Текст книги "Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический». Правда и вымысел"

Историк Ю. П. Кардашев пишет: «Различное отношение к восстанию матросов проявилось среди офицеров корабля. Наиболее решительно против “зачинщиков” выступил командный состав: командир корабля, старший офицер, старшие артиллерийский и минный специалисты. Ими были предприняты попытки подавить протест матросов, не останавливаясь даже перед угрозой применения оружия. Все они погибли. Большинство из оставшихся в живых офицеров осуждали восставших, некоторые замкнулись в себе, пытаясь понять истинный смысл произошедших событий, в других возникли симпатии к… матросам. Уже на второй день восстания два офицера и младший врач заявили о своем желании остаться на восставшем корабле. Как показали дальнейшие события, только либерально настроенный поручик А. М. Коваленко искренне примкнул к восставшим и разделил с ними судьбу эмигранта. Другой офицер оказался трусом, младший врач – двурушником».

Что и говорить, офицеры на «Потемкине» тоже были разные, однако большинство из них все же остались верными присяге и воинскому догу.

Глава пятая. Миф о червивом мясе

Уже более ста лет история с червивым мясом считается чуть ли не аксиомой событий 14 июня. Увы, на самом деле все было совсем не так. Никакого червивого мяса на самом деле не было. Якобы некачественный борщ стал всего лишь поводом для готовящегося заранее мятежа. Не было бы мяса, подвернулась бы гнилая капуста или плохие сухофрукты. Заметим, что в начале XX века на Черноморском флоте проблема сохранения мяса существовала. В жару при отсутствии холодильных установок его было очень трудно сохранять, а солонину матросы вообще ненавидели. Проблемы с мясом возникали и до «Потемкина» и после него. Поэтому в летнюю жару при приготовлении еды из свежего мяса придраться к его качеству можно было почти всегда. Холодильная установка на «Потемкине» была, но, судя по всему, ее еще не успели ввести в строй. Вспомним, что корабль еще фактически достраивался, причем в самом авральном порядке.

Обычно пишется, что миноносец был послан в Одессу только за мясом. На самом деле это не совсем так. Миноносец был послан в Одессу за свежим мясом и за зеленью.

Если бы капитан 1-го ранга Голиков действительно не интересовался нуждами команды, то, находясь в отдельном плавании, он мог несколько дней вообще кормить матросов борщом с солониной. Это было, конечно, не слишком вкусно и питательно, но зато бесхлопотно и, что важно, вполне законно, а потому не имело бы для командира никаких последствий. Но командир «Потемкина» был рачительным командиром, а потому решил не только закупить для своих подчиненных свежее мясо, но помимо этого еще и свежей зелени (капуста, лук, чеснок, огурцы), чтобы улучшить и разнообразить матросский стол.

Были проблемы с мясом и в советском военно-морском флоте. Во время моей службы на корабле однажды у нас в море вышла из строя рефрижераторная камера и мы несколько дней были вынуждены есть мясо «с душком». Но офицеров у нас за это почему-то не убивали.

О том, что события 14 июня развивались на «Потемкине» не спонтанно и никакое мясо к ним отношения не имело, проговорились впоследствии в своих воспоминаниях и сами участники событий 14 июня.

«Настроение команды как-то сразу изменилось (после прихода миноносца. – В. Ш.), у нас появилось желание поддержать рабочих», – вспоминал матрос Батеев. Другой участник восстания, комендор Лакий, сообщил, что «было тайное собрание в машинном отделении и было решено, что наступил момент дружно выступить против начальства».

На совещании разгорелась борьба между группой Вакуленчука и сторонниками немедленного восстания во главе с Матюшенко и Бредихиным. Дело дошло до взаимных матерных оскорблений и рукоприкладства. Победили более многочисленные сторонники Вакуленчука: участники тайной сходки решили дождаться прихода эскадры. Уязвленный Матюшенко все же предложил организовать протест команды против плохого мяса и выяснить, пойдет ли за ними команда или нет. Вакуленчук был против. Вопрос так и остался нерешенным. С этой минуты Матюшенко и его компания уже действовали сами, без оглядки на чьи-либо авторитеты.

