Текст книги "Метеостанция любви"

– Ох, Николай… – Софья Андреевна плеснула себе немного вина. – Нашли чему завидовать… Человеку всегда чего-то не хватает. Тому же Абрамовичу… А вы… Вы же счастливый человек! Любимая работа, хорошие друзья, крыша над головой, машина, детишки… Сыты, обуты. Радуйтесь каждой минуте и не берите в голову… Счастливчик вы.

Николай скривился, но промолчал и тоже долил себе в стакан.

– Серый, будешь? – спросил он наверх. – Держи! – и протянул тому вино.

– Возраст у вас самый лучший, – продолжала попутчица. – Сволочной период вы уже прожили.

– Это что за «сволочной период»? – удивился Николай.

– Да молодость!

И как-то тихо стало в купе после её слов.

– Это чего это мы «сволочные»? – обиделся и набычился Гришка. Да и дружок его: тоже пере стал жеваться и уставился на неё. И лишь Степан, коллега Николая, усмехнулся в вислые усы да по тянулся за яблочком.

Сергей тоже сначала возмутился, хотел поначалу что-то сказать, но решил дождаться ответа.

– Ну, может, я не так выразилась… – Попутчица оставалась безмятежной и спокойной. – Из вините, молодые люди. Но сами посудите. Ведь светлей времени нет, чем молодость! Вся жизнь впереди! И всё новое, неизведанное! И мысли: радужные, вселенские, бескомпромиссные, правильные! Любить – так без оглядки! Не прощать ни лжи, ни фальши, ни предательства! По крайней мере, так в моё время было.

– А сейчас что, прощать надо? – свесился сверху Сергей.

– Да как сказать… – Она чуток помолчала. – Сергей, не о том я, не сбивайте меня… О другом я. Вот, веришь в юности в честность – и врёшь, врёшь повсеместно. И это при том, что ненавидишь фальшь и предательство! И в любви так же… Кажется – до гроба! Клятвы в верности… А появилась новая мордашка в классе или институте… или во дворе… Да просто кто-то улыбнулся мимоходом, но не так… необычно… И всё! Конец прежней любви! Так прежней и останется. Всё чистое и честное – и постоянная ложь. Ну, разве ж не сволочной период? Самое беспринципное время! Я, ребята, не в вину всё это говорю. Сама молодая была, такая же… Видимо, в самой молодости эта подлючесть заключена: накопление и хорошего, и дряни всякой. На будущее. Противно только, что порывы прекрасны, а деяния… – Она вздохнула.

– А сейчас вы живёте праведно! – опять язвительно процедил сверху Сергей.

– Окститесь, Серёжа, – махнула она на него ладошкой. – Скажете тоже… И обманываю порой, и грешу, и завидую иногда…

– А говорите!..

– Да ничего я, Серёжа, не говорю. Просто… Просто сейчас не оправдываю себя. И базис красивый под эти подлости не подвожу. Стыдно, видимо… Иль постарела, – улыбнулась она юной улыбкой.

– Софья Андреевна, а детишки у тебя есть? – спросил Николай.

– Есть, – та опять улыбнулась. – Трое! И все… Дверь в купе открылась.

– Чай ещё будем заказывать? – Проводница опять внимательно оглядела переполненное купе. За держала взгляд на початых бутылках, но промолчала.

– Будем, будем! Обязательно будем! А то какой разговор без чая?! – Софья Андреевна встала. – Сыновья у меня, Николай. Взрослые уже. – И вышла из купе, закрыв за собой дверь.

– А чего… Права она. – Степан всё продолжал усмехаться в усы. – Всё в молодости просто: согрешил – покаялся. Иль не покаялся – забыл.

