Текст книги "Русская сказка"

Глава I. История собирания

На первый взгляд кажется, что записать сказку очень легко, что это может сделать всякий человек без особой подготовки. Какая же может быть особая история собирания сказки? До некоторой степени это так. Сказку действительно может записать всякий услышавший ее. Однако чтобы такая запись имела научную ценность, нужно соблюсти некоторые условия: надо знать, что записывать и как записывать и от кого и для чего записывать. В этом отношении взгляды на собирание и записывание сказок резко менялись. Эти взгляды частично зависели и сейчас еще зависят от общего уровня науки о народном творчестве, от общественно-политических взглядов собирателя и от целей, которые собиратель себе ставит.

В Древней Руси никому никогда не приходило в голову записывать сказки. Сказки подвергались не только официальному презрению, как нечто совершенно не стоящее внимания, на них возводились гонения. Рассказывание сказок запрещалось сперва духовенством и церковью, а позднее – правительством. Кирилл Туровский, проповедник XII века, грозил посмертными муками тем, кто ворожит, гудит в гусли и сказывает сказки[36]36
  Точный текст этого места проповеди Кирилла Туровского приведен выше.


[Закрыть]. Такое отношение церкви к народным увеселениям, и в том числе к рассказыванию сказок, прослеживается через все русское Средневековье. Впоследствии к этому присоединяются правительственные запреты. В указе Алексея Михайловича 1649 года строго запрещается колядовать, загадывать загадки и рассказывать сказки. Тем не менее сказка в народе существовала. Об этом мы знаем по косвенным свидетельствам. Она даже проникала в литературу полужитийного характера, несмотря на все гонения. В этом отношении показательна повесть о муромском князе Петре и деве Февронии, одна из прекраснейших древнерусских повестей, где сказочный фольклор художественно использован в религиозно-назидательных целях.

Перелом в отношении к сказке наступает только в конце XVII века и находит свое развитие в XVIII веке. Реформы Петра, вступление России в число великих европейских держав, развитие культурных связей с Западной Европой, создание крупной промышленности – все это приводит к крушению старого феодально-патриархального уклада жизни на Руси. Церковная культура начинает утрачивать свое влияние и значение, появляется новая, светская культура и светская литература. Эта новая светская литература в России не имела еще традиций, она создавалась заново. Но база была, эта база – словесное искусство народа, которое всегда носило в главных своих проявлениях внецерковный, а иногда и противоцерковный характер. Именно этим объясняется средневековое запрещение рассказывать сказку.

C конца XVII века начинается быстрый рост слоя среднего и мелкого городского люда. В этой среде создается спрос на письменную повествовательную литературу, которую можно было бы не только рассказывать, но и читать. Благочестивые повести Средних веков перестают удовлетворять литературным запросам этой среды.

Первые веяния идут из Западной Европы и проникают к нам через Польшу. Как это ни странно, но первыми составителями повествовательных сборников были церковники. В католическом богослужении принято в церквах произносить назидательные проповеди. Проповеди эти бывали абстрактны, скучны, уже с началом проповеди прихожане часто разбегались. Чтобы удержать их, чтобы заставить их слушать, проповеди уснащались интересными рассказами, которым придавалось какое-нибудь нравоучительное или религиозно-философское толкование. C целью такого использования создавались сборники рассказов. Эти сборники для фольклористов – драгоценные сокровищницы. Рассказы в них в значительной степени фольклорного происхождения. Они получили широкое распространение, были очень популярны, переводились на языки Европы и дошли до нас.

Я назову только некоторые, важнейшие. Один из крупнейших таких сборников – это «Великое зерцало». Он появился в Нидерландах на латинском языке под названием Speculum exemplorum – «Зеркало примеров». Под «примерами» понимались рассказы, которым придается нравоучительный смысл.

Великое зерцало. Гудзий [37]37
  Гудзий Н. К. История древней русской литературы. Учебник для вузов. M., 1941, с. 357–362.


[Закрыть].

1481 год. Speculum exemplorum в Нидерландах.

1605 год. Иезуит Иоанн Майор на итальянском языке – Speculum magnum exemplorum.

1633 год. Польский перевод.

