Текст книги "Ссыльнопоселенец"

Подрагивающими руками вытряхнул из чехла пару чехлов из бязи. Ствол, ложе со ствольной коробкой. Оба-на! Прошерстив память имплантов, нашел, что это курковый Иж-17 шестнадцатого калибра, простенькое, недорогое и очень хорошее ружьишко по прозвищу «ежик». Новодел, конечно, на клейме кроме стрелы «Ижмаша» еще комета «ЕрАрмз», завода с одной из планет внешнего кольца. Он как раз специализируется на выпуске реплик охотничьих ружей и винтовок конца девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого веков. Но ружье на самом деле неплохое. Длинный ствол, цевье и приклад из хорошего ореха. Так, заряжать нельзя, но нет запрета собрать и не зарядить. Вообще-то ружьишко очень прикладистое и удобное. Нечто подобное у меня осталось там, на воле. Не огнестрел, конечно, парализатор, но общая развесовка и даже слегка дизайн схожи. В нашем мире с чокнутыми зелеными убивать дичь нельзя. Даже рыбачить строго по лицензии и очень дорого. В Метрополии вообще жизнь недешева, прямо скажем, если ты не живешь на велфере. Работяга, военный, полицейский – со всех тянут, чтобы толпу бездельников накормить и немного развлечь. Но поохотиться можно, окольцовывая птиц и зверей. Прошлым летом мы с Ларой ездили в Поволжье, на флотскую базу. Хорошо отдохнули. Но нужно проверить, работает ли это ружье, только как это сделать? М-да, вот уж незадача – несколько раз бывал на окраинных планетах, и хоть и крутил охотничьи реплики огнестрела в руках, и даже стрелял в тире, но поохотиться ни разу не сподобился. Хватило практики по «карасевке», когда нас на полигоне учили разделывать дичь и рыбу и готовить ее в полевых условиях, на живом огне. Хотя сразу инструктора признались, что, окромя Земли, нам такое умение ни к чему. При всем при том настреляться именно из огнестрельного оружия во время обучения пришлось вдоволь. Основные навыки курсантам преподают именно с огнестрелом, правда, совсем не таким архаичным.

В ответ на мысленный запрос о проверке работоспособности охотничьего оружия в мозгу всплыла информация из тех сайтов, что опять-таки сбросил мне старый киборг. Оказывается, все гениальное просто. Кстати, буду жив-здоров – нужно будет тщательнейшим образом разобрать эти объемы информации, Васильич явно что-то знал. А пока…

Выдернул из-под банки рюкзак, высыпал на палубу все то, что было в нем. Шустро раскидал рукой, выискивая подходящее. Вот оно! Маленькая жестянка с заворачивающейся крышкой, в которой оказались охотничьи спички. По весу – чуть тяжелее, чем латунная гильза.

Взведя курок, поставил на лоб ствольной коробки жестянку и нажал на спуск. Боек ударил жестянку, подкинув ее почти до потолка каюты. Нормально, гора с плеч. Живое ружьишко. И патроны вроде нормальные, гильзы в гнездах, яркие, пластиковые. Десять патронов подписаны, что пулевые, восемь картечин и восемь – с дробью-«пятеркой». Отлично! Но до сих пор ничего не понятно. Зато хоть и древнее, но оружие в руках, очень неплохо.

Торопливо оделся в плотные штаны из серой ткани, рубашку из такой же простой, плотной, больше похожей на свитер с тканевыми усилениями на плечах и локтях. Намотав портянки (слава инструкции!), обул сапоги, потопав по полу. Ну вот, почти красавец, если на морду лица не смотреть. Поглядел на скрутку из тяжелого сукна, на брошенную рядом шинель из этого же сукна, плотного, серого. Покрой древний, похож на картины из музея Победы. Попробовал шов потянуть – надежно сшито, очень прочно. Толстыми нитками, таких в обычной жизни не встретить. Вообще сейчас в обычной жизни нитки встретить можно разве у вышивальщиц, недавно мода пошла на вышивку шелком. Шляпа. Большая, добротная, похожая на ковбойскую, из моих любимых вестернов. Точно по размеру, но точно не моя. Или моя? Хрен его знает, никогда такой не носил. Но сразу видно – Вещь. Именно так, с большой буквы. Так, шляпу на голову, шинель на койку, скрутку туда же, и собирать рассыпанные по палубе вещи. Неприятности, а именно они, скорее всего, начнутся после того, как откроют дверь каюты-камеры, лучше встречать одетым, обутым и полностью собранным. Пусть даже как на картинке из старой земной хроники. Хорошо то, что опять же по «карасевке» научили мотать портянки. Вроде бы непонятно для чего, но сейчас я этому рад-радешенек.

