Текст книги "Происшествия, приключения, фантастика, фронтовые и исторические хроники. Книга 6"

Происшествия, приключения, фантастика, фронтовые и исторические хроники
Книга 6

Авторы: Музис Виктор, МУЗИС АНАТОЛИЙ, МИЛЕДИН АЛЕКСАНДР, АЙЗИН ЮРИЙ, ШИШОВ ВЛАДИМИР, ТКАЧЕВ ВЕЛИМУР, ШМИТЬКО СЕРГЕЙ, НАУМОВ МАРК

Редактор, составитель ВИКТОР МУЗИС

© Виктор Музис, 2020

© АНАТОЛИЙ МУЗИС, 2020

© АЛЕКСАНДР МИЛЕДИН, 2020

© ЮРИЙ АЙЗИН, 2020

© ВЛАДИМИР ШИШОВ, 2020

© ВЕЛИМУР ТКАЧЕВ, 2020

© СЕРГЕЙ ШМИТЬКО, 2020

© МАРК НАУМОВ, 2020

ISBN 978-5-0051-7725-4 (т. 6)

ISBN 978-5-0051-5090-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВИКТОР МУЗИС

КИМБЕРЛИТОВАЯ ТРУБКА «НАТАША»

Каждое кимберлитовое тело (трубка, дайка или жила) получают свое название. Обычно это название местности, ручья, где они были найдены, или произвольные, посвященные какому-нибудь событию – Мир, Заполярная, Удачная, Зарница, Космос и т. п. В нашей партии было принято зашифровывать в названиях имена сотрудниц Лорик, Шарик, Мери… Белик, старейшина Амакинской экспедиции, даже назвал трубку «Тюха» – по имени своей собаки, сопровождавшей его при полевых работах и он первый дал название по имени своей сотрудницы – «Ирина».

После этого и мы перестали стесняться и с благоволения нового начальника партии Леши Тимофеева (Осташкин улетел в Африку) я, наконец-то, назвал очередную трубку именем дочери – «НАТАША».

Узнав об этом, один из клиентов у нее на работе даже подарил ей маленький алмазик (официальный – в коробочке).

Найти трубку оказалось довольно просто – на местности, на выположенной площадке склона, среди задернованной поверхности хорошо выделялись небольшие мелкие развальчики магматических мелкокристаллических пород ультраосновного состава серого цвета. Из-под дерна я даже извлек глыбку сантиметров 20х30 прямоугольной формы. Диаметр трубки был небольшой – метров 15, и хорошо просматривался среди дресвы вмещающих ее карбонатных кембрийских пород.

А вот в маршруты по ее поиску пришлось ходить дважды и не зараз, а в двух разных полевых сезона.

Первый раз я сплавлялся с верховьев Малой Куонамки (правой составляющей р. Анабар) с рабочим и на двух счаленных вдоль жердями резиновых понтона 500-ток. Одна спарка у меня, вторая у него. Наученный горьким опытом от сплошных мелких перекатов и вообще мелководья я брал по две, а то и по три лодки на человека.

По совету Шахотько Л. И., начальника соседней партии, тоже базирующегося в поселке Оленек, мы подвешивали груз как бы на веревочном гамаке, а на днища стелили надувные матрасы – так предохраняли от намокания продукты и вещи от случайных порезов днища лодок камнями на перекатах. А большое количество понтонов часто освобождало нас от разгрузок и перетаскивания вещей на мелководных перекатах, хотя приходилось иногда и разгружать, когда перекаты были почти сухие (воды по щиколотку). В основном, приходилось просто идти бурлаком по колено в воде, таща лодки за собой.