– Да ну её, – угрюмо ответил Николай, налил всем. – «Малому радуйся… не греши…» Убогая какая-то. Кто-то жирует, а ты радуйся! Дура старая. Спилась там, поди, совсем на своей работе, заговаривается…

– Сам ты спился! – Теперь Серёжка обиделся уже за попутчицу. Как-то непонятно, путано она говорила об этой молодости, но вот, зацепило что-то его. И непонятно – что? А казалось: важное, правильное она говорила в этой купейной пьяненькой трепотне, а что – не доходит пока до башки. И вспомнилось: Петрович, собака, так же излагал! Ляпнет полунамёком, не объяснит ничего – и сиди, додумывай! В такие минуты хотелось чем-нибудь огреть того, сматькаться и уйти.

Потом уж, через время, понимал: не привык человек учить. Сам думай. Сам доходи, своей головой. Это тебе не… градусник. И выводы сам делай.

Сергей слез с полки, натянул, надув губы, тапочки и тоже вышел.

– О, сколько у неё защитничков! – услышал вслед. – Гришка, а ты чего затихарился? Тоже мне: служивый…

Сергей постоял с минуту в проходе, бездумно глядя на мелькавшие жёлто-зелёные поля и пролески, нащупал в кармане сигареты и вышел в тамбур.

Софья Андреевна стояла, прислонившись к двери, и курила.

– А говорят: запретили курить в вагонах, – хмуро буркнул Серёжка.

– Говорят… – улыбнулась та в ответ. – Но уж очень хочется! И штрафа не жалко.

– Ну… и мне тогда тоже…

Они стояли рядом, не спеша покуривали, молчали. Вдруг нечаянно встретились глазами – и улыбнулись друг другу.

– Эх, Софья Андреевна, если б вы знали, как у нас сейчас на метеостанции хорошо! – вдруг неожиданно для себя мечтательно сказал Сер гей. – Такая красотень! Закачаешься! Все поля ны в купавках и подснежниках! Ландыши, поди, распустились! Птицы распелись! Э-эх… Приезжайте к нам в гости, не пожалеете. – Вот, вспомнилось – и до жути захотелось быть уже там, в опостылевшей два месяца назад избушке. И эти оставшиеся сутки с небольшим показались каторгой. – Петрович, наверное, и рыбку уже накоптил. Это напарник мой. Мировой старикан! – Он вдруг смутился, вспомнив, что собеседнице примерно столько же. – Не, он не старик. Просто… Одинокий какой-то, неухоженный… Вот и выглядит стариком. Да ещё на солнце постоянно, на ветру…

А та машинально кивала головой, будто о чём-то своём думала.

– Серёжа, вы какую-то странную специальность себе выбрали. Не модную. Молодёжь сейчас в управленцы да в торгаши подалась, а вы…

– А я, дурак, книг много в детстве читал. Про путешественников, – хихикнул Сергей. – Романтики захотелось. Да и всех денег не заработаешь, Софья Андреевна, сами же говорили. Работа нравится, коллектив мировой…

– Это… Петрович-то ваш – «коллектив»?

– Почему?! Дружок ещё с нами живёт. Ребята из города приходят. Я вам от души говорю, а вы всё… Лишь бы поддеть…

– Н-да… – Она открыла тамбур, выбросил сигарету. – И не скучно? Особенно вам, молодому? Да ещё без женщин…

– Не скучно. – Глаза Сергея были серьёзны и смотрели ей в лицо. – Это недоумкам бывает скучно. От пустоты в башке. Да от безделья. А нам с Петровичем скучать некогда.

– Ну, ладно, ладно, пойдёмте, посидим ещё. – Она отчего-то смущенно засуетилась. – Или вы ещё курить будете?

– Нет. Накурился.

Глава 4

Гости появились в полдень.

Три туриста с огромными рюкзаками тяжело поднимались к станции по ложбине.

Петрович со Святославом молча дожидались их у летней кухни, лишь чайник подвесили над костром: с маршрута ребята, как без чая. Без чая нельзя. Дружок тоже молча сидел рядом, метя по земле хвостом.

– К тебе, Петрович? Знакомые?

Тот неопределенно пожал плечами, прищурился близоруко.

– Не похоже. И на начальство не похоже. Те налегке прутся. Заплутали, наверное. Сейчас здесь, по заповеднику, мало кто рискует шастать. Ладно, подойдут – разберёмся. – Он отправился в домик за едой.