А совсем неплохо со шмотьем в рюкзаке, кстати. Пара таких же верхних рубашек, пара белья запасного плюс двое трусов из синей ткани, семейно-безразмерных, запасные теплые портянки, два ножа. Причем ножи тоже простейшие, стальные, один пичок узбекский, с рукоятью из персикового цвета дерева, легонький, очень острый, и тяжелый боевой нож. У этого рукоять из резинопластика, простая и удобная. Виброножей нет, получается. Жаль. Очень жаль.

Чашка, котелок, кружка из жести, покрытой коричневой эмалью снаружи, и белые внутри. Все собрано в котелок и переложено грубой оберточной бумагой. Сплошь винтаж, чтоб его.

Пакет из плотной бумаги, простой, прошитый нитью. В нем три картонных упаковки из Макдональдса, завтрак с ветчиной, яйцом и сыром. Интересно, ресторанчик-то земной, адрес на упаковке написан. Это что, вроде как прощальный ужин? Афигеть, по-другому не скажешь, с Земли сюда везти. Не поймешь – то ли тонкое издевательство, то ли, наоборот, гуманное отношение к заключенным.

За броняхой продолжалась истерика с биением и пинанием дверей и воплями и визгами. Кто-то коротко рявкнул, чтобы вопящий заткнулся. А не то с ним проделают сексуальное насилие. Жуткое и извращенное.

А я сидел, рассматривая свою каюту-узилище. Как-то времени не было, да и не до того. А сейчас гляжу – ничего особенного, обычная стальная комната два на три метра. Вон крохотный ретранслятор, это, похоже, видеокамеры. Какое-то все винтажное, я с таким оборудованием сталкивался только на лунной базе, когда демонтаж старья производили на древних уровнях. Но это, похоже, рабочее. Интересно, для чего, ведь на мне коннектор? С его помощью муху, севшую мне на шляпу, отследить не проблема, а здесь вон красные огоньки над объективами горят. Следят постоянно? Интересно, кто там такой любитель за гадящими мужиками поподглядывать? Кроме светильника под самым потолком крохотный иллюминатор с задраенным стеклом. Это хорошо, что он есть, – хоть понять можно, день сейчас или ночь. Сейчас вроде как день, по крайней мере за бортом светло. Хотя что я знаю об этом зазеркалье? Может, здесь полярный день такой? Или ночь? Хрен его знает.

За дверью грохнул одиночный выстрел, ружейный. Некоторое время было тихо, потом быстро протопало несколько человек, погремели ключами и поскрипели навесами, открывая дверь. Интересно, они специально навесов не смазывают? Скрип такой, что яйца сводит.

Из-за броняхи раздались приглушенные матюки и ругань идущих обратно людей.

– …Потолок, сука, мозгами загадил. Придется щетку тащить и смывать. Нет чтобы как тот, во второй камере, тихо удавился, и все.

– Перестань, Николай. За такую зарплату можно и мозги пооттирать. А вообще, еще восемь часов – и на месте. Выгрузим…

Разговор затих, а я отлип от броняхи, к которой прилип ухом в районе смотрового окошка, или как там еще это называется. Опять не понял. Самоубийство ладно, но где бытовые дроиды? Впрочем, чего голову ломать?

Значит, часов восемь у нас есть. Можно поспать по-людски, а не под наркотой. Заодно запущу нейросеть на считывание информации из носителей, нужно все те старые книжки, что мне Васильич сбросил, прочесть. Интересно, чего эти чуваки счеты с жизнью свели? Оружие есть, вроде как относительная воля будет. Или так на них та наркота подействовала? Бог их знает и им судия. А пока поесть нужно!

