Текст книги "Русская сказка"

По установленному выше признаку к сказке не может быть причислен еще один жанр, часто с ней связываемый, жанр, который правильнее всего было бы назвать преданием или сказанием. Сюда мы отнесли бы рассказы, которые выдаются за историческую истину, а иногда и действительно ее отражают или содержат. Если легенда родственна духовным стихам, то предание в какой-то степени родственно историческим песням.

Сказания – это рассказы, относящиеся к историческим местам или историческим личностям и событиям. Первые связаны с каким-нибудь городом, деревней, урочищем, озером, курганом и т. д. Одно из самых ярких, художественных и типичных – сказание о потонувшем городе Китеже. Вторые связаны с историческими именами: Грозного, Петра, Разина, Пугачева, Суворова и т. д. Резкой грани между первыми и вторыми не проводится. Так, есть предания, связанные с местами и лицами одновременно, повествующие об исторических событиях (о войнах с поляками, шведами, французами и др.). Однако в отнесении фольклорного материала к сказаниям все же надо быть очень осторожным. Выделение данного жанра произведено по признаку наличия в нем известной категории действующих лиц или по историческим названиям или событиям. Однако этот признак не всегда является решающим. Решающим является поэтика каждого жанра, а поэтика данного жанра изучена еще менее, чем поэтика других жанров. Так, наличие в рассказе имени Грозного еще не дает нам права принимать этот рассказ за действительно историческое предание. Поэтику сказки мы знаем лучше и отнесем подобные тексты к сказкам, несмотря на наличие в них исторического имени. Очевидно, многие из таких преданий или сказаний при ближайшем изучении смогут быть отнесены и к анекдотам. Тем не менее выделение такого жанра необходимо с оговоркой, что теоретическое изучение его еще предстоит. Одна из самых ранних попыток теоретического определения данного жанра предпринята братьями Гримм в их предисловии к Deutsche Sagen. Соответствующий раздел они озаглавили Geschichtliche Sagen – «Исторические саги».

Из сказанного вытекает, что «исторических сказок» в том смысле, в каком можно говорить об исторических песнях или исторических преданиях, быть не может. Правда, этот термин принят Э. В. Померанцевой в учебнике по русскому фольклору под ред. П. Г. Богатырева, но впоследствии она от этого термина и этого понятия отказалась.

Образец: «Аракчеев был очень суровый господин – собака! У его была чернокнижница-полюбовница, которая имела над ним власть. В своих книгах читала и знала все, что делается. Ее давно хотели убить, но с книгами не могли. Один раз книги украли и ее бросились убивать, она за книги – их нет. Так и умерла. Аракчеев тогда все бросил, все дела и убежал»[30]30
  Соколовы Б. М. и Ю. М. Сказки и песни Белозерского края. M., 1915, с. 297, № 163.


[Закрыть].

Жанр этот очень многообразен и не только допускает, но и требует дальнейшего внутреннего подразделения.

Тесно связана со сказкой, но все же совершенно иной жанр представляет собой народная книга. Термин «народная книга» требует пояснения. В Западной Европе под этим подразумеваются печатные повести фольклорного происхождения, обработанные в форме романов. В Германии они появлялись начиная с XVI века. К ним относятся такие произведения, как «Фауст», «Фортунат», «Роберт-дьявол», «Прекрасная Мелюзина» и т. п. <…>

Народная книга возникла как продукт городской культуры Средних веков, когда печатный станок овладевает циркуляцией фольклорных эпических жанров и преобразует их во вкусе среднего сословия.

Народная книга была и у нас, хотя термин этот для русских материалов не привился. Со времени Пыпина установился термин «повесть»[31]31
  Пыпин А. Н. Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских. СПб., 1857.


