Текст книги "Лунная соната для бластера"

Поселились они в одном из дальних куполов, организовали пищефабрику – довольно прибыльное занятие на Луне, уступает ему только производство развлечений. Шабаши проводят регулярно, жалоб не поступало (но кому, как не полицейскому, знать, что отсутствие свидетелей является чаще не алиби, а доказательством преступления). Первая моя догадка оказалась верной: Сиграм действительно там верховодил, выступая в роли главного жреца, а по праздникам имперсонируя Рогатого.

Лосенок сидел рядом со мной, болтая ногами. Он и вправду чем-то напоминал лося, но не настоящего (нет, не думайте. Видел я и настоящего. В зоопарке), а вроде бы мультяшного. По рогам его бегали искры.

– Покажи-ка заодно и тот мусор, что мне Каин полчаса назад скинул, – распорядился я. – Стоп! Лучше того – разберись сам и покажи, на что стоит посмотреть.

– Критерии выбора? – скучным голосом осведомился Вилли, выхватывая из воздуха здоровенную мамку для бумаг (или папку? Эти штуковины разве что в музее увидишь. Мамка появилась у Вилли еще до того, как я на свет родился).

– Черт его знает, – признался я.

– Тогда пойдем по порядку. – Сьюд пошелестел бумагами, выдернул одну из стопки. – Самый-самый первый из прошедших слухов: что лифтоносец в созвездии Геркулеса наткнулся на Чужих. Степень достоверности около полутора процентов.

Я скривился. Как только в Системе, а паче того в доменах, происходит хоть что-нибудь выходящее из ряда вон, немедленно находится придурок, поднимающий хай: Чужие! Двести с добрым гаком лет лифтоносцы расползаются из Системы, пятнадцать парсек одолели, и никаких следов существования иных разумных рас, кроме горстки странных сооружений, чьи строители вымерли, когда наши предки еще жевали банан на пальме. Ну, еще есть несколько тварей, по сравнению с которыми австралопитек просто Эйнштейн и Уилсон в одном лице. И все. Похоже, что наша раса разминулась с соседями минимум на полтора миллиона лет.

– Ничего посущественнее нет?

– Есть. – Вилли вытряхнул очередную бумаженцию. – В куполе 11-V, именуемом в обиходе «Отстойник», находятся двое курьеров Колониальной службы – имена нужны?

– Нет. – Это подождет. Главное, что я не ошибся, – курьеры. Даже двое, вот интересно – почему?

– …Характер переносимой курьерами информации неизвестен. Единственный источник имеет степень достоверности около четырех процентов. Утверждает, что Доминиону грозит катастрофа неуточненного характера, исходящая с Земли.

– Кто источник?

– Яго Лаура, лунарь-имми. Тридцать восемь лет. Профессия, место работы и способ жизни – хакер. Подвизается у Л'авери.

Теперь понятно, почему подобной ерунде Вилли присвоил четыре процента. Информация хакеров, как правило, точнее поступающей из других источников.

Я не выношу этой породы интелтронных пиратов. Вскрышечник по природе своего увлечения обязан быть честным человеком. Иначе он не успеет даже потерять уважения товарищей. Его раньше кончат. Хакеров не ограничивает ничто. Безответственные и бессовестные типы, способные продать даже собственного хозяина, – если хоть у одного из этих шакалов хватит на такое смелости.

– Все остальное, что касается собственно куполов, – мусор. Есть еще довольно много частных сведений по вовлеченным в кризис лицам, в частности начальнику полиции лунного самоуправления и президенту-управителю лично. Эти сведения…

– Ты их только стирать не вздумай, – предупредил я, зная, что в сьюде сейчас борются две подпрограммы: не трогать частные данные и защищать личную жизнь лунарей. Если не подкрепить одну из них прямым приказом, Вилли преспокойно может решить, что грязное белье президента-управителя не должно оставаться в моих руках… и уберет с инфора, а вместе с ним – что-нибудь полезное. – Нет ли там чего по колониальному офицеру Роберту Мерриллу? – осведомился я, словно сьюда можно было отвлечь.

– Есть, – помолчав, ответствовал Вилли. – Могу свести данные в досье и оценить.

