Текст книги "Спутник"

Владимир Силкин
Спутник

© Силкин В. А., 2014

Приказ

 
Дежурный генерал Паисий Сергеевич Кайсаров
и старший адъютант Кутузова Иван Никитич
Скобелев готовили приказ о сдаче Москвы
по итогам Военного совета в Филях
 
 
Вошёл Кайсаров, бел, как мел,
Кутузова оставив свите.
И не сказал, а прохрипел:
«Светлейший ждёт приказ… Пишите…
 
 
«Секретно»… Скобелев писал,
Рука дрожала на бумаге,
Не верил, что Кутузов сдал,
Лишившись сердца и отваги,
 
 
Москву. В глазах было черно —
Москва поставлена на карту
И отдают Бородино
Уже без боя Бонапарту!
 
 
И что, напрасно кровь текла,
И сожжены французом сёла?..
Россия подвига ждала,
Но подвиг вышел невесёлым.
 
 
Шептал Кайсаров: «Сдать Москву…»
А Скобелев не верил фразе.
Не верил он, что наяву
Она появится в приказе.
 
 
Непобеждённые полки
В рассветном мареве тонули.
Суворовские старики
Вперяли взгляды в них, как пули.
 
 
Приказ, на то он и приказ,
Что выполнять солдату надо,
Но слёзы капали из глаз
У тех, кто одолел преграды.
 
 
Россия выживет, пока
Идут войска, сверяя карты.
И знают, больше для броска
Не будет сил у Бонапарта.
 

Русичи

 
В тихом поле тяжелеет колос,
И закат и девственен, и тих.
Если только вслушаешься, голос
Различишь прапрадедов своих.
 
 
На миру себя не возносили,
Хоть и были силою горды.
Золотые купола России
Сберегли от Золотой Орды.
 
 
Может, в чём-то были и неправы,
Нелегко судьбу предугадать.
Но в наследство честь свою и славу
Нам они сумели передать.
 
 
В бранных сечах не давали спуску,
Поклонялись бренному труду,
Чтоб молчала грозная Царь-пушка
И не бил Царь-колокол беду.
 

Поля российские

 
Такая тишь… Окликнуть некого.
Один лишь Млечный Путь давно
Пролёг к разъезду Дубосеково
И дальше до Бородино.
 
 
И в тишине подлунной слышится
Дыхание земли родной.
И так легко и просто дышится
Берёзовою тишиной.
 
 
Поля российские… Над бедами,
Из плоти матери – земли,
Из глубины веков победными
Цветами жизни проросли.
 
 
Земля былинная, сурова
Будь, доброту в себе храня,
Во славу поля Куликова,
Во славу завтрашнего дня.
 

Седые мальчики

 
Я каждой клеткой рядом с теми,
Что страшно падать не хотят,
И через время, через время
Седые мальчики летят.
 
 
Им не избавиться от боя
Над затемнённою Москвой.
Сердцами мальчики, собою
Прикрыли вечный город свой.
 
 
А на земле, срывая глотки,
Кричат механики, кричат,
И оглушившей сердце сводке
Никак поверить не хотят.
 
 
Но по ночам, когда простуда,
Когда аж легкие хрипят,
Седые мальчики, как чудо,
К ним невозвратные летят.
 
 
Живут механики, надеясь
Услышать близкий шум винта,
Всё вспоминают: «Кто я, где я
И что вокруг за темнота?»
 
 
И никуда уже не деться,
Не отодвинуть тишину,
И день и ночь грохочет сердце,
Как будто мост через войну.
 

В День Победы

 
Грустит гармонь на все лады,
Однополчан зовёт собраться.
– Да где же вы, из той беды
Со мною вышедшие, братцы?
 
 
У гармониста мрачный взгляд,
Но он в беду ещё не верит,
За не вернувшихся ребят
Одной ногою землю мерит.
 
 
И у Большого в шесть часов
Грустит гармонь, изнемогая,
В кипящем море голосов
Знакомый крик подстерегая.
 