Достав из рюкзака кружку, я как можно тщательнее отмыл ее под краном. И почему хоть кусок мыла не положили, раз уж ничего из современного нельзя? А потом набрал уже протекшей, несколько посвежевшей воды. Надеюсь, ничего от воды не схвачу, хлоркой припахивает – наверное, дезинфекцию делали. Вытащил первый попавшийся завтрак, разломил пополам картонную упаковку.

– А это что? – Я вытащил из-под свернутой тортильи кусок газеты. Ровненько так оборванный по согнутой кромке.

Обведенный зеленым маркером кусок текста в общих чертах рассказывал о суде над Матвеем Николаевичем Игнатьевым. То есть надо мной. Я был признан присяжными виновным в самосуде и умышленном, как написано в обвинительном заключении, «крайне жестоком» убийстве пяти человек. И приговорен к пожизненному заключению. Вот оно что, «по просьбе осужденного пожизненный срок заменили на пожизненную ссылку». Надо же, меня-то никто не спрашивал, приговорили, объявили, что ссылка будет на одной из отдаленных планет, – и вперед. Впрочем, чего теперь, что было, то прошло. Одна радость – что Лару примерно через полгода выведут из комы, восстановив мозговую ткань и нейросети. И даст бог, ребеночек родится здоровым, доктор клялся, что патологий не обнаружено, а денег от продажи моего дома с лихвой хватит на все действия по контролю развития ребенка, приему родов у Лары и послеродовому уходу за младенцем. Социальная медицина, как оказалось, совершенно не обязана заботиться о здоровье плода в чреве матери и уж тем более о ребенке.

Фотография красивой кареглазой шатенки, смеющейся, прячущейся за веткой цветущей японской вишни. Подпись, гласящая, что это Лара Игнатьева. Моя, так сказать, жена. Надо же, поженить успели и любимую фотку Лары нашли, из Японии. Это она еще курсанткой туда ездила, до знакомства со мной.

И надпись тем же маркером, снизу по какой-то рекламке:

Матвей Николаевич, мы очень вам сочувствуем! Мы вас любим! Держитесь!!!

Вера, Еленка, Женя и Алсу, девчонки из ресторана Макдональдс, Казань

И отпечатки четырех разных оттенков губной помады поверх подписи. Вроде как воздушный поцелуй из той жизни.

– Спасибо, девоньки. – Я улыбнулся, представив девчонок-подпольщиц. Наверняка им этот поступок казался верхом гражданского неповиновения. Интересно, когда это мы все успели проспать приход к власти этих долбодятлов, представляющих нынешний Совет Земли? – Спасибо вам, красавицы.

И смотрел на фотографию той, которую сейчас люблю больше жизни. И которой точно в течение ближайших лет не увижу. Блин, выть хочется от тоски. Наглядевшись на фотографию, я аккуратно, вокруг портрета Лары, сложил вырезку и начал искать, куда бы его убрать. Не в картонную же упаковку от завтрака, и так здорово повезло, что жирное пятно попало на текст, а не на портрет моей девушки, к огромному моему сожалению, невенчанной моей жены. Интересно – то, что я вытащил первым именно эту упаковку, можно назвать случайностью? Все-таки один из трех – достаточно высокий процент вероятности. Но то, что эта коробочка оказалась именно у меня, – это явно не случайность. Но тут вариантов множество. От влюбленного в одну из девчонок конвойного, или кто там ездил за завтраками в ресторанчик, до того, что одна из этих девчонок дочка командира корабля. Если прибавить экипаж корабля-перевозчика, то вариантов до Бениной мамы. Впрочем, не стоит гадать, все едино вернуться и сказать спасибо вряд ли возможно. Да и незачем: не стоит хорошим девочкам с убийцами общаться. Еще плохую карму подхватят. Был бы я капралом – еще можно было бы, но сейчас точно не стоит.

Тут я углядел уголок, беленький такой, торчащий из кармана полупустого рюкзака. Нагнувшись, я вытащил плотный конверт, вроде как обычный, почтовый, но сделанный из бумаги. Такие простому народу не по карману. Открыв, присвистнул. И вытащил из него тонкую пачку денег. Точно денег – откуда-то вспомнилось, что это здешние кредиты, общая валюта здешних земель. Всех – русских, американских, европейских. Даже азиатских вроде как. Так же, как и на Земле, объединенная валюта, даже чем-то смахивает. Похоже, мне кое-какую инфу качнули об этой планете.