– Давай действуй.

Вилли пропал. Я, не выходя из лоса, позвонил в офис Л'авери. Ответила секретарша – очередное пластургическое достижение. Ни единой своей черточки. Я иногда задумываюсь, насколько же надо не любить себя, чтобы стереть, как ластиком, знакомое с детства лицо, а вместо него видеть каждый день в зеркале искусственно-красивую, абсолютно чужую морду.

– Офицер полиции Макферсон, – представился я, не дожидаясь вопроса. – Могу я переговорить с дежурным представителем господина Л'авери?

– Да, конечно. Мы всегда готовы сотрудничать с полицией, – радостно ответила секретарша, подмигивая радужными глазками. Ну-ну. Когда слэнпыль гоните, сотрудничества от вас не дождешься. – Сейчас я вас соединю…

– Нет-нет, – невежливо перебил я. – Мне хотелось бы побеседовать с ним лично!

Улыбка на лице секретарши померкла, будто разъеденная кислотой.

– Это будет несколько затруднительно… – начала она. Нашла простачка. Меня столько раз посылали мелкие чинуши и иная бюрократическая шушера, что иммунитет мой – что твоя носорожья шкура.

– И тем не менее! – загадочно грянул я.

Появился Вилли, понял, что неуместен, как раввин в соборе, и тихо сгинул.

Секретарша задумалась.

– Пожалуй… – изрекла она и вновь смолкла. Я терпеливо ждал, пока она справится в своем лосе. Сьюд сделал бы эту работу и быстрее, и лучше, да и облик искусственный в визуализатор заложить – не проблема, но Закон о праве на труд заставляет держать подобных дур. Страусиха. – Вы могли бы рассчитывать на прием через…

– Мне нужно увидеться с любым человеком, способным сообщить мне некоторые сведения о хакере по имени Яго Лаура, – уточнил я. – И как можно скорее. Это и в ваших интересах. – Нехорошо пользоваться тяжелой артиллерией, но приходится. Некоторые особенно несообразительные особи не понимают ничего, кроме угроз.

– Хорошо, офицер. – Лицо ее окончательно стало непроницаемым, точно египетская маска или морда персидской кошки. Радужные глаза перестали переливаться, приобрели цвет полированной меди. – Четыре часа утра. Вас устроит такое время?

Я состроил мудру текущего времени. Один-семнадцать среднелунного, высветилось на козырьке. Времени уйма.

– Устраивает, – бодро заявил я. – Благодарю.

Секретарша не соизволила даже попрощаться – исчезла, точно тень отца Гамлета. Что ж, не могу ее винить.

До назначенной встречи оставалось почти четыре часа, которые следовало провести с толком. Пиргипнол так основательно прочистил мои извилины, что до вечера я глаз не сомкну, как пить дать.

Проявился Вилли со своеобычной папочкой.

– Вот и досье на Меррилла, – сообщил он, радостно потирая рога (друг о друга, как ладони). – И кое-какие данные на Эрнеста Сиграма.

Начал я с уикканца – именно потому, что он меня сейчас интересовал меньше. Данных оказалось много, а вот почерпнуть из них удалось – с глюкин нос. Больше всего меня насторожило, что в ковен Сиграма входило тринадцать человек. Черная уикка, однозначно.

А к досье Меррилла я так и не приступил в ту ночь. Прервал мои похождения в лосе Эрик. Я почувствовал невидимую руку на своем плече, зажмурился и нужной мудрой оборвал сеанс.

– Послушай, – Эрик уже пришел немного в себя, но был по-прежнему нехорошо бледен. На плече его я заметил настоящую мозаику из мушек, – тут тебе звонит один тип, упорно отказывается подсоединяться к инфору.

– Как представился? – Говоря, я поглядывал в сторону предзака. Сиграм уже не скребся в стену; он лежал на полу, вывалив язык на щеку и глядя на нас злыми желтыми глазами. Становиться человеком он отказывался решительно, хотя пребывание в облике сжигало его заживо, немыслимо подстегивая метаболизм. Что ж, вольному воля. Когда он обессилит достаточно, мы его вытряхнем из-за перегородки и возьмем голыми руками, будь он хоть трижды волкодлак.