[Закрыть]. Выросшая на почве фольклора народная книга перерастает в буржуазную повесть и дает начало роману. Источники ее чрезвычайно разнообразны, как разнообразны и сами народные книги. Они часто представляют собой продукт международных фольклорных связей и влияний. Так, типичными народными книгами являются «Еруслан Лазаревич», «Бова Королевич», «Мелюзина», «Петр Златые ключи» и др. Они сказочного происхождения, восточного и западного. Но есть народные книги и иного происхождения. Состав их очень сложен. Они соприкасаются с житием, легендой, литературной повестью. Народная книга, возникшая на фольклорной основе, может возвратиться в фольклор и рассказываться как сказка. Лубочные сказки, издававшиеся у нас в довольно большом количестве в XVIII и в начале XIX века, по-видимому, в значительной доле могут быть отнесены к народным книгам. Народные книги выработали специфический для них язык, обладающий прекрасными литературными достоинствами, особый стиль, особые литературные приемы. Как язык, так и стиль их влияют и на народную сказку – есть сказки, рассказанные книжным языком. Народные книги были у нас чрезвычайно популярны. Отождествление народной книги со сказкой – методическая ошибка. Но такой же методической ошибкой будет и изучение народной книги вне сказки. Это смежные, родственные и перекрещивающиеся жанры, обладающие, однако, каждый своей внутренней спецификой, исторической судьбой и формой обращения.

После революции в нашей науке появился новый научный термин «сказ». О сущности и содержании этого термина много спорили. Современная жизнь настолько ярка, настолько богата историческими и иными событиями, что всякому, если он втянут в текущую жизнь, если он наделен наблюдательностью, любознательностью и хотя бы некоторой долей таланта рассказчика, есть что рассказать. Сюда относятся рассказы о виденном, слышанном и пережитом, о героике наших дней, о старой и новой жизни, рассказы о героях Гражданской и Великой Отечественной войн, воспоминания о встречах с выдающимися деятелями нашей эпохи, а также и рассказы о всякого рода драматических событиях. Нужно ли все это записывать? Или, может быть, нужно записывать только сказки или былички о лешем или исторические предания о далеком прошлом? Совершенно очевидно, что такие рассказы должны и записываться, и изучаться, но, разумеется, только в том случае, если они интересны по своему содержанию и художественны по своей форме. Знаменитая вопленница Ирина Федосова рассказала Барсову всю свою жизнь, и Барсов хорошо сделал, что это записал: ее рассказ не менее ценен, чем ее причитания. Это глубоко художественный, правдивый реалистический рассказ. Искусство рассказывания о виденном и пережитом всегда имелось в народе, но особое развитие получило после революции. Крупный сказочник советской эпохи Ф. П. Господарев рассказал ленинградскому фольклористу Н. В. Новикову много интереснейших эпизодов своей жизни: о детстве, о помещиках, о тюрьмах, о перенесенных им при царе репрессиях. <…> Если бы Господарев учился, из него вышел бы крупный писатель-реалист.

Я привел примеры автобиографических сказов, но область сказов, их форма и содержание гораздо шире. Они очень разнообразны. К сказкам они не относятся, не всегда они относятся и к фольклору. И тем не менее те фольклористы, которые записывают и собирают такие рассказы, поступают правильно. Так, например, С. И. Мирер и В. Н. Боровик собрали воспоминания и рассказы рабочих, которые были на площади Финляндского вокзала, когда в 1917 году Ленин приехал в Петроград [32]32
  Рассказы рабочих о Ленине / Записали С. Мирер и В. Боровик. Предисл. Н. К. Крупской. Вступ. ст. е. Ярославского. M., 1934.


[Закрыть]. Саратовская фольклористка T. М. Акимова организовала экспедицию по следам дивизии Чапаева и собрала целую книгу рассказов о нем, в которых иногда действительность смешана с художественным вымыслом, но которые всегда интересны со многих точек зрения [33]33
  Сказы о Чапаеве / Cocт., предисл. и комм. Т. М. Акимовой. Саратов, 1951.


[Закрыть].

Слово «сказ» в русском языке может иметь несколько разных значений. Oт сказов, которые охарактеризованы здесь, надо отличать некоторые другие виды сказов. Например, существуют так называемые «тайные сказы рабочих Урала». Это полуфантастические или совсем фантастические рассказы горняков о встречах с горными духами, в реальность которых когда-то верили. В некоторых из подобных рассказов имеются реалистические прослойки; в них говорится о столкновениях горняков с предпринимателями. Такие сказы слышал Бажов. Он обработал их художественно в своей «Малахитовой шкатулке».

