Текст книги "Афонское сражение. Адмирал Сенявин против турецкого султана"

– Будут ли вопросы ко мне? – поинтересовался главнокомандующий, когда флаг-капитан дочитал приказ.

Вопросов не было. Уже на выходе к Броневскому неожиданно подошел командир «Рафаила» капитан 1-го ранга Лукин и протянул руку:

– Весьма рад познакомиться со столь храбрым и предприимчивым офицером! – сказал он, приветливо улыбаясь. – После драки с турками буду рад принять вас у себя на корабле!

– Почту за большую честь! – только и смог, что ответить Владимир.

Сон или явь! Его, вчерашнего незаметного мичмана, приглашает к себе на обед сам легендарный Лукин, на которого он еще вчера мог смотреть с обожанием только издали! Главнокомандующий просит его выступить на совете, и все при этом внимательно слушают его мнение. Неужели он теперь самый настоящий капитан! Неужели отныне его флотская служба станет совсем иной, более значимой и почетной!

От таких мыслей у Володи закружилась голова, и он твердо решил, закончив сегодня все дела по починке брига, перед сном немного помечтать о своей будущей службе и карьере.

Дел же отныне у Броневского было предостаточно: предстояло укомплектовать, починить, вооружить и оснастить «Гектор», самым тщательным образом подготовив его к будущим боям. Кроме этого необходимо было обмыть свой чин и должность и накрыть достойный стол для своих сослуживцев с «Венуса», что на Тенедосе сделать было весьма нелегко. Впрочем, последнее мероприятие пока откладывалось на некоторый срок, так как фрегат все еще находился в крейсерстве и, когда вернется обратно, никто не знал.

Шлюпка быстро доставила лейтенанта Броневского в угол крепостной гавани, где в импровизированном адмиралтействе стоял его маленький, но уже такой близкий и родной бриг.

* * *

Спустя какие-то сутки после капитанского совета дозорное судно перехватило лодку с янычарами. Пленные объявили, что бежали домой с острова Лемнос, так как давным-давно не получали никакого жалованья и продуктов. Кроме этого янычары рассказали, что гарнизон острова бунтует и не желает больше ни с кем воевать. Такой шанс упускать было бы непростительной ошибкой, и Сенявин немедленно отрядил к Лемносу отряд кораблей под началом младшего флагмана Грейга.

– Разведайте состояние тамошней крепости и гарнизона и, если они и вправду находятся в слабом положении, то предложил коменданту сдачу на тех же условиях, что сдался и Тенедос! – велел Сенявин контр-адмиралу.

Подойдя к Лемносу и положив корабли в дрейф, Грейг послал ультиматум. На что вскоре получил ответ от местного аги: «Как старейшины и градоначальники теперь рассеяны по острову и по отдаленности не могут скоро собраться, то прошу дать мне на сие некоторое время посоветоваться».

– Делать нечего, подождем! – решил Грейг.

Но ждать не пришлось. К этому времени Сенявин получил известие от лазутчиков, что к Галлиполи из Константинополя подошло сразу несколько линейных кораблей и фрегатов. Турки явно готовились к выходу в море. За отрядом Грейга немедленно был послан бриг «Феникс», который и вернул младшего флагмана обратно. Некоторое время вся российская эскадра была в полной готовности к бою, тем более что ветер благоприятствовал туркам. Однако капудан-паша на выход так и не решился.

– Сидят, что тараканы в щели, не выковырнешь! – плевались одни в сердцах.

– Не дозрел еще, видать! – говорили другие. – Что ж, мы люди негордые, подождем, пока поспеет!

Поэтому, подождав, Сенявин повторил лемносскую диверсию. На этот раз он дал Грейгу уже не четыре, а пять кораблей, но потребовал действовать быстро и решительно. Разделение эскадры на глазах турок должно было, по мнению Сенявина, в то же время и поощрить их к выходу в море.

Грейг направил аге вторичное предложение о сдаче. Парламентером отправился герой боя брига «Александр» Григорий Мельников, уже успевший к этому времени вернуться на свой родной «Уриил». Но напрасно ждал, переминаясь с ноги на ногу у ворот Ликодийской крепости, ответа. Турки отмолчались, и лишь янычары, выкрикивая что-то оскорбительное, плевались в мичмана с крепостных стен.

– Экие вы невежи, господа! – погрозил им кулаком мичман. – Но ничего, скоро спеси-то поубавится!

Кинул в кусты в сердцах Мельников палку с привязанным к ней белым платком переговорным и вернулся.

– Турки на письмо отвечать отказались, а только со стен ругательно плевались! – доложился Грейгу.

– Форменное дело – дикари! – возмутился интеллигентный Грейг. – Придется прививать хорошие манеры силой! А кто у нас первый силач на флоте российском?

– Разумеется, Лукин! – ответили сразу несколько голосов.

– Отменно! Зовите ко мне Лукина!

Спустя день на Лемнос началась высадка десанта. Начальствовал им на сей раз командир «Рафаила» капитан 1-го ранга Лукин – знаменитый силач и отчаянный храбрец.

Стоя в шлюпке во весь рост, Лукин с интересом оглядывал приближающийся берег. Когда-то древние греки считали, что именно на Лемносе Гефест развел огонь самой первой кузнецы, здесь же якобы находился один из четырех легендарных лабиринтов, земля Лемноса издревле считалась чудодейственной и на излечение сюда во все времена приезжали толпы паломников, начиная с раненного ядовитой стрелой полумифического Филоктета.

К несказанной радости Лукина, лемносский берег был пустынен и на нем не появился ни один янычар. Высадка прошла как на учениях: четко и быстро. Спустя шесть часов, несмотря на трудную дорогу, матросы и солдаты Лукина подошли к крепости Ликодии. Заняв господствующие высоты, Лукин распорядился послать вперед стрелков. Те несколькими залпами отогнали турок. Однако на подходах к форштадту продвижение десанта было остановлено.

– Передайте Грейгу, что драка за крепость будет серьезной! – велел Лукин мичману Мельникову. – Мы ж, не теряя времени, идем на приступ, авось и сдюжим!

Из воспоминаний участвовавшего в сражении за Лемнос мичмана Григория Мельникова: «…После 5 часов вечера, когда наши десантные войска подошли на недальнее к крепости Ликидии расстояние, то передовая колонна, простирающаяся до 250 человек, немедленно опрокинула отряд турок, занимавших ближайшие от крепости высоты. Прочие же наши войска между тем расположились на таковых возвышенностях, где крепостные выстрелы не могли наносить вреда. После сего некоторая часть солдат передовой колонны продолжала идти далее и, спустясь в ложбину, приблизилась почти к самому городскому форштадту, почему турки, воспользусь таковым разделением наших сил, бросились в многочисленности на сей малый отряд, употребя против их штыков свои сабли, чем и заставили их ретироваться до тех пор, пока они не получили подкрепление из передовой колонны, и тогда, остановясь, приняли турок с большим жаром в штыки, чем и принудили их, равно как и выстрелами из наших фальконетов, с немалою потерею отступить к форштату… Когда наш отряд должен был ретироваться, то многие из солдат по причине их усталости не могши следовать за своими товарищами, оставались на жертву неприятелей, которые, будучи в иступлении, не щадя нимало, разрубили их на части; однако ж, по свойству мужества наших солдат, невзирая они на притупление сил своих, не прежде лишались жизни, как уже положа на месте одного или двух, из числа превосходивших их сопротивников…»

Разозленные зверством турок, солдаты просились немедленно идти на приступ, но Лукин их охладил:

– За дружков своих, ятаганами порубленных, еще посчитаетесь сполна, а пока надо пушки к крепости перетаскивать. Будем их, голубчиков, бомбардировать с всею яростью!

Солдаты поутихли, но штыки свои о камни все же точили, приговаривая при этом:

– Ядро-то ядром, а штык-батюшка все же вернее будет!

Из хроники сражения за Лемнос: «Турки в оном защищались упорно. Сражение, продолжавшееся два часа, решено было отважным подвигом матросов, кои взошед штурмом на высоту, находившуюся на крыле неприятельской линии, поставили на оной фальконеты и сильным ружейным и картечным огнем принудили турок бежать и заключиться в крепость. Как уже вечерело и солдаты от быстрого марша устали, то капитан Лукин удержал стремление их и на ночь занять выгодные высоты, с которых как защищаться, так и отступить к кораблям было удобно. На другой день, когда готовились напасть на самую крепость, получено повеление, не предпринимая ничего, в ночь возвратиться к кораблям в заливе Святого Антония. Главнокомандующий, удостоившись, что капитан-паша намерен выйти, послал повеление контр-адмиралу Грейгу, если турки продолжают защищаться, то, не усиливаясь, оставить осаду крепости и поспешить соединиться с флотом в Тенедосе. Отступление расположено было благоразумно и потери при оном не было. Для отвлечения внимания неприятеля корабль “Елена” и фрегат “Кильдюин” сделали нападение на крепость с северной стороны, а войска в 10 часов ночи, сошедши с высот, скорым шагом на рассвете прибыли к перешейку, где поставлены были вооруженные гребные суда для прикрытия отступления. Но турки не показывались. 5 июня войска перевезены на корабли, а 6-го эскадра прибыла в Тенедос. Потеря наша в сражении под крепостью состояла из 14 убитых и 6 раненых, неприятель потерял до 150 убитыми и ранеными. Эскадра взяла 7 судов с разным грузом».

Уже перед самым отходом десанта на корабли турки нашли способ позабавить наших. Лемносский ага прислал парламентера. Обвиняя русских в коварстве, что они продолжают вести осадные работы не только днем, но и ночью, когда правоверные спят крепким сном, ага требовал не обстреливать его больше из пушек, а встретиться войсками следующим днем около крепости в сабельном бою.

Прочитавши сию затейливую бумагу, Лукин только почесал затылок:

– Что касается меня, то я вообще желал бы встретится с комендантом турецким в поединке личном, да не на саблях, а на кулаках. Но коль речь идет о жизни моих матросов, то зря рисковать ими я не желаю, а потому, пусть ага обижается, но напоследок отлупим его все же из пушек! Заряжай!

Следующей ночью скрытно десант погрузился на корабли грейговской дивизии. Надо было торопиться на соединение с эскадрой. Время не ждало. Турки вовсю подтягивали к выходу из пролива все новые корабли. Их флот собирался у выхода из Дарданелл, явно готовился к реваншу за прошлое поражение. Развязка могла наступить уже совсем скоро.

Глава восьмая. Афонский погром

Ранним утром 11 июня турецкий флот стал медленно вытягиваться из Дарданелльского пролива в эгейские воды. Впереди всех дозорные бриги, те, что объязаны предупреждать о появлении врага: «Аламит Порсет» и «Меланкай».

Во главе линейных сил, как и прежде, 120-пушечный «Мессудие» капитана Мустафы. Над мачтами «Мессудие» призывно трепетали кроваво-красные флаги капудан-паши. В струе флагмана держал курс 90-пушечный «Седель-Бахри» младшего флагмана Бекир-бея, затем 86-пушечные «Анкай-Бахри» (под флагом второго флагмана Чугук-Гассана), «Таусу-Бахри», «Тефик-Нюма», «Бешарет-Нюма», немного отстав, нагоняли вперед ушедших 74-пушечные «Сайади-Бахри» и «Хибет-Ендас». За линейными кораблями, как тени, следовали тяжелые 50-пушечные фрегаты: «Мескензи Газа» и «Бендриза Фет», «Фуки Зефир» и «Нессим-Фату». Длинную колонну турецкого флота замыкала многочисленная и разношерстная флотилия мелких гребных и парусных судов. Их удел – снабжать припасами линейные корабли, добивать и грабить поврежденного врага. По траверзу флота, как сторожевые псы, легкие фрегаты Аслана-аги, готовые в любой момент сорваться и мчать куда прикажут.

Именно сейчас Высокая Порта собрала в единый кулак все силы, собрала во имя грядущей победы, которая навсегда развеет миф о непобедимости московитов. Константинополь мог по праву гордиться этим флотом. Давно уже морские силы Порты не достигали такой мощи и совершенства. Корабли, построенные английскими и французскими инженерами, были легки и маневренны. Днища, несмотря на большие затраты, щедро оббили красной медью. Многие из кораблей построены руками инженера Брюна-де Сент-Катерина, ныне служащего в российском флоте под именем Якова Лебрюна (того самого, что построил несчастную «Флору»), а он строить умел на совесть! На пушечных стволах, загодя доставленных из тулонских арсеналов, красовались еще знаки французского короля – три бурбонские лилии.

Провожая в поход свой флот, новый султан Мустафа IV требовал непременной победы. Новое царствование следовало начать с большого успеха на полях священной войны.

– Если у волка болела печень, это не значит, что у него выпали зубы! – намекнул новый султан на прошлое поражение своим флотоводцам при прощании.

– Я все понял, о величайший из великих! – пал ниц капудан-паша.

– Растерзаешь гяуров – станешь моим наипервейшим любимцем! – пообещал он Сеиду-Али на прощание. – Не растерзаешь их, я лично растерзаю тебя!

– Твоя воля священна, о повелитель! – вновь упав на колени, кричал капудан-паша. – Я вышвырну московитов из Срединных вод, как хозяин вышвыривает за порог худую собаку!

– Я верю тебе, Сеид-Али, но горе тебе, если обманешь мои надежды! – нахмурил насурмленные брови падишах. – Ступай и побеждай! Я жду радостных вестей, и да пребудет с тобой милость Аллаха!

…Выйдя из Дарданелл, турки бросили якоря у островка Имброс, там, где громили их два месяца назад сенявинские корабли. Дальше идти Сеиду-Али мешал противный ветер, да великий адмирал особо и не торопился, желая еще раз натренировать своих канониров. Над волнами непрерывно грохотали турецкие пушки, разбивая в щепки брошенные в воду бочки. Готовились…

Тем временем флот нагнали довооружавшиеся в Галате 84-пушечные «Мем Банк Нюсарет» и «Килит-Бахри» с парой 50-пушечных фрегатов. Теперь все турецкие морские силы были в полном сборе. Выглядели они более чем внушительно. Но, несмотря на это, Сеид-Али пока осторожничал, не рискуя отходить далеко от Дарданелл. Когда же храбрый до безрассудства младший флагман Бекир-бей упрекнул было его в трусости, Сеид-Али лишь рассмеялся осколками своих зубов:

– Не стоит путать трусость с хитростью, а храбрость – с глупостью! Я не хочу уходить далеко только потому, чтобы камнепад наших береговых пушек пропал даром и нашел себе богатую поживу!

Бекир-бей пожал плечами. Он предпочел бы нападать самому, но с капудан-пашой не поспоришь. Спрос султана нынче с его головы, а потому его голове и думать!

У ног капудан-паши возлежал ручной тигр, лениво грызущий кость.

Сеид-Али почесал своего любимца за ухом. Тот зажмурился от удовольствия и замурлыкал.

Откланявшись, младший флагман вернулся к себе на «Седель-Бахри», и вместе с приехавшим вторым младшим флагманом Чугук-Гассаном они долго еще курили кальян, неспешно обсуждая последние события.

Московитов меж тем все еще не было видно, хотя по всем признакам они должны были быть где-то рядом. Это тревожило.

Свободные от вахты турецкие матросы-геленджи сутками, не вставая, валялись у своих пушек, куря трубки и потягивая горячий кофе, пока их пинками не заставляли учиться стрельбе. Это тоже старая турецкая традиция. Без приказа и окрика ни один матрос-турок никогда не сделает и шагу. Зато на каждой палубе полагалось иметь по две кофейни, где круглые сутки мальчишки-прислужники жарили зерна и варили обжигающий напиток. Самым большим развлечением для турок было присутствие на борту французских инструкторов. Геленджи искренне удивлялись, как те без понукания, по доброй воле лазили на салинг, да еще что-то там делали. Поглазеть на такое чудо выходила наверх вся команда.

Из свидетельства современника: «Турецкий флот наружностью очень красив; корабли все – постройки известного Лебрюна; хорошо ходят, вооружение порядочное, а управление кораблей, к удивлению, довольно хорошо. Они управляются греками, и капитан только знает приказывать и требует исполнения, но как исполнить – это уже обязанность не его. Не имея понятия о карте, счислении и маневрах корабля, несчастный грек отвечает жизнью за неудачное движение корабля. Турки дерутся если не искусно, то упрямо; корабль, нами взятый, имел убитыми, ранеными до 500 человек, весь разоснащенный и чрезвычайно тек, но не сдался с бою… Матросы одеваются очень просто: на босу ногу башмаки, короткие шаровары по колено, куртка, подпоясанная кушаком, и небольшая чалма. Они набожны и даже на плаву на корабле всякий день молятся, подложив под колена свою куртку, сняв туфли и обратясь к стране Мекки, они уже ничего не видят и не слышат, их не развлекает корабельная работа, ни шум ее. Всякий день два раза омываются. У каждого для этого медный кувшинчик. Охотно пьют вино, но не явно…»

Тем временем отстаивающийся за Тенедосом Сенявин получил известие о выходе флота Высокой Порты из пролива. Телеграф извещал о составе турецкого флота и о том, что, пролавировав весь день против пролива недалеко от острова Мавро, турки в конце концов бросили якорь у острова Имброс. Бывшие при нем посыльные суда «Курьер Архипелажский» и «Курьер Одесский» он разослал спешно собирать корабли эскадры. Первыми соединились находившиеся в дозоре линейные корабли «Скорый» и «Селафаил». Вскоре, к всеобщему облегчению, подошла и соединилась с главными силами дивизия Грейга. Последним подтянулся корабль «Святая Елена», находившийся в одиночном крейсерстве у малоазиатских берегов. С собой «Елена» привела целую флотилию захваченных призов.

– Теперича не на воробьев охотиться придется, а на целое кабанье семейство. Посмотрим, как вы там управитесь! – кричали матросы с эскадры на «Елену».

Оттуда отвечали им дружки здраво и рассудительно:

– А мы на все умелые! Нам что воробья, что кабана брать, все одно! А потому поглядим еще, у кого из нас добычи поболе будет!

Одновременно, снявшись с якоря, российская эскадра двинулась навстречу туркам к Имбросу. Однако ветер дул самый противный, из-за чего движение сильно замедлялось. Турок нигде не было видно, и на наших кораблях начали волноваться. Одни предполагали, что неприятель, возможно, уже ускользнул от нас и бежал в Египет, другие – что капудан-паша направился в Солоники, третьи – что не иначе как подался в Смирну. На самом деле враждующие флоты разделял друг от друга лишь остров Лемнос.

Саид-Али тоже был настороже. Прибрежные рыбаки уже оповестили его о движении русских к проливу. Капудан-паша слишком много повидал на своем веку, чтобы быть застигнутым врасплох. Отойдя от Имброса, он теперь держался совсем неподалеку от устья Дарданелл, выжидая, что же предпримут дальше русские.

В это время Сенявин спешно совещался со своими капитанами на «Твердом». Решали, как быть дальше, чтобы не дать туркам укрыться в проливе, если удастся их обнаружить.

– Выманивать, выманивать надо! – горячился, как всегда, прямой и открытый командир «Рафаила» Лукин. – Как выманим, так и врежем под самую печенку!

– Поймать Саида будет непросто, – водил пальцем по карте контр-адмирал Грейг. – Ветер ему теперь благоприятствует, и нагнать мы этого бездельника не сможем!

– Лезть под мраморные булыжники с берега особого резона нет! – единодушно поддержали его командиры «Скорого» и «Сильного» Шельтинг с Малыгиным. – Надо заманить Саида подальше от берега, а там уж и раскатать!

– Это все верно, но выманивать надо на живца! – вновь подал голос здоровяк Лукин.

– Осталось лишь того живца назначить! – засмеялись окружающие.

Сам Сенявин молча слушал своих капитанов, иногда кивая головой. Только выслушав всех, он наконец встал:

– Заманить Сеида далеко от пролива нам вряд ли удастся, он вояка опытный! А потому, думаю, следует нам попробовать зайти за Имброс с веста, обойти остров и спуститься к Дарданеллам между Имбросом и европейским берегом.

– А что сие нам даст? – поинтересовался командир «Ярослава» Федор Митьков.

– Даст, и очень многое! – поднял на него глаза вице-адмирал. – Прежде всего, мы окажемся сразу же на ветре у турок, если, конечно он к тому времени не поменяется. Во-вторых, мы сразу же отрежем им путь к бегству и вынудим принять бой. Но и это не всё! Этим маневром мы откроем Сеиду дорогу к Тенедосу!

– Как к Тенедосу! – враз раздалось несколько возмущенных голосов. – Ведь там у нас слабый гарнизон, зачем же туда подпускать турок?

– Тенедос и будет нашим живцом! – вздохнул Сенявин. – Это наша единственная возможность хоть как-то заставить Сеида отойти от пролива! Иного выбора у нас просто нет!

Сгрудившись вокруг адмиральской карты, капитаны живо обсуждали решение флагмана. Сенявин им не мешал. Дождавшись, когда все пришли к единству, в том, что иного варианта принудить турок к бою просто нет, он пригласил всех к себе отобедать. Там, за хлебосольным адмиральским столом, окончательно все и решили.

В те дни в кают-компаниях кораблей офицеры пели любимую многими поколениями наших моряков песню «Пчелочка златая», слегка переделанную на новый лад:

 
Пчелка златая, что же кружишь, кружишь,
Все вокруг летая, прочь не летишь, летишь,
Или ты любишь Лизоньку мою, мою?
Где прежде расцвела Троянская столица,
Там в наши времена посеяна пшеница!
Где прежде в Геллеспонте владели византейцы,
Теперича бренчат оружием россейцы!
Мы будем пить, мы будем плыть
В ту самую страну, где милая живет, где милая так ждет!
Ура-ура! Ура-ура-ура!
 

В течение еще двух дней ветер был противный нам, потому сблизиться с турками российской эскадре так и не удавалось.

А далее все случилось, как и предполагал Сенявин. Когда 15 июня русская эскадра, лавируя при слабом ветре, стала огибать остров Имброс, турки без промедления кинулись к Тенедосу. Спустившись к острову, они тут же принялись обстреливать его из всех орудий, а затем попытались высадить десант. Первая попытка сорвалась, а немногие добравшиеся до берега янычары, были незамедлительно сброшены в море. Но капудан-паша был упрям и настойчив. Хорошо зная русских, легкого успеха он и не ожидал.

На следующий день, после новой всеобщей бомбардировки, турки все же сумели высадить на остров своих янычар. Хекмет-ага, бывший во главе столичной гвардии, имел твердый приказ – взять крепость как можно быстрее до подхода русских кораблей.

– Умри, но крепость захвати! – велел Сеид-Али.

– Крепость я захвачу, а умирают пусть гяуры! – оскалился в ответ ему белыми зубами янычарский ага.

В это самое время Сенявин, обойдя Имброс, расположился на ночь выше Дарданелл. Для наблюдения же за турецким флотом он отправил «Венус» и «Шпицберген». Вскоре с вернувшегося «Венуса» капитан-лейтенант Развозов уже кричал в свой мятый медный рупор:

– Ваше превосходительство! Сеид с всею своей силой лежит на якорях у Тенедоса. Свозит десанты и лупит из пушек по крепости! Наши извещают, что припасов мало, осталось всего на два дня! Умоляют поторопиться!

– Ну что ж, – обернулся к стоявшему подле него Малееву вице-адмирал. – Сеид наживку нашу, кажется, заглотил, теперь пора и нам браться за дело. Поторопимся же!

С первым лучом солнца корабли спешно снялись с якорей и, наполняя паруса хорошим свежаком, взяли курс к сражающемуся Тенедосу. У форштевней вскипала соленая пена. Капитаны выжимали все, что было возможно. Но Сеид-Али тем временем тоже не дремал. Едва с дозорных судов принялись палить из пушек, извещая о появлении на горизонте московитов, он, бросив и остров и десант, немедленно снялся с якорей и повел свой флот на вест, удаляясь от Тенедоса.

– Я задал Сеняфину трудную загадку! – смеялся капудан-паша, подметая полами своего золоченого халата шканцы «Мессудие». – Посмотрим, как он ее разгадает!

Задача, ставшая перед Сенявиным и впрямь была не из простых. Российскому командующему предстояло решить дилемму: преследовать ли самого капудан-пашу, или же, бросив его, идти на помощь своему осажденному гарнизону. Сенявин раздумывал не долго, развернув корабли, он повел их к острову.

– Дмитрий Николаевич! – подошел к Сенявину капитан 1-го ранга Малеев. – Может, лучше все же попытаться догнать Сеида? Победа над ним разрубит сразу и тенедосский узел!

– Нет, – мотнул головой Сенявин, – я не могу рисковать и жертвовать даже десятой частью своих сил. Сеида, по моим расчетам, мы еще успеем нагнать прежде, чем он заберется в свою дарданелльскую нору! Вначале сгрузим припасы для крепости вперед!

По острову в эти минуты метались испуганные янычары.

– О горе нам, преданным и брошенным! – потрясали они в ярости кривыми ятаганами. – Проклятый Сеид бросил нас здесь на поживу гяурам! Но подожди, нечестивец, мы сдерем твою кожу на барабан!

С российских кораблей уже свозили в крепость порох и ядра.

– Помогите перебить турок! – просили гарнизонные.

– Простите, братцы, но нам пока недосуг! – отвечали им матросы-гребцы. – Вдогон за Сеидкой торопимся, аж мочи нет! Надаем ему быстренько по сусалам и сразу же к вам возвернемся. Вы уж потерпите маленько!

– Мы-то потерпим! Нам не привыкать! – отвечали гарнизонные. – Но и вы поторапливайтесь! Долго нам одним не выстоять!

– Уж не сумлевайтесь, братцы, в самый раз поспеем! Пошто Митрий Николаич кого в беде бросал!

Отогнав картечью турок от крепости, эскадра тут же отвернула в море. У острова остались на некоторое время для поддержки «Венус» со «Шпицбергеном», да только что подошедший с Корфу бриг «Богоявленск» с парой корсарских фелюг. Кроме этого в крепостной гавани находился трофейный бриг «Гектор» лейтенанта Броневского. К страшному горю Володи, он так и не успел ввести в строй свое судно до генерального сражения с турками. «Гектору», несмотря на все его хлопоты, так и не выделили самого главного – пушек, которые сейчас куда нужнее были линейным кораблям и крепости, а потому готовый к плаванию бриг совершенно бесполезно торчал в дальнем углу гавани.

– Теперь вот будем куковать, пока наши с турками драться станут! Ну не обидно ли? – жаловался Броневский командиру «Богоявленска» капитан-лейтенанту Додту.

– Обидно, конечно! – отвечал тот, сам с завистью посматривая на исчезающие за горизонтом паруса. – Но ведь на этом война не кончается, думаю, хватит пальбы и на наш век.

Не теряя времени, тут же у берега «Венус» со «Шпицберггеном» потопили несколько турецких фелюг, отрезав янычар от помощи с анатолийского берега, а затем разошлись по разные стороны острова для наблюдения. Старшим морским начальником на Тенедосе остался капитан-лейтенант Додт.

Поглядывая на удалявшиеся тенедосские скалы, Сенявин теперь мог быть спокоен за его гарнизон, хотя бы несколько ближайших дней. Все пока шло по намеченному им плану. Какое-то время Тенедос продержится, а там видно будет! По крайней мере, несколько дней в запасе у него имеется! На кораблях гадали, куда двинулись турки. Общее мнение было таково, что Сеид-Али повернул на остров Метелино.

– Надо двигать за ним следом неотступно, а догнав, бить под самый дых! – горячились нетерпеливые.

– Догоним! Куда денется! – успокаивали их более рассудительные.

Но Сенявин вовсе не собирался гоняться за турками, слишком долго и кропотливо разыгрывал он сложнейшую комбинацию с маневрами у Имброса и броском к Тенедосу. Все ходы Саид-али были им давным-давно просчитаны.

– Эскадре курс норд-ост! – объявил он вахтенному лейтенанту «Твердого».

Над флагманом взлетели репетичные флаги.

– Есть курс норд-ост! – грудью навалились на тяжеленные рули-штуры матросы.

Стрелки на картушках компасов сдвинулись и плавно пересекли букву «N». Под буквой «N» – изображение цветка лилии. Флоты всего мира в своих привычках консервативны, а потому и на русских кораблях все еще упорно рисовали в картушках стародавнюю бурбонскую лилию, как когда-то много веков впервые нарисовал ее изобретатель морского компаса неаполитанец Флавио Джонс в честь своего покровителя Карла Анжу…

– Куда это мы двинули? Сделайте прокладку! – торопили своих штурманов командиры.

Те, бодро орудуя грушевыми параллельными линейками, размашисто чертили на своих зеекартах.

– А прямо-таки в самую дырку дарданелльскую! – докладывали, закончив работу, восхищенно.

– Ну, значит, тогда и драка близка! – качали головами седые капитаны 1-го ранга. – Недолго ждать праздничка светлого осталось!

Расчет Сенявина был верен. Не таскаясь следом за капудан-пашой, подстеречь беглеца у входа в пролив, ведь деваться Сеид-Али было просто некуда! Первый ход начинающейся партии был явно за нами! К вечеру эскадра подошла к западной оконечности острова Имброс, где и держалась под малыми парусами в течение всей ночи.

Флаг-офицеры шлюпкой объезжал корабли. Взбираясь по крутым шторм-трапам, они объявляли вахтенным начальникам:

– Пакет от их превосходительства! Ведите к капитану!

Командиры корабельные, срывая с конвертов еще теплый сургуч, читали при свете свечей последние указания флагмана.

Утром следующего дня эскадра начала спускаться двумя кильватерными колоннами к Лемносу. С восходом солнца по норду открылся скалистый островок Таос. Под ним на ветре держался турецкий 84-пушечный «Келит-Бахри». На российских кораблях барабанщики пробили тревогу. Орудия зарядили в два ядра, чтобы бить наверняка.

Завидев наших, турки, в свою очередь, принялись палить как сумасшедшие.

– Никак сигналы подают! – поняли на российской эскадре. – Значит, вся свора где-то рядом!

– На вест флот неприятельский! – раздалось с салингов почти сразу. – Два десятка вымпелов!

– Ишь, что волки, артелью рыщут! – переговаривались вполголоса промеж себя матросы.

Над «Твердым» взлетели флаги сигнала: «Флоту приготовиться к бою!»

– Только бы не сорвалось! Только бы сойтись на выстрел, а там мы свое завсегда возьмем! – переживали на палубах наших кораблей.

Предоставим слово мичману с «Рафаила» Павлу Панафидину: «…Общая радость была на всем флоте. Никогда не забуду, как Д.А. Лукин поздравлял меня, когда я вышел на шканцы, что турецкий флот открылся. Думал ли он, что через несколько часов он не будет уже существовать для его детей, почтенной супруги и для всех, кто его знал и любил…»

Турки, покрывая море частоколом мачт, шли от Лемноса. Было начало пятого утра, когда на «Твердом» вновь взметнулись и рассыпались флаги: «Поставить все возможные паруса и спускаться на неприятеля». До боли вглядываясь в окуляр подзорной трубы, Сенявин силился рассмотреть действия Сеид-Али. Что-то предпримет сейчас капудан-паша?

А капудан-паша, увидев русскую эскадру, незамедлительно привелся на правый галс и лихорадочно выстраивал боевую линию. Три флагманских корабля вышли в середину строя, прикрывшись со всех сторон. Фрегаты собрались во второй линии: три в авангарде и два в арьергарде. Корветы, бриги и прочая мелочь отошли под ветер, чтобы в случае надобности прийти на помощь. Сеид-Али принимал вызов!

– Грамотно выстроились, нехристи! – заметил стоявший рядом с Сенявиным Малеев. – Противник сегодня сурьезный будет! Смело идут, как на картинке!

Вице-адмирал отмолчался. Вступать в разговоры ему не хотелось.

Турецкий флот меж тем, спустившись под ветер, полностью выстроился, а затем лег в бейдевинд правым галсом, держа курс прямо на противника. Наша эскадра, в свою очередь, тоже взяла курс на турок, быстро перестроившись из походных в боевые колонны. Если на походе головными шли флагмана, то теперь флагманские корабли также переместились в середину своих колонн. Таков непреложный закон всех флотов мира, добытый в жестоких морских сражениях!