– Ну вот, сюда и положу. – Я вложил портрет в конверт и сложил его пополам – как раз и фотография не согнулась, и плотнее так будет. Спрятал конверт во внутренний карман то ли свитера, то ли рубахи вязаной, с усилениями на локтях и плечах из плотной ткани. Вообще достаточно удобная одежда, прямо скажем. Не зря богатый люд одевается только в одежду из натуральных тканей. А потом взялся за деньги. Крупные купюры, кстати, и видом какие-то староватые, что ли. Ну, дизайн несовременный. И красноватые, в отличие от тех, земных, «зеленых» бумажек. Не гринбак, а редбак. Или пинкбак. И кстати, у меня двести пятьдесят этих кредитов пятерками и полсотни по одному. Как это по курсу здешнему, интересно?

Отсчитав пять бумажек по пять и десять по одному кредиту, я сложил их пополам и сунул в карман брюк, один из многих. А большую часть убрал в нагрудный карман и застегнул. Не стоит все яйца держать в одной корзине, право слово. Прицепил пичок к поясу, а боевой нож уложил в рюкзак. Плохо то, что фляги нет, но раз есть деньги, то и магазины тоже найдутся. Есть такая уверенность. И, бросив скрутку и шинель под голову, я прямо в сапогах завалился на лежанку, откусывая от завернутых в лепешку котлеты и жареного яйца. Чаю бы еще, крепкого, черного, можно с коньячком.

Какое-то время я копался в старых уставах, охотничьих и туристических справочниках, наставлениях по стрелковому делу древних огнестрельных систем, даже книга «В помощь партизану» времен Второй мировой попалась, наша, русская, крутил древние ролики с примитивной графикой, на старых земных языках, а потом и в самом деле уснул – и проснулся от рявкнувшего ретранслятора.

– Внимание, ссыльные. Подъем! Через час ваша высадка, через сорок пять минут вас выведут из камер. Внимание! Оружия не доставать, ножи спрятать в рюкзаки. Все, у кого увидят нож на поясе или в руках, вообще в пределах быстрого доступа, – будут убиты снайпером! Каждый, кто попытается вытащить ствол, – будет застрелен снайпером. Каждый, кто попытается кинуться на конвоира, – будет застрелен снайпером.

В случае попытки массовых беспорядков будет открыт огонь из пулеметов на уничтожение. Ссыльные, здесь вам не там! Никто не отчитывается за ссыльных, отчитываемся только за патроны. Вы – для того мира мертвы. Сумеете ли вы выжить и вернуться назад – только ваша проблема. Будьте разумны и спокойны, и у вас начнется новая жизнь здесь!

Щелкнув, громкоговоритель отключился.

– Неплохо, мы вас всех убьем, и ничего нам за это не будет. Впрочем, чего еще ожидать, – я усмехнулся и встал, потягиваясь. Придется пичок снимать и убирать в рюкзак. Впрочем, всегда успею повесить обратно. А вот пару патронов в карманы бросить не помешает. И бязевые чехлы с «ежика» снять, чтобы собрать быстрее. Цевье в карман положу, клапан открою, ствол в коробку, цевье прищелкну, патрон в ствол – и вооружен. Не против пулеметов, естественно, но что меня ждет на берегу – хрен его знает.

Полностью собрав рюкзак, привязав к нему скрутку, встал на стульчак и одним глазом выглянул в иллюминатор. Блин, все едино высоко, вижу только облака в чистом синем небе и чаек с бакланами. Много птиц, кстати, очень много, значит, и рыбы здесь навалом. Ладно, поглядели – и будет. Стоп. А откуда ЗДЕСЬ чайки и бакланы? Это же не Поволжье?!

