Текст книги "Девятый вал (сборник)"

Владимир Шигин
Девятый вал

© Владимир Шигин

© ООО «Горизонт»

Преуведомление к невзыскательному читателю

Сразу признаюсь, что я никогда не считал, да и сейчас не считаю себя поэтом. Мой скромный удел историческая проза, однако, в разные периоды жизни все же имел порой наглость рифмовать отдельные мысли. Делалось это исключительно для себя, и лишь в редких случаях для ближайших друзей. По этой причине никогда ранее не пытался публиковать свои вирши, вполне обоснованно считая их вещами сугубо личного пользования.

С годами, однако, количество стихотворений выросло настолько, что мне просто стало лень их читать своим друзьям. К тому же по причине вопиющей неорганизованности я большей частью рифмовал строчки в различных черновиках, в служебных тетрадях, на клочках попавшей под руки бумаги и т. д. Из-за этого все постоянно терялось и часто уже никогда больше не находились. Так подспудно возникла здравая мысль собрать в единую кучу хотя бы то, что еще не пропало. Это в какой-то мере удалось, но, разумеется, далеко не все.

В конце концов, поддавшись убеждениям моего друга писателя и издателя Николая Каланова, а также после определенных раздумий, набравшись известной наглости, я все же решился издать свои стихосложения в электронной версии. Оговорюсь сразу, все, что вошло в это книжку, рассчитано исключительно для себя любимого, а также для близких и друзей.

Далеко не уверен в литературных достоинствах и прочих изысках сотворенных рифм. Однако могу сказать честно, что все они, по крайней мере, вполне искренны.

С тем и откланиваюсь

Всегда Ваш

Владимир Шигин

Часть первая
Главный экзамен

Пахари моря

 
Нам море, как поле.
Мы пахари моря.
Форштевень – наш плуг,
Бороздою волна.
 
 
Мы в страдную пору
Уходим в дозоры,
Чтоб не гуляла
 Полями война.
 

Лиепая, 1981 г.

«Говорят, что, умирая…»

 
Говорят, что, умирая,
Вспоминает человек
Все чем жил он, что он сделал,
Прожив свой недолгий век.
 
 
Дом ли, пашню, звезд сиянье,
То, что спрятано в душе.
Оставляет он в наследство всем,
Живущим на земле.
 
 
Что мы вспомним дети моря?
Знаю, вспомним корабли,
На которые с восторгом
Мы мальчишками взошли.
 
 
Вспомним дальние походы,
Радость встреч и боль разлук
И как в трудную минуту
Рядом был надежный друг.
 

Лиепая, 1981–1982 г.

«Гремит аврал. Курс в полигон…»

 
Гремит аврал. Курс в полигон.
И отданы швартовы.
Проходим лоцманский канал,
Затем входные створы.
 
 
В разгаре флотская страда.
Ревут машины, споря.
И полигоны, как поля
Ждут тружеников моря.
 
 
Не трактора, а корабли
Форштевнями, как плугом
Не чернозем, а пену волн
Распахивают КПУГом[1]1
  КПУГ – корабельная поисковая ударная группа


[Закрыть].
 

Лиепая, 1981–1982 г.

Главный экзамен

 
Пусть вновь шторма швыряют корабли,
В азарте дерзких, сумасшедших скачек.
Пусть пена волн, как пена жеребцов,
Кипит в бессильной злобе неудачи.
 
 
Ревут машины, в битве сатанея,
Их жизнь – движенье, схватка без конца.
Быстрее, все быстрее и быстрее
Стучат их ошалевшие сердца.
 
 
Предчувствие грядущих испытаний
Уж ни за что не остановит нас
И только в исступленье рвется к норду
Наш добрый бог и друг – компас.
 
 
Наш курс, навечно выверенный точно,
Упрям и прям, как штевень корабля.
И шифрограмм компактный текст построчный
Вам не подскажет наши имена.
 
 
Нам жалко вас, что вы остались сзади,
Так и не поняв смысла жизни всей,
Что самый главный жизненный экзамен
Сдают на палубах военных кораблей!
 

