Текст книги "Морские драмы Второй мировой"

Шигин В.В.
Морские драмы Второй мировой

Гюнтер Прин. Тайны и легенды третьего рейха

Наверное, ни с одной из подводных лодок Второй мировой войны не связано столько тайн и недомолвок, как со знаменитой немецкой U-47, причем, как ни странно, самое прямое отношение к ней имел и Советский Союз, хотя «сорок седьмая» даже не дожила до 22 июня сорок первого года. С чего нам начать рассказ об U-47? Видимо, с его конца…

…Летом 1945 года в прихожей фрау Шмидт раздался внезапный звонок. На пороге стояли двое.

– Вы мать Вилли Шмидта? – спросили они.

– Да! – хмуро ответила пожилая женщина.

– Мы матросы с U-47! – сказал один из пришедших. – И хотим исполнить свой товарищеский долг, передать вам последний привет от вашего сына, который умер у нас на руках полгода назад! Мы с ним были очень дружны, а потому обещали навестить вас

– Как полгода назад? – воскликнула изумленная женщина. – Где?

– Известно где! – мрачно вздохнул один из пришедших. – В концлагере Торгау!

– В каком концлагере! Ведь мой Вилли погиб со всем экипажем своей подводной лодки еще в марте сорокового года!

– Да, фрау, лодка наша действительно погибла, но это лишь часть правды, потому что все мы во главе с командиром к этому времени уже были арестованы и находились за колючей проволокой.

Пока онемевшая от услышанного известия женщина приходила в себя, посетители, извинившись за беспокойство, ушли.

В течение нескольких последующих лет мать сигнальщика с U-47 обивала пороги всевозможных инстанций в надежде узнать что-либо о судьбе сына. Но все было тщетно. Чиновники лишь недоуменно поводили плечами.

– О чем вы говорите! U-47 со всем своим геройским экипажем погибла в Северной Атлантике в марте сорокового года!

– Но это не так! – кричала ищущая правды о сыне мать. – Ко мне приходили его товарищи по подводной лодке. Они говорили, что весь их экипаж и мой сын не погибли в океане, а были брошены в концлагерь!

– О чем вы говорите! – возмущались чиновники. – Гюнтер Прин и его команда погибли на боевом посту во славу рейха. Вас, наверное, кто-то попросту разыграл!

– Но этого не может быть! – настаивала убитая горем мать. – Я хочу лишь знать правду: где погиб мой единственный сын?

– Увы, но мы ни чем больше не можем вам помочь, – уже отмахивались от назойливой посетительницы сотрудники контор. – У нас много работы. Прощайте!

Отчаявшись выяснить хоть что-нибудь о судьбе своего сына, фрау Шмидт обратилась к журналистам. Вскоре в печати промелькнуло несколько статей о загадочной судьбе экипажа U-47, но на этом все и закончилось. Да и кого в послевоенной Германии могла интересовать судьба какой-то, пусть даже некогда знаменитой подводной лодки, когда таких, как она, погибли сотни! Кого могла волновать судьба двух десятков подводников, когда на полях Второй мировой погибли миллионы?

Что стало с безутешной фрау Шмидт, мы уже, наверное, никогда не узнаем, да и надо ли! Удел всех потерявших сыновей матерей один и тот же… Кем были те два неизвестных мужчины, что заходили к фрау Шмидт, тоже осталось неясным. Так родилась еще одна, но далеко не последняя, из множества тайн, окружающих до настоящего дня подводную лодку U-47 и ее экипаж, а также ее командира капитан-лейтенанта Прина. А потому наш рассказ дальше пойдет именно о нем.

Гюнтер Прин родился в 1908 году в старинном и известном своими морскими традициями Любеке. Семья будущего подводника была бедна, а после гибели отца под Верденом вообще еле сводила концы с концами. Впоследствии Прин вспоминал, что временами мать даже боялась открывать приходящие ей счета, зная наперед, что оплатить их она не в силах. В пятнадцать лет Гюнтер ушел навсегда из дома, чтобы заработать себе на сносное питание и хоть как-то помочь матери поднять младших. В те годы Германию трясло в конвульсиях послевоенной лихорадки. За доллар в то время давали 4200 триллионов марок, количество, которое просто невозможно себе представить. В ту пору даже зарплату рабочим выдавали дважды в день, ибо за несколько часов курс марки скатывался на несколько нулей.