1677 год. Русский перевод [38]38
  Новейшие исследования см.: Державина О. А. «Великое зерцало» и его судьба па русской почве. M., 1965.


[Закрыть].

Сборник примеров, при помощи которых уяснялись и иллюстрировались те или иные положения произносившихся в церквах проповедей. Так на Западе на Украине. Польский текст – 2300 рассказов, русский – меньше половины. Перевод не механический, он адаптирован, освобожден от католицизма.

Состав сборника. 1. Религиозно-поучительные повести, в которых большую роль играет Дева Мария, спасающая от искушений и бед. Например, некий епископ, получив власть, предается мирским грехам и соблазнам. Мария собирает суд из мертвецов, праведников, которые погребены; подымаются их мощи, они приговаривают епископа к смертной казни, ангел рубит ему голову. Другой пример: некий молодой воин, красивый и целомудренный, по наущению дьявола загорается нечистой страстью к своей госпоже. Он признается ей в своем чувстве, она отвергает его. Этой страстью он мучается больше года и, наконец, обращается за советом к старцу-пустыннику. Старец советует ему сто раз помолиться Деве Марии. Он это делает. И вот раз, выходя из церкви, он видит прекрасную женщину, которая держит его коня. Женщина спрашивает, красива ли она и нравится ли она ему. Он отвечает: «Никогда не видел такой женщины». Тогда она говорит: «Хочешь ли ты быть моим женихом?» Они тут же обручаются. Она обещает ему брак. Но вскоре он умирает. Прекрасная женщина была Мария, а брак означает смерть (Гудзий, 361).

1) Брак и смерть в обрядах.

2) Женщина была просто другая женщина, а вовсе не Богородица.

3) У Боккаччо муж велит удавить юношу (?).

2. Повести типа анекдота. У человека злоречивая и строптивая жена. Чтобы испытать ее, муж запрещает ей купаться в грязной луже на дворе. Из строптивости она именно это и делает. В наказание муж отнимает у нее все наряды.

«Римские деяния». Этот средневековый сборник создан в XIII веке. Он более проникнут светским элементом, чем «Великое зерцало». Под «Римом» понимается не только Древний Рим, но Священная Римская империя, т. е. Западная Европа. Составитель неизвестен. «В основу его положены были бродячие повести, возникшие в разное время, как на Западе, так и на Востоке» (Гудзий). Почти каждый текст сопровождается «моралистическими толкованиями в духе христианской доктрины». Перевод сделан с польского печатного текста около 1680–1690 гг. Много списков. Максимальное количество текстов – 39 (в польском столько же, в латинском 180). Перевод сделан в Белоруссии. Пример – Повесть о папе Григории (пересказ см. у Гудзия).

«История семи мудрецов». Сборник очень популярен. Множество списков. Родина – Индия. Сомнительно. В Индии не засвидетельствован, есть персидские и арабские редакции (?), которые считаются переводами. Есть сирийский, древнееврейский, греческий переводы; с древнееврейского сделан латинский перевод в XIII в., в XVI в. с латинского – польский, отсюда русский. Старейший список 1634 года. Как и в других случаях – переработка.

15 новелл объединены рамочным рассказом. Рамочный рассказ: умирает жена короля. Он женится вторично. Сына от первого брака отправляет в Рим учиться к семи мудрецам. Через семь лет мачеха просит вернуть сына (Диоклетиона) с тайной целью уморить его. Мудрецы читают в звездах, что, если Диоклетион заговорит, он сейчас же умрет. Но сын видит сон, что это молчание должно продолжаться только семь дней. Мачеха пытается соблазнить пасынка, но безуспешно. Она разрывает на себе платье и зовет на помощь. На все обвинения Диоклетион молчит. Теперь происходит как бы состязание между королевой и мудрецами за царевича. Королева рассказывает историю о том, как один царь вследствие излишней доверчивости к сыну погиб, а один из мудрецов рассказывает историю о женской хитрости и женских кознях. Это продолжается семь дней, каждый день рассказывается по две истории. Каждый день король после рассказа своей жены хочет казнить сына, а после рассказа мудреца откладывает казнь. На восьмой день Диоклетион получает дар речи, рассказывает все как было, и царь велит казнить жену.

