Электронная библиотека » Владимир Счастный » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 29 июля 2016, 15:20


Автор книги: Владимир Счастный


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Бывал ли на этих выставках Сутин? Наверное, бывал, хотя бы потому что его учитель Я. Кругер выставлял на них свои работы, будучи к тому же членом правления Художественно-промышленного музея. Что до посещения богемных компаний, то тут главными преградами были бедность и крайняя стеснительность Хаима. Если у него и были какие-либо «выходы в свет», то только благодаря Михаилу Кикоину, с которым он учился в школе Кругера. Михаил, или Мишель, как он позже стал себя называть, был во многом полной противоположностью Сутину уже потому, что достаток в его семье был не сравним с полунищенским существованием семьи Хаима.


Михаил Кикоин. 1910 г.


Сутин. Рисунок, выполненный Кикоиным в 1915 г.


Михаил Кикоин появился на свет 31 мая 1892 г. в Гомеле, однако вскоре после его рождения отец стал работать в банке в Режице Витебской губернии (сейчас это латвийский город Резекне), где его дед по материнской линии был раввином. Через некоторое время они переехали в город Минск, в котором Михаил начинает интересоваться искусством. И хотя семья придерживалась достаточно либеральных взглядов, профессия художника в ней не считалась ни престижной, ни денежной. Мишу решили направить на учебу в коммерческое училище. Однако у мальчика оказался твердый характер, и он, изучая ненавистное ему негоцианство, поступает в школу рисования Я. Кругера. Как раз там он и познакомился с Сутиным. Что в нелюдимом и неотесанном Сутине притягивало к себе незаурядных личностей – от Кикоина до Модильяни – трудно сказать, но дерзкий и активный по своей натуре Михаил не только стал другом новенькому в школе Хаиму, который к тому же был на два года моложе, но и, по некоторым сведениям, пытался вовлечь его в революционную деятельность. Как раз связь с революционными организациями и привела к тому, что отношения Михаила с семьей стали натянутыми. Он решает освободиться от родственных пут и в 1910 г. уезжает в Вильно, где поступает в школу рисования. За собой увлекает и Сутина. Тем более что им обоим удалось скопить немного денег, рисуя маслом на основе фотографий портреты богатых клиентов фотоателье или их усопших родственников. По крайней мере, когда приятели гостили в Смиловичах, их занятие, наверное, уже не воспринималось как чудачество.


И. Трутнев. Панорама Вильно с горы Бекеша


В начале ХХ в. Минск, несмотря на свое быстрое экономическое развитие, в культурном отношении оставался в тени близкого Вильно – признанной культурной столицы региона. С 1793 г. в Виленском университете были кафедры архитектуры, живописи, скульптуры и графики, которые прекратили свою работу вместе с закрытием университета после восстания 1831–1832 гг. Позже, в 1866 г., в целях пропаганды русской культуры была открыта Виленская рисовальная школа, которой много лет руководил русский художник Иван Трутнев (1827–1912). В юбилейном издании, посвященном 50-летию его художественной деятельности, автор А. Миловидов заметил, что школа была создана потому, что «в крае не было ни одной русской художественной мастерской, нельзя было найти живописца для икон, иконостаса и стенной росписи православных церквей». Однако по иронии судьбы православные ученики далеко не всегда составляли в школе большинство. Например, судя по отчету о деятельности этого учебного заведения, в 1895 г. из 167 учеников школы 67 были католиками, 53 – иудеями, 34 – православными, 13 – прочими. Дело в том, что в отличие от петербургских и московских учебных заведений в Виленской школе рисования, которая отличалась демократичностью, не было квот. В ней могла учиться молодежь любой этнической принадлежности, всех сословий и вероисповеданий. Школьный курс был рассчитан на четыре года. Юноши и девушки учились отдельно. Ученикам преподавали теорию перспективы, историю искусств, черчение, рисование гипсовых моделей с натуры, живопись, акварель и лепное искусство.