Площадь Победы в Минске

 
Площадь Победы кругла как земля,
Вечный огонь освещает прохожих,
Как в Александровском, возле Кремля,
Лица молчаньем торжественным схожи.
 
 
Вот в карауле застыл призывник.
Может быть, вспомнил погибшего деда.
Площадь Победы не только родник,
Площадь Победы не только Победа.
 
 
Если не тронет духовная ржа,
Не оттолкнёт униформа мальчишек,
Значит, у нас сохранила душа
Память о павших, расстрелянных с вышек.
 
 
Снова чеканит шаги ребятня,
Снова торжественны юные лица.
Площадь Победы глядит на меня,
Чтоб и в моей чистоте убедиться.
 
 
Площадь Победы проходит по мне
Неторопливым морозом по коже,
В вечном её негасимом огне
Видятся души случайных прохожих.
 

Жуков

 
По брусчатке, по площади Красной,
Едет Жуков на белом коне.
Всё торжественно, празднично, ясно
И в душе, и в огромной стране.
 
 
Ничего, что изрядно устали,
Что не всем вручены ордена.
Улыбается сдержанно Сталин,
На котором большая вина.
 
 
Улыбается сдержанно, знает,
Что партийный его псевдоним
На устах у народа витает
И народом безмерно храним.
 
 
Только всё-таки Сталину жутко,
Что не он вот на белом коне,
А прославленный Сталиным Жуков
Все итоги подводит войне.
 
 
Ничего, он потерпит немного,
Неприемлем на праздник аврал,
Ну а Жукову, значит, дорога
На Одессу, потом на Урал.
 
 
Вскоре смолкнут победные марши,
Поутихнет «ура» над Москвой.
Едет Жуков, всего повидавший,
И рискует опять головой.
 

За мгновенья

 
Двадцать первого был ПХД.
Протирали орудья и танки.
По колено стояли в воде,
Полоская бельё, россиянки.
 
 
Но летели по всем проводам
Из Берлина тревожные вести.
Группы армий уже по местам
До команды стояли на месте.
 
 
А у Берии были дела,
Но ему постоянно мешали.
Одиноко ходил у стола
В оперсводки не веривший Сталин.
 
 
И лежала раскрытой пред ним
Государства огромного карта,
А над нею зловещился дым
От сгоравшего мирного пакта.
 
 
Опускался багровый закат,
И граница смотрела сурово.
Трубку мира держала рука
За мгновенья до двадцать второго.
 

Красная площадь

 
На Красной площади Парад,
Скопленье войск и ветеранов.
И звёзды на груди горят,
Нашивки говорят о ранах.
 
 
Здесь вся Россия заодно,
И тут сердца согласно бьются.
И люди, как им суждено,
Людьми в России остаются.
 

Опорный пункт
^{Триптих}

I.

 
Опорный пункт… Его ломает рота.
Устав проверен кровью и огнём.
И незачем военному чего-то
Искать несостоятельное в нём.
 
 
Но я пытаюсь. К месту и не к месту.
А может, впрямь, чего-то не учли?
Я представляю казематы Бреста,
Которые фашисты не прошли.
 
 
Аджи – мушкай и всё, что было после,
Что в летопись Отчизны сведено.
Опорным пунктом были двадцать восемь
И пушкари с холмов Бородино.
 
 
А может, зря я влез в такие дали,
Куда важнее – из вот этих дней,
Где есть ребята из уральской стали,
А может, даже стали попрочней.
 
 
Да, я могу сказать о них немало,
В военной службе знают парни толк.
В опорном пункте, если прижимало,
За батальон сражались и за полк.
 
 
Они земли не уступили пяди,
Не посрамили доблести отцов,
Не думая о славе и награде,
Бессмертии своём в конце концов.
 
 
Смешно понятье боевой учебы,
Когда бои ведутся на износ.
На всё они готовы, только чтобы
«Быть иль не быть?» – не ставился вопрос.
 
 
Идут в атаки на ветру знобящем,
Крещёные водою и огнём,
Чтобы жила Россия настоящим,
Безоблачным жила, счастливым днём.
 

II.