Здесь уже нет религиозно-церковной обработки. Это веселые рассказы о великих хитростях [39]39
  См.: Жданов И. Русский былевой эпос: Исследования и материалы, т. I–V. СПб., 1895, с. 152–192.


[Закрыть].

Кроме таких сборников имеются повести полуфольклорного характера, западного и восточного происхождения. К западным относятся, например, повести о Бове-королевиче, о Петре Златые ключи, о Мелюзине, о Василии Златовласом, о Брунсвике, о Франце Венециане, об Аполлоне Тирском, об Иване Пономаревиче и другие (Савченко, 1914). К восточным относится повесть о Еруслане Лазаревиче. На этих повестях я останавливаться не буду, так как к фольклору они имеют только косвенное отношение.

<Народные книги. Этапы. Чрезвычайно значительное содержание. (Сиповский. Пыпин указывает свыше 100 произведений такого рода. Савченко, 66). Промысел переписывания. Лубочные издания с раскрашенными картинками.>

Говоря о собирании, записывании, издании фольклора, мы должны упомянуть о сборнике «Фацеции, или Жарты польски», переведенном у нас в 1680 году[40]40
  Facecje polskie, zartowne a trefrie powiesci biesiadne… Перевод в 1680 г. в нескольких списках с различными заглавиями: «Фрашки, сиречь издевки: фацеции, или Жарты польски, издевки смехотворны московски», «Фацецы, или Жарты польски, повести, беседки, утешки московски». О русских переводах фацеций см.: Державина О. А. Фацеции (Переводная новелла в русской литературе XVII века). M., 1962.


[Закрыть]. Это сборник веселых рассказов фарсового характера. На Западе было в обращении множество таких увеселительных собраний. Они не представляют собой записей фольклора в нашем понимании, но в них широко использованы фольклорные сюжеты. Нашими фольклористами они изучены мало.

<1001 ночь. 1763, 1768, 1776, 1789, 1790. Масса подражаний (Савченко, 71).>

Однако наивные лубочные издания скоро также перестали удовлетворять вкусам мещанства. Со стороны образованных людей они подвергались насмешкам. В своей сатирической оде «Вельможа» Державин писал:

 
Полкана и Бову читаю,
За Библией, зевая, сплю.
 

Читать «Полкана» и «Бову» для дворянина было дурным тоном, дурным вкусом. Отрицательно-насмешливое отношение передалось и тем сословиям, которые были главными потребителями этих изданий. Возникла потребность в литературной, писательской сказке.

Этой потребности пошел навстречу писатель М. Д. Чулков своим сборником «Пересмешник, или Словенские сказки».

<Чулкова и Левшина изложить по моему общему курсу. Благой, Савченко, 76–77.

Курганов[41]41
  Курганов Н. Г. Письмовник, ч. I–II. СПб., 1790.


[Закрыть].

Письмовник, 1-е изд. 1769; всего 12 изданий.

Левшин, 1780–1783. (См. общий курс. Благой, 472–473. Савченко, 77–83.)

«Лекарство от задумчивости и бессонницы, или настольные русские сказки». 1786, 1793, 1815, 1819, 1830.

6 сказок:

1) История о славном и сильном витязе Еруслане, о его храбрости и о невообразимой красоте царевны Анастасии Вахрамеевны;

2) Сказка о царе-девице (ср. Пушкин);

3) Сказка о семи Семионах (ср. Афанасьев);

4) О Суворе невидимке мужичке;

5) Об Иванушке дурачке;

6) О Силе царевиче.

«Дедушкины прогулки, или Продолжение настольных русских сказок». 1786, 1791, 1805, 1815. 1819. Здесь 10 сказок, в том числе Жар-птица (Савченко, 91.)

Сказки русские, содержащие в себе 10 различных сказок, собранные и изданные Петром Тимофеевым. M., 1787. Сборник этот так же пестр, как и другие. Содержит и некоторые настоящие сказки (об Иванушке дурачке). Был очень популярен. Переиздавался под другими названиями вплоть до 1865 г. (Савченко, 91–92.)

«Старая погудка на новый лад, или Полное собрание простонародных сказок», ч. I–III. 1794–1795. Здесь 10 сказок, в том числе об Иване Медвежьем Ушке.