Ошалело покачав головой, я спрыгнул со стульчака и решил использовать его по назначению: когда еще нормально на горшок сходить получится? А пока время есть…

Через сорок минут меня предупредили, что будет открываться броняха, потребовали отойти в дальний угол, положил ружье в чехле возле двери. Когда я облокотился на дальнюю от двери стену, лязгнул замок, с жутким скрипом отворилась дверь. В каюту заглянули два автоматчика с автоматами Калашникова. Вроде «сотой» модели, под патрон 5,56 НАТО. Рожок, по крайней мере, не такой изогнутый, как у «семьдесят четвертого». Сами очень серьезно экипированные ребята, в такой снаряге даже здание штурмовать можно, и при этом с огнестрелом. Вон на бедре пистолет закреплен, тоже пороховой, похоже. Видимо, я точно чего-то очень важного не знаю и потому вообще ничего не понимаю.

– Пока стоишь. Твой номер – семнадцатый. Как услышишь его, берешь шмотье – и налево от двери по коридору, по трапу наверх. Встаешь у левого борта и не дышишь. Ясно? – Один из них коротко пнул мой чехол с ружьем и, повернувшись, вышел.

Следом за ним вышел было второй. Но повернулся в проеме броняхи и мотнул башкой в шлеме:

– Удачи, капрал.

А ведь это точно не вертухаи, повадки совсем другие. Я не люблю вспоминать, где и сколько я просидел, но так себя вертухаи не ведут, у них в крови совсем другие правила, вбитые многолетним опытом личным и многовековым опытом конторы.

А тем временем в коридоре скрежетала следующая дверь.

– Семнадцатый, на выход с вещами! – рявкнул ретранслятор.

Так, а вот и команда. Облизнув пересохшие губы, я подхватил чехол с ружьем и вышел из каюты. Повернул налево и пошел вдоль ряда распахнутых и пустых кают. Поднялся по крутому корабельному трапу, вышел из тамбура, зажмурившись от яркого солнца. Проморгавшись, увидел выстроившихся вдоль левого борта хмурых мужиков, парней. Все так же, как и я, одеты в шинели и шляпы. У ног лежали разнообразные рюкзаки и чехлы с оружием.

– Шевелись! К борту, и не отсвечивать! – рявкнул сверху кто-то, и я поторопился к борту.

Не хватало пулю в затылок словить еще из-за нерасторопности. Оружие хоть древнее, но убивает вполне по-настоящему. Вряд ли здесь кто-то будет проводить реанимационные мероприятия для ссыльных. Встав, глянул наверх, из-под бровей и полей низко надвинутой шляпы.

Пятеро мужиков, в таких же легких брониках и разгрузках, как и те, что меня в камере навестили. Такие же АК, но уже с легкой оптикой на планке. Чуть дальше, к надстройке, две башни от старых БТР, одна над другой уступом, с крупнокалиберными пулеметами КПВТ и ПКМТ. О, а вон в переборке, в небольших амбразурах, дульные тормоза – пулеметы, похоже, но не ПКМ. Скорее те, что когда-то были в армии США, оружие поддержки отделения, М249 под «пятерку» натовскую, то есть под 5,56 на 45. Три огневые точки плюс пять автоматчиков – они нас в секунду покрошат, не вспотеют. А Васильичу, по идее, я минимум литр должен. Хорошую, просто отменную подборочку он мне скинул. Гадал бы сейчас на кофейной гуще о ТТХ и баллистических особенностях оружия. Но почему даже на корабле нет энергетического оружия?

Пока я рассматривал охрану, к борту подошло еще пятеро. Один какой-то ботаник, молодой парень в модных стеклянных очочках, худой и хлипкий. Не, у нас во взводе служили несколько тощих парней, но те при своей худобе были из сплошных жил сотворены и очень опасные противники. А тут именно ботаник, растерянный, из голенища сапога торчит кус портянки, одежа неряшлива, рубаха заправлена в брюки и собрана в ком на пузе, явно в армии не служил, даже на месячных курсах резерва. Я, кстати, рубаху в брюки не заправил, оставил навыпуск. Не знаю почему – видимо, корабль так подействовал. Вроде как уже не флотский, а какой-то то ли гражданский, то ли не пойми кто.

Еще двое – мужики среднего возраста, к сорока. Оба грузные, черноусые, здоровенные и похожи даже, родственники, наверное.