Иван Трутнев, выпускник Петербургской академии художеств, был приверженцем реалистического искусства. Он совершенствовал свое мастерство во Франции, Германии, Италии. Художник любил писать пейзажи, картины церковно-исторического содержания, был членом различных научных, художественных, просветительских и благотворительных обществ. А вот помощник Трутнева Иван Рыбаков (1870–1942), хотя также учился в Петербургской академии художеств, открыл студентам импрессионистов, не скрывая своего восхищения новым течением в живописи, которое в то время в академических кругах воспринималось довольно неоднозначно.

После смерти Трутнева в 1912 г. его место занял Сергей Южанин, а Иван Рыбаков открыл свою частную школу, в которой приветствовались новые течения французского искусства, и среди них, конечно же, – импрессионизм.

За весь период существования школы с 1866 по 1915 г., когда она была эвакуирована в Могилев в связи с началом Первой мировой войны, ее закончили более четырех тысяч учеников. Многие из них стали учителями рисования и черчения в школах Белоруссии, а такие как Л. Альперович, Я. Дроздович и Э. Павлович стали заметными фигурами не только в изобразительном искусстве, но и в целом в белорусской культуре.

Попасть в Виленскую школу рисования Сутину удалось не сразу. На первом экзамене он должен был нарисовать конус, куб и кувшин, но перенервничал, неправильно построил перспективу и провалился. Путь назад в Минск был неблизок, надежды на учебу в школе возлагались большие, и он через некоторое время вновь сдает экзамен, на этот раз успешно. Сутина зачислили в школу, и он стал одним из лучших ее учеников.

Сутин и Кикоин работали ретушерами у фотографа, поэтому могли платить за учебу и за койку, а их в комнате, где они жили, было шестеро. Зато владелица дома оказалось очень доброй женщиной. И хотя ее постоянно мучили недуги, постояльцев, когда бы они ни пришли, всегда ждал горячий самовар.

В рисовальной школе друзья познакомились с Пинхусом Кременем, и эта «тройка», как их называли, станет неразлучной на долгие годы. Кремень родился в 1890 г., т. е. был самым старшим среди друзей. Родители его жили в Желудке и были так же бедны, как и родители Сутина. Пинхус был девятым, последним ребенком в семье. Отец Пинхуса зарабатывал на жизнь изготовлением игрушек и «предметов декора» для крестьянских изб. Возможно, поэтому художественные наклонности сына поощрялись.


Группа учащихся рисовальной школы в Вильно. Крайний слева М. Кикоин


Вильно всегда был городом особенным. На каждом шагу многообразие архитектурных стилей: готика, свое виленское барокко, классицизм, модный в то время модерн. В начале ХХ в. город находился на перекрестке мировых течений в искусстве, здесь объединялись идеи западноевропейского и русского авангарда. Кстати, кроме Школы рисования в Вильно была еще Художественно-промышленная школа им. Марка Антокольского, которой руководил племянник известного далеко за пределами Российской империи скульптора Лев Антокольский (1872–1942), окончивший Виленскую школу рисования и учившийся в Императорской академии художеств в студии Ильи Репина.

Еще в 1897 и 1899 гг. в Вильно состоялись первые международные выставки, на которых были представлены работы виленских и варшавских художников. Уже на второй из них посетители могли познакомиться с только что возникшим течением в искусстве – символизмом. На выставке же 1903 г., названной по-французски «Ар» («Искусство»), были представлены работы, написанные не только в стиле уже известных публике символизма и импрессионизма, но и экспрессионизма. В 1902 г. в Вильно открылся первый салон, где можно было познакомиться с различными течениями в искусстве и купить художественные работы.