Первое время Гюнтер кое-как зарабатывал на жизнь, пристроившись гидом на Лейпцигской международной ярмарке. Скопив немного валюты, Прин смог оплатить свое обучение в Гамбургской мореходной школе. Получив удостоверение матроса, он устраивается юнгой (иных вакансий попросту не было) на каботажный пароход «Гамбург». Однако в первом же рейсе пароход попал в сильный шторм неподалеку от Ирландии и затонул. Каким-то чудом Прину удалось доплыть до берега. Первое испытание, впрочем, нисколько не охладило его тяги к морю, и вскоре он уже плавает на других судах. Трудолюбивый и настойчивый, спустя несколько лет Прин добивается главной мечты своей жизни – получает диплом капитана. Но здесь честолюбивого юношу ждало горькое разочарование Свободного судна для него так и не нашлось. Немецкий торговый флот в ту пору был весьма мал, а на причалах стояли ждущие хоть какой-нибудь работы толпы моряков. Настал день, и среди них оказался 24-летний Прин. Отчаявшись в конце концов устроиться на какое-нибудь, даже самое плохонькое, судно, он вынужден был записаться в так называемую Добровольческую армию, созданную специально для таких, как он, кто уже потерял всякую надежду на работу и перед кем уже не было впереди ничего, кроме голодной смерти. Теперь Прин трудится на самых черных работах за кусок хлеба и крышу над головой. Жизнь явно не складывается, оставляя его на обочине. Трудно сказать, как сложилась бы дальше судьба Прина, если бы не его величество случай. Совершенно случайно в руки Прину попадает газета с объявлением о наборе молодых моряков в возрождаемый германский военный флот. Терять Прину было нечего, и он без долгих раздумий в январе 1933 года записывается в Кригсмарине. Наверное, это был его последний шанс обмануть злодейку-судьбу. Вскоре Прину удается поступить в школу подводников. Там у него произошла встреча с человеком, во многом предопределившая всю его последующую жизнь. Один из лекционных курсов будущим подводникам читал известный в то время энтузиаст подводного дела в Германии Вернер Хартман. Хартману пришелся по душе любознательный и старательный ученик, и, когда пришло время выпуска, он забрал Прина на свою лодку, входившую в состав единственной тогда флотилии германских подводных лодок «Веддиген», которой командовал капитан цур зее Карл Дениц. Вместе с Хартманом на U-26 Прин участвовал в Гражданской войне в Испании. Несмотря на то что лодка особо выдающихся результатов тогда не добилась, Прин все же сумел отличиться. Несмотря на скромное матросское звание, Хартман доверил ему самостоятельное несение ходовой офицерской вахты, с чем Прин блестяще справился. Здесь сказались как личные качества молодою честолюбивого подводника, так и его достаточно солидный опыт службы в торговом флоте. А когда лодка вернулась из похода в Киль, Хартман рекомендовал своего воспитанника на годичные курсы командиров-подводников. Во время учебы Прин женится, у него рождается дочь. В 1938 году Прин заканчивает курсы и сразу же ввиду блестящих результатов и имеемого опыта получает под свою команду новейшую U-47.

Принадлежащая к типу «7В» подводная лодка была только что спущена на воду с кильской верфи. Это была обычная серийная полуторакорпусная субмарина. Длина ее составляла 66, 5 метра, при наибольшей ширине в 6,5 метра и осадке 5,8 метра Имея водоизмещение в 763 тонны надводное и 867 подводное. Под дизелями лодка развивала ход до 17 узлов, а под электромоторами – до 8. Экипаж насчитывал 44 человека, четверо из которых – командир, помощник, штурман и механик – были офицерами. Вооружение подводной лодки составляли четыре носовых и один кормовой торпедных 533-мм аппарата, одно 88-мм и одно 20-мм орудия. Время экстренного погружения субмарины составляло 46 секунд.