Лиепая, 1981–1982 гг.

Корабль-судьба

 
Мы дети морей,
Сыновья океанов,
Штормов порожденье
И ветров друзья.
 
 
Над нами гудит
Сеть меридианов,
 Как в напряженье
Гудят провода.
 
 
Вся жизнь переложена
В мили морские
И режет просторы
Корабль-судьба,
 
 
Вот только бы дома
Нас ждали родные,
А все остальное
Дадут нам моря.
 

Лиепая, 1981–1982 гг.

Девятый вал

 
Пусть летят поэмой
Дней былых фрегаты,
Шквалом взбаламучен о
Ошалевший мир.
 
 
Нам за горизонтом
Не видны закаты.
Ветер бьет в холстину,
Рвя ее до дыр.
 
 
Юность не уходит,
Оставаясь с нами
И в сердцах навечно
Бешеный аврал.
 
 
Нет, мы не стареем,
Торопясь с годами,
Каждый миг встречая,
Как девятый вал.
 

Лиепая, 1982 г.

«Наши трудности, наши горести…»

 
Наши трудности, наши горести.
Жизнь из них состояла всегда.
К черту строгости и условности!
Раз живем мы на свете, друзья!
 
 
На роду нам написано странствовать.
Так уж есть, и другим не в укор.
Жизнь на вахты расписывать надолго,
Бороздя океанский простор.
 
 
Но мгновения возвращения
И сердец ошалелую прыть,
Счастье встречи и радость волнения
Вам, увы, не дано пережить!
 

Балтийское море. 1981–1982 г.

Однокашникам

 
 Ты не грусти о том, что было,
 Ведь не вернется, что прошло.
 И только память погрузила
 Воспоминания на дно.
 
 
Забудем ссоры и обиды,
Они в небытие ушли,
А вспомним наши молодые,
Счастливые в заботах дни.
 
 
Пусть годы длинной чередою
И поседеет голова,
Мы будем помнить нашу дружбу,
Ту, что одна и навсегда…
 

Балтийское море, 1981 г.

Другу и однокашнику Саше Кельбусу

 
Шура Кельбус из подплава
Выделяется упрямо,
И красив, и именит,
И опрятный внешний вид.
 
 
Любит Шурик рестораны,
Где шалят без нравов дамы.
Осчастливит он любую, в
Вот найдет сейчас какую!
 
 
Любит Шурик вкусно кушать,
Любит сладки песни слушать.
Он из шайки квумпарей,
Шалопаев, бунтарей.
 
 
Это славные ребята.
В головах ума палаты,
Что завидевши друг дружку,
«Шилом» наполняют кружку.
 
 
Вспомнят годы молодые
Киевляне удалые!
Вспомнят, тяготы отбросят!
Смяту шапку о земь бросят!
 

Лиепая, 1981–1982 г.

«Прощаться время подошло…»

Надпись на фотографии МПК-2,

подаренной капитану 3 ранга

Геннадию Абрамову

при его уходе с корабля

 
Прощаться время подошло,
И вспомним о былом,
О том, что было и прошло,
О самом дорогом.
 
 
И «шила» свой, беря стакан,
Пусти его на круг.
Пусть щелкнут пальцы по нему,
Родя звенящий звук.
 
 
И где б ты ни был, но всегда, в
Взгляд бросивши сюда,
Ты вспомни, что остались здесь
Надежные друзья.
 

Лиепая, 1983 г.

«Миротворцы»

 
Одевшись в тогу миротворцев,
Крича холуйское «ура»,
Судьбы случайной флотоводцы
Распродавали крейсера.
 
 
И шли под жало автогенов,
Форштевни не склонив свои,
Приговоренные к убийству,
Державы Русской корабли.
 
 
Им не судьба быть в океанах,
Им не судьба громить врага.
Лишь жарко плавилась в мартенах
Их богатырская броня…
 
 
Минует время, канет в лету
Обилие нынешних невзгод,
Но как простить тебе, Россия,
Тех, кто казнил Великий Флот?
 