В 1901 г. по инициативе Трутнева и Рыбакова был основан Виленский художественный кружок, а в 1908 г. возникло Виленское художественное общество, в котором наряду с Иваном Рыбаковым активное участие принимали Лев Антокольский и Микалоюс Чюрленис. Общество вплоть до начала Первой мировой войны устраивало весенние художественные выставки, вечера и пленэры. Вместе с виленскими художниками в них принимали участие гости из Варшавы, Кракова, Москвы, Петербурга, Киева, Парижа, Мюнхена. Все заметнее становились художники-авангардисты. В 1909–1910 гг. состоялась выставка «Треугольник» петербургской группы «Импрессионисты», которую организовал русский художник, представитель кубо-футуризма Николай Кульбин (1868–1917). На ней были представлены футуристические работы самого Кульбина, а также братьев Давида и Николая Бурлюков, других русских художников-авангардистов.

Конечно, не только публика, но и искусствоведы часто не принимали новаторские поиски художников, что, впрочем, было характерно в то время практически для всех стран Европы, в том числе и для Франции. Однако критические статьи в газетах писались профессионально, с полным пониманием новых терминов. В периодических изданиях обсуждались высказывания Матисса об экспрессионизме, перепечатывался «Манифест футуристов» Маринетти.

Был ли Сутин с товарищами в курсе всех событий в художественной жизни города? Скорее – да. Правда, Сутина, похоже, больше интересовали людские типажи: кого здесь только не встретишь – и уличных торговцев, и важных чиновников, крестьян из окрестных деревень, посыльных, кухмистеров и их помощников – поварят! Сутин заворожен оперными певицами. Из-за них они с Кикоиным пробирались бесплатно в театр, в который раз пообещав билетеру нарисовать его портрет. После представления он караулит артисток у служебного входа, не решаясь даже приблизиться к ним. Бредит театром не только он. Недалеко от школы жила девушка, которая мечтала стать оперной певицей. Ее звали Дебора Мельник. Она – из богатой семьи, училась в престижной гимназии благодаря протекции влиятельного крестного отца. После многочисленных обменов взглядами и смущенными улыбками молодые люди знакомятся. На этом все и закончилось.

Кикоин же, с его бунтарским характером, который проявлялся и в живописи, беспрестанно конфликтовал с преподавателями, даже с самим директором рисовальной школы Трутневым. К тому же Михаил продолжал заниматься революционной деятельностью, вступил в еврейскую политическую партию Бунд, которая стремилась совместить идеи сионизма с социал-демократическими. Жить в Вильно ему становилось все неуютнее. Путь в Петербургскую академию художеств для евреев был практически закрыт, поэтому новым объектом для его неуемных устремлений стал Париж. Ведь там, по его убеждению, художник действительно может быть свободным. Не угас в этом городе и дух Парижской коммуны. Правда, добраться туда куда сложнее, чем из Минска до Вильно. Однако многие художники все же после получения образования дома уезжали учиться за границу – в Берлин и, конечно же, в Париж. Сразу можно было отличить их творчество от работ тех, кто ни разу не бывал за границей и толком не представлял, что такое экспрессионизм и кубизм. Новые выставки и беседы об искусстве подталкивали воспитанников училища рисования не только к новым идеям, но и к решительным действиям. Как часто бывает в жизни, помог случай…

Студенты регулярно ходили в синагогу. Одним из немаловажных поводов для этого были обеды в семьях, на которые их приглашали после молитвы. Сутин часто бывал в доме доктора Рафелкеса, где можно было вкусно поесть. Но это не все. У хозяев была очаровательная дочь, которая Хаиму очень нравилась. Взглядом, улыбкой он робко пытался дать это понять девушке. Но та, как ему казалось, оставалась безразличной. Родителям же нравился этот застенчивый молодой человек, всегда аккуратно одетый в форму ученика рисовальной школы (в это вряд ли поверил бы тот, кто знал Сутина только по Парижу). Хаим считался одним из самых способных учеников, особенно он отличался в рисунке (это опять же кажется невероятным, если судить об отношении Сутина к академизму по его картинам). К тому же, как было позже замечено, девушка оказалась тоже неравнодушна к гостю. Наконец, Хаим сказал по секрету Кикоину, что хочет жениться на дочери Рафелкеса и только ищет повод, чтобы сделать ей предложение. Повод все не представлялся. Тем временем мадам Рафелкес, как женщина энергичная и ответственная, зря времени не теряла. Она подыскала для будущих молодоженов приличную квартиру с хорошей мебелью и сообщила дочери о том, что она может выходить замуж – уютное гнездышко уже ждет их. Та очень обрадовалась и сказала, что должна немедленно сообщить эту радостную весть Ефиму. «Почему Ефиму? Хаиму!» – «Нет, мамочка, Ефиму!» Соперник Сутина оказался более решительным и умелым ухажером.