Наконец-то сбылась самая заветная мечта жизни Прина, и он стал полновластным хозяином корабля. Может быть, именно поэтому теперь он ищет любую возможность, чтобы вырваться в море.

– Я предпочел бы месячные маневры в Атлантике любому отпуску! – не раз говорил он в кругу друзей.

В мае 1939 года, во время маневров Кригсмарине в Бискайском заливе, Прин обратил на себя внимание командира флотилии подводных лодок капитана цур зее Карла Деница. Тогда между знаменитым мысом Трафальгар и западным входом в Ла-Манш два десятка немецких подводных лодок усиленно отрабатывали тактику будущих «волчьих стай». Апогеем маневров стало всеобщее нападение на конвой условного противника и его полный разгром. Прин стал главным героем этой учебной баталии. Все учебные атаки, в которые выходила его U-47, были на редкость успешными. Дениц был очень доволен как результатами маневров, так и действиями Прина.

…В первый свой боевой поход Прин вышел накануне нападения на Польшу. 1 сентября, получив условный сигнал, он сорвал печати с хранившегося в командирском сейфе секретного пакета.

– Поздравляю всех с началом большой войны! – объявил Прин команде.

– С кем воюем на этот раз? – кинулись с расспросами возбужденные новостью матросы.

– Как всегда, с англичанами и французами, ну и заодно немного с поляками! – пожал плечами командир.

Первой жертвой только что начавшегося вооруженного противостояния стал британский пассажирский лайнер «Аттения», атакованный и уничтоженный по ошибке подводной лодкой U-30. Мировая общественность была потрясена количеством погибших женщин и детей. Немцы неуклюже оправдывались, но всем было ясно, что это всего лишь начало настоящего разбоя на морских и океанских дорогах.

Спустя четыре дня настал черед открыть свой боевой счет и Прину. U-47, всплыв, расстреляла из орудий нарвавшийся на нее французский пароход «Босния». Спустя четыре дня Прин удачно расстреливает из пушки груженый британский сухогруз «Рио Клара», а затем удачно торпедирует еще один сухогруз – «Гэртэвон». Мировое побоище еще только начинало набирать первые обороты, а Прин уже вырвался вперед по количеству утопленных судов противника в ряды «передовиков» подводной войны. На его боевом счету было уже 8270 потопленного тоннажа.

В Киле U-47 встречали оркестром. Еще бы, первый боевой выход в море, и сразу такой успех! Гросс-адмирал Редер лично представил Прина к Железному кресту 2-го класса. Экипаж субмарины получил двухнедельный отпуск.

Тем временем последовал новый успех немецких подводных сил. 17 сентября U-29 западнее Ирландии подстерегла и утопила первый боевой корабль неприятеля, и какой! Авианосец «Корейджес»! Начало подводной войны было явно блестящим.

Вот как вспоминал о своих первых удачных походах Прин в своей книге «Командир подводной лодки»: «Было два часа ночи. Я лежал у себя в полусне, не дающем отдыха. Из радиорубки напротив доносилось попискивание морзянки, отделенное от меня только байковой занавеской. Это большое неудобство на борту.

Штейнхаген доложил:

– Командир, радиосигнал всем подлодкам. Немецкий самолет сбит в Северном море. Указаны координаты.

Я вскочил, схватил фуражку и бросился в центральный пост. Бросив взгляд на карту, я увидел, что указанное место лежит близко к нашему курсу. Я поднялся в рубку. Вахта на мостике стояла, укутавшись в теплую одежду. Мороз был сухой и пронзительный. Дав приказание вахте «искать сбитый самолет», я вернулся в центральный пост, указал новый курс и велел разбудить меня в семь часов, если не случится ничего неожиданного.

Ровно в семь меня разбудил Рот, включивший свет над моей головой. Когда я поднялся на мостик, ранний утренний туман полосами расходился по воде. Самолета не видели, и ничего не произошло во время моего сна. Нам не везло, мы уже прошли указанное место, где в море болтался беспомощный экипаж самолета.

Погруженный в свои мысли, я спустился в кают-компанию. Там уже завтракал Барендорф. Мы сидели друг против друга, он что-то говорил, но я едва слушал его, потому что мысли были заняты беспомощными летчиками. Мы должны добраться до них так или иначе. Вдруг меня озарило. Я бросился в центральный пост и приказал:

– Лево на борт. Курс двести сорок пять градусов.

Я вернулся к столу. Барендорф искоса посмотрел на меня, но ничего не сказал. Потом он встал и пошел на мостик. Я продолжал завтракать.

С мостика передали:

– Огни впереди.

Я поднялся в рубку. Барендорф указал вперед, в туман:

– Я видел белый свет оттуда.

Мы приблизились к месту. На волнах плавал круглый темный предмет – плавучая мина. Мы обошли ее и прямо перед нами увидели темно-серую тень, плывущую к нам. Это оказалась разборная шлюпка с тремя людьми на борту. Несколько человек из нашей команды стояли у поручней, наблюдая и радуясь.

– Эй, – закричал боцман трубным голосом, – довольны ли вы, парни?

В ответ закричали с шлюпки. Два человека вскочили, замахали руками, подбрасывая шлемы над головой. Мы медленно маневрировали около шлюпки. Летчики перестали грести и от радости чуть не забыли подхватить линь, который мы им бросили. Потом им помогли подняться на борт. Сначала подняли раненого.

– Где самолет? – спросил я.

– Утонул, – ответил летчик.

– Кто-нибудь из команды пропал?

– Да, сэр. Капитан.

– Почему?

– Убит.

– Полный вперед, – скомандовал я.

Мы должны были побыстрее убраться отсюда, потому что пламя, зажженное летчиками, могло привлечь противника. Мои люди помогли раненому пройти в люк. Совсем молодой, он был бледен и изможден» Два других сержанта последовали за ним.

Внизу закипела бурная деятельность. Раненого летчика положили на койку инженера, и пять человек принялись раздевать его. Двое других сидели на койке, окруженные командой, которая забрасывала их вопросами, угощая одновременно чаем, шоколадом и сигаретами. Я не поверил своим ушам, когда услышал, как Валу, кок, предлагает летчикам яичницу. Он обычно берег яйца как наседка, бросаясь на каждого, кто осмеливался намекнуть, что хотел бы съесть яичко.

Когда я подошел, раненый мальчик попытался встать, но я мягко подтолкнул его обратно и осмотрел раны. Одна пуля зацепила плечо, другая прошла через икру. Раны были чистыми и не грозили осложнениями. Пока я осматривал его, я попросил рассказать, что случилось, чтобы отвлечь его внимание.

– Как раз над каналом мы столкнулись с английским истребителем Он атаковал нас и прочесал из пулемета. Мы ответили, а потом инженер закричал, что пробита система охлаждения и мы падаем. Английский самолет развернулся и снова пошел на нас. Наш капитан бросился к пулемету. Вдруг ветровое стекло стало красным, летчик закричал: “Я не вижу!” В следующий момент мы очутились в море. Все были в порядке, только капитан мертв. Он был ранен в голову, и поток воздуха разбрызгал его кровь по стеклу. Мы вытащили его. Все это время английский самолет кружил над нами, как ястреб. Каждый раз, когда видел кого-нибудь из нас, он стрелял. Вот почему я получил две пули. Наконец мы вытащили мертвого капитана на крыло и достали шлюпку. Тогда английский летчик, грязная собака, перестал стрелять. У нас был карманный компас, и мы начали грести на восток. Английский самолет некоторое время кружил над нами, потом прилетел второй “бристоль” и прошел низко над нашей лодкой. Они не стреляли, но и не пытались спасти нас. Мы гребли весь день и всю ночь, потом еще ночь, около сорока часов. Мы установили очередь: один греб в течение часа, другой правил, третий спал… Спать удавалось немного. Время от времени мы зажигали свет, а потом увидели вас. Сначала мы подумали, что это англичане, а когда услышали, что вы говорите по-немецки, чуть с ума не сошли от радости. – Он остановился.

Я закончил перевязку.

– Ну, теперь ты прежде всего должен поесть и хорошенько поспать, – сказал я.

Всех троих накормили и уложили спать. Я послал по радио сообщение: “Летчиков подобрали, продолжаю свой курс”

Я не видел гостей до следующего утра. Два сержанта стояли рядом и смотрели на маленький кусочек неба, показавшийся в люке боевой рубки. Они казались птицами в клетке. Я определил их в вахту на мостик, чтобы они могли время от времени побыть немного на свежем воздухе. Мы надеялись, что спасение летчиков будет хорошим предзнаменованием, но с того часа, как мы взяли Иону на борт, мы не видели ни одного объекта. Погода была идеальной, солнце сияло на безоблачном небе, море слегка волновалось. Хотя после заката долго еще оставалось светло, небо и вода на горизонте оставались пустыми. Одиннадцать дней мы шли по району, считавшемуся одним из лучших для охоты. Нервы были натянуты до предела. Бинокли прилипали к глазам, когда мы осматривали горизонт с мостика. Не видно было ничего: ни дыма, ни мачт, ни парусов. Постепенно нас охватило настроение, сравнимое только с болезнью полярников. Малейшая провокация вела к вспышкам гнева и скандалам. Если смена на мостике задерживалась на две минуты, происходила дьявольская ссора. Даже обычное “Смотри в оба” застревало в горле, когда я уходил с мостика.

На рассвете двенадцатого дня мы проводили дифферентовочное погружение. Я стоял у перископа и позвал Бома:

– Густав, чертов перископ опять изгажен.

– Но я чистил его, сэр.

И в этот момент я увидел пароход. Это был шок.

– Внимание на постах! – прокричал я.

Мы быстро приблизились к одинокому танкеру, который пытался обойти нас диким зигзагом. Мы погрузились и вышли у него за кормой.

– Приготовить пушки! – приказал я, но случайно повернулся, и кровь застыла в жилах.

На западе появился лес мачт, большой конвой. Мы немедленно погрузились. Мы чуть не попали в ловушку для подлодок, поскольку единственное судно было послано как приманка. Я решил идти за конвоем. Мы шли за ним в течение трех часов, намереваясь отрезать один корабль. Но это было безнадежно, потому что под водой мы шли слишком медленно. Когда мы снова всплыли, лес мачт был далеко на горизонте. Только траулер шел к нам, вспенив носом волны. Мы снова погрузились и снова всплыли. На сей раз из облаков на нас выскочил “сандерленд”, так что пришлось быстро погружаться, чтобы спрятаться под водой. К этому времени конвой скрылся. Я проклял наше невезение, пока смотрел в перископ, как вдруг заметил пароход, лениво приближающийся к нам. Очевидно, он выпал из конвоя. Я определил его водоизмещение примерно в 6 тысяч тонн. Палуба была уставлена огромными ящиками, а на баке я насчитал восемь пушек. Мы погрузились и послали торпеду, ударившую в середину корабля. Через перископ я наблюдал, как команда садится в шлюпки. Потом пароход медленно исчез в вихре пены. Когда мы повернули прочь, на воде еще можно было видеть прыгающие ящики. Через планки виднелись детали самолетов, крылья, пропеллеры и так далее. Мы смотрели, как они тонут один за другим.

– Эти птички уже никогда не взлетят, – с удовлетворением сказал Мейер.

Я надеялся, что теперь заклинание разрушено, но невезение оставалось с нами, и следующие семь дней мы не видели ничего, кроме неба и воды. Полярная болезнь на борту приняла размеры эпидемии. Мы не могли выносить даже вида друг друга, а увидеть, как кто-то чистит зубы или ест, было достаточно, чтобы начало тошнить.

На седьмой день вахта в рубке заметила пароход. Это опять был конвой, обнаруженный одним из летчиков. На горизонте появилась длинная линия, около тридцати кораблей. Поскольку мы находились в невыгодной позиции, я позволил конвою пройти, подошел сзади и сделал широкий круг. Был уже вечер, когда мы снова вошли в контакт, но на этот раз мы хорошо разместились. Они казались прекрасным силуэтом на фоне вечернего неба. Я выбрал три самых больших: танкер 12 тысяч тонн, еще один 7 тысяч и грузовое судно, тоже 7 тысяч тонн. Мы приблизились к ним под водой. Я буквально прилип к перископу и наблюдал, как первый офицер передавал мои приказы. Выстрелил аппарат номер один, за ним второй, через несколько секунд должен был выстрелить третий, но не выстрелил. С носа докатились звуки спора, но тогда я не обратил на это внимания. Я наблюдал эффект взрывов. Первый удар был по 12-тонному “Кадиллаку”. Потом глухой звук детонации, фонтан воды, за ним появился окутанный желто-коричневым дымом корабль. Второй удар. Я не мог поверить своим глазам. Мы не целились в этот корабль: “Грация”, водоизмещение 5 тысяч тонн. И сразу после нее грузовой корабль 7 тысяч тонн. Во все три корабля попали точно, ни один из них нельзя было спасти. Мы убрались как можно быстрее, в кильватере уже рвались глубинные бомбы. Я повернулся к торпедисту:

– Какого черта, что там случилось? Почему не стреляли но команде?

Он выглядел сконфуженным.

– Простите, я поскользнулся и попал на рукоятку, торпеда вышла слишком рано.

Я засмеялся:

– По крайней мере, хоть куда-то попал. Но ты лишил нас тысячи четырехсот тонн.

Он минуту помолчал, потом спросил:

– А сколько всего, командир?

– Двадцать четыре тысячи тонн.

Новость облетела лодку, и лица засияли, как небо после затяжного дождя. Наконец нам повезло.

Через две ночи мы заметили пароход, нагруженный пшеницей. Около 2800 тонн. Чтобы поберечь торпеды, я заставил команду сесть в лодки и отплыть от корабля. Мы были довольно далеко от берега, поэтому я последовал за спасательными лодками и дал им хлеб, колбасу и ром.

Следующий день принес нам два корабля. На рассвете мы поймали корабль водоизмещением 4 тысячи тонн с грузом леса и расправились с ним несколькими выстрелами ниже ватерлинии. После полудня мы встретили датский танкер, нагруженный дизельным топливом. На мостике он нес огромный барьер из мешков с песком. Мы ударили но нему несколькими снарядами, но вместо того, чтобы затонуть, корабль все выше и выше поднимался из воды, поскольку топливо вытекало в море, и он становился все более плавучим. Мы прицелились в его машинное отделение, и только тогда корабль начал тонуть. Спасательные лодки и команда были уже на некотором расстоянии, когда мы увидели трех человек, плавающих в воде. Это были третий и четвертый механики и кочегар. Капитан не позаботился о них, а оставил тонуть в машинном отделении. Я остановился, подобрал их, догнал спасательные шлюпки и передал людей. К капитану-”христианину” я обратился с короткой речью, начинавшейся: “Ты чертов подонок…” и заканчивавшейся на подобной ноте. Теперь у нас на счету было почти 40 тысяч тонн, 39 885, если быть точными. Мы были довольны собой.

Но потом мы получили сообщение по радио: “Немецкая подлодка вернулась после патрулирования, потопив 54 тысячи тонн”. Ее командир проходил у нас практику. У людей вытянулись лица. Штейнхаген, наш заводила, выразил общее мнение:

– Обидно смотреть, как эти молодые выскочки нас обставляют.

Его огорчение потрясло меня, оно было каким-то детским, но в то же время меня обрадовал дух команды. Я вызвал первого и второго офицеров. В итоге наших дискуссий выяснилось, что у нас осталось только шесть крупнокалиберных снарядов и несколько торпед. Следующей ночью одна из торпед ушла в белый свет. Пароход прошел мимо нас на большой скорости и на расстоянии, стрелять надо было быстро. Когда торпеда вышла из аппарата, мы начали считать. Сначала пятьдесят секунд. Каждая секунда делала попадание все менее вероятным. Минута, двадцать секунд.

– Моя прекрасная торпеда, – простонал Барендорф, стиснув зубы.

Мы попытались гнаться за пароходом, но он уклонился от нас, и темнота поглотила его.

Меня разбудила новость, что первый офицер заметил “Эмпайр Тукан”, лайнер в 7 тысяч тонн. Наша лодка тяжело качалась на волнах.

– Мы атакуем снарядами, – сказал я.

– Не уверен, что сможем попасть в таком море, – заметил первой офицер.

Я пожал плечами: еще вероятнее, что мы промахнемся торпедой. Вызвали боцмана Мейера заряжать пушку. Он отказался.

– Стрелять в такую погоду – сумасшествие, – сказал он тому, кто его будил. – Слишком большая качка, чтобы прицелиться.

За ним послали во второй раз с официальным приказом с мостика. Он наконец появился, сонный и раздраженный.

Я инструктировал его:

– Первый выстрел должен быть по пушкам, вы их ясно видите на палубе. Второй выстрел по мостику, чтобы они не могли радировать.

– Есть, – ответил он, щелкнув каблуками. Однако, судя но выражению его лица, он думал, что стоит экономить снаряды.

Мы стояли на мостике и наблюдали стрельбу. Это было последнее наше оружие. Первый снаряд ударил точно между пушками. Второй попал в бак, третий в корму, четвертый промахнулся, пятый не разорвался, шестой, наконец, ударил в мостик и попал в раструб вентиляции. Это было странное зрелище. Давление детонации изнутри вытолкнуло его и бросило прямо на мачту. Все это выглядело как белое привидение на рассвете. Несмотря на последний удар, радио яростно работало, посылая SOS. Команда расхватала шлюпки и бросилась с корабля. Только радист оставался и продолжал посылать сигналы. Больше мы ничего не могли сделать. Мы должны пожертвовать торпедой, если не хотим, чтобы нам наступали на пятки. В лайнер попали точно в середину. Он разломился, глубоко погрузился в море и вдруг встал на дыбы на фоне неба. Радист все еще оставался на посту. Внезапно мы увидели человека, бегущего по наклонившейся палубе. Он схватил красную лампу и, держа ее высоко над головой, прыгнул с тонущего корабля. Когда он упал в воду, красный свет погас. Мы остановились в том месте, где он скрылся, но не смогли найти его. Затем на севере показались тени, темные очертания в сумерках, возможно эсминцы. Поскольку у нас оставалась только одна годная торпеда, мы решили удрать. Через три минуты Штейнхаген принес мне радиосообщение. Это было последнее сообщение с “Эмпайр Тукан”: ‘Торпедирован подлодкой, быстро тону. SOS” и потом длинное тире. Это был последний сигнал радиста.

Следующий корабль мы встретили через два дня. Это было греческое грузовое судно, которое мы прикончили нашей последней торпедой. В нем было только 4 тысячи тонн. Штейнхаген просунул голову в дверь.

– Довольно, командир? – спросил он, затаив дыхание..

Я уже посчитал.

– Нет, – сказал я. – У нас только пятьдесят одна тысяча, другая лодка имеет на три тысячи больше.

По лодке прошла волна разочарования. Мы начали обратный путь с одной неисправной торпедой на борту. Я вызвал торпедиста;

– Если торпеда будет в порядке, у нас будет еще один выстрел.

На следующее утро он доложил, что торпеда в рабочем состоянии.

Утро было ясное, спокойное. Мы шли поблизости от берега. Сигнальщик доложил:

– Пароход по левому борту.

Огромное судно с двумя трубами приближалось к нам со стороны солнца диким зигзагом. Против солнца было невозможно определить его цвет, но по силуэту я узнал корабль типа “Ормонде”, свыше 15 тысяч тонн.

– Ребята, – сказал я и почувствовал их волнение, – скрестите пальцы, постарайтесь и добейтесь, – затем скомандовал: – Огонь!

Мы ждали, считая. Секунды тянулись медленно до боли. Корабль был на большом расстоянии, слишком большом, боялся я. Затем вдруг прямо в середине высоко над мачтой поднялся столб воды, и сразу мы услышали треск. Лайнер повалился на правый борт. Спасательные шлюпки спускали в большой спешке, их было много. Между ними в воде подпрыгивали сотни голов. Невозможно было помогать им, потому что берег был близко и корабль еще на плаву. На баке ясно были видны пушки. Мы отступили под воду. Когда через несколько минут мы всплыли, на поверхности моря видны были только спасательные шлюпки. Я спустился к себе, чтобы заполнить военный дневник. Когда я проходил центральный пост, мне в глаза бросилась надпись на двери: “66 587 тонн. Выучи наизусть”».

В послевоенное время было установлено, что заявленные Прином тоннаж был существенно завышен. Этим грешил, впрочем, не один Прин. Завышали свои результаты почти все подводники на всех воюющих флотах.

В целом пока все для Прина и большинства командиров немецких субмарин в море складывалось вполне удачно. Однако командующий подводными силами Германии многоопытный Карл Дениц не мог не понимать, что первоначальные успехи скоро неминуемо пойдут на убыль, так как англичане в самое ближайшее время обязательно усилят свою противолодочную оборону. Нужна была большая победа, причем скорее даже не столько боевая, сколько политическая, победа, которая нанесла бы противнику не только материальный, но и существенный моральный урон.

После долгих раздумий выбор Деница пал на командира U-47 капитан-лейтенанта Прина. При этом у Деница был выбор. К этому времени успели отличиться утопивший лайнер «Аттения» Лемп и уничтоживший английский авианосец «Корейджес» Шукарт. Думается, что не последнюю роль в выборе Деница сыграл тот факт, что Прин, имея уже определенный опыт боевых походов, был, в отличие от остальных командиров лодок, штурманом с большим стажем, а потому можно было надеяться, что он лучше справится со сложнейшим маневрированием, которое предполагалось при выполнении будущей задачи.

Вскоре Прин был внезапно для себя вызван на стоявшую на рейде плавбазу «Вейхзель», где держал свой флаг командующий подводными силами. Вместе с Прином туда были вызваны командир U-14 капитан-лейтенант Велльнер и командующий флотилией фрегатен-капитан Зобе.

Самое просторное помещение плавбазы было отведено под оперативную часть. Все переборки там были увешаны увеличенными в несколько раз аэрофотограммами Оркнейского архипелага и всех прилегающих к нему проливов, а огромный стол в центре занимала карта боевой обстановки в этом районе. Увидев все это, Прин сразу же примерно догадался о причине своего внезапного вызова. Едва офицеры вошли в оперативное помещение, как их встретил сам Дениц. Первым он дал слово капитан-лейтенанту Велльнеру. Тот показал по карте маршрут своей подводной лодки по акватории Оркнейских островов и подробно доложил все детали разведывательного похода, поднялся на палубу. Навстречу к нему вышел сам «папа Карл».

– Как ты думаешь, Гюнтер, – начал он разговор, когда оба вошли в адмиральский салон, – может ли решительный командир провести свою лодку. в Скапа-Флоу и атаковать корабли, стоящие там на якоре?

Опешивший от столь внезапного вопроса Прин несколько замялся. Заметив это, Дениц подошел к нему и положил панибратски руку на плечо:

– Я не требую немедленного ответа. Обдумай мои слова. Жду тебя через два дня и хочу услышать твое мнение по этому поводу. Что бы ты ни решил, это никак не повлияет на твою репутацию. Ты же знаешь, Гюнтер, насколько я о тебе высокого мнения!

Это был излюбленный психологический прием, дающий понять командиру подводной лодки, что у него якобы есть выбор. Что касается предприятия, которое задумал Дениц, то оно было на самом деле из категории невыполнимых. Ведь утлой субмарине предстояло прорываться в главную базу ВМС Англии, которую за мощную систему обороны уже давно и не без оснований прозвали «спальней британского флота». В годы Первой мировой войны три германские субмарины уже пытались попытать счастья в водах Скапа-Флоу, но две из них (это были U-22 и U-24) канули без следа, так не успев ничего сделать, а третья, U-18, налетев на подводную скалу, была вынуждена всплыть, после чего ее экипаж был взят в плен англичанами. Но Скапа-Флоу имела для немцев еще и особое значение.