«Анекдоты древних пошехонцев» Вас. Березайского. 1798.>

Я назвал только главнейшие. Савченко называет 21 издание подобного рода. Эти сборники недостаточно изучены. Они представляют собой пеструю смесь настоящих сказок с различными малоинтересными и малохудожественными измышлениями. В значительной части своей они стали большой библиографической редкостью.

Пушкин

На основании изложенного становится ясным, какое огромное значение имели записи сказок, сделанные А. С. Пушкиным. В истории русской художественной культуры Пушкин был первым человеком, который от простой крестьянки стал записывать сказки с полным пониманием всей красоты народной сказки.

На первый взгляд, эти записи не представляют ничего особенного. C точки зрения современных требований это то, что мы сейчас называем конспективной записью. Сохранен стержень сюжета и некоторые выражения. И тем не менее записи Пушкина знаменуют перелом в отношении к устному народному творчеству. Принято думать, и так обычно пишут, что Пушкин записывал сказки для того, чтобы их потом использовать. Это сомнительно.

Очень большую работу по полному установлению пушкинских текстов проделал Н. В. Новиков в своей книге «Русские сказки в записях и публикациях первой половины XIX века». Прежде всего необходимо установить, что именно и от кого Пушкиным было записано. Несколько сказок Пушкин записал от своей няни Арины Родионовны. Так, от нее записана сказка о царе Салтане. Впервые эту сказку Пушкин записал в Кишиневе (1822); следующая запись была сделана от Арины Родионовны (1824); и наконец, имеется еще одна запись, источник которой не выяснен (1828). Таким образом, эту сказку Пушкин записал трижды. Несомненно, от Арины Родионовны записана сказка о попе и Балде. Запись эта показывает, что Пушкин ценил не только волшебную сказку, с ее сказочной красотой, но и сказку ярко сатирическую, направленную против поповства. Пушкин не скрыл, не затушевал, а напротив, оттенил еще более резко насмешливое, отрицательное отношение народа к попам и царям.

Имеется фрагментарная запись сказки о мертвой царевне. Принадлежность ее Арине Родионовне сомнительна, хотя и возможна. Пушкин воспользовался ею, но пушкинская сказка богаче и стройнее данного текста.

Эти три записи сказок, услышанных от Арины Родионовны, были использованы Пушкиным в его творчестве. Кроме них имеются записи, которые не были использованы. Так, от Арины Родионовны записана сказка о Марье-царевне. Сюжет ее составляет женитьба героя на дочери морского царя. Сказка эта не была использована Пушкиным, но составила один из источников сказки В. А. Жуковского о царе Берендее. Слащавая манера Жуковского резко отличается от реалистической, народной манеры сказок Пушкина. От Арины Родионовны были записаны также сказки о Кащеевой смерти, о сыне царя и сыне кузнеца, о девушке, похищенной чертом. Таким образом, от Арины Родионовны записано семь сказок; из них три использованы.

В то же время у Пушкина есть сказки, которые не восходят к репертуару Арины Родионовны. Горизонт его был чрезвычайно широк, и он пользовался самыми разнообразными источниками. Так, в бумагах Пушкина не обнаружено записей сказки о рыбаке и рыбке, а также сказки о золотом петушке. Сказка о рыбаке и рыбке восходит к сказке братьев Гримм, сказка о золотом петушке – к В. Ирвингу.

Не восходит к сказкам Арины Родионовны также сказка о медведихе. Для создания этой сказки Пушкин использовал «Старину о птицех», очень распространенную на севере. Она имеется в сборнике М. Д. Чулкова. Текст Чулкова был хорошо известен Пушкину и нашел свое отражение в данной сказке. Кроме того, Новиков указывает на сказку, рассказанную Пушкиным В. И. Далю (о Георгии Храбром и о волке). Сказка эта имеется в полном собрании сочинений Даля с пометкой, что ее рассказал Пушкин. Со слов Пушкина одним из его друзей была записана сказка о Фоме и Ереме. Текст ее имеется у Новикова (1961).