Для Хаима случившееся стало страшным ударом и глубоко повлияло на его и без того неуравновешенную психику. Ему хотелось бежать куда глаза глядят. Раньше он не собирался никуда уезжать, хотя и Кремень уже почти как год жил в Париже. За ним отправился Кикоин. Как удержаться, если приятель Пинхус слал письма, полные восторга от тамошней жизни. К тому же родители на этот раз были не против новой затеи Михаила, надеясь, что в Париже их сын под присмотром двоюродного брата – серьезного и здравомыслящего человека – остепенится и забудет о своих бунтарских увлечениях.

Итак, после завершения трехлетнего курса в Виленской рисовальной школе летом 1913 г. Сутин оказался на Северном вокзале французской столицы. Говорят, деньги на билет дал доктор Рафелкес. В одну сторону, как выход из неловкой ситуации. А может, он просто пожалел беднягу.


Удостоверение личности Х. Сутина, выданное ему в 1913 г. после прибытия в Париж


Группа студентов студии Фернана Кормона в Школе изящных искусств. Восьмой слева в верхнем ряду Х. Сутин


Хаим вышел на перрон с мешком за спиной и несколькими рублями в кармане. Тут же запутался в метро и смог добраться до «Улья» только в полночь. Там его ждала целая тарелка вареной картошки. А утром следующего дня в Опере, поскольку это был понедельник, давали бесплатное утреннее представление, которое стало как бы увертюрой к будущей деятельности художников. Начиналась еще одна, «третья», жизнь Хаима.

Сутин спал и ел у своих земляков, чаще всего у Кикоина. Вслед за своим приятелем он стал посещать занятия в Школе изящных искусств, при этом они оба плохо восприняли академический стиль преподавания ее директора – господина Кормона, который, кстати, был наставником Тулуз-Лотрека и Ван Гога. У них было иное отношение к живописи. По мнению Жанина Варно, в тот период в картинах Сутина сквозили обездоленность и страх. От произведений же Кикоина, оптимиста по натуре, веяло жизнелюбием и нежностью ко всему, что стремилась отобразить на полотне его кисть. После занятий приятели искали способ заработать на пропитание. Иногда им удавалось получить заказ на вывеску, реже – работу подсобника при монтаже выставок, а в основном разгружали вагоны по ночам. Часто в них была рыба. Ее запах будет преследовать Сутина всю жизнь и как бы исходить от многих его натюрмортов с рыбой: лососем, макрелью, но чаще с селедками.


Группа постояльцев «Улья» с Альфредом Буше. Крайний слева П. Кремень


Семья П. Кременя


Сутин, Кикоин и Кремень всегда оставались друзьями, хотя каждый из них пробивал свою дорогу в жизни.