Москва, 2003 г.

«Качнуло круто горизонт…»

 
Качнуло круто горизонт,
И вздрогнул корпус, задрожав,
Когда ударила в подзор
Девятибалльная волна…
 
 
Казалось, ад разверзся вдруг.
Вздымаясь, рушились валы
И за пределы допусков
Кренило на борт корабли.
 
 
Молись моряк своим богам
И в Провидение поверь,
Так мы врывались в океан
Через арктическую дверь!
 

Северная Атлантика, борт авианосца «Адмирал Кузнецов», октябрь 2004 г.

Герою России полковнику Виктору Дубовому

 
Взревели турбины, газ на предел
И нет дороги назад.
Мне ангел-хранитель за правым плечом
Шепнул: «Мы прорвемся, брат!»
 
 
Врезался в небо на форсаже.
Палуба – дом мой и кров,
Осталась внизу среди пенных брызг
Где-то за левым крылом.
 
 
Простор… Я один… Я свободу пью…
Я счастлив победным часом.
Мой мир бесконечен, высок и чист —
Обитель богов и асов.
 
 
Заход на посадку. Глиссаду держу,
Мне пот застилает глаза.
И трос тормозной – обнаженный нерв,
Натянут как жизни черта.
 
 
Зацеп! Рев и скрежет.
Машина, как конь, рванулась и сдала назад.
И ангел-хранитель за правым плечом шепнул:
«Мы прорвались, брат!»
 

Северная Атлантика, борт авианосца «Адмирал Кузнецов», октябрь 2004 г.

Моим сослуживцам по 118-й бригаде охраны водного района

 
Ты помнишь шторма рев глухой,
Корабль, вставший на дыбы,
Как мы бросались в шторм любой,
Не веря в каверзы судьбы.
 
 
Сейчас иные времена.
Мы поумнели, поседели,
Пережидаем все шторма
И грамотно обходим мели.
 
 
И все же хочется порой
Послать к чертям всем осторожность
И снова в шторм, и снова в бой,
Лишь б друга чувствовать надежность!
 

Бишкек, август 2006 г.

«Жизнь моя словно вихрь Гольфстрима…»

 
Жизнь моя словно вихрь Гольфстрима
Рифы трудностей кружит волна
Миражами проносятся мимо
Берега…берега…берега…
 
 
И лечу я в потоке всеобщем
Суеты, славословий и дней
В этой странной и, в общем-то, чуждой,
Перевернутой жизни моей.
 
 
Мне бы бросить проржавленный якорь,
Обрасопить свои паруса.
Оглядеться вокруг, разобраться
Кто я, где я, зачем и куда?
 
 
Но, увы, сломан брашпиль на баке,
Не спустить мне тугих парусов.
И несусь я, теченьем влекомый,
Мимо вечно чужих берегов.
 

Бишкек, август 2006 г.

Часть вторая
Отчий дом

«Вот и продан отчий дом…»

 
Вот и продан отчий дом.
Все теперь довольны.
Вот и продан отчий дом.
Почему же больно?
 
 
Почему на сердце ком
И слеза на веке?
Почему покинут ты?
Не понять вовеки!
 
 
Сколько лет под сень твою
Я всегда стремился.
Сколько раз в краю чужом
Ты во снах мне снился.
 
 
Сколько связано с тобой
Радости и горя,
 Как молился ты за нас,
Бывших в дальнем море…
 
 
Ты стоишь теперь один,
Немо все и зыбко.
Плачут окна,
И скрипит жалобно калитка.
 
 
Вот и продан отчий дом.
Все в том виноваты.
И последнее «прости»
Вроде бы не кстати…
 

Севастополь, лето 1999 г.

Троллейбус номер шесть

 
Вези меня троллейбус номер шесть.
Я так хочу вернуться в детство,
Туда, где родина моя,
Туда, где память сердца.
 
 
Соленый ветер Херсонеса,
Стрелецкой бухты ревуны,
Трещат безумные цикады
Средь звезд и трав ночной степи.
 