– Представился Маркосом Рельи. – Эрик явно был невысокого мнения о Маркосе. Я тоже.

Трусоват наш Маркос. Инфоров, как арбора, боится, душа его серенькая в пятки уходит, как бы биты его драгоценные не заныкали. Что ж, подойдем, поболтаем.

В объеме висела только голова стервятника – без тела, шея таяла в гаерной дымке. Значит, из коридора звонит, с общедоступного терминала связи.

– Вот что, Миш, давай ко мне! – без долгих предисловий начал он. – Тут такое готовится!

– Что еще? – Конечно, я не принял всерьез слова о «таком»: Маркосу не правда важна, а шанс сбыть с рук сведения (возможно, лежалые до полной протухлости). Учуял поживу, на Каиновы лавры зарится. Не надо было безглазому платить… но без посторонней помощи я вряд ли доберусь до сути той нелепой суеты, что ни с того ни с сего закрутилась вокруг меня.

– Вот что, пент, я тебе точно говорю, без сброса, – Маркос выплевывал слова, точно скорострельный бластер – свои подарочки: в таком же темпе и с тем же отвращением. – Тут большое дело греется. Очень большое. Сам Каин не взялся. Можешь не верить.

– О чем?

– Не могу сказать сейчас. – Битхантер оглянулся – голова противоестественно завращалась в пустоте. – Не доверяю линиям.

– Эй, сьюд! – позвал я. – Офицер полиции Макферсон. Отзыв!

– Слушаю. – Голос сьюда был отстранен и тих.

Мне почему-то пришло в голову, что быть сьюдом связи – это, наверное, очень скучно, хотя сьюды не скучают.

– К этому каналу подключены демоны слежки?

– Да, – отозвался сьюд. – Три.

– Хмм… – пробурчал я.

Ничего умнее так сразу и не придумаешь. Если сьюд знает о демонах, но не может убрать… значит, или это вполне официальные контролеры, или их запустил очень профессиональный хакер.

– С подписями? – полюбопытствовал я.

– Один. Подпись хакера Юрия Ниденко. – Я сделал себе мысленную пометку проверить, на кого теперь работает Юрочка. Всему должны быть пределы, наглости – в том числе. – А два – анонимных.

– Отбой связи, – приказал я. – Ты прав, Маркос. Встретимся в шесть утра… м-м…

– В любимом месте хакеров Ле Солейль. – Стервятник ухмыльнулся во весь рот и пропал.

Кажется, со мной сегодня определенно не хотят прощаться.

Я активировал козырек, удостоверился, что досье на Сиграма и Меррилла загружены. Эрик по моему настоянию обещал вызвать себе смену – был он совсем квелый, – хотя я не уверен, что у шефа найдется, кого снять с оцепления. Работы в карантинных куполах ведутся, вероятно, полным ходом – подвозят временные переходные камеры, организуют медиков, чтобы те смогли облегчить страдания умирающих… а кто-то треугольноголовый потирает руки, готовясь получить очень важные и совершенно секретные сведения от плавящихся заживо курьеров. Чем больше я думал, тем меньше мне нравилась нездоровая (не только в прямом смысле) суета вокруг Отстойника.

Я вышел из участка. До встречи с представителем Л'авери оставалось два с половиной часа. Я пошел в гравизал, где занимаюсь обычно, и полтора часа изнурял свою плоть физкультурой при шестикратном тяготении – полное земное «же». Будто наказывал себя за что-то. Оставшегося времени мне как раз хватило на то, чтобы вернуться домой и привести себя в порядок. Сольвейг спала, тихонько посапывая; я не стал ее будить – только почистился и налепил на плечо пару слабых мушек.