Сутин днями пропадал в Лувре у полотен старых мастеров. Рембрандт останется для него кумиром до конца жизни. По вечерам он посещал курсы рисования, организованные русской художницей Марией Васильевой. Она вспоминала: «Обнаженная натурщица позировала у печки в одном углу комнаты… Сутин же всегда сидел у стены, позади всех, пряча лист бумаги, на котором рисовал». Привычка эта сохранилась надолго. Он крайне неохотно показывал свои картины, бесконечно переделывая их. После занятий все пили чай. Сутин это делал, наверное, по давней домашней традиции – из блюдечка и вприкуску. При этом он все время молчал, хотя по блаженной улыбке было видно, что и компания, и сама атмосфера дружеского застолья ему по душе. Это были короткие отдушины среди нищеты и неприкаянности. В «Улье» он фактически не имел своего угла и ночевал то у одного, то у другого знакомого. Иногда существование Хаима приближалось к грани между жизнью и смертью. И его картины, которые одновременно пугали и притягивали к себе, гениально отображали этот момент. Натюрморты с убитым зайцем, подвешенной за ноги курицей, тушами быков, кровью… Воспоминания детства терзали его на протяжении всей жизни.


Кикоин пробыл в «Улье» пятнадцать лет. За это время он женился, обзавелся двумя детьми. Уехать оттуда он смог лишь после того, как его картины стали успешно продаваться в галереях и салонах. Ему тогда исполнилось 36 лет. За время своего пребывания в «Улье» Кикоин сменил несколько мастерских, но все они служили одновременно и местом для работы, и спальней, и кухней.


Кремень увлекся скульптурой и в 1914 г. выставил три работы в Салоне независимых. Однако это увлечение быстро прошло под влиянием импрессионистов, прежде всего Ван Гога и Поля Сезанна. Начиная с 1916 г., он стал завсегдатаем монпарнасских кафе, где его часто можно было видеть в компании Михаила Кикоина, Андре Дерена, Мориса де Вламинка, Мориса Жакоба. Понемногу стали продаваться его картины.


Трое друзей жили в нужде, но особенно туго приходилось Сутину. Видя порой его полную безысходность, Кикоин спасал товарища от голодной смерти. И все это благодаря жене Розе, которая еще немного и шила. Однажды, выкроив из семейного бюджета несколько сантимов, Кикоин дал их Сутину. Тот купил на них три скумбрии и, прежде чем съесть, изобразил их на холсте. Получился известный «Натюрморт с селедками». Возможно, рука художника поневоле вывела привычное с детства лакомство. Тем не менее, когда Сутин разбогател и Роза посылала детей – Клару и Жака – попросить денег у дяди Хаима, те, как правило, возвращались с пустыми руками. Но это было потом, а пока пролетарская часть жителей «Улья» как могла поддерживала друг друга, всеми силами борясь за существование.


Х. Сутин. Натюрморт с селедками. 1916 г.


Как-то, оказавшись совсем без обуви, Кикоин пошел на рынок, где у него хватило денег лишь на порядком поношенные разноцветные туфли – красный и желтый. Возвращаясь в «Улей», не понимая, радоваться или сгорать от стыда, он встретил Шагала.

– Какие оригинальные ботиночки! – воскликнул тот. – Не уступишь? Мне нравится их цвет.

То ли врожденная воспитанность, то ли приобретенная какая-никакая житейская мудрость заставили Кикоина сдержаться и не сказать этому франту пару ласковых слов. Тому легко отпускать всякие шуточки: сам депутат Российской думы Винавер купил у него две картины! Правда, это были первые и последние картины, нашедшие покупателя. Он же пообещал Шагалу выплачивать ежемесячную стипендию в размере 40 рублей во время его учебы в Париже. А до этого витебский щеголь успел поучиться в Санкт-Петербурге. Правда, свой автопортрет намалевал с семью пальцами. Кикоин лично был свидетелем этого художества. Ведь их мастерские в «Улье» рядом. Этому баловню судьбы всегда везло.


Марк Шагал. Портрет работы Ю. Пэна. Середина 1910-х гг.


Марк Шагал (кстати, при рождении ему дали имя Моисей) первый раз приехал в Париж в мае 1911 г. После четырехдневной тряски в вагоне третьего класса он вышел на перрон Северного вокзала, где его встретил витебский приятель Виктор Меклер.