 
Мне Туровка – матросская слободка
Раскроет материнские объятья,
И в каждом пробегающем мальчишке
Себя спешу узнать я.
 
 
Здесь все до слез, до спазм знакомо,
Напоминая о себе.
Вот-вот откроется калитка
И выйдет бабушка ко мне…
 
 
Увы, никто из нас не вечен.
Нам время вспять не повернуть.
Иных уж нет, а те далече
Свой крестный завершают путь.
 
 
И все же жив знакомый с детства тополь.
И в скалы, как и раньше, бьет прибой,
И я вернулся снова в Севастополь,
А значит, я пришел домой!
 

Бишкек, сентябрь 2006 г.

Мыс Фиолент

 
Здесь сердце и мысли к Создателю ближе,
Здесь почва, как порох суха и легка,
Здесь ветры ревут, словно гул канонады
Здесь бьет стервенело в обрывы волна.
 
 
Закроешь глаза и как будто бы видишь:
Вот в яростной гребле спешит Одиссей,
Ореста с Пиладом победные клики,
Несет Артемиду квадрига коней…
 
 
И тайна великая мыса Парфенос,
Сокрывшего в недрах кровавый алтарь.
Где страшная жрица, прекрасная Дева
Богам возносила свой жертвенный дар.
 
 
И звон монастырский, и славу Святого,
Чей крест осеняет морскую скалу,
И мерную поступь стада коровьего,
Уныло бредущего в степь поутру…
 
 
Здесь слышится Космос! Здесь дышится легче!
Здесь озаренье пронзает в момент.
Ты дан мне судьбою, ты дан мне навеки,
Мой брат, мой избранник, мой Бог – Фиолент!
 

Севастополь, лето 1999 г.

Херсонес

 
Солнце, камни, ветер с моря
Шторм с прибоем до небес.
Степь в ожогах от пожаров…
Здравствуй, вечный Херсонес!
 
 
Преклоню свои колени
Пред твоею сединой.
Видишь, я к тебе вернулся,
Снова круг, замкнув земной.
 
 
Так же бьются в берег волны,
Как и много лет назад.
Все застыло, все безмолвно.
Башни вечность сторожат.
 
 
Я лишь малая песчинка
В вековечности твоей.
Сколько было, сколько будет
Эр, эпох, веков и дней!
 
 
Все минует в этом мире
Без печали и следа,
Бросив камни Херсонеса
На пороге бытия.
 

Москва, январь 2000 г.

«Нам снились огромные вещие кони…»

 
Нам снились огромные вещие кони,
Нам снились сраженья, стрельба и погони.
Бездонное небо над нами звенело.
И мамы смеялись. И время летело!
 
 
Умчались те годы, как песни отпеты.
И памятью детскою души согреты.
Давно мы другие: солидней и строже,
Хоть в чем-то на прежних мальчишек похожи.
 
 
Но грустно от мысли, что сам ты седой
И мама не будет уже молодой.
 

Лиепая, 1981-1982

«Моя Купавна милая…»

 
Моя Купавна милая,
Страна хмельных лесов.
Здесь песни соловьиные
И звон колоколов.
 
 
Гладь Бисерова озера
Хрустальна и светла.
Обитель милосердия,
Надежды и тепла…
 

Купавна, 1999 г.

Львов

 
А в Львове вновь идут дожди.
Американский мокнет флаг,
И по булыжным мостовым
УНА-УНСО чеканит шаг.
 
 
Там ангел бронзовый парит,
Вот-вот к Мицкевичу прильнет,
А в ратуше гремит орган,
И в католичество зовет.
 
 
Устало сидя на коне,
Глядит на все поверх голов
Данила – древнерусский князь,
А нынче «галицкий король».
 
 
Не дедов, не славянский дух,
Здесь чужеродно все давно.
И нам на русском языке
Здесь говорить запрещено.
 
 
Но приглядись! Из дальней тьмы
Блеснули молнией штыки!
То, вставши из своих могил,
Идут Брусилова полки!
 