Когда незнакомцы подошли – и чай уже заварился, и консервы были вскрыты, и хлеб порезан.

– Здравствуйте.

Ребята, молодые, чуть за двадцать, сбросили рюкзаки, поручкались, уселись устало на пеньки.

– Здрасьте, здрасьте. – Петрович помешал заварку. – Откуда такие будете? Да вы ближе садитесь, обедать будем.

– Спасибо. – Те придвинулись. – Заблудились малость, – сказал один из них, светленький, с жидкой бородкой. – На Заваруху хотели взойти, а чего-то влево утянуло.

– От даёте! Где Заваруха, а где Шиганы!.. Следопыты, тоже мне. Давайте, давайте к столу, ребята, пообедаем. Успеем поговорить.

Ребята переглянулись. И светленький полез в рюкзак, вытащил пластиковую бутылку со спиртным.

Но первым к столу подсел Дружок.

…Ребята оказались студентами четвёртого курса политеха.

* * *

Темень в полпятого утра стояла, хоть глаз выколи. И фонари на полустанке не горели, даже над одинокой будкой кассы. А утренняя серость ещё не наступила.

Сергей поставил рюкзак на платформу, закурил. Огонёк высветил его угрюмое лицо.

– Какого лешего?.. – хмуро думалось ему. – Как баба, за язык потянули. Чего сейчас делать? Вот, веселуху себе устроил… Ох, и накатит мне Петрович! – Он искоса посмотрел на Софью Андреевну, молча и терпеливо стоящую рядом. Лица, конечно, не увидел. – О-ох! – тяжко вздохнул про себя. А вслух глухо и даже как-то зло спросил: – Ну, чего? Катим?

– Катим, катим, – со смешком отозвались из темноты. – Вы только, Серёжа, меня не потеряйте.

– Не потеряю. – Тот взвалил рюкзак на плечи. – Рассветёт скоро. – Он включил фонарик. – Нате, светить сзади будете. И баул свой забросьте мне на рюкзак.

– Да я.

– Забросьте, говорю! Я привычный.

– Как скажете.

В семь часов, когда они перекусывали на поляне, даже не верилось, что так всё мрачно было недавно: и вокруг, и на душе.

Вовсю светило солнце. Гомонили птицы сводным хором. Шумел невидимый отсюда горный ручей. И появились первые бабочки: лимонница и крапивница, пропланировали, будто проваливаясь в воздушных ямах, к дальнему концу поляны.

Серёжка полусидел, привалившись спиной к рюкзаку, жевал, макая в соль безвкусный турецкий огурец с чёрным хлебом, и с удовольствием слушал попутчицу.

Та – будто и не уставшая нисколько, лишь лицо покрыто испариной, которую она вытирала платочком – ходила рядышком, попивая холодный, ещё поездной чай из кружки и говорила, говорила.

– Серёжа! Какой же вы всё-таки умница! Меня, пенсионерку, вытащить на такое! – Она с какой-то ласковой нежностью погладила купавку.

– Эт вы сами себя вытащили, – полным ртом ответил тот. – Я же думал: может, после Хабаровска к нам заедете. И, Софья Андреевна, прошу вас: не «выкайте» мне. Неудобно как-то. Не привык я.

– Хорошо, – легко согласилась та и погладила другой, сиреневый, неизвестный ей цветок. – А сыновья. Они зимой у меня гостили, с внуками вместе. Успею я ещё к ним. А вот это вот. – Она, прищурясь, оглядела всё вокруг. – Не будет у меня, Серёжа, уже такого. Спасибо тебе, родной, за это всё.

– Чего там. – Тот смутился и насупился. Что-то такое прозвучало в её голосе. такая благодарность! С ним даже родная мать никогда так не говорила. – Я вам с Петровичем такие ещё места покажу!.. Кстати, а у нас бурундук почти ручной живёт, Гришкой зовут. Как дембеля купейного! – вспомнил он со смехом. – Тот ещё зверь! Придём – я вас познакомлю.

– Познакомьте! У меня никогда не было животных.