 
А я опять историю листаю,
Иду туда, где скачет печенег,
Где поле Куликово заметает
И кровь ещё не высохшую снег.
 
 
Она сочится из-под снега ало,
И как полынь, горька и холодна,
И сквозь века она меня достала,
И обожгла дыханием она.
 
 
Солёная и с привкусом металла
Стрелы калёной или же копья,
Напоминает, что ты испытала,
Воюющая Родина моя.
 
 
Пройти бы мимо, не поведши бровью,
Но не ступить ни шагу, всё – она.
Нет ничего страшнее нашей крови
И страшного понятия война.
 
 
Алеет снова, током бьёт по нервам.
В моих глазах темно до тошноты,
Но я смотрю, как ломит в сорок первом
Людская кровь бетонные мосты.
 
 
Пылают хаты, и горит пшеница,
И за селом притихшим у реки
Хохочут два откормленные фрица,
Младенцев поддевая на штыки.
 
 
Но я смотрю, хочу запомнить это,
Чтоб не простить, чему прощенья нет,
Кровавого военного рассвета,
Залившего собою белый свет.
 
 
Неужто слов моих никто не слышит,
Неужто мир покоится в тепле?
Ведь жизнь идёт, и кровь погибших дышит
В такт всем сердцам, стучащим на земле.
 

III.

 
Берёзы мирно заплетают косы,
Светло под солнцем от цветов и трав,
Но сталь ракет, как скальпель, режет космос,
Его живые ткани раскромсав.
 
 
И на душе мгновенно неспокойно:
А вдруг уже в рассветной тихой мгле,
Свихнулись впрямь на этих «звёздных войнах»
Живущие со мною на земле:
 
 
И я кричу, до звёзд вздымая голос,
Я заклинаю русским языком:
– Пусть солнце щедро поит хлебный колос
И мать ребёнка кормит молоком!
 
 
Не вычислимы атомные взрывы.
Зачем земле забвения печать?
Мы тем сильны и тем на свете живы,
Что в трудный час умеем не молчать.
 
 
Но мир от ран излечится не скоро,
Не по душе нам выходы из ПРО.
Не мы для войн изобретали порох,
Позарясь на соседское добро.
 
 
И прочь мечты про кровное отмщенье,
Тонка и непрочна такая нить.
Сердцами, как ходами сообщенья,
Народам бы себя соединить.
 
 
Напрасно в мире грезится кому-то
Короткая победная война.
Во все века была опорным пунктом
Моя, покой забывшая, страна.
 

В Переделкине

Александру Николаеву

 
Собака не отходит от стола,
Она сжилась с домашней обстановкой.
И я ей объясняю с расстановкой,
Чтоб не мешала, что у нас дела.
 
 
А ей плевать на все мои дела.
И для неё не может быть секретов.
Через беседы множества поэтов
И через руки их она прошла.
 
 
Она сидит и слушает рассказ
Хозяина седого, ветерана.
И лишь вздыхает и моргает странно,
Поглядывая пристально на нас.
 
 
Неужто, знает, что он говорит?
Не может быть, что сердцем понимает!
Сидит она, и глаз не поднимает,
Не понимая, что со мной творит.
 
 
Спасибо, пёс, за чувственность твою,
За то, что ты друзей умеешь слушать.
Я по молчанью преданную душу,
Отзывчивую душу узнаю.
 

Не надо!

 
Не шейте победных знамён,
Чтоб с ними в Европу… Не надо!
Чтоб столько солдатских имён
Оставить у стен Сталинграда!
 
 
Не надо ходить на Москву,
Не пробуйте вновь Ленинграда.
Пока я на свете живу,
Не надо, не надо, не надо!
 

Коляски

 
Я думал, колясок не будет
В каком-нибудь близком году,
Но залпы афганских орудий
Нам снова пробили беду.
 
 
И вот, опираясь о стенку,
В десантных тельняшках идут
Со всех коридоров Бурденко
Ребята к коляскам в саду.
 
 
Садятся и что-то читают,
Не прячут измученный взгляд.
О чём они только мечтают,
Чего на земле не хотят?
 