В художественной литературе слово «сказ» было употреблено, например, Лесковым, который своему рассказу «Левша» дал подзаголовок «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе». Употребляя это слово, Лесков хотел подчеркнуть народно-повествовательный характер этого сюжета.

Таким образом, количество прозаических народных жанров довольно велико и разнообразно.

Подводя итоги сказанному о жанрах, примыкающих к сказке, но все же отличающихся от нее, мы можем свести наши наблюдения к следующему (приводя по каждому жанру какой-нибудь яркий показательный пример):

миф об Орфее,

быличка о лешем,

легенда о двух великих грешниках,

предание о Пугачеве,

народная книга о Еруслане Лазаревиче,

сказ о Чапаеве.

Этими жанрами несомненно далеко не исчерпывается область народной прозы, все, что обычно помещается в сказочных сборниках. Но тем не менее их выделение дает некоторые ориентиры, чтобы начать разбираться в этом сложном комплексе. Предложенное выделение жанров имеет тот недостаток, что оно в основном произведено по характерам героев, а не по внутренней структуре и поэтике жанров. Однако можно предположить, что изучение поэтики указанных здесь жанров до некоторой степени оправдает их выделение. Разумеется, будущее изучение внесет еще много изменений и уточнений. Необходимо оговорить, что произведенное здесь выделение сделано на русском материале и средствами русской терминологии. Мы не можем включаться в международную терминологию, так как этой международной терминологии еще нет. Так, немецкое слово Sage применимо ко всем установленным здесь жанрам (за исключением сказки), кроме того, оно применяется к героическому эпосу; словом «легенда» обозначаются также все выделенные здесь жанры, и, кроме того, особенно в английском языке, этим словом часто обозначают античный миф. Русская терминология дает возможность более точных и дифференцированных обозначений. В обиходном языке и у нас говорят «Легенда о Степане Разине» и т. д., но в научном языке такое смешение недопустимо.

Не совсем ясным с первого взгляда представляется отношение сказки к анекдоту. Сущность анекдота сводится к неожиданному остроумному концу краткого повествования. Структура анекдотов отнюдь не противоречит жанровым признакам сказки. Аарне включил анекдоты в своем указателе сказок в особую рубрику, и в этом случае принципиально он прав. Он выделяет такие рубрики, как анекдоты о пошехонцах, о супругах, о женщинах и девушках, о хитрецах, о попах и т. д. Однако же Аарне ошибается, включая иногда очень длинные и сложные сюжеты, как, например, «Никола Дупленский» или «Гость Терентий», в число анекдотов. Повествования, помещаемые им под рубрикой «анекдоты», несомненно относятся к сказкам. Афанасьев точно так же включает в свое собрание народных сказок анекдоты. Под названием «Народные анекдоты» Афанасьев объединяет под № 453–527 множество остроумных мелких рассказов. Однако краткость рассказа – очень относительный и неустойчивый признак. В более широком смысле к анекдотам могут быть отнесены и более пространные рассказы, помещенные, например, Афанасьевым в его «Заветных сказках». В предисловии к этому изданию Афанасьев отметил их сверкающее остроумие и простодушие. Может быть поставлен вопрос о принадлежности к анекдотам не только сюжетов, относимых Аарне к анекдотам (таких, как сказки о пошехонцах, обманутых супругах и т. д.), и не только сказок типа «заветных», но и целого ряда других, которые могут быть сближаемы с анекдотами. Сюда относятся сказки о ловких ворах, о всякого рода надувательствах, о злых и неверных женах, о лентяях и т. д. Нет никаких оснований выделять из сказки всю область народного юмора. Такие рассказы могут быть объединены в особый вид сказок, обладающих специфической структурой. Здесь может возникнуть вопрос об отношении народного анекдота к литературному, но этот вопрос есть только частный вопрос о взаимоотношении книжной и народной литературы. В то же время анекдоты, устно передававшиеся в городской среде в высших сословиях, несомненно также заслуживают изучения (см., например, собрание анекдотов у Пушкина), хотя они не представляют собой фольклора в том смысле, в каком фольклор понимается нами сейчас. Однако выдвигаемая здесь точка зрения разделяется не всеми. Так, А. И. Никифоров в уже упомянутом введении к антологии О. И. Капицы пишет: «Анекдот как таковой отличен от сказки. Он всегда имеет цель только юмористическую (Никифоров, 1930, 13). Далее Никифоров останавливается на фольклорных особенностях анекдота, но, как уже указано, они, на наш взгляд, не противоречат жанровым признакам сказки.