– Да какое он животное. Гриша человек почти…

Сергея поражало то, как этот человек, вполне взрослая женщина, так по-детски удивляется вполне обыденным вещам! И не глупая вроде, а как ребёнок. Впрочем, что они там, в своих городах, видали? Сам бы, небось, так же цветочкам радовался, если б не повезло со специальностью. А сейчас привык – и всё естественным кажется, обыкновенным. А крутанётся иногда что-то в башке – мать честная! И впрямь, красотень кругом! И ведь нигде больше, кроме как в этих краях, такого не увидишь! Парадокс.

Уже хорошо припекало. Сергей заторопился: идти ещё часа два, не хотелось тащиться по самой жаре. Софья давно уже скинула теплую куртку и сапожки, натянула кроссовки.

– Я готова! Только давай я всё-таки что-нибудь понесу! – заявила категорично.

– Эт можно. – Серёжка стянул свитер и штормовку, удобно сложил их с Софьиными вещами. Стянул весь узел верёвкой и, подобно рюкзаку, повесил его на её худенькие плечи. – Удобно?

– Ещё как! И фотоаппарат дай, Серёжа. Я по пути что-нибудь сниму.

Тронулись.

* * *

Славка с Алексеем до темноты возились на площадке, регулируя приборы. Студентов оставили внизу, на базе вместе с Дружком: баньку пока затопят, ужин сварганят, а поутру и тронутся. Чего всем-то задницами тереться? Работу тоже делать надо.

Думали: быстро закончат. Но выпитое сбивало с налаженного ритма. Перекуривали часто, болтали ни о чём, потому и не заметили, как начала наваливаться тьма.

– Всё, Слав, пойдём. Много сделали, пора и честь знать. – Петрович широко и с удовольствием зевнул.

– Пойдём, – сразу согласился тот. – В баньку, по-слегка – и поужинаем, а?

Собрали инструменты и не спеша, по-стариковски, начали спускаться. И лишь у самой метеостанции почуяли неладное: не горел костёр, и не слышно было Дружка. Разом заспешили.

База была пуста.

– А ребята-то где? – растерянно сказал Святослав.

– Да пошёл ты на хрен со своими ребятами! – зло бросил Петрович другу и стал громко звать: – Дружок! Дружок!!!

Они нашли его возле бани.

Дружок лежал недалеко от порога и, видимо, пытался ползти, потому что за ним тянулся кровавый след метра 3–4 длиной. Кровь стекала из разбитой головы и правого рассечённого предплечья. Его, видимо, стукнули чем-то тяжёлым и не острым, палкой или поленом. Он ещё тяжело дышал, когда Петрович поднял его, но глаз не открыл.

– Лёшка! Лешка! – Славка бежал от жилого домика. – Лёшка! Они всё спёрли! Ни ружья твоего, ни патронов, ни видеокамеры! И мою барсетку с деньгами!..

Петрович молча тащил Дружка в комнату.

– Свет включи, – с отдышкой сказал Славке. – И аптечку давай. Слава, быстрей! Она вон в том шкафу.

Кое-как, неумело, обработали раны йодом, перевязали бинтами.

– Эх, укольчики бы ему какие, – тоскливо, чуть ли не стоном, сказал Петрович. – И просветить: вдруг переломы. Слав, – он с надеждой посмотрел на друга. – Может, к станции спустишься? Там мобильник ловит! Звякнешь ветеринарам. Приедут, может?.. Иль посоветуют что?..

– Лёха, я ж тебе говорю: спёрли барсетку! С телефоном вместе! Самим лечить надо, никто не поможет!

– Да Господи!!! Чем лечить?! Я же дуб в этих болячках!

Дружок зашевелился на подстилке и описался. Поменяли подстилку. Сквозь бинты начала проступать кровь.

– Ничего, ничего, Лёха, не скули. Должен выжить! Дворняги – они живучие! Но эти-то, суки!.. Собака-то чем им помешала?! Вот тебе и студенты. На мелочёвку позарились!