Что же получается? Из семи написанных Пушкиным сказок две восходят к Арине Родионовне, две – к сборнику братьев Гримм, одна – к сборнику Чулкова, одна – к В. Ирвингу, источник одной (о мертвой царевне) остается неясным. Четыре записи от Арины Родионовны вовсе не были использованы Пушкиным, и засвидетельствованы два случая, когда Пушкин устно рассказывал сказки, не записанные им.

Эти данные никак не подтверждают мнение, будто Пушкин записывал сказки, чтобы использовать их. Целый ряд записей не использован и, наоборот, ряд сказок Пушкина не восходит к его записям.

Подход Пушкина к сказкам был не утилитарный, он определяется не поисками сюжетов, а коренится значительно глубже. Интерес Пушкина к сказкам определяется развитием общественного сознания передовой интеллигенции того времени и эволюцией творчества самого Пушкина. Сказка занимает в творчестве Пушкина особое место. До Пушкина сказка принадлежала к наиболее презираемым видам народной поэзии. Частично это презрение проявлялось даже после появления сказок Пушкина. Сказка была почти неизвестна. Издания Чулкова и Левшина, несколько маленьких сборников, содержащих литературно обработанные пересказы, не давали представления о народной сказке. Масса всякого рода подделок под народную сказку опошляла этот вид народной поэзии. Подлинная народная сказка была введена в литературно-общественный и научный обиход Пушкиным, который сразу же показал все замечательные художественные качества русской сказки.

Для Пушкина национальная культура есть культура самобытная, связанная с историей, бытом, традициями народа, выражающая его национальный характер, отличный от характера других народов. C этой точки зрения сказки великолепно отражают русского человека, склад его ума и чувств, его идеалы и стремления: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет». В письме из Михайловского к брату Пушкин пишет: «Вечером слушаю сказки – и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма»[42]42
  Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М. – Л., 1949, т. XIII, с. 121.


[Закрыть]. Совершенно очевидно, что под «проклятым» воспитанием Пушкин понимает воспитание в духе преклонения перед французским языком и французской литературой. В Михайловском Пушкин еще сильнее, чем прежде, начинает осознавать значительность родной культуры и родного языка.

Не Арина Родионовна была причиной того, что Пушкин обратился к сказкам, причина была гораздо глубже. Сказки Пушкин начал записывать, еще находясь на юге. Но сказки Арины Родионовны соответствовали всему кругу интересов Пушкина в Михайловском, и он начал их записывать.

Хотя записи Пушкина носят конспективный характер, они совершенно точно передают сюжет, а частично и речь, и стилистические обороты сказительницы. Достаточно сравнить их с текстами сборников Левшина и Чулкова или других изданий того времени, чтобы сразу увидеть, какой огромный шаг вперед сделан Пушкиным, увидеть, что у него принципиально иная точка зрения на сказку, чем у издателей его времени.

После Пушкина до Афанасьева включительно

Пушкин был не единственный, кто переливал сказку в литературно-поэтические формы. Наиболее выдающиеся его современники в этом отношении – Жуковский с его сказками и Гоголь с «Вечерами на хуторе близ Диканьки», позднее – Ершов, создатель бессмертного «Конька-Горбунка». За ними последовала целая плеяда менее известных писателей, писавших литературные сказки на фольклорные сюжеты. Сказка в литературном обиходе прекрасно исследована в книге И. П. Лупановой «Русские народные сказки в творчестве писателей первой половины XIX века». Эти произведения относятся к области истории литературы, а не к истории собирания и издания русских сказок.

Собирание же и издание собственно сказочных текстов шло в том же русле, в каком оно шло и до Пушкина. Мы имеем ряд маленьких сборников. Каждый из них содержит от пяти до десяти сказок. Правда, они много ближе к подлинной сказке, чем сказочные издания XVIII века типа «Лекарства от задумчивости и от бессонницы». Сюжет в них не подвергается существенным изменениям, но редактируются стиль и язык. Язык подгоняется под мнимо народный стиль. К таким изданиям относится сборник Б. Бронницына «Русские народные сказки»[43]43
  Бронницын Б. Русские народные сказки. СПб., 1838.