О явно провокационной роли Матюшенко в начале мятежа, как и том, что мятеж был заранее спланирован, проговорился в своих воспоминаниях машинный унтер-офицер С. Денисенко: «Во время восстания я был внизу корабля в машинном отделении и видел, что творилось там, когда с верхней палубы раздались свистки строевых унтер-офицеров и боцманов. Созывая всю команду броненосца наверх, “на суд нечестивых”, я вышел туда почти последним. Забравшись наверх, я увидел, что команда не построена в рядах, как того требовала дисциплина, а как-то сбилась в кучу.

Вдруг старший офицер скомандовал:

– Караул наверх! Давай брезент!

Около меня стоял минно-машинный унтер-офицер Афанасий Матюшенко и трясся, как в лихорадке, от охватившего его волнения. Вдруг, обратившись ко мне со словами: “Ну, Степа, зевать тут нечего”, он побежал, крича:

– Давай винтовки, бери винтовки! Бей их, подлецов!

Этого как будто только и ожидали. Часть команды с криком “Давай винтовки”, бросилась разбирать их.

Я заметил, что стоявшие впереди офицеры повернулись в сторону матросов, как будто желая заметить тех, кто кричит. Побежал и я, но не к винтовкам, а в заранее назначенное место – в машинное отделение. За мной туда вбежало еще несколько машинных унтер-офицеров и машинистов… Вдруг один из стоявших здесь машинистов, Шевченко, крикнул: “Дай, пойду, хоть одного офицера убью!” И побежал наверх.

Большая часть команды не знала о подготовлявшемся восстании; но, видя, что дело склоняется в нашу пользу и, заражаясь отвагой Матюшенко и других сознательных матросов, – остальные матросы начали дружно помогать нам, войдя в курс дела».

Один из историков потемкинской темы, Б. И. Гаврилов, в своей книге «В борьбе за свободу», вышедшей еще в советское время, повторяет все мифы о плохом мясе. Он пишет: «14 июня в 5 часов утра команду подняли на молитву. Затем после завтрака началась утренняя приборка, во время которой матросы увидели, что на привезенном мясе, подвешенном с левой стороны спардека, ползают черви. Они стали высказывать свое возмущение вахтенному начальнику прапорщику Н. Я. Ливийцеву. Коки на камбузе поддержали команду и отказались готовить борщ. Н. Я. Ливийцев доложил об этом командиру.

Е. Н. Голиков в сопровождении старшего судового врача титулярного советника С. Г. Смирнова поднялся на спардек. Врач осмотрел мясо и признал его годным. Тогда Е. Н. Голиков приказал матросам разойтись и распорядился поставить на спардеке дневального для записи всех недовольных. Затем он приказал промыть мясо в соленой воде, рассчитывая такой “дезинфекцией” успокоить матросов. Но когда кусок вынули из рассола, все с отвращением увидели, что мясо буквально кишит червями. Матросы разошлись, полные злобы. За обедом никто не притронулся к борщу. По просьбе команды кок И. Данилюк приготовил чай с хлебом. Матросы стали покупать продукты в судовой лавке.

Прапорщик Н. Я. Ливийцев и старший офицер И. И. Гиляровский пытались заставить команду есть борщ, но встретили решительный отказ. И. И. Гиляровский доложил командиру об угрожающем настроении матросов. Е. Н. Голиков приказал выстроить команду на юте в четыре шеренги. Когда матросы построились, командир вызвал коков и артельщиков и спросил, почему команда не хочет обедать. Коки и артельщики объяснили, что мясо с червями.