Такими были все речки в районе в своих верховьях. Я помню, вылетев в верховья р. Укукит (притока реки Оленек) мы пролетели место высадки, там начиналось русло с песчано-галечными косичками и можно было надеяться на возможность сплава. Я кинулся к пилотам, а у них карта то ли миллионка, то ли полумиллионка – какая уж тут точность. Они тут же посадили вертолет на заболоченную плоскостину среди густого кустарника карликовой березки (штанодера). Сообщив начальнику отряда Уфлянду А. К. о том, что нас высадили выше чем надо, я пошел уточнить это. Выбрав площадку посуше мужики стали ставить лагерь, а я, пройдя с километр, точно определил место высадки и вернулся.

Галея

Русло здесь было достаточно глубокое, но узкое, только по ширине понтонов и плыть было совершенно невозможно, только когда впереди идущий тащил лодку на веревке, а второй отталкивал ее от берега веслом – такие заболоченные места в верховьях речек с узкими руслами на Енисее называют «Галеями». По таким когда-то шел «Волок» с Оби на Енисей – баржи перетаскивали.

На следующий день протащить лодки удалось только до предполагаемого по началу места высадки. Мы потеряли день, а каждый день был дорог, т.к. вода падала на глазах. На второй день мы шли с работой и протащили лодки на несколько км. Все измучались. И тут Александр Константинович принял мудрое решение: оставляем часть груза – потом вызовем вертолет и заберем. Я бы не решился – очень уж ответственно относился к вызову вертолета и пользовался им только как оказией, когда его вызывали по необходимости в какой-нибудь из отрядов. Сложили вещи на берегу, накрыли светлым выгоревшим брезентом и придавили его валунчиками из речного аллювия. А вода падала. Промучившись еще пару дней мы опять оставили часть груза. Так мы оставляли и еще пару раз. А вода падала и падала. К месту, где уже пошли плесы, мы подошли уже без палаток, печек, личных вещей, вьючных деревянных ящиков и с минимумом продуктов. На ночь останавливались, делая из 4-х легких больших тентов что-то наподобие палатки, каждый раз новой конструкции. Вызвав вертолет, легко слетали и собрали наши «лабазы».

Леша Герасимов («Гангрена»)

А когда мы с рабочим (по прозвищу «Гангрена») сплавлялись вдвоем с верховьев Малой Куонамки, то сознательно высадились в таком же месте, как и с Уфляндом, но этого требовала работа, нужно было провести опробование укрупненными шлиховыми пробами русла реки как можно выше по течению. И вода позволяла.

Когда русло чуть-чуть расширилось и можно было уже сплавляться, мы уселись на носах наших счаленных вдоль понтонов, свесив ноги в болотниках в воду и поплыли. У нас было по байдарочному веслу («подобрал» на складе) и когда гребли, когда отталкивались от берега.

В одном месте проплыли мимо сохатого, спокойно стоящего среди тальника так, что только башка и грудь торчали из кустов.

Сибирский лось – «Сохатый»

В другом, ветка тальника подцепила ручку двуручной пилы, лежащей на брезенте, укрывавшем груз от дождя и брызг, и подсунутой под веревку. Пила медленно взвилась в воздух, спружинила и отбросилась в воду позади моей счалки. Я, замерев, как в замедленном кино, наблюдал эту процедуру, представляя что будет, если она полоснет по борту понтона… Но обошлось. Искать пилу было совершенно бесполезно – слишком глубоко и течение, хоть и слабое, уже относило нас от этого места. Но с тех пор, пилу при сплаве я всегда заворачивал в плотный брезентовый пол от 2-х местной палатки.

Но не одно, так другое! Через несколько дней, когда в соседний отряд прилетел вертолет, я попросил сбросить нам пилу, если будет такая возможность. Вертолет действительно залетел к нам, мы были недалеко, и сбросил пилу. Но, как пилоты любили «развлекаться», они зависли прямо над палаткой. Воздушный вихрь чуть не поднял ее в воздух. Мы подбежали и схватились за ее стойки. Но полы палатки выдернуло из-под придавливающих их вещей (раскладушек, ящиков, рюкзаков) и взметнуло вверх. Они затрепыхали от ветра, а из под них вымело все, что «плохо» лежало… Понтоны лежали сдутые на берегу, а они, не надутые, были достаточно тяжелые, чтобы их снесло. Самое страшное в таких случаях то, что если топилась печка, то трубу выдергивало, она повисала на разделке, а пламя начинало бить из горловины печки в брезент палатки… Пилотам хиханьки, а мы материли их «почем зря»…