Виктор (в Витебске он был Авигдором) происходил из большой и состоятельной купеческой семьи. Он не смог стать художником несмотря на все усилия, вероятно, по банальной причине – из-за отсутствия таланта, хотя в гимназии по рисованию у него была крепкая «пятерка» в отличие от учившихся вместе с ним троечников Шагала и Цадкина. Похвальные отзывы учителей наставили Авигдора на ложный путь. Вместо того чтобы пойти по стопам своего отца – преуспевающего купца и общественного деятеля, он упорно занимался живописью. Сначала брал уроки у своего однокашника Мовши Шагала, которому это, безусловно, льстило, затем, сманив с собой Шагала, уехал в Петербург, где поступил в школу Рериха. Солидная помощь отца Меклера позволяла им обоим неплохо жить в Петербурге. За это Шагал прощал своему приятелю все его слабости. Тот воровал в Школе поощрения художеств его классные этюды, стирал подпись и выдавал за свои. Однако Авигдора все равно отчислили. Он до конца жизни пытался рисовать, даже выставлялся на серьезных выставках, однако всегда числился «шкрабом» (школьным работником). Не имело решающего значения для его карьеры как художника и пребывание в Париже. К моменту приезда туда Шагала он уже успел разочароваться в парижской жизни и год спустя вернулся в Витебск.

Несмотря на поддержку и материальную помощь Меклера, Шагал с горечью писал в книге воспоминаний «Моя жизнь» об отношениях с другом детства: «…Потом, когда я был в Париже, он вознамерился отбить у меня невесту, искушая ее притворными уверениями в любви».

По иронии судьбы, именно Меклеру Шагал был обязан знакомством со своей будущей женой Беллой Розенфельд в доме ее одноклассницы Теи Брахман. Отец Теи был фельдшером, а мать работала костюмером в театре. Несмотря на достаточно скромное социальное положение хозяев, их дом на Грязной улице слыл центром художественной жизни Витебска. В нем устраивались музыкальные вечера, встречи с актерами театра, музыкантами, приезжими знаменитостями. Кстати, частыми гостями там бывали будущие яркие представители Парижской школы Оскар Мещанинов и Осип Цадкин.


Оскар Мещанинов родился в 1884 г. в семье купца второй гильдии Шмуйлы Мещанинова. Иосель, так звали Оскара в детстве, не был в приятельских отношениях с Марком Шагалом, но пути их не раз пересекались еще в Витебске, и не только в школе Ю. Пэна. Одному из старших братьев Оскара Мещанинова принадлежало фотографическое ателье, находившееся в доме Ритевского на Вокзальной улице в 3-й части Витебска, в котором два месяца работал ретушером Шагал. Одна из сестер Оскара – Фейга-Рася Мещанинова училась в одном классе с Беллой Розенфельд и Теей Брахман, в доме которой он часто бывал, а значит, сталкивался там и с Беллой, и с Марком, правда, поодиночке, не успев стать свидетелем начала их романа. Как следует из архивных документов, обнаруженных директором Витебского музея Марка Шагала Л. В. Хмельницкой, в июне 1903 г. витебскому купеческому сыну Иоселю Мещанинову было выдано свидетельство о приписке к призывному участку, и вскоре он должен был призваться в армию. Однако служить в ней Мещанинову не пришлось, поскольку решением призывной комиссии он был признан не годным «для войска и ополчения» и освобожден от службы. В призывном списке он числился как ученик Одесского художественного училища изящных искусств. При этом был даже указан адрес его проживания: город Одесса Херсонской губернии, дом № 27 по Ольгиевской улице. В 1907 г. Оскар уехал в Париж.