Таким образом, в отличие от других рассмотренных здесь жанров, анекдоты могут относиться к области сказки, но есть анекдоты, которые нельзя причислять к таковым. Критерий здесь может быть социальным: народные анекдоты, т. е. анекдоты, возникающие и обращающиеся в крестьянской среде, представляют собой одну из форм бытовой сказки, исторические и другие анекдоты, собранные и обращающиеся в городской среде, к сказкам никакого отношения не имеют.

Классификация сказок

Сделанный нами обзор позволяет ориентироваться в жанрах русской устной прозы и выделить из них сказку. Но для изучения самой сказки этого мало. Нам необходимо установить, какие виды сказок вообще существуют. Отделив сказку от смежных и родственных ей жанров, мы должны привести в систему и сам сказочный материал. Мы уже указывали, что мир сказки чрезвычайно пестр, разнообразен и подвижен. Классификация важна не только потому, что вносит в пестрый мир сказки порядок и систему. Она имеет и чисто познавательное значение. Объединение в один разряд гетерономных явлений ведет к дальнейшим ошибкам. Поэтому надо стремиться к правильному объединению однородных сказочных образований. Разные виды сказки различаются не только внешними признаками, характером сюжетов, героев, поэтикой, идеологией и т. д., они могут оказаться совершенно различными и по своему происхождению и истории и требовать различных приемов изучения. Поэтому правильная классификация имеет первостепенное научное значение. Между тем мы вынуждены признать, что в нашей науке до сих пор нет общепринятой классификации сказок. Ниже, в историографическом очерке, мы увидим, какие попытки предпринимались. Ни одна из них не может удовлетворить нас до конца. Во всяком случае, эти попытки не идут ни в какое сравнение со стройными классификациями, имеющимися в области биологических наук (в зоологии и ботанике) или хотя бы в области лингвистики. Это происходит потому, что не найден тот решающий признак, который мог бы быть положен в основу деления. По нынешнему состоянию науки мы должны считать, что этим признаком должна быть поэтика отдельных видов сказки. Такая классификация явилась бы подлинно научной и имела бы то познавательное значение, о котором говорилось выше. Но поэтика отдельных видов сказки так же мало изучена, как и поэтика сказки в целом. Поэтому выделение видов и разновидностей сказки из общего ее репертуара встречает те же трудности, что и выделение сказки из других видов народной прозы. Тем не менее вопрос должен быть решен хотя бы предварительно, в рабочем порядке. Лучшей из имеющихся попыток мы должны признать систему А. Н. Афанасьева.

Афанасьев был первым из наших ученых, кто столкнулся с настоятельной необходимостью упорядочения огромного и пестрого сказочного материала. Первое издание его сказок 1855–1864 годов (о нем подробнее будет сказано ниже) имело довольно хаотический вид. Материал публиковался в форме выпусков по мере того, как он поступал в распоряжение издателя. Не только однородные сказки, но даже варианты одного и того же сюжета разбросаны по разным выпускам этого издания. Но, когда издание было закончено, Афанасьев увидел необходимость какого-то упорядочения, и во втором издании (1873), до выхода которого он не дожил (скончался в 1871 году), сказки уже расположены систематически. Афанасьев не разделял свой сборник на части и не озаглавливал разделов. Если это сделать за него, то получится следующая картина.

Сказки о животных (№ 1–86). К ним примыкают немногие сказки о предметах (№ 87, 88): «Пузырь, соломинка и лапоть»; о растениях (№ 89, 90): «Грибы отправляются воевать», «Репка»; о стихиях (№ 91–94): «Мороз, солнце и ветер», «Солнце, месяц и ворон».

Волшебные, мифологические, фантастические (№ 95–307).

Былинные (№ 308–316): «Илья Муромец и Соловей», «Василий Буслаевич», «Алеша Попович» и др.

Исторические сказания (№ 317–318): о Мамае, об Александре Македонском.

Новеллистические или бытовые (№ 319 и сл.).

Былички (№ 351 и др.): рассказы о мертвецах, ведьмах, леших и пр.

Народные анекдоты (№ 453–527).

Докучные (№ 528–532).

Прибаутки (№ 533–547).

Всматриваясь в эту классификацию, мы легко обнаруживаем некоторую беспорядочность, но ее легко устранить, и тогда достоинства классификации станут очевидными. C нашей точки зрения, исторические сказания, пересказы былин, былички не относятся к области сказок. Докучные и прибаутки, собственно, тоже не являются сказками, но, конечно, они самым тесным образом примыкают к ним и должны помещаться в сборниках сказок. Былички частично попали в бытовые сказки, но их легко из них выделить. За вычетом этих недостатков получается очень стройная классификация, включающая крупные разряды, а именно:

сказки о животных;

сказки о людях:

а) волшебные;

в) новеллистические (включая анекдоты).

<Для африканских сказок это не подходит. Там не делают разницы между людьми и животными.>

К этим крупным разрядам примыкают более мелкие, представленные 1–2 случаями. Не выделил Афанасьев разряда, который был установлен лишь в последние годы, – сказки кумулятивные, или цепевидные, типа «Колобок» или «Петушок подавился». Таким образом, получается всего четыре крупных разряда – о животных, волшебные, новеллистические, кумулятивные. Этого деления будем придерживаться и мы. Афанасьев шел эмпирическим путем и нащупал правильный путь. Он выделил основные разряды. Постепенно, однако, обнаружилась необходимость в более дробной классификации, в распределении на роды, виды, разновидности и т. д.

Финская школа. Сюжеты

Такая более дробная систематизация была предложена финским ученым Антти Аарне. По мере того как в Европе накапливался сказочный материал, стало все более выясняться, что количество сюжетов сравнительно невелико, что многие сюжеты интернациональны, а новые материалы представляют собой в большинстве случаев варианты уже известных и описанных сюжетов. Возник вопрос: какие же сюжеты вообще известны европейской сказке? На этот вопрос и ответил финский ученый. Он взял несколько больших европейских сборников и установил имеющиеся в них сюжеты. Повторяющиеся сюжеты Аарне назвал типами сказок. Он составил каталог типов и опубликовал его на немецком языке под названием «Указатель сказочных типов». Указатель вышел в 1910 году в Хельсинки в серии FFC (Folklore Fellows Communications)[34]34
  Aame А. Verzeichnis der Märchentypen. FFC N 3. Helsinki, 1910.