– Лая они испугались. А шуметь побоялись. Думали: мы Дружка услышим, спустимся, вот и стукнули его втихую… – Петрович обвёл глазами комнату. – Слав, вон там, в шкафу, бутылка со спиртом. Плесни малость, что-то меня трясёт.

– Затрясёт тут… – Славка достал бутылку, разлил понемногу в две кружки. – Слушай, а если Дружку влить? – спросил он неуверенно.

– Не надо. Ему сейчас и без этого плохо. – Он залпом опрокинул в себя неразбавленный спирт, скривился. – А ведь его же никто никогда пальцем не трогал, даже щенком. Дурак наивный, доверял всем… Подходи – и бей. В глаза смотреть будет – не поверит.

Он отвернулся, вытер что-то со щёк.

– Лёш, – тихо спросил Славка. – Неужели из-за такой дешёвки можно на такое пойти?

– Но эти-то пошли. Сам видишь, – тускло ответил тот.

– Вижу. Но не понимаю.

Глава 5

– Далеко ещё?

Софья Андреевна всё-таки устала. Шли уже почти четыре часа. Она теперь всё больше молчала, всё чаще останавливалась на передых. Серёжка же, как заведённая игрушка, всё шёл и шёл размеренным шагом. И лишь по тяжёлой одышке Софьи понял: тяжело той. И сразу включилась соображалка: женщина, первый раз в горах, а ты прёшь, как танк… «Мастера спорта» зарабатываешь? Жуть как неудобно стало. Особенно оттого, что та ни разу не пожаловалась на усталость, не ныла, а упорно тащилась позади с нелепым «рюкзаком» из вещей. И он, как ни торопился душой домой, стал перекуривать каждые двадцать минут. Но сейчас радость в его голосе всё же прорвалась.

– Софья Андреевна! Пришли уже! Минут десять осталось! Вот, по ложбинке – и на склон. Баню уже видно! Пришли! Давайте перекурим – и рванём!

– Обязательно рванём, – та устало присела на бугорок. Помотала головой влево-вправо. – Только перекурим…

* * *

Господи, какой стыд он испытал через десять минут! Они как раз почти подошли к бане, когда до них донёсся отборный мат Петровича. И в унисон ему – такой же отборный Святослава.

Сергей притормозил от удивления и стыда. Мата от Петровича он никогда не слышал. Ни в подпитии, ни по трезвости. От Святослава – тоже. А здесь… Будто мужики напрочь забыли русский язык и перешли на арго. Или только что с зоны вернулись.

– О, дают! – с восхищением произнесла сзади попутчица. – Говоришь, у него всего два высших образования?

– Сейчас, Софья Андреевна, погодите… – Он понял: случилось что-то, но решил сначала выяснить, а потом уж знакомить Софью с аборигенами. – Погодите, я быстро.

Он сбросил рюкзак и чуть ли не бегом поднялся к станции.

«Аборигены» сидели на поляне у костра и, не слушая друг друга, пытались что-то матом высказать. Друг другу.

Растерянный Серёжка простоял почти с минуту рядом с ними, пока на него обратили внимание. Петрович повернул к нему умилённое лицо, попробовал сфокусировать глаза.

– Серёжка! – Он встал, раскинув руки. Его повело влево, на костёр, но Сергей успел перехватить его за талию. – Серёжка! – радостно и плаксиво сказал Петрович, уткнувшись ему в плечо. – Приехал, родной! А у нас, мать твою, – он шмыгнул носом, – уроды какие-то, … ! Чуть, Дружка не убили! … . … , … !!!

– Серёженька, дорогой! – Святослав повис на другом плече. – У тебя спрутниковый телефон есть? Спрутниковый нам нужен! Врача вызвать!

Сергей устал их держать, встряхнул своим стопятикилограммовым организмом. Но мужики не встрепенулись, а, наоборот, обмякли.

– Дядь Слав! Петрович! – чуть не взвыл с досады он. – Что случилось?!

Славка вполне осмысленно на него посмотрел.

– Спрутниковый нужен. Серосийский розыск объявить! Они … , … ! И барсетку мою с телюфоном!..