Глава 4
Хакер

Офис дежурного представителя Л'авери потряс меня до глубины души кричащей яркостью расцветки. Бактериальный дизайнер постарался на славу. Глубокие иссиня-зеленые тона псевдомон смешивались с багровыми и алыми галофилами, и лимонная с золотом мебель (цитруллеи?) на этом фоне просто-таки радовала глаз. Правда, барахлила система кормежки; кое-где узоры плыли, и чумак капал на ковер, тоже живой – кажется, разновидность пеницилловой плесени. В ящиках вдоль стен кустились бело-золотые кактусы с Соледад. Пахло геранью, хвоей и – почти незаметно – чем-то тяжелым и резким. Я украдкой запустил химдетектор – в мой наголовник чего только не встроено, недаром же полицейская модель, – но ничего психотропного тот не обнаружил, и я решил не поднимать шума.

Представитель в этом многоцветье терялся. Он был невысок, не моло́жен и даже лысоват, за что я немедленно проникся к нему симпатией. Приятно найти человека, которого не коснулось повальное шальное увлечение пластургией. Как ни старайся, как ни корячься и ни выкобенивайся, наводная молодость остается подделкой. Принцип смены поколений, будь он проклят! Сколько отвела тебе природа, столько и протянешь, разваливаясь потихоньку под своим замарафеченным фасадом. Ну, сто лет, ну, сто пятьдесят, если наследственность хорошая, а дальше начнут сдавать нейроны, или совсем откажет регенерация, или холестерин забьет капилляры настолько, что никакие чистильщики не помогут (это если вам по карману микроботы-хирурги).

– Проходите, офицер, садитесь, – пригласил групарь без излишнего радушия, но и без злобы, с какой нередко относятся к полицейским его соратники. Впрочем, дом Л'авери никогда не имел неприятностей – ни со мной, ни с моими коллегами. Эта группа давно усвоила, что Уголовный кодекс надо уважать, особенно такой атрофичный, как на Луне.

Я читал, что когда-то за кражу куска хлеба человеку могли отрубить руку. Ладно, делаем скидку на варварские времена. Но еще в позапрошлом веке, при первых лифтах, можно было запросто схлопотать крупный штраф (это если вы легко отделались и не загремели в тюрьму), скажем, за смену пола без разрешения властей. Или курение травки. И в то же самое время безответственные идиоты совершенно спокойно баловались примитивной репрографией. Без разрешения подопытных!

Наши законы, правда, и весь остальной мир – как Земля, так и домены – считают излишне мягкими. А по-моему, чем меньше законов, тем меньше преступлений.

– Чем могу вам помочь? – поинтересовался Л'авери.

– Мне, в сущности, нужна одна мелочь, – застенчиво произнес я. – Меня интересует хакер, работающий на вас… некто Яго Лаура.

– Он обвиняется в каком-то преступлении? – Групарь подобрался. Дома защищают даже наемных работников, пусть и не так усердно, как своих.

– Нет, нет, что вы! – замахал я руками. – Он меня интересует исключительно как свидетель. Во всяком случае, на этот раз.

Мы понимающе переглянулись, но (мало ли кто услышит?) промолчали. Хакеры, даже самые умелые, вечно влезают в нехорошие истории. Аура у них такая.

– Конечно, мы поможем полиции. – Групарь вновь расслабился. Я не стал объяснять ему, что интересуюсь Яго Лаурой по сугубо личной инициативе. – Так что вас интересует?

– Всего лишь координаты. Сетевые и в реале.

Глаза представителя остекленели, руки безвольно обвисли. Видимо, его мозговые аугменты были послабее, чем у майора Меррилла, и не позволяли телу двигаться якобы естественно, покуда его хозяин связывается через вирт с лосом Л'авери.

Через несколько секунд групарь вышел из транса. Вид у него был несколько растерянный.

– Я не мог связаться с ним, – сказал он. – Вероятно, он сейчас в полете. Так что, офицер, вам придется удовлетвориться последними координатами, которые он оставил.

Мне ничего не оставалось, как переписать адрес на инфор.

– Можно будет с вами связаться попозже? – спросил я, прежде чем распрощаться. – Мне все же не хотелось бы вламываться к нему без предупреждения.

Не без оснований. Хакеры не лучше нарков – нервные до ужаса, чуть что, так за пушку. Был в моей практике случай, когда трое полицейских полчаса прятались за различными предметами, прежде чем смогли убедить разбушевавшегося хакера, что не его пришли брать, а всего-навсего свидетельские показания.