Вертолет улетел и мы, снова укрепив палатку, пошли осматривать нанесенный нам урон и собирать разнесенные ветром вещи. Подбирая разбросанные на косе вещички, я увидел в воде трепыхавшийся течением, зацепившийся за торчащий кустик-веточку светлый бумажный листочек. Это была наклеенная на кальку топографическая карта… Вот было бы ЧП, если бы ее унесло…

«Лягушка»

Но урон все-таки был. И достаточно серьезный – унесло и утопило на плесе все 4-ре насоса-«лягушки», лежавшие рядом с понтонами. Плес был достаточно глубокий и широкий и, хоть вода была прозрачной, найти их не удалось.

Мы стояли с Гангреной на берегу и чесали в затылках… Что делать? Но чеши не чеши, а надуть понтоны как-то нужно. «Проявляй солдатскую смекалку», – говорил мне отец. И надули! Все четыре! И довольно хорошо! Как? Ротом! Сам удивился, как это получилось. И как только дыхалки хватило! У Гангрены-то глотка «луженая», а от себя я такого «подвига» не ожидал… «Лягушку» мы, конечно, заказали («хоть одну» – попросили), но это опять нужно было ждать оказии, а работа не ждала, нужно было сплавляться дальше.

Где насосы?

Справившись с этой бедой, мы поплыли дальше. По дороге, занимаясь УШО (укрупненным шлиховым опробованием) притоков речки, мы заверяли и фотоаномалии «трубочного» типа – темные пятна на сером фоне, присущим карбонатным породам Кембрия. Очень я надеялся на пару пятен ниже пикета на зимнике из Оленька в Анабар. Там, по правому притоку речки, в нескольких километрах от устья притока на его левом склоне наблюдались две хорошие фотоаномалии, на которые я возлагал большие надежды. И была еще одна – тоже хорошая, на правом склоне чуть ниже по течению от первых двух. На местности аномальные участки обычно опознавались по сгущению кустарника ольхи.

Доплыв до намеченного участка, мы «разбили» лагерь, половили на удочку хариуса, поужинали и завалились спать. Утром, собрав лотки, лопату с укороченным черенком, а на обед – котелок, краюху хлеба, сахар и чай, отправились в маршрут.

Идти было недалеко-неблизко – километров пять, но проходимость оказалась не то что плохой, а какой-то противной, неприятной. То ли кочки чуть повыше, чем обычно, то ли заболоченность нижней части склона чуть побольше, чем обычно, а то ли и то и другое, но, несмотря на легкие рюкзаки, идти было как-то мерзко. Да еще этот радиометр в руках, будь он проклят – была среди нас такая шутка: – «Без радиометра хоть на край света»! В общем, намучились мы прилично.

Идти я решил до дальних участков на левом склоне, чтобы, после их заверки, на обратном пути заверить и нижний участок на правом склоне. Выйдя к намеченному месту, а оно опознавалось по характерным признакам: наличию ручьев и изгибов русла, хорошо заметных на аэрофотоснимке, мы полезли на склон. Намеченные участки выделялись на склоне не так хорошо, как ожидалось, но ошибиться было сложно, и, отобрав по несколько пробных мешков суглинка из делювия вдоль склона, мы спустились к ручью и промыли набранный материал.

Размяв суглинок в воде и смыв постепенно легкие частицы и мелкие камешки, мы домыли шлихи до желтого песочка, а затем до серого шлиха. Рассмотрев шлих под 4-х кратной лупой, я не увидел ни одного «знака» минералов-спутников кимберлита. Ни единого обломочка пикроильменита! Это было так неожиданно, я так надеялся на наличие здесь небольших кимберлитовых тел, что ощутил сильное разочарование…

Столько пройти, так намучаться и все напрасно… Я был так расстроен, что, возвращаясь к лагерю, «махнул рукой» на участок на правом склоне, уже не веря, что здесь что-то есть. Тем более, что вечерело, а идти нужно было опять мучаясь от проходимости.

Мы дошли до лагеря и на следующий день поплыли дальше. Так закончилось первое посещение этого участка. А впереди нас ждали другие притоки и аномальные участки, которые нужно было обработать.

Еще раз я попал на это место, когда мы сплавлялись по Малой Куонамке с Геной Ивановым, моим коллегой и приятелем. У него была любительская кинокамера и он снимал попутно наш сплав. Поэтому я и запомнил эпизод, где, проведя 500-тку через перекат, где воды было по щиколотку и сев в нее на плесе, я взмахнул веслами и… это были штыковые лопаты, насаженные на листвяшки (проявляй, солдат, смекалку) – свои родные я раздал рабочим.

И еще запомнился эпизод, как мы выплываем из-за поворота, а на склоне стоят Камазы. Они были оставлены до зимы, застигнутые, видимо, ранней весной. Ниже в воде стоял тяжелый гусеничный трактор – видимо тащил груз (балок или сани), просел под лед и вытащить его не смогли. И тут пленка у Гены кончилась…

Но вернемся к участку. Я не мог смириться, что там ничего нет, что он «пустой», и решил сходить еще раз, как бы мне не хотелось страдать от неприятной дороги (хотя слово «дорога» здесь совершенно неуместно).

– Сходи, – ответил он. И добавил: – И на правом склоне заверь.

И мы пошли… Вышли на то же место – там была характерная излучина петлей, отлично различимая на фотоснимке, особенно в 4-х кратную лупу, постоянно висевшую у меня на шнурке и опущенная в нагрудный карман энцефалитки. Во втором кармане я всегда носил плоский флакон из-под «Красной Москвы» с «Дэтой» (от комаров). Мы опять отобрали шлиховые пробы вдоль склона под аномальными участками и спустились к ручью. Промыли… И опять пусто! Ничего! Я опять расстроился… Но, «слезами горю не поможешь», и мы пошли обратно. Но километром ниже мы все же полезли на правый склон к намеченной на снимке фотоаномалии и даже долго искать не пришлось…

Наташа

Хорошо различимые на задернованной поверхности обломки магматических пород лежали прямо на поверхности. К сожалению, это была не брекчия, а кристаллическая порода, что исключало ее алмазоносность. Определив ее диаметр, четко прослеживающийся обломками и высыпками, мы набрали образцов и материала для промывки и спустились к ручью. В шлихах – зерна пикроильменита в «рубашках». Я повеселел и чуть ли не запрыгал к лагерю. Я порадовал Гену находкой, а начальника Лешу Тимофеева с новой найденной трубкой в Куронахском поле.

А назвал я ее – «НАТАША»!

2018 г.

= = = = = = = = = =

КОЛЫМА

1. ВСТУПЛЕНИЕ

Написав это магическое для меня слово – КОЛЫМА, – я не могу не посвятить этому региону хоть несколько строк. Слишком большое значение этот район сыграл в моей жизни, в моем становлении, моем опыте работ… Все регионы, в которых я затем работал – и горное Верхоянье, и сопки Сибирской платформы на реках Оленек и Анабар, я всегда сравнивал с Колымой. С проходимостью, бытом, охотой, рыбалкой. И понимал, что работать мне становится все легче и легче…

2. БОЛОТА

Кочкарник

Колымские болота!.. Кочкарник по речным долинам в пойме – 100 метров от стоянки на речке до склона… и я уже без сил… Кочки высокие, и если пробовать идти между ними, то постоянно садишься на попу, если пробуешь скакать по ним, прыгая с одной на другую, то соскальзываешь и, опять же, валишься. Это здорово выматывает.

На Оленьке ничего подобного я припомнить не могу. Кочкарник гораздо мельче и ходить по нему было гораздо легче. Но, по возможности, мы предпочитали передвигаться по галечнику высохших русел или по пабереге рек.

А в Верхоянье все долины были так засыпаны мелким щебнем алевролитов, что я постоянно думал, как просто было бы здесь ездить на Камазе или ГАЗ-69. Но это было невозможно, т.к. никакая машина не смогла бы подняться на перевалы, на которые карабкался наш старенький вечно перегруженный вездеход. Хотя на армейском Урале можно было бы и попробовать.

3. СКЛОНЫ

Верхняя граница древесной растительности

Склоны на Колыме, я работал в левобережной низменной ее части, тоже были в кочкарнике, но не таким высоким, как по долинам, но все равно неприятным. И были они сильно залесены. Помню, спускаясь с водораздела вниз по склону, мы подошли к границе леса и Шульгина пропустила меня вперед. Я посмотрел на вершину сопки напротив – как ориентир, и, опустив голову, чтобы не хлестали ветки, «врезался» в лес.

Пройдя метров триста мы вышли из леса и я поднял голову… Мы стояли на том же месте, как до входа в лес. Вершина сопки-ориентира была у меня за спиной… Я сделал круг «на пятачке»… Можно сказать, «в трех соснах» заблудился… Этот случай я запомнил на все последующие годы и он стал мне очередным уроком.

Верхоянье

В Верхоянье, где были распространены флишоидные толщи – чередование алевролитов с пластами песчаников на крутых склонах гор, мы по склонам, практически, не ползали. Идя по долине, описывали их визуально, отмечая слои на хорошо дешифрирующихся аэрофотоснимках. А затем переносили данные на карту.

А на Сибирской платформе склоны сопок были залесены не так густо, как на Колыме, и заболочены не так сильно и проходимость здесь была несравнимо легче.

4. ВОДОРАЗДЕЛЫ

Плоские водоразделы сопок

А вот верхние части сопок на Колыме и их водоразделы это было сплошное раздолье. Они были плоские и выше 300-й горизонтали совершенно чистые от растительности. Лишь отдельные кустарники стланика с мелкими кедровыми шишками. Были сезоны, когда из-за жары комар пропадал и мы ходили в маршруты по водоразделам вообще в шортах.

Июль. Можно и в шортах.

Брусники и голубики по склонам было достаточно много и часто я просил Шульгину приготовить густое варенье. Чем еще порадовать в маршруте в обед молодой организм, как не чайком с куском свежего хлеба с маслом и вареньем…

На платформе вершины сопок были залесены так же как склоны. Негустым лиственничным лесом с подлеском из тальника и ольхи и слабо заболочены.

5. РЫБАЛКА

Очень любил я ловить хариуса на маленький тройничек с самодельной мушкой. Вода в ручьях и бочагах была настолько прозрачна, что хариуса было видно как в аквариуме.

В первые годы работ я выбирал и срезал ровное длинное удилище из молодого тальника и очищал его от коры. По началу оно было тяжеловато, но со временем высыхало и становилось легче. Я возил его с собой все лето, даже при перебросках на вертолете, но осенью, при возвращению на базу в Лобую, где у каждой партии была своя полка для снаряжения, я его не брал, как-то неудобно было. Так что по весне, при заброске на место работ, каждый год вырезал себе новое.

Но со временем я купил пластиковую складную (выдвижную) удочку, самую длинную из продающихся. А перейдя работать на Сибирскую платформу, где реки были более крупными и рыба была крупнее хариуса, приобрел и раздвижной металлический спиннинг с простой металлической катушкой. Леску использовал 0,8 мм с металлическим поводком от щук.

Колымский хариус

Жарили хариуса целиком на больших сковородах, а, потянув за хвост, легко отделяли хребет и ребра. Оставалось чистое мясо.

Как наживку можно было насадить на крючок несколько крупных комаров. А в жару появлялось большое количество слепней (оводов) – я их ловил на энцефалитке или собирал залетевших в палатку. Набивал два-три спичечных коробка, где они со временем засыхали, но их тоже можно было использовать, осторожненько насаживая на тройничок. И хариус, и ленок хватали его моментально.

На удочку с поплавком…

Блесну специально я не подбирал. И ленок, и таймень брали на любую. Наши рабочие утаскивали из столовой персональные металлические ложки и изготавливали блесна из них. Так что свою ложку я после обеда уносил с собой.

Как-то на реке Березовка, в конце августа собрался на полевой базе весь коллектив партии Боброва. Вдруг раздался крик Жени Дыканюка:

– Хариус идет!

Женя Дыканюк

Все, похватав удочки, высыпали на берег речки. Рыба скатывается, обычно, дня три. И пошла потеха… Заброс, поклевка… заброс, поклевка… Кто ловит, кто потрошит, кто засаливает… Все дружно, на всех… Через три дня засолки можно развешивать для просушки и завяливания! Есть гостинец, которым можно родных в Москве угостить.

Ленок

В Верхоянье мои приятели-коллеги предпочитали ловить хариуса на удочку с поплавком, т.к. вода часто была не так прозрачна. Они даже брали с собой из Москвы коробку с землей и червяками, которых они подкармливали спитым чаем.

А на притоках Оленька хариуса практически не было – его вытеснял ленок. Ловил я его и на телескопическую удочку и на спиннинг, жарили кусками. Я очень любил, отварив ленка и отделив кости, перемешать его с майонезом, баночки с которым отправлял из Москвы по весне авиагрузом.

Рабочие моего отряда в маршруте в обед говорили:

– Мы пробу сами отмоем, ты ленка поймай, салатик сделай…

Ленков мы жарили, засаливали, вялили. Порой их было столько, что ловить можно было просто из спортивного интереса: поймаешь – отпустишь… поймаешь – отпустишь…

Иваныч с тайменями на р. Оленёк

На самом Оленьке можно было и тайменя крупного вытащить. Он предпочитал стоять у устьев небольших ручьев, откуда поступала более прохладная вода.

Я помню, как Осташкин научил меня ловить тайменей. Мы вышли на вездеходе на р. Оленек и встали на стоянку у устья ручья. И одновременно к нам подплыл на плоту из бочек отряд Осташкина.

Как только палатки были установлены – 15 минут и они стояли – жерди для них я возил с собой (даже в вертолете), вместо колышков – металлические пальцы от траков гусениц вездехода, и раскладушки, чтобы не терять время на изготовление нар. И Осташкин, взяв спиннинг, сказал мне:

– Пойдем, посмотрим…

Он подошел к устью ручья, откуда в Оленек текла более холодная вода и закинул блесну в Оленек.

Первый заброс… и он выволок на берег здоровенного тайменя, килограммов на двадцать.

– Давай, кидай… – сказал он.

Я взмахнул спиннингом… и моя любимая раритетная медная блесна, которую я нашел недавно в старой избушке, блеснув на солнце, сорвалась с лески и плюхнулась в воду метрах в 50-ти от берега… Я только рот открыл от удивления – как это я умудрился ее так плохо закрепить. А Осташкин уже вытащил второго… Закрепив на поводке новую блесну, я опять взмахнул спиннингом, и, не успела блесна уйти под воду, как я почувствовал резкий рывок. Есть! Схватил!

Таймень

Испугавшись, что я его не вытащу, я протянул спиннинг Осташкину и крикнул:

– Игорь Михайлович! Вытащите…

– Давай, давай сам… – сказал он.

Я поднял спиннинг вертикально вверх, как это делал он, и пошел пятясь назад, но лицом к воде.

Таймень послушно и спокойно шел за мной. Подведя его поближе, я убыстрил шаг, наклонил спиннинг поближе к земле и побежал от воды. Таймень сам выскочил на берег. Мы вытащили тогда штук семь этих рыбин. И ведь что интересно, чем мельче таймень, тем больше он сопротивляется. А крупные тащатся как чушки. Они шли как торпеды и сами пулей вылетали на берег.

А однажды, сплавившись недалеко от поселка Оленек с Лешей Шишковым, мы поставили палатку и поставили небольшую сетку. Проверив ее через пару часов, мы вытащили приличного тайменя килограммов на десять и даже задумались, что с ним делать – рыбина большущая, а нас всего двое. И Алексей показал мне, как коптить рыбу в ведре. На дно ведра он положил веточки тальника, а на ведро сеточку из проволоки и в нее порезанную рыбу. Накрыл крышкой. Ведро поставил на угли. И пока мы готовили еще и уху из тайменя, часть его потихонечку коптилась.

Щука

На Оленьке и ее притоках мы ловили и щук. Они водились у берега в траве, где охотились на молодняк. Они на молодняк, а мы на них.

Бывало, закинешь блесну подальше и тянешь к берегу, а у берега из травы вдруг торпедой выскакивала щука и хватала блесну. Пришлось к блесне металлический поводок приспособить, чтобы леску не перекусила.

Помню, как-то, я зашел в воду в болотниках подальше от берега и встал еще на небольшой валун, который был под водой. Кинув несколько раз спиннинг, я почувствовал, что к моей ноге кто-то подплыл. Я скосил глаза и замер: возле ноги видна была только голова щуки, да такая здоровая, что я даже испугался – как бы не тяпнула. А башка у нее была аж зеленая от старости, как говориться «мхом покрытая». Она постояла и так же тихо отошла. То-то я в этом месте ничего поймать не мог.

Этот случай напомнил мне, как на Колыме мы нашли нашу уплывшую с паводком сеть, а в ней здоровенную запутавшуюся щуку метра на полтора. Какие же здоровенные котлеты мы из нее сделали! И какие же они вкусные были!

Вот так, случайные эпизоды запоминаются порой на всю жизнь.

Небольшой сибирский осетр

Зато в нижнем течении Оленька наш Иваныч поймал в сеть осетра. Тот зацепился усом за сеть и так неподвижно и стоял. Одно дело видеть такое по телевизору, совсем другое, когда у тебя на глазах вываливают из рыбины целый таз черной икры…

Иваныч ее умело отделил от связующих тканей и засолил. Гена Иванов запечатлел этот эпизод на любительскую пленку и каждый год в день геолога мы смотрели, как Леша Тимофеев у Иваныча в балке уплетает бутерброд с черной икрой, одобрительно подмигивая в камеру… А где же я был в это время?.. Наверное, бороздил просторы района на вездеходе или понтоне…

Нельма-молодь

Порой на Колыме, кроме обычных сигов и щук, в сети нам попадалась полуметровая нельма. До сих пор помню, как повар привозил нам на разрез в обед жареную на большой сковороде нельму и чайник какао.

Я как-то с гордостью похвастался ею перед подплывшими мужиками Рыбнадзора. А они с улыбкой заметили, что это мол молодь, настоящая промысловая Нельма метра 1.5 – 2 длиной. Вот уж я удивился!

Нельма-монстр

А в устье речки Укукит, левому притоку р. Оленек, куда мы доплыли с Димой Израиловичем, в сети местного рыбака я увидел крупного чира. Килограммов под десять, наверное.

Рыбак перегородил сетью всю реку. Нам пришлось ставить свою рядышком, и я каждый день проверял ее. Заодно поглядывал на чира. В полупрозрачной воде его было хорошо видно. Он, зацепившись за сеть плавником, неподвижно стоял неглубоко от поверхности.

Чир

Я не решался взять его, нельзя брать рыбу из чужих сетей, да и ребята посмотрели бы косо – каждому хотелось бы взять его. Но рыбак не приезжал и Чир мог пропасть. И на четвертый день я не удержался и вынул его. Засолил, затем подвялил – такой гостинец в подарок семье в Москве!