“Их нужно проучить, Евгений Николаевич, чтобы они весь свой век помнили”, – заявил командиру старший офицер И. И. Гиляровский. По приказу Е. Н. Голикова принесли бак с борщом. Старший врач С. Г. Смирнов на виду у матросов съел несколько ложек борща, предварительно процедив его. Сняв пробу, он заявил, что борщ “чудесный”. Командир спросил кока и артельщиков: “Вы пробу давали мне из этого мяса?” Те, боясь наказания, ответили: “Так точно”.

Тогда командир сказал, что прикажет запечатать бак с борщом и отправить к военному прокурору в Севастополь, но матросы, которые откажутся повиноваться, будут повешены. Затем он приказал не желающим бунтовать выйти из рядов к орудийной башне, однако, кроме кондукторов, никто не двинулся с места. Е. Н. Голиков вызвал караул. Он хотел расправиться с непокорными матросами поодиночке.

Наступил решающий момент. Социал-демократы, не желая раньше времени обострять конфликт и дать повод к выделению “зачинщиков” для расправы, первыми перешли к башне. За ними последовали и остальные матросы.

Через минуту у правого борта оставалось не более 30 человек. Но тут выступил старший офицер И. И. Гиляровский. Вместе с прапорщиком Н. Я. Ливинцевым он остановил перебегавших матросов и приказал записать их фамилии, а остальным велел разойтись. Едва боцманмат В. И. Михайленко начал переписывать матросов, как из толпы у башни послышался крик: “Кто переписывает, тот будет висеть на рее сегодня с Голиковым!” И. И. Гиляровский приказал принести брезент, и матросы поняли, что готовится расстрел».

Отметим, что, повторяя классическую версию о причине мятежа на «Потемкине» (а в советское время он просто не мог написать ничего иного), Б. И. Гаврилов, однако, все же вынужден признать, что и врач, и командир снимали пробу с приготовленного борща. При этом на ходу автором выдумываются ничем не подтвержденные объяснения, что, дескать, для врача борщ был кем-то (кем именно?) процежен, а командиру якобы давали на пробу другой борщ. Неужели для команды варили одновременно несколько борщей? Это абсурд! Отмечены и действия Голикова по передаче бачка с борщом в прокуратуру. Разумеется, если бы борщ был с червивым мясом, командир бы его ни за что в прокуратуру не отправил.

О том, что капитан 1-го ранга Голиков уже сталкивался с недовольствами командой пищей и умел гасить это недовольство, написал впоследствии в своих воспоминаниях младший инженер-механик броненосца Коваленко. Этот человек, взявший сторону восставших и ушедший с ними в Румынию, оставил по горячим следам воспоминания, опубликованные во Львове в 1906 году и более не перепечатывавшиеся в советских изданиях. В частности, Коваленко писал: «В 1903 году Голиков командовал крейсером “Березань” (вспомогательным судном. – В. Ш.). Во время перехода из Сухуми в Севастополь матросы отказались есть мясо, которое оказалось червивым; команда даже угрожала потопить корабль. Однако командир приказал выдать доброкачественную пищу, и инцидент был исчерпан». Если верить Коваленко (а не верить ему у нас нет никаких оснований), то у Голикова был личный опыт, как «разрулить» возникшую ситуацию на «Потемкине». Почему же он этого не сделал? Да только потому, что ему просто не дали это сделать! Единственное, что успел командир «Потемкина», – это дать приказание вынести на верхнюю палубу брезент. Да, да, тот самый брезент, с помощью которого якобы собирались расстреливать несчастных голодных матросов…

Потемкинец Н. Рыжий в своих воспоминаниях признает: «Мясо с червями (т. е. с личинками мух. – В. Ш.) на кораблях Черноморского флота в те времена было нередким явлением (напомним, что в жаркую летнюю погоду, при отсутствии холодильников на кораблях, личинки могли появиться уже через несколько часов. – В. Ш.), и раньше на разных кораблях оно появлялось кое-когда, но всегда обходилось без серьезных конфликтов. На этот раз сознательная часть команды решила запротестовать, вонючего борща не есть, а взамен потребовать сухарей и масла. Благодаря этому протесту мы думали только узнать, как к этому отнесется вся команда, да и начальство».