– Да, конечно, – согласился групарь. – Сколько угодно.

Я только усмехнулся про себя.

Выйдя на бульвар Годдарда, я плюхнулся на скамейку и принялся думать. Народу, несмотря на междусменку, прохаживалось по бульвару изрядно; торопились по своим загадочным делам дуэйнсиане, кто-то выпрыгивал из транспортеров, рядом со мной на скамейке сидел молодой кришнаит и перебирал четки, пошевеливая рыбьими губами. Заметив меня, он забормотал погромче. Душу мою спасает. Поверье у них такое: если человек хоть раз в жизни услыхал искреннюю молитву – «Харе Кришна, харе Кришна» и так далее, то в ад ему уже не попасть. Меня подобный аккомпанемент устраивал.

Итак, что мы имеем? За последние сутки на тихой, провинциальной Луне произошло столько странных, загадочных и абсолютно бессмысленных событий, что хватило бы на неделю всему Доминиону. Если избрать себе основным инструментом бритву Оккама, то надо искать между ними связь – нечто общее, что и вызвало потоп на мою голову. Но что, черт меня побери, может объединять смертельную заразу, засевшую в Отстойнике, черного колдуна-оборотня, разгуливающего с гаузером по коридорам, и шизофренический бред ополоумевшего хакера? Если это бред…

И не многовато ли произвольных допущений? Никто ведь не сказал, что именно Эрнест Сиграм стрелял в меня (хотя, если размахивать той самой бритвой, так оно и выходит. Однако же острыми предметами манипулировать надо с осторожностью, порезаться больно легко). И то, что выстрел связан с моим шальным полетом в вирт-пространстве, – тоже ничем не доказано.

Теперь вот Маркос в страшном возбуждении лезет сбывать мне «такое дело!». То ли его и впрямь зависть заела из-за тех кодов, которыми я с Каином расплатился, то ли правду говорит в кои-то веки. Не поймешь, пока с ним самим не поболтаешь.

Вот этим и займусь, пожалуй.

Укромное местечко, о котором говорил Маркос, располагалось в куполе Ле Солейль, на верхнем слое, в тупиковом коридорчике из тех, куда редко заглядывают случайные прохожие. Там и впрямь нередко ошивались хакеры, но хватало и личностей, к сетевой преступности не причастных, однако знакомых мне по деяниям иным, хоть и не менее уголовным – вроде центровых или паранарков. Самое подходящее место для деловых встреч.

Я пристроился в углу, рядом с окном, в котором катил свои лиловые волны сумрачный авернейский Океан. Зеленоватые льдины колыхались, подпрыгивая в хлопьях плотной тускло-белесой пены. Красное солнышко по-лунному медленно карабкалось в темно-фиолетовое небо. Мода на колониальные пейзажи то отступала, то вновь захватывала Город, а окно это так и оставалось на своем месте, как и прочие в этом заведении, носившем претенциозное наименование «Темная таверна» – вероятно, потому, что и остальные ландшафты за немногочисленными окнами были столь же жизнерадостны: Аверн, Тартар, Чжэнь-сюань-син, Миктлан.

Маркос опоздал минут на двадцать. Впрочем, иного я и не ожидал. За это время я успел как следует перекусить, сообразив, что со вчерашнего утра тяну на внутренних жировых запасах. Мушки, которыми я имел привычку облепляться, имели побочный эффект любого стимулятора – подавляли аппетит. Но приятное давление желудка на глаза не улучшило моего настроения. Вот уже больше двенадцати часов я таскаю в своем инфоре выкачанные у Меррилла сведения и не заглянул в них даже глазком, все мешает что-то: маньяки, волкодлаки, стервятники…

Могучая туша хакера на миг задержалась в дверях, и я испугался, что Маркос застрянет. Но тот все же пропихнул необъятные ягодицы в проем и, окинув тесноватый зал взглядом, помахал мне.

– Buenos dias. – Он брякнулся на стул, прогнувшийся под его весом чуть не до пола.