[Закрыть]. Аарне оказал мировой науке неоценимую услугу. Каждый тип сказки получил название и номер. Каждый тип дан в кратком, схематическом пересказе. Номер типа представляет собой шифр, т. е. условный знак, обозначающий сказку, независимо от того, на каком языке она записана. Шифры эти имеют такое же значение, как международные латинские названия растений и животных или химические символы. Обозначать сказки только через заглавия никак нельзя, так как у разных народов и даже у одного народа одна и та же сказка может иметь разные названия. Да и названия эти еще ничего не говорят о содержании сказки. Действительно, какие сказки кроются, например, под названиями «Фролка-Сидень» или «Елена Премудрая» и т. д.? Мы увидим ниже, что, например, Д. К. Зеленин или братья Б. М. и Ю. М. Соколовы, чтобы дать указатели к своим сборникам, вынуждены были давать краткие пересказы текстов. Совершенно очевидно, что такой прием невозможен там, где речь идет о тысячах и тысячах текстов. Теперь для обозначения сказок достаточно указать номер типа. Так, если сказка обозначена номером 707, достаточно посмотреть в указатель, чтобы увидеть, что это «Царь Салтан». Под этим же номером мы найдем краткое изложение содержания этой сказки. Теперь, когда, например, собиратель возвращается из экспедиции и хочет сообщить, какие сказки он привез, он просто обозначает их номерами по Аарне. То же делается для характеристики сборников. C тех пор как появился указатель Аарне, во всем мире вошло в обычай прилагать к сборнику перечень типов. Если исследователь занимается, например, одним сюжетом, скажем, сказкой «Конек-горбунок», ему нет необходимости перечитывать целые сборники. Он смотрит, есть ли в этом сборнике тип 531, и сразу видит наличие или отсутствие искомой сказки в любом сборнике на любом языке. Еще большее значение шифровка имеет для описания архивных материалов и для составления каталогов хранящихся в архивах сказок. Я помню, как однажды, изучая сказку о Несмеяне, я обратился в архив Пушкинского Дома. Мне очень любезно позволили просматривать любые рукописные материалы, но имеется ли данная сказка в архиве, сказать не могли. Сейчас это коренным образом изменилось. Достаточно взглянуть в каталог, составленный по системе Аарне, и сейчас же можно установить, есть ли данная сказка в архиве, или ее нет, и если есть, в какой именно папке, в каком собрании и на какой странице ее можно найти.

Каталог Аарне получил всемирное распространение и вошел в международную науку. Он был переведен на многие европейские языки. На русский язык его перевел проф. Н. П. Андреев под заглавием «Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне». Перевод этот был выпущен Сказочной комиссией Государственного русского географического общества в 1929 году. Андреев снабдил свой указатель библиографическими ссылками на новейшие русские сборники. Так, если исследователь занимается сказкой «Царевна-лягушка», то под номером 402 он найдет список русских вариантов этой сказки в учтенных Андреевым сборниках.

Количество найденных сюжетов оказалось поразительно малым. Аарне предусмотрел для своего указателя около 2400 номеров. На самом деле типов меньше. Аарне, конечно, понимал, что он не исчерпал материала, что могут найтись новые, не предусмотренные им типы. Поэтому он оставил в своей нумерации пустые места, пробелы, которые могут быть заполнены впоследствии. Так, например, после типа 130 сразу следует тип 150. 20 номеров оставлено свободными для заполнения в будущем. Фактически число установленных Аарне типов не превышает тысячи. Такой способ размещения материала дает возможность пополнить этот указатель, не ломая и не нарушая вошедшего в мировой обиход порядка, и исследователи и издатели широко этим пользовались. Андреев, например, переводя этот указатель на русский язык, внес в него ряд дополнений из русского материала. Точно так же поступили ученые других стран. Дополнения вносили некоторый разнобой и требовали учета и упорядочения. Это было сделано североамериканским ученым Стифом Томпсоном, который перевел указатель на английский язык и учел все сделанные за это время дополнения[35]35
  Thompson S. The types of the folktale. FFC N 74. Helsinki, 1927.


[Закрыть]. В 1964 году перевод был переиздан с дальнейшими дополнениями. На сегодняшний день это издание является тем стандартом, на который ориентируются ученые всего мира. Здесь к каждому номеру даются опубликованные библиографические указатели (в том числе указатель Андреева), к каждому типу указаны также новейшие исследования по нему. Таким образом, любой исследователь по каждой сказке сразу может установить все опубликованные варианты и все имеющиеся труды на всех языках Европы.

Таковы достоинства указателя Аарне. Наряду с ними указатель обладает многими очень существенными недостатками. За истекшие годы фольклористика значительно продвинулась вперед, и указатель этот уже не удовлетворяет современным требованиям. Им приходится пользоваться за неимением лучшего. Я не буду здесь вдаваться в подробную критику указателя, укажу лишь на наиболее существенные недостатки.