* * *

Есть еще весьма оригинальная версия «червивого мяса»: «Говорят, будто бы накануне восстания на борт броненосца “Князь Потемкин-Таврический” из Одессы доставили тушу быка и вместе с ней несколько мешков контрабандной (значительно дешевле) итальянской вермишели, мешки с вермишелью имели маркировку на итальянском языке. Вахтенный начальник броненосца, принимая продукты и увидев на мешках итальянскую маркировку, не смог в разговоре с офицером, руководившим их доставкой, удержаться от каламбура:

– Ну вот, теперь и мы, и наши матросики вволю мяса с червячками отведаем.

Суть каламбура заключалась в том, что любимое среди моряков блюдо “макароны по-флотски” готовилось из макарон с молотым вареным мясом, прожаренным на свином сале с луком и специями. Конечно, макароны легко можно было заменить вермишелью, от такой замены желанное блюдо хуже бы не стало. С другой стороны, итальянское слово vermicelli имеет два значения: во-первых – червячки; во-вторых – пищевой продукт, разновидность макаронных изделий из пресного теста в виде тонкой круглой лапши фабричного производства.

Один из матросов, участвующих в погрузке продуктов на борт броненосца, услышал этот разговор, ничего не понял, все перепутал и раззвонил по кубрикам, будто бы золотопогонники, сиречь офицеры, собираются кормить братву, то бишь нижних чинов, червивым мясом. Безобидный каламбур вахтенного начальника броненосца, обычное у любого человека желание создать сенсацию вокруг своей персоны и негативная настроенность экипажа, вызванная непрерывной и весьма успешной работой партийных агитаторов, вылились в кровавую бойню».

Как ни странно, слухи о вермишели нашли и свое документальное подтверждение. В Архиве Военно-Морского Флота находится рапорт вахтенного начальника броненосца мичмана Вахтина. В нем говорится: «…также доношу до Вашего сведения, что 14 июня сего года пополудни состоявший судовым врачом на Броненосце “Князь Потемкин-Таврический” доктор Смирнов при проверке приготовления пищи нижним чинам, а именно выдачи мучных продуктов на камбузной палубе, на вопрос судового кока, что означает написанное на бумажном мешке слово VERMICHELLI, ответил, что это вермишель, а на итальянском языке, откуда и прибыли означенные мучные изделия, это означает “червячки”, что впоследствии и послужило основанием для недовольства команды…»

Так что борщ (или суп) с вермишелью – это вполне реально, как реально и то, что для мятежа Матюшенко мог использовать любой повод, даже столь анекдотический.

Самым же важным доказательством того, что борщ был совершенно нормальным и никакие черви там не плавали, служит тот факт, что, перебив своих офицеров и изрядно от этого умаявшись, команда как ни в чем не бывало отобедала уже изрядно остывшим борщом… из того самого «червивого мяса».

Любопытно, что достаточно активными участниками мятежа стали даже закупавший несвежее мясо в Одессе артельщик П. Г. Колбаса и готовившие «плохой борщ» коки И. К. Данилюк и В. В. Шестопалов, т. е. те, кто в некоторой степени были повинны в некачественном борще. Но о них никто даже не вспомнил. Это лишний раз подтверждает то, что борщ был лишь предлогом, но не настоящим поводом к мятежу.

Мало кто знает, но на старых кораблях 2-й и 3-й Тихоокеанских эскадр, проделавших переход по трем океанам к Цусиме («Адмирал Нахимов», «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах»), не было рефрижераторных камер, и почти весь поход они вынуждены были питаться мясом «с душком» или солониной с сухарями. Но революционеров и провокаторов среди идущих на смерть не было. Единственный трус – небезызвестный лейтенант Петр Шмидт постыдно сбежал еще в Красном море.