– И тебе привет, – буркнул я. К языкам я вообще мало способен и, кроме знакомых с детства русского и обоих английских, так толком ни одного и не освоил – даже испанского, несмотря на то что добрая половина Луны предпочитает изъясняться именно на нем.

– Слушай, Миша… – Маркос лег грудями на стол. Я отодвинул от него свой полный стакан, а также четыре уже опустошенных. Зрачки стервятника распахнулись, оттеснив радужку, тончайшая сеть сосудов на глазном яблоке прорисовалась неестественно ярко. Маркос, тот самый Маркос, к которому издавна приклеилась кличка Святоша, здорово нагрузился слэном. – Слушай, ты не comprende, non, diablo, на меня вышли такие ребята, которым ты, Миша, на один зуб, да, por Dios! Я знаю, как поступают к нам центровые, да!

– Ну? – подбодрил я его.

– А они там! En cupolo carantino, Cloaca, все, да! Это все Serviteros Coloniales, голубцы! Кто еще может свободно проходить через лифт-таможню?

Он бормотал еще что-то на жуткой, предельно неудобоваримой смеси модерн-энглиша, русского и своего родного испанского, но я его уже не слушал. Как ни невероятно было это предположение, оно объясняло многое. В частности, странную суету, поднятую майором Робертом Мерриллом вокруг карантинных куполов. Если Яго Лаура псих, как мне и подумалось в самом начале, то все сходится. Все прозаично, как подростковый онанизм. Треугольная Голова испугался, что останется без центровых денег. И запаниковал. А пол-Города из-за этого на ушах стоит.

Почему борьба наша с центровиками ведется так бурно, долго и почти безуспешно – тоже в контексте понятно. При таком покровительстве даже секта скопцов процветать начнет. (Не хмыкайте. Были у нас и такие. Давно, правда. Кажется, именно их смел третий бунт.)

Бормотание Маркоса становилось все более неразборчивым, глаза стремительно стекленели – видно, хакер с непривычки принял медвежью дозу. Будь у меня антидот, я бы не пожалел, вколол – интересно узнать, кто такой мудрый натолкнул Маркоса на подобную мысль. Что ни говори, а школа – замечательный способ промывки мозгов; мало кому, при всей народной нелюбви к колониальщикам, придет в голову обвинить их в нечестности или небрежении к их голубым обязанностям (уж скорее наоборот). Мне вот не пришло. Но антидота я при себе не имел, а без него разговаривать с битхантером не имело смысла. Через пару минут он отрубится совсем, уйдет в сладкие грезы о всемогуществе; удивительно, что не свалился еще. Хотя такую тушу даже слэн не свалит. Ожирение – проблема многих лунарей (и не рассказывайте мне про евгенику), однако большинству удается сдерживать процесс, своими ли усилиями или же трудами пластургов. Маркосу – нет.

Я встал из-за столика. Расплатился с официанткой, усталой и истрепанной, точно старый коврик, выслушал пару дежурных любезностей и препоручил Маркоса ее заботам, что обошлось мне в несколько лишних кред. Луна, как и все домены, пользуется универсальной валютной системой, и земные деньги – русские рубли, европейские экю, американские песо или османские танги – хождения у нас не имеют. Часы инфора показывали шесть тридцать семь – еще чертова уйма времени, так что я решил присесть где-нибудь и наконец спокойно разобраться с файлами из Мерриллова аугмента, а заодно – с досье на господина майора. Объяснение Маркоса казалось таким привлекательным… так легко было свалить все на недостижимого и неуязвимого Меррилла… но что-то оставалось непонятным, неясным, вылезало из всех и всяческих рамок, пузырясь и бродя, как бракованный чумак… Короче, пентовская моя душа требовала доказательств.

И опять ничего у меня не вышло. Не успел я даже отыскать незанятую скамейку, как сигнал вызова опять навязчиво зажужжал у меня в ухе.

Я тихонько ругнулся про себя. Давненько не было у нас такого наплыва, чтобы свободных пентов дергать приходилось… Кстати, а дежурство у меня началось уже или нет?

Проверил – оказалось, уже тридцать восемь минут как идет. Пришлось ответить.