Аарне нигде не определил, что понимается под типом. (Русская наука этим термином не пользуется.) C одной стороны, Аарне под типом подразумевал ряд сказок, объединенных общностью характера действующего лица. Так, тип 1525 озаглавлен «Ловкий вор». Под этот тип подведены самые разнообразные (но далеко не все) сюжеты о ловких ворах. Этот тип делится на подтипы (А, В, С и т. д.), чего в других случаях не делается. Понятие «тип» здесь шире, чем понятие «сюжет». C другой стороны, под типом понимаются иногда мелкие, дробные мотивы. Так, под номерами 1000–1199 даны «сказки об одураченном черте или великане». Каждая проделка героя над глупым чертом получает свой номер: угроза морщить озеро помещена под типом 1045, состязание в беге получает номер 1012, состязание в бросании дубинки представляет тип 1063 и т. д. Так целостная сказка («Балда» Пушкина) раздроблена на части, а самой сказки в целом нет.

Другой недостаток этого указателя состоит в невыдержанности классификации и в неприменимости ее к материалу. Так, волшебные сказки делятся на разряды:

чудесный противник,

чудесный супруг,

чудесная задача,

чудесный помощник,

чудесный предмет,

чудесная сила или знание (уменье),

прочие чудесные сказки.

Внешне все выглядит очень стройно и логично. На самом же деле эта классификация составлена по не исключающим друг друга признакам. Например, чудесная задача обычно разрешается при помощи чудесного помощника. В сказке «Сивко-Бурко» чудесная задача допрыгнуть до окна царевны на коне и поцеловать ее разрешается при помощи чудесного коня Сивко-Бурко.

Можно указать еще целый ряд недостатков классификации. Эти ошибки недопустимы с точки зрения научной, к тому же они крайне затрудняют пользование указателем – категории его установлены совершенно субъективно. Путь от указателя к сказке легок, но путь от сказки к указателю очень труден. Собирателю, который хотел бы определить свой материал по Аарне, приходится перелистывать множество страниц и примерять десятки типов раньше, чем он найдет нужные. Так, сказки о мачехе и падчерице попадают в разряд «чудесная задача», но сказка «Золушка», где, казалось бы, тоже фигурируют мачеха и падчерица, находится в разряде «чудесный помощник». Н. П. Андреев виртуозно сразу же определял любую сказку. Это он мог потому, что знал указатель наизусть. Но тот, кто его наизусть не знает, часто поставлен в безвыходное положение. Выходом из такого положения мог бы служить алфавитный предметный и именной указатель к указателю типов. На этот путь вступил Томпсон (Thompson, 1927). Если занимающийся сказкой хочет определить, к какому типу принадлежит «Сивко-Бурко» или «Салтан», или «Царевна-лягушка», он смотрит в алфавитный указатель и сразу находит нужное. К сожалению, перевод Андреева таким указателем не снабжен.

Научная классификация сказок не создана до сих пор. Это видно хотя бы по тем попыткам, какие делаются в наших учебниках по фольклору. Так, например, классификация Ю. М. Соколова (1941) в основном сводится к выделению следующих категорий сказок: волшебные, сказки о животных, кумулятивные, реалистические, сказки-легенды, сказки-былички, исторические легенды и предания, религиозные легенды. Все эти жанры включены в состав сказок. Ошибки классификации Ю. М. Соколова довольно очевидны. Она представляет собой шаг назад по сравнению с классификацией Афанасьева, который различал сказки и легенды и дал два разных сборника. Братья Гримм не относили к сказкам исторические легенды или предания, и они также были правы. Какая разница между «сказками-легендами» и «религиозными легендами» Соколова, остается неясным. Почему былички нельзя относить к сказкам, мы видели выше.

Как же будем выходить из положения мы? Положим в основу те разряды, которые установлены Афанасьевым. Подразделение же будем вести не по Аарне, а объединяя сказки в группы по родственности сюжетов в целом.

Как мы уже говорили, Афанасьев признал наличие трех больших групп сказок:

1) сказки о животных;

2) фантастические (мифологические), или волшебные сказки;

3) новеллистические сказки.

Афанасьев нигде не оговаривал своей классификации. Огромный материал сам естественным образом распался на эти группы. Мы будем придерживаться тех же разрядов, каких придерживался и Афанасьев, но будем делать это уже по иным мотивам.