[Закрыть]. В этом сборнике четыре волшебные сказки и одна бытовая. Бронницын в предисловии утверждал, что сказки записаны «со слов хожалого сказочника, крестьянина из Подмосковья, которому рассказывал старик, отец его». Однако это утверждение вызывает сомнение. О сказках он пишет: «В них замечателен склад рассказа, представляющего по большей части сбор разномерных русских стихов». Взгляд на сказки как на стихи был вообще распространен в то время. Он изобличает непонимание сказочного стиля.

В том же 1838 году вышла книга «Сказки русские, рассказанные Иваном Ваненко»[44]44
  Сказки русские, рассказанные Иваном Ваненко. M., 1838.


[Закрыть]. В состав этого сборника входят шесть сказок. Ваненко выпустил и ряд других книг из области «литературы для народа». Оба сборника, и Бронницына и Ваненко, были сурово оценены Белинским, который в рецензии на них писал, что они принадлежат к неудачным попыткам подделаться под народную фантазию. «Основа их сказок по большей части взята из подлинных русских сказок, но так смешана с их собственными вымыслами и украшениями, что из них делается что-то странное» (Белинский, II, 506–511). Этот приговор, хотя и строг, несомненно справедлив. Он в большей степени относится к Ваненко, чем к Бронницыну. Ваненко излагал сказки особым балагурным стилем. Белинский хорошо знал сказки по устному исполнению, которое он слышал, и потому мог судить о том, в какой степени подобные издания соответствуют или не соответствуют оригиналам. Интересно отметить, что и другие рецензенты, хотя и не были так строги, как Белинский, тоже считали, что Бронницын либо обманывает своих читателей, либо дал себя обмануть своим рассказчикам. Некоторые, наоборот, хвалили как Бронницына, так и Ваненко, за верность, с которой они будто бы следовали народу. Эти рецензии показывают, что потребность в издании подлинных сказок уже назрела; передовые журналы того времени именно с точки зрения этих требований оценивали выходящие публикации.

Однако мысль о необходимости издания подлинных сказок пробивала себе дорогу очень медленно. Белинский был, можно сказать, одинок, когда в рецензии на сборник Ваненко писал о том, что сказки, созданные народом, следует записать как можно вернее под диктовку народа, а не подделывать и не переделывать. Белинский утверждал также, что русская сказка имеет свой смысл, но только в таком виде, как создала ее народная фантазия; переделанная же и приукрашенная она не имеет решительно никакого смысла. Но подобные слова не доходили до издателей сказок. После сборника 1838 года Ваненко опубликовал еще ряд других, примерно таких же по качеству и стилю мелких собраний, которые выходили до 1863 года. Его «Сказки русские» в течение 10 лет издавались пять раз. Это значит, что на подобные литературные произведения был спрос. В то же время спрос был и на подлинную сказку, что видно из рецензий, отражающих общественное мнение. Этим объясняется двойная линия развития в деле собирания и издания сказок: с одной стороны, тенденция к изданию литературно обработанных сказок, с другой – стремление к изданию текстов подлинно народных.

Крупнейшим представителем первого направления был В. И. Даль. Даль совершенно сознательно перерабатывал народные сказки и издавал их. Он выпустил две книги [45]45
  Даль В. И. 1) Русские сказки, из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житей-ному приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый. СПб., 1832; 2) Повести, сказки и рассказы Казака Луганского. СПб., 1846.


[Закрыть], которые не представляют почти никакого интереса для фольклористов и очень слабы с точки зрения художественной. Между тем в руках Даля было огромное собрание сказок. Мы знаем, что он передал Афанасьеву до тысячи номеров народных сказок, записанных им и другими лицами. Афанасьев использовал из них для своего собрания только 148, с горечью отмечая, что «очень немногие… переданы с соблюдением местных грамматических форм». Куда делись эти записи – неизвестно. Они утеряны. Почему Даль [46]46
  Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. M., 1936, т. 1, с. 499.


[Закрыть], который выпустил классический сборник русских пословиц, который издал замечательный словарь великорусского живого языка, не издал подлинных народных сказок, а предпочел издавать свои собственные переделки? Мы можем это объяснить только уровнем развития науки того времени.