Двое остальных – вроде как молодые урки, то есть из молодых, но прилично отсидевших по малолетке. «Перстни» на пальцах, короткие стрижки, показушная борзость. Ненаказуемая, но демонстрируемая. Наверняка из «нижних» кварталов, в больших городах таких не счесть.

– Так, ссыльные! У вас есть выбор – или плывете до берега сами, или нанимаете лодку. Точнее, место в ней. От берега идут три яла, за пятерку здешних кредитов они вас перевезут до пристани в поселке. Дальше вы сами, как вам повезет. Решайте. Но после того как отвалит от трапа крайний ял, все оставшиеся на борту ссыльные будут просто сброшены за борт. Живые или мертвые – это им решать. Думайте, но недолго. Вон шлюпки уже идут, будут у борта через пять минут.

Я оглянулся. На самом деле, на речной глади три шлюпки, размеренно сверкающие мокрыми лопастями весел. Хорошо идут, ходко, ровно, умело, почти как на Лондонской регате. И поселок на берегу видать. Дома, пристань, дымки над домами. Дымы, мать! Одуреть, каменный век! Над шлюпками, кстати, кружатся чайки и бакланы – похоже, за рыбаков приняли.

– Послушайте, но пять кредов – это очень много! Здесь зарплата средняя тридцать-сорок кредитов, а до берега километр, наверное! – Это в начале нашего строя один из первых номеров, невысокий пухлый мужик выступил.

– Не хочешь – плыви. Но учти, вода за бортом двенадцать градусов, и тут щукой или сомом больше пяти метров длиной никого не удивишь. Не хочешь покончить жизнь особо извращенным способом – плати деньги перевозчикам, – из парных громкоговорителей рявкнул все тот же голос. – Сейчас аккуратно доставайте по пятерке и готовьте. На лодки вас без предварительной оплаты не возьмут.

Я плавно, аккуратно достал из кармана штанов отложенные на расходы деньги, взял пятерку и спрятал оставшиеся деньги обратно. Остальные мужики тоже доставали деньги, стараясь резко не дергаться, потому что автоматчики кинули автоматы к плечу, да и стволы пулеметов неприятно шевелились, выглядывая и высматривая.

Постепенно все успокоилось, тем более что ссыльные стояли чуть дыша. Одного расстрелянного в камере вполне хватило в качестве наглядной агитации. В коридоре на полу до сих пор не замытые следы волочения, причем четко видно, что кровавых дорожек две. Одна перекрывает другую, на трапе, на балясинах тоже кровь. И так до левого борта, где все прерывается, – видимо, выбросили, и все похороны.

Стволы башенок шевельнулись, сами башни, скрежетнув, повернулись в сторону подходящих шлюпок. Похоже, здесь никому не верят. Впрочем, их вполне можно понять: если тут все такие, как я, – то такой кораблик просто полон ништяков всевозможных, от автоматов до простой стали. И кстати, я об этом как-то сразу не подумал. Тут все, точнее, абсолютное большинство – такие, как я. Ну, может, не такие, я-то мстил за любимую, но то, что тут народ такой, что за косой взгляд грохнуть может, – это точно.

По ссыльным, парням наверху, по кораблю и реке прошелся резкий порыв ветра, рванув шинели, сдув с очкарика шляпу, на которую наступил здоровенный мужичина в начале строя. Подняв сплющенный в лепешку головной убор, он небрежно бросил его в сторону ботаника. Тот дернулся было в сторону своей шляпы, но остановился и опасливо поглядел на надстройку. Один из автоматчиков разрешающе качнул стволом, и ботан поднял ее, попытался выпрямить. Впрочем, это ему уже не удалось: видок у шляпы был испорчен напрочь, как будто корова прожевала.

И насчет вида. Потрясающе красивый вид, обалденный. Широкая, ярко-синяя речная гладь, невысокие холмы вдоль левого берега, крутые обрывы вдоль правого, черно-красные. Только поселок в небольшой котловине – видимо, речка там какая-то впадает. Сплошь леса – и по правому берегу, и по левому. Где темно-зеленые, видимо, ели или сосны, отсюда не разобрать, а где ярко-желтые или кроваво-красные – похоже, осины или клены. Красиво, бляха-муха. И воздух потрясающ, свеж, вкусен, можно сказать.