 
Бросаясь в дерзкий разворот
Над Равой-Русской сквозь туман,
Поручик Нестеров спешит
На «фоккер» в гибельный таран.
 
 
Не Лемберг вижу я, а Львов —
Форпост Руси былых эпох,
Когда едины были мы,
И был един славянский Бог!
 
 
Я верую, настанет час,
Когда все чуждое уйдет,
Соединится русский мир
И Львов к Отечеству прильнет!
 

Львов, 2004 г.

«Мы падали во тьму в шатающейся клети…»

Моему прадеду Михаилу Гладких, погибшему в 30-х годах на одной из шахт Донбасса

 
Мы падали во тьму в шатающейся клети.
Нам лица опалял потусторонний жар.
Нас принимал в свои объятья
Великий и пугающий Тартар.
 
 
Мир вечности немой, тоннелями пронзенный,
Мир мрака и беды, без неба и без дна,
Оставил нам лишь робкую надежду —
«Самоспасатель горняка».
 
 
Мерцали фонари, гремели вагонетки.
Глушил ревун, и лава, как река,
У наших ног, бурливо и свирепо
Потоком каменным текла.
 
 
Пусть в этом мире нет для слабых места.
Пусть смерть несет здесь свой дозор,
Но бросил вызов ей безвестный,
Чумазый труженик шахтер!
 
 
Скрипела клеть, простужено и злобно,
Из бездны поднимаясь «на гора».
Казалось, это стонет болью,
Истерзанная бурами Земля.
 
 
И Солнца луч, как высшая награда,
Тем, кто познал всю шаткость бытия,
Тем, кто прошел все круги ада
Во имя жизни и …угля!
 

Донбасс, шахта «Белореченская», глубина 875 м, декабрь 2004 г.

«Орды нагло топчут русские поля…»

 
Орды нагло топчут русские поля.
В муках скорби, в ранах русская земля.
Бьет неудержимо совести набат:
«Становитесь братия под священный стяг!»
 
 
И со всех окраин пешее, в лаптях,
Поднималось воинство, изгоняя страх.
Будто одержимые, сжав в руках серпы,
Шли на жатву страшную мужики.
 
 
Не терзайте летописи. Нет там их имен.
Прах давно рассыпался с тех былых времен,
Но осталась главное, без чего нельзя.
Русь в огне спасенная, Родина моя!
 

Лиепая,1981–1982 гг.

Моей даче

 
Вдалеке пронеслась электричка.
Воздух духом травы напоен.
И гляжу я опять с косогора
В околдованный окаем.
 
 
Речка Ситня с плотиной, и чайка,
Что парит над заросшим прудом…
Запах сосен, в вершинах шумящих —
Мой уютный, намоленный дом.
 
 
По тропинке извилистой, зыбкой
Я по воду спущусь к роднику,
Внемля «гению места» и лесу,
И поющему соловью.
 
 
Замирает над дачным поселком
Перезвон колокольный во мгле.
Здравствуй, Ситенка! Снова и снова
Я в любви вновь признаюсь тебе.
 

Часть третья
К истокам

Воспоминание

 
Где Понта бездонные хляби,
Где бьет неумолчно прибой,
Смиренно склонялись народы
Пред Алатырской горой.
 
 
Источник древнейшего знания
Здесь людям был Космосом дан
И жрица – Великая Дева
Курила Богам фимиам
 
 
Но Хроноса лета минули
Иные стоят у дверей.
Забыта Великая Дева,
Рассеялся дым мистерий.
 
 
Но верю, наступит прозренье,
Мы вспомним отеческий Дом
И первое русское слово
Небесное вечное – «ОМ»!
 

Симферополь, сентябрь 2003 г.

Читайте мантры

 
Читайте мантры как стихи,
Читайте мантры как поэмы.
Сквозь бездну времени они
Для человечества бесценны.
 
 
В них поступь арийских племен.
В них Индры слышится дыханье.
В них суть и смысл бытия
И таинств сокровенных знанье.
 
 
Почти чужие письмена,
Заветы пращуров святые.
О, если б веровали в них,
Мы были б чуточку другие!
 

Симферополь, сентябрь 2003 г.

Последний волхв

 
Согбенный, с седой головою,
Он ведал предел бытия,
Где плоть превращается в душу,
Где Космосом дышит Земля.
 
 
Лечил, исцелял добротою
И тризны по павшим справлял.
У древних отцовских кумиров
Молился подолгу богам.
 
 
Его на рассвете схватили,
Последнего из волхвов
Смирись! Отрекись и покайся!
Взор князя предельно суров.
 
 
Всходило на небо Ярило.
Росою блестела земля,
Как будто великая Мокошь
Все слезы в траву пролила.
 
 
А в дальнем предутреннем небе
Ударил раскатами гром.
И в пояс старик поклонился,
Прощаясь навек с Перуном.
 
 
– Не можно! – качнул головою.
– Не можно! – сомкнулись уста.
И отблеском сабельной стали
Сверкнула в мгновенье заря.
 

Симферополь, сентябрь 2003 г.

«Скалы древние Тавриды…»

 
Скалы древние Тавриды
Кто ступал на вас? Когда?
Вековечные твердыни
И немые божества….
 
 
Возвышаясь над волнами,
В дали синие глядя,
Вы как стражи дней минувших
На пути добра и зла.
 

Севастополь, 1999 г.

Пращуры

 
В горах сокровенной Тавриды
Хранило заветы отцов
Содружество воинов храбрых,
Охотников и мудрецов.
 
 
Не зная в боях поражений,
Не ведая рабства оков,
Здесь славили Деву святую
Праматерь Великих Богов.
 
 
Внушали захватчикам ужас.
Расправа было коротка,
И падали в бездну без счета
Безглавых пришельцев тела.
 
 
Коней скаковых разводили,
Знаменьем крестили детей,
Быков почитали священных,
И Ламами звали царей.
 
 
Осталось лишь эхо преданий.
Безжалостен времени ход.
Исчез, будто вовсе и не был
Великий таврийский народ.
 
 
И жалко до боли сердечной,
До спазм, до рыданий скупых,
Что мы разминулись навечно
На длинных дорогах мирских
 
 
Но вслушайся! Там за горами
Раздался вдруг звон трензелей.
То тавры, в беде помогая,
Потомкам седлают коней.
 

Симферополь, 2005–2006 гг.

Память

Путята крестил мечом, а Добрыня огнем

старинная русская поговорка

 
Мир иной, века иные.
Велес, Лада, Хорс-Даждьбог.
Ветер стелет рожь по полю.
Дуб в начале трех дорог.
 
 
Там Баян поет былины,
Щиплет гусли дланью узкой,
О дединной, об отчинной,
О великой славе русской.
 
 
И волхвы, ему внимая,
Плачут старчески навзрыд,
Ибо знают, очень скоро
Уходить им в дальний скит.
 
 
Ибо ведают, что скоро
Из царьградовой Софии
В Русь придут с мечом Христовым
Черноризные мессии.
 
 
Разорять, крестить и вешать,
От Отчизны отрекясь,
Обольщенный базилевсом,
Будет оборотень-князь.
 
 
Будет Волхов кровью полон.
Будет Новгород сожжен.
Будет плачь стоять над Русью
И прервется связь Времен.
 
 
Лишь священные дубравы,
Память древнюю храня,
Нам когда-нибудь прошепчут
Заповедные слова.
 

Бишкек, август 2016 г.

Тень Гипербореи

 
Где стужа нестерпима,
Где яростны ветра,
Лежит Гиперборея
Снегом занесена.
 
 
Затеряны во времени
Арктиды города.
Покинута, забыта
Великая страна.
 
 
Остались лишь преданья,
Страбон, да Геродот.
Остались только тени
Арктических широт.
 
 
Но в час полночный, странный
Вдруг вздрогнут небеса.
И вспыхнет в окоеме
Небес Полынь-Звезда.
 
 
То шлет поклон потомкам
Таинственный Сварог.
Отчинный и дединный
Руси великий Бог.
 