– Для тебя две новости, – бросил Вилли без предисловий, – и обе плохие. Первая – на тебе нарушение режима в отсеке 37-В-8 и вторая – тебя требует шеф.

– С чего начинать? – поинтересовался я, сворачивая к транспортеру. Оно, конечно, начальство надо уважать, но «нарушение режима» – термин слишком растяжимый, чтобы моя совесть могла чувствовать себя спокойно.

– На твое усмотрение. – Лосенок очень натурально пожал рогами.

– Тогда шеф подождет.

Я продавил телом мембрану, и неумолимо-мягкие объятья транспортной капсулы приняли меня, чтобы через сорок шесть секунд изблевать в полупустой коридор, проходящий между куполами Ахимса и Авидья.

Против ожидания, это был не кришнаитский рег. Может, когда-то здесь и обитали вайшнавы, но уже давно переехали в более обжитые места, а два купола подмяла под себя Глюколовня.

В ноздри мне ударила обычная для здешних мест вонь, с которой не справляются ни чахлые кустонасаждения, ни очистители воздуха. Пахло блевотиной, стоялым потом, дыханием множества людей, тухлыми чумаками, ацетоном, сиренью и фрамбезоном. А еще – гарью, и это меня сразу насторожило.

Выщелкивая из кобур блиссеры, я попытался через глос выйти на камеры слежения в названном Вилли отсеке – на самом деле отводке на шесть комнат в самом дальнем углу нижнего слоя Ахимсы. Ничего. Все до одной отключены.

Я ускорил шаг и через минуту понял, почему не смог дозвониться до камер. Сплюснутый волдырь на потолке, вмещавший датчики всех систем глоса, был аккуратно выжжен, на мой профессиональный взгляд, из бластера. В атмосфере висел синеватый дымок.

Мне стало худо. Одно дело – мелкое хулиганье, центровики, шваль, и совсем другое – опытные групари (ни на кого другого я погрешить не мог), настолько обнаглевшие, чтобы средь бела дня в населенной зоне плевать на Закон о разрешенном оружии. Гаузер, из которого стрелял в меня Сиграм, – мерзкая и жуткая штука, но за огнестрел у нас полагается разборка на месте. Еще неизвестно, что для меня лучше – застать преступников на горячем или упустить…

Возможно, миг малодушия был тому причиной, но, когда я ворвался в тесную комнатку, поливая все вокруг излучением, там уже никого не было. То есть никого живого, потому что два трупа мне уже ничем не могли повредить.

Я спрятал блиссеры – глупо выгляжу с оружием – и осмотрелся, параллельно записывая все увиденное в память инфора. В комнате пахло гарью, озоном и отбивными. Источники всех трех ароматов легко определялись. Горел пластиковый корпус хирургического мейнфрейма, развороченного прямым попаданием; озоном пахло после стерилизующих ламп – одна еще работала, и козырек инфора заботливо темнел, стоило мне ненароком обернуть к ней лицо; а жареным попахивал в первую очередь хозяин всего этого безобразия.

Картина складывалась не то чтобы обыденная, но вполне ясная. Распростертый на полу полуобугленный человечек в хирургических плавках – я обратил внимание, что волосы на его теле не росли вовсе, а для врачей это обычное дело – являлся, сколько я мог судить, центровиком-нелегалом, работавшим в обход групп, давно и прочно подмявших этот бизнес. Я заглянул в прозрачную кювету, где плавали комочки клонированной глии и серебряно-ворсистый нейрочип, – так и есть, нестандартная модель, совсем не похожая на тех паучков, которые я конфисковал у покойного Танкреда. Мне показалось даже, что я различаю на поверхности интелтронного ядра университетскую метку – скорей всего, этот чип начинал свою карьеру в качестве датчика-имплантата. А сидевший в операционном ложементе юнец был, надо полагать, незадачливым клиентом, польстившимся на дешевизну операции. Пожалеть о своем решении он вряд ли успел – черепная крышка была уже снята, и заряд горячей плазмы выжег большую часть мозговой ткани; обнажилась паутинная путаница нервов, тончайшие странички мозжечка обгорели и расползлись.