Глава шестая. Пресловутый брезент Эйзенштейна

Первая ассоциация с восстанием на броненосце «Потемкин» у большинства из нас – это сцена приготовления расстрела матросов на юте. Одна из самых эффектных и драматичных сцен в фильме С. Эйзенштейна: готовый к стрельбе караул с винтовками на изготовку и накинутый на расстреливаемых матросов брезент.

Сцена, вне всяких сомнений, эффектна, но, увы, лжива от начала до конца. Отказы команды от приема пищи, если она была на самом деле недоброкачественной, случались в российском флоте и раньше. Однако никто никогда не устраивал из этого массовых кровавых побоищ. О либерализме командира пишут даже участники восстания, сваливая всю вину за строгость корабельной дисциплины на старшего офицера капитана 2-го ранга Гиляровского, который якобы и организовал подготовку к массовой казни. Забегая вперед, скажем, что либерализм командира, однако, не спас ему жизнь.

Чтобы убедиться в абсурдности решения о массовом расстреле матросов, достаточно хотя бы немного представлять себе специфику корабельной службы и полистать корабельный устав российского флота, не говоря уж о простом здравом смысле. Начнем с того, что без приказа командира, причем приказа письменного, с занесением в вахтенный журнал корабля, никто и никогда не начал бы приготовления к массовому расстрелу матросов. В вахтенном журнале таковых записей, разумеется, нет. Кроме этого заметим, что ни до, ни после «Потемкина» на российском флоте ничего подобного не происходило НИКОГДА! Со времен Петра ни на одном российском корабле ни разу не расстреливали матросов! Пусть не согласные со мной приведут мне хотя бы один подобный случай, и я сниму перед ним шляпу!

Историк Ю. П. Кардашев по этому поводу пишет следующее: «Наиболее одиозно в советской литературе излагалась история с брезентом, которым якобы накрыли несколько десятков матросов для расстрела. Распространению этой версии способствовал фильм режиссера С. Эйзенштейна, в котором для усиления эмоционального воздействия на зрителей матросов накрывают брезентом, а караулу приказывают по ним стрелять. Как позже писал сам режиссер, это был его вымысел. Но эта сцена, по его же собственному признанию, “вошла в плоть и кровь истории событий”. Фильм произвел сильное впечатление не только на отечественного и зарубежного зрителя, но и на бывших матросов “Потемкина”. Некоторые из них стали “вспоминать”, что сами стояли под этим брезентом. В свидетельских показаниях имеются указания на то, что приказ принести брезент в действительности был отдан. Но его не успели доставить на ют, так как восстание уже началось. Те, кто несли брезент от шестивесельного баркаса, кинули его и убежали. По воспоминаниям писаря К. М. Перелыгина, командир броненосца приказал “принести брезент и завесить этих негодяев”, по другим сведениям, это распоряжение было отдано старшим офицером И. И. Гиляровским. Как именно “завесить”, накрыть или отгородить от остальной части команды, чтобы они не разбежались, осталось неизвестным. Попытки побега эти матросы в действительности делали. Что же касается приказа стрелять по ним, то об этом в документах, в том числе судебных, нет никаких упоминаний. При всей строгости существовавших на флоте порядков, расстрел 30 человек мог быть применен только на основании решения суда. Тем не менее, вымышленный эпизод с брезентом и приказом расстрелять накрытых им матросов вошел как реальный исторический факт в литературу, в вузовские и школьные учебники».

Сцена подготовки расстрела была от начала до конца выдумана Эйзенштейном и целиком заимствована им из дешевых голливудских вестернов начала XX века, причем, что самое удивительное, без малейшего понимания даже смысла происходящего. Сам Эйзенштейн даже хвастается, как он придумал свой трюк с брезентом.

«Я отчетливо помню, – рассказывал он, – как в отчаянии хватался за голову мой консультант и эксперт по флотским делам, бывший морской офицер… когда мне взбрело на ум покрыть матросов брезентом при угрозе расстрелом!