 
Тревожен уют госпитальный,
От стонов палаты дрожат,
Чужие и наши медали
С конфетами рядом лежат.
 
 
А где – то по селам России,
От Кушки до самых Карпат,
От горестных слез обессилев,
Солдатские мамы не спят.
 
 
Мы, может быть, были не правы,
А может, и правы, как знать…
Но славу, солдатскую славу
У этих ребят не отнять.
 

Голубой берет

Василию Ракульцеву

 
Ну, вот и встретились с тобой!
Давай обнимемся, дружище!
Берет десантный голубой,
Ты дал возможность стать нам чище.
 
 
Гудит рабочая Москва
И после душного Ташкента
Ты слышишь за спиной слова:
– Смотри-ка, орденская лента!
 
 
Да, есть награды и у нас,
Но мы не любим выряжаться,
Хоть не ложились в трудный час
За валуны, чтоб отлежаться.
 
 
Мы к мавзолею держим шаг.
Ещё в ладонях порох дышит,
И пули, что свистят в ушах,
Никто из встречных не услышит.
 
 
И в Александровском саду,
Где сердце всех безвестных бьётся,
Я возле стен кремля пройду
За тех, кто больше не вернётся.
 
 
Моя судьба Афганистан,
Десант что стал моей судьбою…
За то, что помнить не устал,
Давай обнимемся с тобою.
 

Блокпост

 
Птицы выклевали ночь
До последней звёздочки.
Я живой и я не прочь
Выпить стопку водочки.
 
 
Не возьмёт меня снаряд,
Снайпер не дотянется,
С битым сотню раз подряд
Ничего не станется.
 
 
У дороги полевой
Мины вновь зачвакали,
А в деревне под Москвой
Все глаза проплакали.
 
 
Жду замену и не сплю
В тишине за блоками.
Я живой и я люблю
Эту жизнь жестокую.
 
 
На плечах моих горят
Две весёлых звёздочки.
Потерпи, Зеленоград,
Скоро выпьем водочки.
 

Минное поле

 
На дороге танк без башни,
Как солдат без головы,
И какой – то хрен на пашне,
Сразу видно, из Москвы.
 
 
И чего полез на мины,
Для чего утюжит грязь?
Я ему прикрою спину,
Я ему налажу связь.
 
 
Пусть он помнит это поле,
Пусть запомнит эту ночь…
Он стоит, глаза мозолит,
Он кричит: «Земляк, помочь?!»
 
 
Он идёт по бездорожью,
Трассеры над головой.
Да пригнись ты, Матерь Божья,
Как ты до сих пор живой!
 
 
Он идёт, заговорённый,
Он погибнуть опоздал.
Я его на Малой Бронной
Год назад ещё видал.
 
 
Он шагает колеёю,
И дымится колея,
Он идёт от боя к бою,
Как Добрыня, как Илья.
 

Зря?

 
Вернисажи на Арбате,
Нищета внутри страны…
И за это дрался батя,
Мёрз в окопах полвойны?
 
 
Зря, представленный к награде,
Но её не получив,
Без руки вернулся дядя,
И сосед остался жив?
 
 
Зря лежат на поле брани,
Сжав два русских кулака,
Оба деда из Рязани,
Два рязанских Василька?!
 

Московский округ ПВО
^(Песня)

 
1. На дежурство боевое
Заступаем мы с тобой.
За рассветы над Москвою
Мы вступить готовы в бой.
 
 
Припев:
Не спит, не спит воздушная граница
И не пропустит никого.
Хранит, хранит твой сон, моя столица,
Московский округ ПВО.
 
 
2. Истребители надёжны
И локаторы чутки.
На любой приказ тревожный
На подъём войска легки.
 
 
Припев:
3. Над кремлёвскою стеною
Зарождается рассвет.
Ты один всегда со мною
И тебя надёжней нет.
Припев:
 

Ночные птицы

 
Этих птиц не разбудят снаряды,
Не прогонят с насиженных мест,
Потому что, как под Сталинградом,
Вмёрзла в землю пехота окрест.
 