Об этом свидетельствует другой, еще более печальный факт, а именно издание не только литературных обработок, но и прямых фальсификаций. Даль не выдавал своих сказок за подлинно народные. Но это делал И. П. Сахаров. В 1841 году вышел его сборник «Русские народные сказки»[47]47
  Сахаров И. П. Русские народные сказки. СПб., 1841.


[Закрыть]. В предисловии он говорит, что прослушал 100 сказочников и отобрал из них пять лучших. Там же он сообщает, что использовал рукопись тульского купца Вельского. Однако еще в 60-х годах прошлого века было доказано, что на самом деле никакой рукописи купца Бельского не существовало. Сказки же Сахарова представляют собой перепечатки и переделки из предшествующих изданий. Так, он под видом сказок переделывал былины Кирши Данилова. Одна из его сказок, о Василии Буслаевиче, – это сплав из текстов Левшина и Кирши Данилова. Длиннейшая «Сказка про новгородца Акундина и князя Глеба Ольговича» (60 страниц) представляет собой переделку поэмы Федора Глинки «Карелии, или Заточения Марфы Иоанновны Романовой» (1830). Не буду останавливаться на подробном разборе и характеристике сахаровских сказок. Разоблачение это малоинтересно. Для нас интересно здесь другое. Если Сахаров выдавал свои издания за подлинные сказки, то делалось это потому, что подлинная русская народная сказка уже вызывала и интерес, и уважение. Беда только в том, что ее не знали: подлинную сказку негде было прочесть. Даже Белинский, так тонко раскритиковавший Ваненко и Бронницына, принял сказку Сахарова об Акундине за подлинно народную и подробно остановился на ней в IV статье о народной поэзии 1841 года. Этот интерес к подлинной сказке привел к появлению изданий, в которых уже сделана попытка передавать сказки по возможности точно. Такие издания могут считаться предшественниками издания Афанасьева.

До настоящего времени недостаточно выяснена и оценена деятельность замечательной собирательницы и издательницы этнографических и фольклорных материалов Екатерины Авдеевой. В детстве она с родителями переехала в Иркутск. Новая для нее обстановка возбудила ее интерес, и она стала бытописательницей Сибири. Ее основные работы «Записки и замечания о Сибири»[48]48
  Авдеева Е. А. Записки и замечания о Сибири. M., 1837.


[Закрыть], «Записки о старом и новом русском быте»[49]49
  Авдеева Е. А. Записки о старом и новом русском быте. M., 1842.


[Закрыть] и ряд других содержат множество ценных и очень тонких наблюдений, в частности над формами старинных празднеств (см. также «Очерки масленицы в Европейской России и Сибири, в городах и деревнях»)[50]50
  Авдеева Е. А. Очерки масленицы в Европейской России и Сибири, в городах и деревнях // Отечественные записки, т. XII. СПб., 1849.


[Закрыть]. Она же опубликовала прекрасный сборник песен «Русский песенник, или Собрание лучших и любопытнейших песен, романсов и водевильных куплетов»[51]51
  Авдеева Е. А. Русский песенник, или Собрание лучших и любопытнейших песен, романсов и водевильных куплетов. СПб., 1847.


[Закрыть]. Она была сестрой Николая Алексеевича Полевого, который помогал ей в ее издательских делах. Это была умная и очень наблюдательная женщина, которая умела правдиво и просто излагать то, что видела. В 1844 году она выпустила небольшой сборник сказок под заглавием «Русские сказки для детей, рассказанные нянюшкою Авдотьей Степановной Черепьевой»[52]52
  Авдеева Е. А. Русские сказки для детей, рассказанные нянюшкою Авдотьей Степановной Черепьевой. СПб., 1844.


[Закрыть]. Здесь шесть сказок о животных и одна из цикла о гонимой падчерице. Сказки все одностильны, и язык их очень близок к подлинной народной речи. По-видимому, нянюшка Авдотья Степановна – не вымышленное лицо. Возможно, что Авдеева вносила в язык незначительные коррективы, но в целом это собраньице – первая подлинная запись из уст народа. Сборник был очень популярен и до 1881 года выдержал восемь изданий.

Такого же характера, как сборник Авдеевой, и сборник, изданный М. А. Максимовичем под названием «Три сказки и одна побасенка»[53]53
  Максимович М. А. Три сказки и одна побасенка. Киев, 1845.


[Закрыть] То, что Максимович назвал побасенкой, – тоже сказка («Кума-смерть»). Все это – подлинные сказки, изложенные народным языком. Литературная правка, может быть, более заметна, чем в текстах Авдеевой, но в целом этим текстам можно доверять. Максимович – украинец. Он прославился своими «Малороссийскими песнями»[54]54
  Максимович М. А. Малороссийские песни. M., 1827.


[Закрыть], которыми пользовался Гоголь, когда писал свою замечательную статью о народных песнях [55]55
  Гоголь Н. В. Собр. соч. в 6 т. M., 1953, т. 6, с. 67.


[Закрыть]. По профессии Максимович был ботаником. Он занимал кафедру в Московском университете, но был переведен в только что открывшийся Киевский университет, где получил должность ректора. Здесь он переключился на изучение русской и украинской литературы. Это был романтик-украинофил, далекий, однако, от национализма. Где он записывал сказки – неизвестно. Судя по наличию в них некоторых украинизмов, они записаны в областях, соседних с Украиной.

Все изложенное показывает, как велика была потребность в появлении такого сборника, который содержал бы подлинные русские сказки.

Этой потребности ответил знаменитый сборник Александра Николаевича Афанасьева (1826–1871)[56]56
  Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. Вып. 1–8. M., 1855–1864.


[Закрыть]. Афанасьев пришел к сказке как теоретик под влиянием братьев Гримм и их школы. О нем как о теоретике, как о представителе мифологической школы, как о создателе капитального трехтомного труда «Поэтические воззрения славян на природу» достаточно известно, и я не хотел бы повторяться. Сборник «Народные русские сказки» принес ему мировую славу. Афанасьев не мог бы создать столь грандиозного сборника без содействия и помощи Русского географического общества, которое было основано в 1845 году. В своем составе общество имело отделение этнографии, развившее большую деятельность по сбору этнографических и фольклорных материалов. Этому способствовали удачно составленные программы, рассылаемые по местам. На программы откликались люди самых разнообразных профессий и присылали собранные ими материалы, которые скопились в архиве общества в довольно значительном количестве. Афанасьев, уже приобретший известность своими статьями, из которых впоследствии составилась его книга «Поэтические воззрения славян на природу», а также своим активным интересом к народной поэзии, был избран членом Географического общества. Совет общества постановил передать Афанасьеву сказочные материалы для их издания. Такое предложение соответствовало желаниям самого Афанасьева, который уже давно замышлял издать собрание сказок. Предложение Географического общества дало возможность реализовать этот замысел.

Из архива Географического общества для издания было извлечено 75 текстов. Остальные материалы собраны из самых различных источников. Сам Афанасьев записал не более 10 сказок в Воронежской области, откуда он был родом. Он воспользовался также некоторыми записями своих воронежских друзей. Через П. В. Киреевского он получил записи П. И. Якушкина. Впоследствии ему передал свое огромное собрание сказок В. И. Даль, который сам сосредоточился на издании пословиц. Кроме того, Афанасьев извлекал лучшие тексты из старых печатных и лубочных изданий. Всего для издания было отобрано свыше 600 текстов. Собрание выходило выпусками. Все собрание составило 8 выпусков и озаглавлено «Народные русские сказки». Это первое научное издание подлинных русских народных сказок, по своему богатству превосходившее аналогичные издания в Западной Европе. Великолепные художественные достоинства русской народной сказки впервые стали широко известными. По своим научным качествам издание Афанасьева далеко превосходит издание братьев Гримм. Афанасьев не позволял себе никаких переделок, шлифовок и литературных обработок, какие производили братья Гримм. Афанасьев включил в свое издание варианты, чего не делали братья Гримм. Сказки братьев Гримм рассчитаны на читателя из среднего и мелкого бюргерства. Издание Афанасьева преследовало чисто научные цели и стремилось передать сказки точно так, как они исполнялись. Сказки Афанасьева стали одной из любимых, популярных книг русского читателя. Они неоднократно издавались в течение XIX века. Последнее полное издание вышло в 1957 году.