“Нас засмеют!.. – вопил он. – Так никогда не делали!”

И потом подробно объяснил, что при расстреле на палубу действительно выносили брезент. Но совсем с другой целью: он расстилался под ногами обреченных с тем, чтобы кровь их не запятнала палубы…

Помню, как я огрызнулся: “Если засмеют – так нам и надо: значит, не сумели сделать…”

Сцена осталась в фильме. Вошла в плоть и кровь истории событий».

Из статьи о фильме «Броненосец “Потемкин”»: «Эйзенштейн велел вести сцену (сцену с брезентом. – В. Ш.) в том именно виде, в каком она и сейчас в картине. В дальнейшем именно эта деталь, как бы отрезающая изолированную группу восставших от жизни, оказалась одной из наиболее сильных в “Броненосце”. Образ гигантской развернутой повязки, надетой на глаза осужденных, образ гигантского савана, накинутого на группу живых, оказался достаточно эмоционально убедительным, чтобы в нем утонула техническая неточность, к тому же известная очень небольшому кругу знатоков и специалистов. Брезент произвел столь сильное впечатление, что перекочевал из фильма в исторические исследования мятежа на “Потемкине”».

Эйзенштейну думать было некогда, он творил «классику», но мы-то с вами можем хотя бы задуматься: для чего определенных якобы для расстрела матросов вообще пытаются накрывать брезентом?

Дело в том, что в XVI – XVIII веках в британском флоте при расстрелах провинившихся офицеров и взбунтовавшихся матросов действительно выносили брезент, но, как правильно говорил режиссеру эксперт, вовсе не для того, чтобы накрывать им головы приговоренных, а для застилания палубы, чтобы не пачкать ее лишний раз кровью. Постановщики фильма кое-что где-то слышали о процедуре старинных морских казней, но ничего конкретного для себя так и не уяснили. Эйзенштейну вся эта «жуткая» сцена понадобилась для того, чтобы хоть как-то объяснить неискушенному зрителю причину последовавшего вскоре беспощадного истребления офицеров. Небезынтересно, но именно эта мифическая сцена с брезентом была взята и в основу знаменитого одесского памятника потемкинцам, и сегодня являющегося одной из визитных карточек этого города. Увы, выдуманная история рождает и выдуманные памятники…

Не до конца ясна и роль вызванного на бак караула. Здесь есть одна немаловажная загадка. Дело в том, что начальником караула на корабле 1-го ранга в российском флоте должен был быть обер-офицер. Но ни в одних воспоминаниях о восстании на броненосце я фамилии этого таинственного офицера так и не нашел, словно его никогда и не было. Это по большей мере странно, ведь именно этот офицер и должен был бы руководить затеваемым расстрелом, именно он, а не Голиков и не Гиляровский. Именно он и должен был навлечь на себя праведный гнев восставших и последующую за этим праведную расправу. Но вот беда! Все потемкинцы в своих воспоминаниях расписывают ход восстания чуть ли не по секундам, но никто из них не вспомнил о такой ключевой фигуре, как начальнике расстрельного караула. С чего бы такая забывчивость? А может, отсутствие фамилии командира караула совсем не случайно? Может быть, этого караула никогда и не было? А появился он все с той же легкой руки режиссера Эйзенштейна, так сказать, для усиления трагизма. Если это так, то получается, что не только о расстреле, но и о вооруженном подавлении матросского недовольства не было и речи? Сомневающихся в этой моей версии я прошу найти этого таинственного начальника караула, буду за это весьма признателен.

Интересен и тот факт, что в своих воспоминаниях большинство участников восстания не говорит однозначно, для чего все же выносился на бак злосчастный брезент. Воспоминания М. И. Лебедева: «Когда же старший офицер громко отдал приказание одному из боцманов принести брезент, матросами, по всей вероятности, это распоряжение старшего офицера было принято, как знак того, что оставленных насильно офицером на старом месте их товарищей будут расстреливать. Это приказание оказалось роковым для старшего офицера. Из толпы, напряженно наблюдавшей ту сцену, раздался громкий и уверенный голос (это кричал Матюшенко. – В. Ш.): “Братцы, довольно терпеть! Ведь они хотят расстреливать наших товарищей! Бей их, извергов!” “К оружию!” – раздалось в ответ, и сначала несколько человек, а потом за ними и вся команда, с криками “ура”, “да здравствует свобода”, бросились к ружьям. Караул разбежался…» Лебедев уклончиво говорит о возможной вероятности расстрельного предназначения брезента, которое якобы возникло в головах у неких матросов. Но если бы на приговоренных к расстрелу действительно накидывали брезент, то слова “по всей вероятности” здесь совершенно неуместны.

Еще раз вспомним мемуары машиниста Степана Денисенко (пусть читатель простит автора за повтор): «Забравшись наверх, я увидел, что команда не построена в рядах, как того требовала дисциплина, а как-то сбилась в кучу. Вдруг старший офицер скомандовал:

– Караул наверх! Давай брезент!

Около меня стоял минно-машинный унтер-офицер Афанасий Матюшенко и трясся, как в лихорадке, от охватившего его волнения. Вдруг, обратившись ко мне со словами: “Ну, Степа, зевать тут нечего!” – он побежал, крича:

– Давай винтовки, бери винтовки! Бей их, подлецов!

Этого как будто только и ожидали…»

Если верить Денисенко, Матюшенко сильно разволновался именно тогда, когда на палубу выносили брезент. Причины для волнения у него были серьезные, но вовсе не потому, что он боялся расстрела своих сослуживцев.

Вспоминает потемкинец матрос Е. Лакий: «Вызвали караул и окружили человек 20 матросов. Было приказано накрыть их брезентом. Послали за брезентом, но матросы все разбежались. Брезент так и остался на месте. Кинулись все к оружию, достали патроны, зарядили винтовки».

Еще раз вспомним признание потемкинца Лебедева: «Старший офицер громко отдал приказание одному из боцманов принести брезент, матросам, по всей вероятности, это распоряжение старшего офицера было принято, как знак того, что оставленных насильно офицером на старом месте их товарищей будут расстреливать…»

Что примечательного в этой фразе? Прежде всего, то, что поводом к восстанию, по словам матроса Денисенко, послужил вовсе не начинающийся расстрел, как поведал нам Эйзенштейн, а вслед за ним и несколько поколений историков, а вынос брезента. Волноваться при виде выносимого брезента у организаторов мятежа действительно были все основания. Но вовсе не по тому поводу, о котором нам поведал Эйзенштейн. Дело в том, что, согласно корабельному уставу начала XX века, в русском флоте в летнее время пища раздавалась команде прямо на верхней палубе. Ели матросы там же на расстеленном брезенте, чтобы не пачкать пролитым борщом отдраенные до белизны тиковые доски. Отметим, что никто из матросов не утверждает, что брезент выносили именно для расстрела. Причем, если Лебедев говорит, что брезент, «по всей вероятности», мог бы быть выносим для расстрела, то Денисенко не говорит об этом вообще. Зато он проговаривается о куда более важных вещах. По его словам, Матюшенко вовсе не находился в командном строю, как Вакуленчук, а наблюдал за развитием событий со стороны. Вынос брезента, как мы уже говорили, по словам Денисенко, ввергнул Матюшенко в нервную дрожь. Скорее всего, минно-машинный унтер-офицер понял, что сейчас следом за брезентом принесут бачки с борщом, проголодавшиеся матросы усядутся обедать и на этом инцидент будет исчерпан. Тогда-то он и крикнул в толпу о расстреле и о винтовках.