Около борта вскипела вода, натуральным образом. Довольно большие саблевидные, похожие на чехонь рыбины гоняли рыбью мелочь.

– На шлюпках – табань! – рявкнули громкоговорители корабля. Те остановились, задрав весла. – К кораблю по одной, вторая начинает движение после того, как предыдущая отойдет от нас на сотню метров. Первая пошла!

Самая ближняя к нам лодка вновь пошла к кораблю, а оставшиеся умело развернулись против течения и начали аккуратно подгребать, чтобы их не сносило. Умело действуют, кстати, сразу видно, что далеко не первый раз вместе на веслах. Я помню, как мы в учебке на нашей корабельной ходили, пока приспособились – сто потов сошло.

Первая шлюпка подошла и пришвартовалась к площадке сходен, спущенных с левого борта корабля.

– Первые десять ссыльных – пошли! – вновь рявкнули ретрансляторы. – Не спите, а то замерзнете!

Учитывая, что я находился в третьем, неполном десятке, мне пришлось грузиться в третью шлюпку. В принципе ничего сложного, но во втором десятке один чудик умудрился утопить ружье при посадке в шлюпку, а так в принципе никаких осложнений особо и не было.

Шлюпки оказались достаточно большими ялами, с широкими банками-скамьями, способными вместить в себя человек по двадцать. Основательные, добротные, хорошо просмоленные и ухоженные, ялы были рассчитаны на пять пар гребцов и примерно на столько же пассажиров. Но сейчас гребцов было четверо, две пары на двух кормовых банках. И четверо же мужиков, вооруженных короткими двустволками. Плюс на румпеле сидел еще один мужик, который собирал деньги за проезд.

Гребцы оттолкнулись от площадки сходен, вставили весла в уключины – и под команду рулевого размеренно повели шлюпку к берегу. Первые шлюпки были уже в значительном отдалении, точнее, именно первая уже подходила к берегу.

– Удачи, ссыльные! – на прощанье рявкнул матюгальник.

Корабль коротко гуднул, подняв огромную стаю чаек с нескольких небольших островов, и с лязгом начал выбирать якорную цепь. А потом, взбив за кормой хороший бурун, шустро пошел вверх по реке.

– Кому удача, а кому хрен на сдачу. – Один из вооруженных мужиков зло сплюнул за борт.

– Не плюй за борт! В следующий раз сам туда отправишься. Остудиться! – прорычал рулевой.

Как я заметил, уходящий ладный кораблик не вселил в души этих людей радости, скорее – ярость и бессилие. Впрочем, откуда я знаю, как сам стану реагировать на такие вещи хотя бы через полгода, если, конечно, доживу.

– Оружие собрать можно? – поинтересовался один из пассажиров, седой, сухой мужик под полтинник или слегка за него.

– На берегу, как только сойдешь с яла – можешь собирать и заряжать, – ответил рулевой, глядя вперед, на приближающийся причал.

А я разглядывал исподтишка здешних старожилов. И заметил одну интересную особенность: если шляпы через одного примерно такие же, как и у нас, то шинелей именно таких нет. Есть перешитые из них бушлаты, есть добротные куртки, рулевой вообще во что-то вроде длинного пиджака одет, вспомнил, сюртук называется. Плюс еще рубаха-косоворотка из плотной синей ткани, жилетка серая, надо же, даже цепочка от часов через живот, из кармана в карман жилетки протянута. В начищенные до блеска, собранные в гармошку сапоги штаны заправил. Купчина прямо-таки. Даже вместо широкополой шляпы котелок нацепил, реконструктор хренов. Только добротный кожаный ремень с кобурой, из которой выглядывает рукоять револьвера, из канонического образа выбивается. Хотя в той же Сибири купцы в девятнадцатом веке так караваны водили, и на Диком Западе такой наряд никого бы не удивил.

Шлюпка аккуратно подошла к берегу, парни на веслах вовремя поставили их торчком, чтобы не повредить о причал, и лодка еле ткнулась в пеньковые кранцы на свободном участке. Тут же с борта в четыре руки гребцы ухватились за выступающий торец пирса, а рулевой умело перескочил на берег, сначала быстро привязав лодку за кормовой кнехт, а потом и за носовой.