Осип Цадкин


Осип (Иосель) Цадкин, хотя и не стал закадычным другом Шагала, был знаком с ним довольно хорошо. Они вместе учились в Витебском городском четырехклассном училище, а основы живописи постигали в Рисовальной школе Ю. Пэна. До сих пор нет единого мнения о месте рождения Осипа Цадкина. В большинстве справочников сообщается, что он родился 14 июля 1890 г. (в архивных документах Витебского четырехклассного училища, найденных Л. В. Хмельницкой, значится другая дата – 28 января, по старому стилю, 1888 г.) в Смоленске, где его отец преподавал в семинарии классические языки. Некоторые исследователи, например, А. Лисов, который ссылается на мнение Г.-Л. Маршала, ученика О. Цадкина, склоняются к тому, что местом его рождения мог быть Витебск. По крайней мере, составители путеводителя парижского музея скульптора придерживаются именно этой версии. Мать София, урожденная Лестер, происходила из семьи шотландских судостроителей, переселившихся в Россию при Петре I. Братья матери не изменили семейной традиции и занимались обработкой и продажей леса. В городском училище за небольшую дополнительную плату можно было пройти обучение ремеслу. Ни Мовша Шагал, ни Авигдор Меклер не захотели воспользоваться этой возможностью. А вот Иосель Цадкин обучался столярно-токарному ремеслу и получил соответствующее свидетельство. Умение работать с деревом очень пригодилось ему в дальнейшей жизни. В 1905 г. Иосель по решению отца был отправлен в Англию к двоюродному брату матери Джону Лестеру. Там он жил в Сандерленде, учился в пансионе, по вечерам посещал художественную школу. Спустя год Осип уехал в Лондон и поступил на работу в столярную мастерскую. В 1907 г. он занимался на вечерних курсах в Политехнической школе, а в 1909 г. изучал резьбу по дереву в Школе искусств и ремесел. Осенью 1909 г. Цадкин из Лондона с рекомендательным письмом графа Давыдова к директору Национальной школы изящных искусств уехал учиться в Париж, где на Северном вокзале его встретил Авигдор Меклер и на омнибусе помог добраться до гостиницы в Латинском квартале.


В том же 1909 г. и тоже осенью в доме Брахманов произошла встреча Марка Шагала с Беллой. Будущая невеста художника училась на высших женских курсах В. Герье в Москве. В 1911 г. Шагал уехал в Париж, но воспоминания о той первой встрече и последовавших за ней свиданиях не покидали его. Это было одной из причин, по которой Шагал, как он потом признался в воспоминаниях, почти сразу же, как и Меклер, захотел вернуться домой. И лишь потому, что Витебск был так далеко, он решил повременить с отъездом. К тому же он посетил Лувр, после чего его сомнения относительно разумности самой идеи переезда в Париж стали постепенно рассеиваться.

Проведя несколько ночей в гостиничном номере, где жил Меклер, и устав от его нытья по поводу несносной парижской жизни, Шагал переехал в квартиру в доме № 18 в переулке Мэн (сейчас это улица Антуан-Бурдель). Он снял ее у художника Эренбурга, двоюродного брата известного писателя Ильи Эренбурга. В целях пополнения бюджета, единственным источником которого долгое время была стипендия, выплачиваемая известным юристом Максимом Винавером, одну из двух комнат он сдал художнику Малику, зарабатывавшему себе на жизнь копиями картин. Далее предстояло записаться в одну из художественных школ, которых в Париже в ту пору было множество. Шагал начал заниматься в академиях Гранд Шомьер и Ла Палетт. Там у него появилась возможность посещать уроки рисования с обнаженной моделью. Впоследствии Шагал утверждал, что эпизодические посещения академий мало повлияли на его формирование как художника. В действительности все было несколько иначе. Дело в том, что Академию Ла Палетт возглавлял художник-кубист Анри Фоконье, а одним из ведущих преподавателей был теоретик в области кубизма Жан Метценже. Поэтому в эскизах Шагала того периода влияние этого модного в то время течения прослеживается очень четко. Не осталось оно бесследным и в дальнейшем творчестве художника. По словам же Шагала, главными его университетами были Лувр, Осенний салон и Салон независимых, а также галереи, которые уже начали специализироваться на продаже работ авангардных художников – Матисса, Ван Гога, Гогена, Воллара.