– Петрович! Я с гостем приехал! – заорал Сергей. – С женщиной! Не надо материться!

Но мужики уже и так молчали, засыпая на его плечах.

– Мать вашу! – не выдержал Сергей. И волоком потащил их вниз, к ручью. Мимоходом отсалютовал Софье: – Я сейчас… быстро…

У запруды положил обоих на берег. Купание начал с Петровича. Окунёт головой в студёную воду – вытащит, даст продышаться. И опять, по новой…

Через пару минут Петрович задёргался и вырвался из его цепких рук.

– О, Серёга… Привет. Давно приехал? – Губы у Петровича посинели и дрожали, но взгляд прояснился.

– Четвёртый день уже! – язвительно отозвался Сергей.

– Угу, – Алексей начал стремительно трезветь. – Бабе Груне расскажешь. Чего меня купал?

– Алексей Петрович, да ты ни в тятю, ни в матю был! И дядь Слава такой же! Вон лежит, сейчас я его…

– Не надо, – тормознул Петрович напарника. – Пусть лучше так, сном отойдёт. И всё-таки: когда приехал?

– Да минут двадцать назад. С гостьей! А у вас здесь мать-перемать!..

Мокрый и бледный до этого, Петрович вдруг густо покраснел, даже руками.

– Что за гостья? Ты ж не предупреждал. Женился, что ли?

– Чего сразу «женился»? Познакомились в поезде. Хорошая женщина. Ты чего, против? Всегда ж рад гостям был!

– Нормально всё, Серый, не обращай внимания. – Он утёрся изнанкой рубашки. – Она, случаем, не доктор? – спросил он, замерев.

– Нет, дегустатор.

Глаза Петровича совсем стали трезвыми.

– А Пенелопа Крус тебе в поезде не встречалась?

– Чего, ещё окунуть? – обиделся Сергей. – Сколько ж вы выпили, черти?!

– Много, – отрезал Петрович. – Где она?

– Да вон, у бани! Вас с дядь Славой, кстати, слушали. Краси-иво вы излагаете! Громко.

– Не тебе судить, – сухо ответил Петрович. Заправил рубашку в брюки, пригладил волосы. – Идём знакомиться. Славку только повыше перетащи, как бы в воду не сполз во сне. – Он ладошкой почерпнул из ручья воды, напился. – И дай закурить.

К бане поднимались уже цивильно: впереди уверенно, чётко, но чуть прихрамывая, по-офицерски вышагивал Алексей Петрович. Сзади, адъютантом – Сергей.

Подошли. Софья Андреевна, отбросив сигарету, поднялась с рюкзака.

– Знакомьтесь: Софья Андреевна. Алексей Петрович… – как толмач на саммите, пробубнил сзади Серёжка.

Ровесники смотрели в глаза друг другу. Серые в карие. Внимательно. Долго. Пристально.

Петрович кивнул: «Очень приятно».

Софья улыбнулась краешками губ: «Мне тоже…» – и протянула ладонь.

Петрович бережно, будто всю жизнь занимался этим, взял её теплую ладошку тремя пальцами и прикоснулся губами. У Сергея от увиденного отвисла челюсть.

Петрович выпрямился. И вдруг неожиданно икнул. Вновь покраснел, как рак.

– Прошу прощения. Перебрали вчера. Был повод! – с напором сказал он.

– Я понимаю. Как специалист, – отозвалась она. – Что, кстати, с другом?

– Отоспится, – чётко ответил Алексей. – Лучшее лекарство. Вы согласны? Как специалист…

– Не совсем, – Софья была не согласна. – Плюс «подобное подобным». В малых дозах.

Петрович не стал вступать в дискуссию: был полностью согласен.

– Ну что, милости просим? – Он галантно пропустил вперёд себя женщину. – Позвольте. – Взял её тюк и двинулся следом.

– Вот сволочь! Нет, чтобы мой рюкзак захватить! – плетясь сзади, сердито думал Сергей. – Выручаешь его здесь, выручаешь… Да ещё вино ему прёшь за тыщи километров!..