 
Ну, а птицы – то наши, вороны,
А солдаты – то из-под Москвы.
И звенят на морозе патроны,
Ходят пули поверх головы.
 
 
Только спят эти странные птицы,
Не вникая в ночные бои.
Ничего ведь не может случиться,
Если рядом не дремлют свои.
 
 
Но бывает, ворона и каркнет,
Всполошившись по – бабьи во сне,
На прозябшего во поле парня
Накликая беду в тишине.
 
 
И опять лишь о землю патроны,
Чей-то голос: «Не надо врача…»
Спят себе беспробудно вороны,
Но во сне не умеют молчать.
 

На каблучках
^(Песня)

 
Он не пройдёт походкою шальной,
Ты не пройдёшь походкою летящей.
Его с тобой афганскою войной
Большой любви лишили настоящей.
 
 
Припев:
На каблучках, на каблучках, на каблучках
Из ЗАГса до машины.
А на руках, а на руках,
Как белых птиц, несут подруг мужчины.
 
 
Ты не спеши к бурлящей Беговой,
Не рвись туда, где стон аккордеонный,
Где стоя с непокрытой головой,
Твой суженый играет, твой законный.
 
 
На целый век изломана судьба.
От тишины мертвеет коммуналка.
Война, ослепнув, вышла на тебя,
Своим дыханьем опалила жарко.
 

Негр и киргизка

 
На «Баррикадной» негр кадрит киргизку,
На «Баррикадной» холодно ему.
Протягивает даме барбариску
И приглашает посидеть в «Му-му».
 
 
Он раздаёт на выходе газеты,
Рекламу встречным хмуро раздаёт,
Натанцевавшись в клубах до рассвета,
Он до смерти к рассвету устаёт
 
 
Но там теперь не то, что в девяностых,
Не так там экзотично и тепло.
И платят там не тем, кто выше ростом,
А тем, кому с фигурой повезло.
 
 
Как далеко от Африки, от дома!
Как далека Киргизия ему!
А дама эта третий день знакома
И не спешит с работы ни к кому.
 
 
Они бы познакомились и близко,
Но нет у них конкретных адресов,
И негр здоровенный, и киргизка
Не замечают вечером часов.
 
 
Но, как влюбляться без рубля в кармане!
Любви в Москве без средств не обретёшь.
В итоге дама счастья ждать не станет,
И улетит в любимый город Ош.
 
 
На «Баррикадной» негр кадрит киргизку,
И предлагает встретить Новый год,
Упорно в знак вниманья барбариску
Лиловою рукою подаёт.
 

Чёрт

 
Чёрт за мной ходил полвека,
Чёрт хвостом вилял, что кот,
Всё хотелось человека
Взять по пьянке в оборот.
 
 
Чёрт хотел меня сграбастать,
Подливал и подливал,
Но очнувшись: «Хватит, баста!» —
Я ему в глаза сказал.
 
 
Все в буфете в ЦДЛе,
Пробудившись в свой черёд,
Как – то странно поглядели,
Мол, допился, мол, даёт!
 
 
И уставились в салаты,
В опустевшее стекло
Гении, лауреаты,
Те, кому не повезло.
 
 
Я сто раз не повторяю,
Накалился до бела,
Попросил барменшу Раю,
Чтоб охрану позвала.
 
 
Чтобы чёрт не лез мне в душу,
Чтобы впредь не приставал,
Чтоб всегда сидел и слушал,
Сколько б я ни выпивал.
 
 
Но она по старой дружбе
Предъявила круглый счёт…
Видно, чёрт и тут на службе,
Да пошел ты к чёрту, чёрт!
 

Зимний поезд

Леониду Шумскому

 
Этот поезд на север,
Эти люди домой,
Ну а мы-то что сели
В этот поезд зимой?
 
 
Что нырнули с перрона
В не нагретый СВ,
И глядим из вагона
Как бесснежно в Москве?
 
 
Просто взяли и сели,
Почему – то нам вдруг
Захотелось на север,
Расхотелось на юг.
 
 
Вот взбрело почему-то,
Чтоб хоть раз в декабре
Встретить белое утро
На поморском дворе.
 
 
Где красивые лица,
Где не тратят слова…
И, выходит, столица —
Не всему голова!
 
 
Этот поезд на север,
Эти люди домой.
А мы взяли и сели
В этот поезд зимой.
 

Сон

 
Раз приснилось дураку —
Служит в танковом полку.
А в полку том дураков,
Столько, сколько и полков.
И у всех боекомплект
Для войны на десять лет.
Раз приснилось дураку,
(Все бывает на веку):
Мчатся танки на столицу…
Встал дурак и стал молиться.
 

Смог 2010 года

Леониду Сергееву

 
Только в Нижнем буфете прохладно,
А на улице смог и жара…
– Завтра будешь?
– Не знаю…
– Ну, ладно…
Семь часов… Закрывают… Пора.
 
 
А на завтра не встретимся снова,
Не расскажем, как ночь не спалось,
А увидимся, буркнем: «Здорово!
Как там дома – то? Всё обошлось?!
 
 
Перескажем последние сплетни,
Сядем плотно за круглым столом.
Смог московский диковинный летний
Оседает уже над кремлём.
 
 
И, конечно, он суть разговора,
Каждый чистого воздуха ждёт.
– И когда он отступит?
– Не скоро!
– Ладно! Выпьем, а то не сойдёт!..
– Ты куда?
– На метро к «Баррикадной»…
– Пиво пить?
– Не охота, жара…
– Завтра будешь?
– Не знаю…
– Ну, ладно…
Семь часов… Закрывают… Пора…
 

В ресторане «Ясный перец»

Сергею Гончарову

 
В «Ясном перце» поэтов немного,
Как и в жизни пустяшной моей.
Через стол убегает дорога
До сидящих поодаль друзей.
 
 
Вот один поднимается справа,
Вот второй с половиной своей.
Выпиваю под тост Владислава
За поэта, чьё имя Сергей.
 
 
Пусть туда открываются двери,
Где не любят друг друга слова,
Где в талант настоящий не верит
Ни одна на земле голова.
 
 
Да, поэзия – это работа,
Да, поэзия – каторжный труд,
Через горы, поля и болота
К ней немногие в жизни дойдут.
 
 
Дам мне, Бог, восхищаться и плакать.
Над строкой, воспевающей страсть,
Запрети мне пожизненно якать,
Чтобы в грязь пред людьми не упасть.
 
 
Я с женою уеду до дома,
И с Еленой уйдёт Владислав,
И Сергей, мой хороший знакомый,
Выпьет чай из серебряных трав.
 
 
Улыбнётся нам неповторимо,
Богатырь, нараспашку пальто,
И рукою помашет Марина
В мокрый снег уходящей авто.
 
 
Всё отлично! Не верю в потери!
Верю в тех, с кем сижу за столом.
В нашей жизни, да ясный же перец,
Всё без нас разрешится добром!
 

Сроки

 
Шарик солнечный привязан
К парку тоненьким лучом.
Подпирают небо вязы,
Дышат ветры горячо.
 
 
Всё расписано в природе,
Каждому отмерен срок.
И не зря так шумно бродит
По берёзам сладкий сок.
 
 
Рыба в Яузе играет,
Утку селезень зовёт.
Кто-то рано умирает,
Кто-то вовсе не живёт.
 

Спутник

 
Не нарывался на беседу,
Молчал и думал о своём.
Да мало ли куда я еду?!
Вот так и ехали вдвоём.
 
 
Он мирно спал на верхней полке,
А я не мог уснуть не мог никак
И мне в глаза с его футболки
Глядел футбольный клуб «Спартак».
 
 
Он с полки слез перед Рязанью,
Взял сумку и сказал: «Пока!»
И затерялся на вокзале
Попутчик в майке «Спартака».
 
 
А я один поехал дальше.
Случается порою так.
И я б не вспомнил после даже
Про майку с надписью «Спартак».
 
 
Но вот запало в сердце что-то —
Молчанье, краткое: «Пока!»
Похоже, ехал он с работы
Попутчик в майке «Спартака».
 
 
Он мне не раз ещё приснится
С тяжёлой сумкою в руке,
Напоминая, что столица
Находит силы в «Спартаке».
 

Снег

 
Снег уходит в никуда —
И вода, вода, вода.
И по улицам Москвы
Льются реки синевы.
Улетают прочь синицы,
Как на дачу, от столицы.
И очнувшись ото сна,
По Москве идёт весна.
Снег сошёл, чиста дорога.
Всё, как водится, от Бога.
 

Ворона

 
Кто-то золото теряет,
Счастье светлое своё.
А ворона подбирает,
Что упало, то её.
 
 
Ей ни холодно, ни жарко.
Чьи-то боли нипочём.
Можно радоваться, каркать
У несчастных за плечом.
 
 
И нисколько ни накладно
Жить свой век, не дуя в ус,
Неуклюжим клювом жадно
Счастье пробуя на вкус.
 
 
Не ударят, не осудят,
Чертыхнутся и пройдут.
В этом мире только люди
Глупо так себя ведут.
 
 
И ворона, словно с трона,
Смотрит, где поднять чего.
Ведь ворона есть ворона,
Не упустит своего.
 
 
Семенит по Малой Бронной
Меж толпою и жильём.
Вот и празднует ворона,
Если повод ей даём.
 

Нижний буфет

Памяти Николая Дмитриева

 
Собственно, мы не дружили,
Пили и то иногда.
Равновеликими были
В жизни у нас города.
 
 
Он уезжал в Балашиху,
Я оставался в Москве.
Он подозрительно тихо
Строчки носил в голове.
 
 
И не читал за столом их,
Слушал и больше молчал,
Он не любил посторонних,
Попросту не замечал.
 
 
Видимо, сильно мешали,
Хоть обещали ухи,
А ведь под сердцем лежали
В эти минуты стихи.
 
 
И потому он не ехал
Рыбу ловить под Москвой,
И отказавшись, со смехом
Тряс над столом головой.
 
 
Пили? Конечно же, пили!
Кто же в буфете не пьёт?!
– Что, извините, спросили?
Дмитриев? Нет, не придёт.
 

Отлёт[1]1
  Журавли зимуют в Южной Африке и Израиле, возвращаются через Ростовскую область в среднюю полосу России.


[Закрыть]

 
Остывает земля, подмерзает,
И опять, раскричавшись во мгле,
Журавли улетают в Израиль
Зимовать на священной земле.
 
 
Возвратятся, конечно же, снова
Наживать в Подмосковье добро,
И уронит в районе Ростова
Возмужавший журавль перо.
 
 
Я не знаю доподлинно, зря иль
Может так же, как люди, не зря,
Журавли улетают в Израиль,
Чтоб взглянуть на чужие моря.
 
 
Чтоб понять, что священнее нету
Вот такой же приветной земли,
О которой разносят по свету
Свои песни мои журавли.
 

Знакомство

Владимиру Пипекину

 
Композитор Володя Пипекин,
Ни сединки в его голове.
Удивительно, в кои-то веки,
Удалось повстречаться в Москве.
 
 
Я опаздывал, щёголь московский.
В первый раз, почитай, опоздал,
А Пипекин-то на «Третьяковской»
Меня десять минут ожидал.
 
 
Обменялись визитками в зале,
Пожелали удачи в судьбе,
Непростительно мало сказали
Мы друг другу тогда о себе.
 
 
Песни русские нынче не в моде,
Полстраны не работает, пьёт,
Хорошо, что Пипекин Володя
Пишет песни и песни поёт.
 

В ГУМе

 
Ещё живу, а кажется, что умер,
Ещё люблю, а, кажется, что нет.
Но плачут куклы, словно дети в ГУМе,
Едва заслышат медный вздох монет.
 
 
Сейчас возьмут и вынесут наружу,
Примерят туфли, юбочку пошьют,
И только в душу, в кукольную душу,
Свой свет душевный люди не прольют.
 
 
А ей всего-то хочется участья,
А ей всего-то хочется тепла,
Простого человеческого счастья!
И все дела.