В первой половине 1912 г. Шагал переехал в «Улей», что было вызвано, в первую очередь, финансовыми проблемами. Благодаря все той же поддержке Винавера Шагал мог арендовать одну из самых больших и светлых студий на верхнем этаже. Другие художники жили и работали в намного худших условиях. Жизнь в «Улье» впоследствии использовалась как доказательство того, что нищета и творчество неотделимы. Шагал как-то сказал спустя много лет, что в «Улье» можно либо умереть, либо уйти оттуда знаменитым. Однако, несмотря на созвездие звучных имен, связанных с «Ульем», все-таки большинство его обитателей давно позабыты.

Париж постепенно становится для Шагала воплощением «света, цвета, свободы, солнца, радости жизни». И все же он называет его «вторым Витебском». Родной город, оставаясь в памяти, неизбежно появляется и на картинах. Подтверждение тому – тот же известный «Автопортрет с семью пальцами», в котором на равных присутствуют виды Парижа и Витебска. В этой картине заметно влияние как кубизма, так и фовизма. В произведениях художника нашли отражение и другие модернистские тенденции в живописи того времени («Половина третьего, или Поэт», «Адам и Ева», «Вид Парижа из окна»). Как ни странно, но художник отрицал влияние на его творчество каких-либо течений. «Долой натурализм, импрессионизм и реалистический кубизм! – писал он в своей книге “Моя жизнь”. – Пусть подавятся своими квадратными грушами на треугольных тарелках! Что за век, который поет гимны техническому искусству и обожествляет формализм? Лично я не думаю, что научный поворот хорош для искусства. Искусство для меня – состояние души!» Возможно, стремление просто быть самим собой и увенчалось признанием его как художника во всем мире.

Успех, тем не менее, пришел не сразу. Устроить в то время персональную выставку было нереально – только Матисс и Боннар могли позволить себе такое. Шагал предложил свои работы устроителям Осеннего салона и Салона независимых. В результате одна из них – «Ослик и женщина», позже по совету Блеза Сандрара переименованная в «Посвящение невесте», провисела только час после открытия, а затем была снята как непристойная. Другие же – «России, ослам и другим», «Пьяница» – остались висеть, но так и не нашли покупателя. В отчаянии Шагал пробовал писать в стиле известного своими яркими красками французского пейзажиста Коро, но из этого ничего не получилось. Не очень помогла и помощь создателя журнала «Монжуа» Риччотто Канудо. Тот, отчаявшись продать картины художника, пристроил его самого статистом на съемки фильма Абеля Ганса. Шагал, чуть не утопив главного героя в озере Булонского леса, вернулся к живописи. Возможно, кинематограф потерял великого артиста.

Ситуация изменилась после того, как Аполлинер представил Шагала немецкому издателю и дилеру Герварту Вальдену, который в своих популярных галерее и журнале, называвшихся «Дер Штурм», активно пропагандировал экспрессионизм – лидирующее авангардное течение в Германии перед Первой мировой войной. Он предложил Шагалу подготовить работы для немецкого Осеннего салона, проводимого по образцу парижского. В сентябре 1913 г. Шагал в компании Сандрара отправился в Берлин с картинами «России, ослам и другим», «Посвящение невесте» и «Посвящение Христу». Последняя из картин, позже переименованная в «Голгофу», была приобретена немецким коллекционером Бернардтом Колером. Это была первая большая работа, проданная художником. В мае—июне 1914 г. Вальден организовал персональную выставку Шагала. Скромно обставленная, она, тем не менее, получила хорошие отклики критиков, которые, однако, не смогли заключить творчество художника в рамки уже ставшего тогда модным экспрессионизма. Встречи с журналистами, посещения выставок не смогли надолго удержать Шагала в Берлине. Он торопился в Витебск, планируя жениться на своей возлюбленной Белле и увезти ее в Париж. Прошло уже четыре года, как они расстались, ее письма становились все холоднее. Поэтому необходимо было принимать решительные меры. Кроме того, замуж выходила и его сестра.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации