Книга: До и во время - Владимир Шаров

- Расскажи.

Самое интересное в книге - существование так называемого Синодика - книги памяти, которую решил вести главный герой. Туда помещена женщина обычная посторонняя (чужой для главного героя человек), женщина - родственник главного героя, мужчина, для которого главный герой являлся единственным другом, Лев Николаевич Толстой, его последователи, мадам де Сталь. Трём жизням этой дамы посвящена львиная доля этой книги.

- Расскажи, да расскажи. Рассказать тебе сказку про белого бычка?

При чтении книги обязательно нужен предмет для снятия с ушей большой порции вермишели по флотски. Например, Лев Толстой действительно покинул Ясную Поляну, но умер он не на самом вокзале, а в доме начальника станции, на которой ему пришлось сойти из-за обострившейся болезни. Роман написан так, что в некоторые факты довольно легко поверить. Но после книги обязательно нужно заглянуть в жизнеописание Толстого. Для начала, хотя бы в краткое. О жизни Толстого написана книга "Лев Толстой: бегство из Рая" под авторством Павла Басинского. Надо как-нибудь сравнить эти две книги - если я когда-нибудь последнюю дочитаю.

- Расскажи.

В философской части, касающейся Толстого и его последователей, мне наиболее понятна мысль о том, что нельзя уничтожать прошлое, если оно является не только твоим прошлым, но и прошлым других людей. Тут мысль Шарова перекликается с мыслью Антуана де Сент - Экзюпери "Мы в ответе за тех, кого приручили". Говорится также о тех, кто бросал всё и уходил жить отшельником. Такие люди, как правило не возвращались.

Вернуться можно, но когда все вокруг поломано, разрушено, разворочено, расстроено - всё становится невероятно сложным. Есть люди, которые могут простить, и делают это, а есть те, у которых душевные раны никогда не затягиваются - и отношения с такими людьми погибают окончательно.

- Расскажи, да расскажи. Рассказать тебе сказку про белого бычка?

Мне очень не понравилась теория В. Шарова о том, что душевнобольные люди - это гении. Очень раздражает полюсность романа - на одних страницах повествуется о смирении, стремлении к высокодуховному; буквально через несколько страниц - об обратном - разрушении мира, где места для всего хорошего, что есть в человеке - нет.

Впрочем, надо было ожидать, что какая-то альтернативная история в книге будет, т.к. главный герой оказывается среди пациентов психиатрического отделения.

- Расскажи.

Альтернативная история касается трех жизней мадам де Сталь. Одна её жизнь прошла во Франции, две оставшиеся в России. Женщина приравнена автором к источнику силы и власти, только испить она сама из этого источника не может. Также под конец книги эта женщина отмечена как жена нового Ноя; её местопребывание - больница - названа ковчегом; снегопад, описанный в конце книги, автор приравнял к новому потопу по мнению больничных обитателей.

- Расскажи, да расскажи. Рассказать тебе сказку про белого бычка?

Я думаю, что перед чтением этой книги стоило бы поинтересоваться историей СССР, биографией Скрябина, биографией реально существовавшей баронессы Анны-Луизы Жермены де Сталь-Гольштейн, биографией Льва Толстого и его семьи. Иначе после прочтения книги остается впечатление, что на ушах висит не только порция макарон, а ещё и суп с компотом и булочкой с корицей в придачу.

К сожалению, я к этой книге не готова.

А дальше… дальше началась история второй главной героини. И была это история в истории или, как говорится «книга в книге». Точнее, нет, не так. В данном произведении не одна книга в книге. Здесь у нас и рассказы, и очерки, и лжебиография Толстого, и целый роман-жизнеописание, он же – религиозная фантасмагория, или что-то в этом роде. Апокриф – вот хорошее, точное слово для определения религиозных подделок. А ещё у нас имеются: программа партии в романе - раз, стихи в прозе в рассказе – два, и ещё чёрт знает что, на что мой мозг решил просто забить, дабы не взорваться к чертям (интересно, нормально ли так часто чертыхаться, рассказывая о книге, в которой столько размышлений о боге?..). А вот доминирующий над внешней оболочкой роман в романе я бы на месте автора назвала «Повитуха русской революции». В нём рассказывается история небезызвестной мадам де Сталь, однако из слов автора мы узнаём, что известная-то она известная, а ничего почти мы о ней знать-не ведали. Эта мадам родила сама себя, потом ещё раз, и ещё (как пишет автор, «она вообще любила рожать» - хорошее обобщение), а кроме того породила на свет трёх умственно неполноценных, но симпатичных сыновей и… самого Сталина! Да! А потом с ним же переспала. Да, и как вы уже, вероятно, догадались, именно она помогала всем революционным движениям России.

Но автору, видимо, и этого показалось недостаточно, ибо затем там происходит ряд просто сумасшедших событий, а в конце книги выясняется, что Сталь и Федоров (отец трех блаженных сыновей нашей дамы, а также учитель всех революционеров), как и их сыновья, являются пациентами той же клиники, где пребывает рассказчик. И, если вдруг вам не хватило всего этого, получите (и распишитесь) всемирный потоп из снега, в результате которого спасутся только эти товарищи, и… и в итоге главный рассказчик в компании Ифраимова (рассказчика истории о мадам) остаются в больнице разгребать снег.

В общем-то, анализировать столь переполненную событиями книгу довольно сложно: здесь перемешано столько всего, и так хорошо запутано, что если рискнёшь начать распутывать этот клубок, то не кончишь. Однозначно одно: каждое событие альтернативной истории Шарова является отражением какого-либо знакового события истории библейской: Фёдоров читает проповедь плывущим в лодке Ленину и Зиновьеву как Иисус – галилейским рыбакам, он же является новым Ноем и, как и тот, хочет народить новых сыновей, сомневаясь в уже имеющихся, Скрябин называет себя мессией, принесшим благую весть, каннибализм братьев в утробе, согласно толстовцам, прямо происходит от соперничества Каина с Авелем… Будучи писателем 20 века, Шаров, кажется, полностью отрицает генетику, осознавая её наличие среди прочих наук как данность; притом что в споре между Каммерером, ярым противником генетики, утверждавшим наследование приобретённых признаков, и Вейсманом, последователем Менделя, власти принимают сторону первого «для нравственного здоровья народа». Нельзя не признать, что описанное в романе противостояние зеркалит противостояние Вавилова и Лысенко, но зеркалит настолько гротескно, что за приходящей в голову первой мыслью «господи, что за ерунда!», за очевидным всепоглощающим неверием описываемому, за ярым его отрицанием просто не возникает мыслей хотя бы попытаться отыскать подобия в реальной истории. При том, что Пауль Каммерер и Август Вейсман – сами по себе реальные исторические лица, из чего следуют только печальные выводы о цикличности, а вернее, буксовании истории. Чтобы так мастерски сплетать историю с вымыслом, нужно быть хорошо подкованным в истории, и действительно, Шаров окончил исторический факультет, и мало того - был кандидатом исторических наук.

Хочется отдельно отметить то, как умело Шаров обосновывает повороты своей альтернативной истории: все действия персонажей железно происходят из проникновенности религией (и даже сказками – хрустальный гроб из «Сказки о мёртвой царевне» сыграл немалую роль в будущей постановке ленинского мавзолея, да-да!) народных масс. Именно религиозные рассуждения толкают их на революционно значимые поступки, и будь наш мир на градус пошизанутее – кто знает, может быть, именно так оно всё бы и произошло…

Был ли это уникальный опыт? Определённо. Это необычная книга? Несомненно. Понравилось ли мне? Уже кажется, что да, и даже очень. Во всяком случае, я рада, что прочитала эту книгу, фантазия у автора действительно улётная, это нам, простым смертным от земли оторваться сложно, от привычного образа мыслей, а не оторвёшься – не полетишь. Хочу ли я повторить этот опыт? Однозначно. Но уж точно не в ближайший год – слишком голова устала от выкрутасов, а с другой стороны, такой оголтелый бред и днём с огнём с трудом найди постарайся, и в этом смысле книжка, конечно же, просто бриллиант непревзойдённой величины.

А вот и «Синодик» первый – В нем много страстей, наверно, Но суть такова: Маразматиков чтоб не забыли, нужны слова. «Синодик», исполненный прений, Конечно, вне всяких сомнений, Пишет Алёша, который Успокоится скоро В доме, который воздвиг Шаров.

А вот и Савин, мертвец, Который следит из-за гроба За своей живою женой. Религией прикрываясь, Спуску он не даст торгашу, Который «взял Леночку лишь во временное пользование» В «Синодике» первом, Который пишет Алёша Ещё вне дома, который воздвиг Шаров.

Вот Вера, про то, как любила мужа Ей, очевидно, помнить уже не нужно: Она что запишет – забудет. Да только забыла Вера, Что записать забыла Про горячо любимого мужа, и теперь даже Алёша Ничего не запишет в «Синодик», Который он пишет вне дома, Который построил Шаров.

А вот и Толстые: Отношенья у них непростые, Они друг для друга – проклятье, Прямо скажем – соперники братья, (Шаров говорит, близнецы, Всё дело лишь в том, что второго, Младшего Льва Толстого, Перенесли из утробы Мамы в утробу жены – Ведь были же случаи В Китае и Индии Внутриутробного братопожирательства – Так почему бы и нет, Вкусен из брата обед, Пусть даже метафорический и годы спустя).

А вот и толстовцы верные. Один из них пишет роман, Расклеивая на окне Что-то вроде стихов, белых-белых, Как эти – перезревших и недозрелых, И заставляя соседа (Нашего непоседу, Алёшу) читать, То по диагонали, то зигзагом, то вспять: А вот и «Синодик» второй, В нем опишет герой Всех пациентов дома, который воздвиг Шаров. Зачем? Чтоб вернулся бог.

А вот в этой снежной больнице Тот, кому не сидится, Ифраимов, ангел, Берёт в оборот гг Рассказами об ИПГ – Институте Природной Гениальности, Где, согласно госбзику Лелеяли всяческих психов Как потенциальный кладезь ума для будущих революций.

А вот и мадам де Сталь: Дабы скуку избыть и печаль Она бежала в Россию, Где напившись еврейского зелья, дважды Рожала себя же, Трёх недоумков отсталых, А попутно ещё и Сталина. Смутные дни настали у нас, Когда госпожа де Сталь, Всех российских восстаний Повивальная бабка, За Россию взялась с умом и религиозными умонастроениями. Со своим любовником бывшим, Давненько умом поплывшим, Сия госпожа, то Жермена, то Катя Нынче обретается в палате Дома, который воздвиг Шаров.

А вот те трое солдат, которые их сыновья, и потому тоже спасутся: А вот и второй потоп, Потоп из лютого снега (или Шаровского бреда), И из всей канители В непроглядной метели Ифраимов лишь, да Алёша Остаются откапывать нечто В доме, который – ну уже почти, вот-вот, скорей бы – канет в вечность.

А вот Владимир Шаров: (Нет на него ни Сталина, ни докторов), Он, творя новый ад, В «Новый мир» внёс разлад, «Во время и до», И после никто из коллегии Истинно так и не бредил, Как их бывший сотрудник Шаров, Который построил дом, который воздвиг Шаров, Который построил дом… Маразм при нём был, и остаётся при нём.

Как-то, помнится, я сравнивал Тома Маккарти и Шарова ("Репетиции" и "Когда я был настоящим" - построение и повторение новой реальности). Здесь опять же есть близкая британцу тема - память. Герой в результате несчастного случая начинает страдать провалами памяти и начинает писать свой "Синодик", чтобы зафиксировать важных себе людей, а затем и научить любви новых (стариков больницы), параллельно тоже самое происходит с памятью исторической (разговоры с Ифраимовым).

Роман многослойный и начну, пожалуй, с главной темы Шарова - революции. Одна из главных героинь - мадам де Сталь, перерождающаяся словно Феникс. Почему де Сталь? Шаров выстраивает свое эпическое полотно, чтобы показать предпосылки революции ("до"), в момент ("во время") и последствия ("после", в том числе и последующий крах СССР). Мадам де Сталь выбрана неспроста. Она - современник первой революции глобального масштаба (французской 1789). Три жизни де Сталь - можно представить в виде метафор - революции 1789, революции 1848 и 1871 (время Парижской Коммуны). Также это могут быть реперные точки влияния французской культуры и идей на русскую (ведь практически весь 19 век прошел под влиянием французской культуры и французского языка, не зря Достоевский делал критические выпады и в "Зимних заметках", и в "Игроке" против французов). Вторая жизнь де Сталь пустила корни уже на русской земле. Здесь она встречается с одним из главных философов русского космизма - Николаем Фёдоровичем Фёдоровым (который в будущем станет у Шарова Ноем!). Весьма интересно представлена философия самого мыслителя (философия Общего дела), в том числе, в сравнении с концепцией Владимира Соловьева (соборность, София). Кстати, есть довольно примечательные исторические факты, имеющие быть на самом деле: Федоров действительно был библиотекарем и его послушать приходили ведущие интеллектуалы того времени и Толстой, и Достоевский, и Владимир Соловьев. Другой примечательный исторический факт, известный по воспоминаниям Е. Н. Трубецкого - Соловьев действительно хотел предложить Драгомирову свершение революции и в 1891 году подыскивал для этих целей также архиерея (Шаров в качестве духовного лица предложил Иоанна Кронштадтского). И уж совсем интересно Шаров рассматривает творчество Скрябина и его неосуществленный замысел - "Мистерии" - в рамках идей русского космизма, предлагая рассматривать его в качестве предпосылки идеи революции. Идея революции проходит три трансформации (три жизни де Сталь) и образ де Сталь становится главным символом революции, её идеи и самой России. Самое интересное Шаров на этом не останавливается и превращает Николая Фёдорова в Ноя, больницу в ковчег, де Сталь в жену Ноя, их детей в Иафета, Сима и Хама, а революцию в последовательное движение к надвигающейся катастрофе - апокалипсису (который к тому же может символизировать крах СССР). Пожалуй, Шаров подвел свой итог XX веку и сделал это весьма сильно, срастив советскую мифилогию, религиозную и идеи русского космизма/Софии.