При таком раскладе понятны становились и мотивы преступления – дома, прикрывающие центровиков, крайне болезненно относятся к своим привилегиям, и жестокость, и наглость – групари не боятся полиции, понимая, что мы не станем всерьез конфликтовать с ними. Интересно, правда, какому именно дому мы обязаны еще двумя окончательными трупами, но выбор, в сущности, фордовский – или Карел, или Синий Дракон, но драконы всегда оставляют метку. Здесь метки не было. Значит, Карел.

Я попытался прочитать документы обоих неудачников, но чип хирурга был, судя по неаккуратному шраму на пальце, недавно удален, а интелтроника юнца выгорела от бластерного огня. Оглядевшись, я нашел два стерильных пакетика и взял образцы тканей (до жути бескровный способ описать пару не тронутых огнем пальцев) на генетический анализ – больше для проформы, чем по необходимости.

Отчет в своем излюбленном лапидарном стиле я сбросил шефу через ближайший выход в глос, к счастью, не пострадавший. На выходе из импровизированной операционной я столкнулся с двумя ремонтниками.

– Уже закончили? – окликнул меня один.

– Ага. – Я кивнул. – Кто вызвал?

– Сьюд, как обычно, – пожал плечами ремонтник. – Это все барахло вам не нужно?

Я подумал немного и, вытащив из кюветы чип, кивнул снова.

– Забирайте, – разрешил я.

Все равно ничего ценного там не было. А так ремонтники или местные нарки растащат и тела, и вещи.

Я еще не успел выбраться из Глюколовни, как мне вновь позвонил Вилли.

– Шеф рвет и мечет, – предупредил он.

– Передай, что я уже иду, – бросил я. – Пусть остынет.

От Ахимсы до купола Рейнгард можно было довольно быстро дойти пешком, но я воспользовался транспортером. Не столько ради шефа с его истериками, сколько потому, что мне ужасно хотелось узнать, что творится сейчас в Отстойнике, а больше того – что сталось за время моего отсутствия с уикканцем-оборотнем.

В обезьяннике было людно. Кто-то кого-то допрашивал, к скенеру стояла двойная очередь – пент в паре с преступником. В воздухе висели гам, ругань и миазмы. Кто-то шумно жаловался на судьбу. Я протолкался к дверям шефова кабинета (звукоизолированным) и вошел без стука.

Я еще не знал, что выговор спасет мне жизнь, прослужив серьезным предупреждением, и тихонько материл шефа, так некстати вызвавшего пред свои светлы очи офицера полиции Макферсона.

В кабинете стоял неприятный холодок. Шеф наш, Борис Педерсен, родился еще на Земле (понятия, признаться, не имею, как он сюда попал, а порыться в его прошлом все духу не хватало) и предпочитал, по его голословным утверждениям, климат родных мест. Плюс восемнадцать по Цельсию мало напоминали лапландскую зиму, но нам, привычным к постоянной температуре коридоров, этого вполне хватало, чтобы ежиться, вздрагивать, икать от холода, терять нить разговора – в общем, беседа с шефом вполне могла сойти за процедуру допроса третьей степени.

– Миша, – шеф был по обыкновению предупредителен и мягок, – что за светотень творится в нашем отделении?

Я промолчал.

– Я еще могу понять, когда некоторые из моих людей, видимо, ведомые неким животным инстинктом, вляпываются в неприятности случайно, – шефовы щеки тихо розовели, предвещая кровавую зарю. – Но, помилуй меня бог, я не в силах осознать, какая сила заставляет тебя лезть на рожон по доброй воле.

– А что случилось? – не выдержал я, хотя и знал, что в таких случаях разумнее позволить шефу выпустить пар. Живая иллюстрация к его словам… В первые годы службы я тайно надеялся, что при очередном ругательном спазме шефа хватит наконец удар, но куда там!

– Офицер Колониальной службы Роберт Меррилл, – выцедил шеф, – недоволен тем, что ты не подчинился его приказу. О чем и заявил – мне и президенту-управителю. Община Лаланда подала на тебя – именно на тебя, а не на Эрика! – жалобу за задержание их жреца Эрнеста Сиграма. Да, я знаю, что ты прав, но почему ты все время высовываешься?!