– Все, приехали. Вон там вас шериф ждет, растолкует, что да как в нашем поселке делается. – Купчина повел подбородком в сторону второй партии новичков, сейчас стоящих возле какого-то щита, вроде как с объявлениями, и высокого сухопарого мужика, держащего винтовку на сгибе руки. – И это… Не шутите, адвокатов здесь нет. Топайте давайте, нечего на пирсе торчать, нам своих хлопот хватает.

В свою очередь выбравшись из шлюпки на берег, я наперво собрал «ежика», воткнул в казенник снаряженный картечью патрон и повесил ружье на плечо. Так мне как-то спокойней будет. Впрочем, я такой был не один, все мои соседи по шлюпке собирали оружие. Как я заметил, ничего супернавороченного здесь не было. Три курковые горизонталки, пара просто ружей со стволами, спаренными в горизонтальной плоскости, какая-то вертикалка, две простеньких, но абсолютно новых одностволки-бескурковки, реплики Иж-18, точнее, сейчас «эмпи». От «Механический завод» по-английски, ижевчане уже несколько столетий на внутренний российский рынок не особо ориентируются. Нарезного оружия ни у кого не было, если не считать одного исключения. У «ботаника» оказалась очень занятная штуковина, капсюльный новодел, итальянская винтовка Педерсоли. Тот крутил ее в руках, явно не понимая, что с ней делать. Интересно, вроде как все ссыльные, но у всех разное оружие. Похоже, про армейский принцип «пусть безобразно, зато единообразно» тут или не слышали, или его напрочь игнорировали.

– Чего пыхтишь? – Не то что я очень добрый, но такой ружбай давненько в руках хотел покрутить. А потому забрал его у очкарика. – Патроны где?

– Наверное, это? – Парень протянул мне бумажный сверток.

– Это, это, – вытаскивая шомпол, пробормотал я.

Нащупав в упаковке над пулей капсюль, я аккуратно надорвал бумагу, вытащил сам пистон, тяжеленную свинцовую пулю. Засыпал порох в ствол ружья, затолкал туда скомканную провощенную бумагу, забил как следует шомполом, с натугой вставил пулю и тоже шомполом загнал ее на бумажный пыж. Потом, взведя массивный курок, надел капсюль на брандтрубку и, придерживая пальцем, аккуратно спустил курок.

– Держи фузею. – Я вернул добротно сделанную вещь хозяину. – Только не застрели никого. Случайно.

– Спасибо. – Очкарик забрал ружбай и неуклюже повесил его себе на плечо.

Хипстер какой-то. Повесил стволом вниз, но, прямо скажем, я ему в няньки не нанимался, если что себе отстрелит – его печаль. У меня своих хлопот полон рот.

И потому я неторопливо пошел к собирающейся вокруг местного шерифа толпе новичков, краем глаза заметив, что пара тех урок, которые вышли за мной, с интересом поглядывают на очкарика и о чем-то негромко переговариваются.

– Так, для тех, кто только подошел, повторяю. Законов у нас в Щучьем всего три. Не кради, отдавай долги в срок, и виновен тот, кто первый поднял ствол. Правила проживания здесь можете прочитать на доске, но они обязательны для всех, кто сейчас в поселке. Без исключений. Да, и если за нарушение правил у нас штрафы, то за нарушение законов – виселица. Ясно?

И шериф, высокий мужик с ровно остриженной бородой, повернулся и ушел. Спокойно так. Впрочем, чего бы ему не быть спокойным и не носить сейчас винтарь на локтевом сгибе.

Неподалеку от нас, метрах в шестидесяти, стояли шесть парней с винтовками, вроде как мосинками. И спокойно глядели в нашу сторону, положив винтовки на груженные дровами дроги. Группа моральной поддержки, не иначе. И шериф, сволочь, стоял грамотно, директрисы не перекрывая.

Новички стояли кто кучками, а кто и уже шел в поселок, раскинувшийся на берегу. Я тоже двинулся по пыльной грунтовке, ориентируясь на запах. В воздухе стоял запах горячей еды, вроде как тушеной картошки с мясом. Но остановился возле доски объявлений и вчитался в написанный от руки текст.