Но и это не всё! Лебедев говорит, что брезент принес всего один человек. Кто смотрел фильм Эйзенштейна, то там огромнейший брезент волочет целая команда. Совершенно очевидно, что огромное (и тяжеленное) брезентовое полотнище одному человеку не поднять. Кто же врет, Эйзенштейн или Лебедев? Врет режиссер. Возможно, сам того не желая, Лебедев в данном случае написал правду. Голиков действительно дал команду, но принести не брезент, а брезенты. В русском флоте матросы традиционно питались артелями («бачками»), т. е. группами по 7–10 человек. Эта бачковая традиция была сохранена и в советском флоте. Каждая артель и имела свой небольшой брезент, который застилался на палубу во время летних обедов. Именно такой артельный брезент и принес боцман. Разумеется, такая тряпка совершенно не устроила Эйзенштейна. Именно тогда на свет и появился фантастический брезент-монстр.

Из всех потемкинцев о том, что брезент выносился для массового расстрела, пишут только Матюшенко и его ближайший подручный Лычев.

В своих мемуарах А. Матюшенко будет вовсю фантазировать: «У команды захватило дух… Приказ, отданный Гиляровским боцману, значит, что этих товарищей накроют пеньковым пологом (надо понимать, брезентом. – В. Ш.) и дадут по ним, совершенно беспомощным, несколько залпов. В каждом из бледных матросов, столпившихся у башни, сердце колотилось в груди от жалости, ужаса и гнева, но никто не знал, что делать».

Вот описание ситуации у И. Лычева, в котором он заученно повторяет историю о брезенте Эйзенштейна: «Появился брезент: его приволокли, задыхаясь от служебного рвения, кондуктора и офицеры.

– Закрыть их! – приказал Гиляровский.

Брезент взметнулся в воздух и отделил от толпы обреченных людей. Наступила жуткая тишина. Вихрем понеслись мысли: “Брезент – это ведь саван!.. Неужели их собираются расстреливать?.. Что делать?” Прошла томительная минута, толпа у башни казалась парализованной.

– Стрелять! – прохрипел Гиляровский.

Но караул, охваченный, как и мы, ужасом, не шевельнулся. И в этот миг из-за брезента раздался голос:

– Братья, не стреляйте! Почему вы нас покинули?!

Этот отчаянный вопль точно ножом ударил в сердце. Из толпы загремели крики:

– Не стреляйте!

И через мгновение все изменилось. Почти одновременно несколько голосов закричало:

– К оружию!

Тогда Гиляровский, выхватив револьвер, пытался сам расправиться с матросами. Вакуленчук кинулся к Гиляровскому, чтобы отобрать у него оружие. Старший офицер выстрелил один за другим два раза и смертельно ранил Вакуленчука. Эти события послужили сигналом к восстанию… Раздался призыв Матюшенко:

– К оружию, братья! Довольно быть рабами!

Палуба застонала от топота. Мы бросились за Матюшенко в центральную батарею и через несколько секунд с винтовками появились на палубе. Затрещали выстрелы… Первую пулю получил Гиляровский. Падая за борт, он успел прокричать лишь угрозу по адресу Матюшенко: “Я с тобой посчитаюсь! Я тебя знаю!” Еще несколько минут яростной схватки, шум, крики погони, и… броненосец «Князь Потемкин-Таврический» оказался во власти восставших матросов».

Еще один весьма любопытный нюанс. За брезентом был послан не кто иной, как старший боцман корабля Мурзак. Он исполнил приказание и доставил брезент от 16-весельного баркаса. Если брезент действительно собирались использовать для расстрела, то Мурзак чуть ли не враг восставших! Но все происходит наоборот. Именно он первым примыкает к мятежникам и пользуется почти абсолютным доверием Матюшенко. Впоследствии мы еще поговорим о дальнейшей революционной деятельности боцмана Мурзака. Сейчас же нас интересует иное: мог ли Матюшенко доверять тому, кто лично готовил казнь матросов? Разумеется, нет! Но он вполне мог доверять тому, кто притащил брезент для организации обеда на верхней палубе. В противном случае его бы попросту сразу убили вовремя мятежа, как врага и палача.