 
И сердце заколотит
И в венах кровь вскипит.
И память родовая
Вдруг в нас заговорит.
 
 
Мы русы, мы славяне
Из племени арийцев.
По духу и по крови
Сыны геперборийцев.
Уходит Кали-Юга
Что ждет нас впереди?
Но не свернуть врагам нас
С великого пути!
 

Симферополь, 2006 гг.

Два Шевченко

Во время обороны Севастополя 1854–1855 годов матрос Игнатий Шевченко заслонил от пули лейтенанта Бирюлева. В 2004 году в Севастополе воздвигнут памятник Тарасу Шевченко.

 
Он грудью заслонил от смерти командира,
Был подвиг жертвенный Россиею воспет.
 Героя звали Гнатием Шевченко.
 Простой матрос и не поэт.
 
 
А нынче бюст Шевченко в Севастополе
Поставлен не матросу, кобзарю.
Что потерял он в крымских скалах?
Что отыскал в чужом краю?
 
 
Живот не клал Тарас «за ради друга»,
На бастионах кровь не проливал,
Но все же некогда по зову сердца
Под русским флагом бороздил Арал.
 
 
И пусть кобзарь – легенда Украины,
И не найти второго там такого.
Он для меня старательный картограф
В отряде адмирала Бутакова.
 

Севастополь, сентябрь 2006 г.

«Я прорваться сквозь бомбовый вихрь не могу……»

 
Я прорваться сквозь бомбовый вихрь не могу…
Двадцать восемь пробоин дымятся в носу…
Сброс! И бомбы летят… Мне б успеть отвернуть…
Чтобы выиграть пару бесценных минут…
 
 
Море встало стеною… Чадно «юнкерс» дымит…
Перебитый расчет возле пушек лежит…
Взрыв в машине… Огонь… Оглушительный свист…
Там навечно остался мой друг – турбинист…
 
 
Вдоль бортов пролетают, глумясь надо мной…
Огрызаюсь врагу, погружаясь кормой…
Стонет корпус от боли. Сто воздушных атак…
Но трепещет на мачте мой не спущенный флаг…
 

2008 г.

Похоронка

 
Над землею жизнь несется звонко
Молодость смеется и спешит.
Дом – напротив. В доме похоронка,
Как и сорок лет назад лежит.
 
 
Пара строк, что сын погиб героем…
Выплаканы матери глаза.
Разумом она все понимает,
Сердцем не поверит никогда.
 
 
Сорок лет назад, накрыт бушлатом,
Под снарядов рев, как под салют,
Где-то был убит отличный парень,
Сын ее. А мамы вечно ждут.
 
 
Пусть года мелькают ошалело,
Память не изгладит никогда
Этот образ матери Великой
Русской матери из русского села!
 

Лиепая, 1981–1982 г.

Памяти Дениса Давыдова

 
Мой брат Денис Давыдов,
Как в детстве я мечтал,
Как рядом в эскадроне
Вдвоем с тобой скакал.
 
 
Чтоб ташка отлетала
И путалась в ногах,
А мы неслись в атаку,
Привставши в стременах.
 
 
И клич: «Руби в хузары»,
И сердца сладкий стон
Коней шалелых ржанье,
Скрещенной стали звон.
 
 
Ах, как бы мы рубились!
Сам черт был нам не рад!
Разбитый в пух и перья,
Бежал от нас Мюрат.
 
 
В азарте конной сшибки
Ндва я б слышал трель —
Живых к себе зовущий,
Тоскующий «аппель».
 
 
А после в бивуаке,
Попоны раскидав,
Мы пили б вместе «жженку»,
Друг друга приобняв.
 
 
Там Бурцев забияка,
Шутил бы, хохотал,
Кульнев курил бы трубку,
А ты стихи читал.
 
 
Мой брат Денис Давыдов,
Налей и не сердись!
На жизненных дорогах
Мы просто разошлись.
 
 
И все же, все же, все же,
Как часто вижу я
Себя в колете красном
Ахтырского полка…
 

Бишкек, август 2006 г.