очнулся, только когда мне поменяли информацию в красноармейской книжке. Саму книжку менять не стали, просто вычеркнули моё звание красноармейца и вписали новое. Теперь я младший командир. Все документы, необходимые для поступления в школу командиров, забрал старший нашей команды, он передаст их, когда прибудем в школу.

Тряхнув головой, я сходил к кухне, где мне выдали чай и перловую кашу в качестве ужина – вечер был. Ужиная, я осмысливал случившееся. Командиром становиться я не особо хотел: напомню, что для немцев командиры – цель номер один, обычные стрелки им не так интересны. Однако, судя по всему, командиром я как раз и не стану: учиться три месяца, выпуск в октябре, а уже в сентябре Киев с массой войск попадёт в окружение. Наши командиры любят кидать курсантов в бой – скорее всего, и с нами так же будет.