Текст книги "Эволюция религиозных верований. Курс лекций (1927–1928)"

Я говорил о живых существах, о животных масках и между прочим также указываю, что из этого вышел театр, из этого вышли все первобытные актеры. Первобытный охотник всегда играет животного, своего тотема, и обряды также существуют, когда переодеваются в шкуру тотема и становятся животным, и отсюда и обратный ход: раз он животное, то может опять стать человеком. У многих народов при этом надевают медвежью шкуру и в таком виде пляшут.

Дальше мы видим, что греческий театр, который происхождением своим, очевидно, связан с неолитом, произошел из плясок козла, вышел из праздника в честь Диониса, который был праздником коллективным, праздником вина в Греции. Я уже указал на любопытный комплекс праздников коллективных. Надевали козьи шкуры, изображали различных коз, сюда же вводили половой момент, общение между людьми и козами.

Человек, который надевает кожу и становится животным, это сохраняется вплоть до современного колдовства, и мы имеем множество русских рассказов с различными вариантами в этом отношении. Человек, который хотел колдовать, надевал медвежью шкуру, перепрыгивал через камень и становился медведем и приобретал все медвежьи свойства. Затем обратно перепрыгивал через камень и становился человеком. Кончилось тем, что однажды он перепрыгнул и стал медведем, а обратно уже не мог, и так ходил 9 лет медведем, пока какой-то колдун его не расколдовал и не снял кожу. Другой рассказ, что колдун надел шкуру мехом наружу, и шкура приросла, и он стал зверем.

Я раньше говорил, что человек становится волком или леопардом без шкуры, а когда уже есть шкура, то это дальнейшая стадия, хотя различия нет очень большого. Но не в этом дело, потому что религиозные идеи развиваются чрезвычайно медленно, и эта стадия есть один из элементов их развития.

Точно так же, такой же подход у человека к деревьям. У нас есть множество представлений о деревьях. Греческие дриады в дубе. По-гречески дриада – это женщина, живущая в дубе. И так как дуб неподвижен, то и она должна быть неподвижной, она может показаться из дупла, но ходить между людьми она не может, и это показывает, что это есть живое существо, живущее в дереве и связанное с ним непременно. Точно так же русское представление о вилах и русалках. Русские русалки, или вилы, живущие в воде, равнозначны греческим нимфам. Есть также русалки, или вилы, живущие в деревьях. Помните: «Русалка на суку сидит»[39]39
  Имеется в виду фраза А. С. Пушкина из поэмы «Руслан и Людмила»: «Русалка на ветвях сидит» (примеч. сост.).


[Закрыть]. Любопытно, что и у Пушкина было такое же представление о дриаде, что отходить от дерева она не может, ибо это ее дом, и она связана с этим домом так же, как слизняк, улитка, связана со своей раковиной и не может ходить или должна ходить рядом с ней. Такие же точно есть духи, живущие в воде, у греков имеем нимф, у русских – русалок и вил, живущих в воде. Каждая русалка, или вила, или мужской дух воды связаны со своей собственной рекой или ручейком. В этом отношении есть множество чрезвычайно любопытных примеров, которые показывают, как внешняя форма и внутреннее содержание существа еще тесно связаны. Например, когда Ахилл в Троянской войне оскорбил ручей Скамандр, то живущий там речной дух бросился и погнался за ним. Ахилл убегал, Скамандр бежал, и вода за ним. Обыкновенно эти духи показываются из воды по пояс, но не вылезают совсем. Мы видим, что вода и живущий в ней дух могут ходить и бежать на огромное пространство, но все-таки дух с водой неразрывно связан.

Таким образом, мы переходим к духам, живущим внутри больших стихийных вещей: духи деревьев и затем нимфы – духи источников, духи рек. От этих духов есть дальнейший шаг, который идет по пути укрупнения и который должен сочетаться, во-первых, с представлением о живых существах и, во-вторых, с представлением о духах. Эти духи – водяные и лешие. Это уже духи коллективные. Леший – не только дух, живущий в дереве, но дух, живущий в лесах. Это не есть хозяин всех лесов, но каждого данного леса, и в этом лесу он владеет деревьями и живущей там дичью. В другом лесу живет свой собственный хозяин, который там владеет деревьями и собственной дичью. По представлениям русских и туземцев, лешие играют друг с другом в карты и ставят на карту принадлежащую им дичь, и когда один проигрывает, то дичь уходит из его леса и переходит к другому. Таким образом, вы видите, что русский леший – это не есть вообще дух леса, а только данного определенного леса. Точно так же и водяной – это дух данного озера, реки, в которой живет. На греческих изображениях мы видим духов воды изображенными по пояс в воде. Точно так же и у славян, и у финнов водяной дед делается только по пояс, рука, голова и борода, а остальное все в воде.

Таким образом произошли духи лесов, воды и гор. Причем надо сказать, что для охотничьего человека главный интерес представляет его добыча: звери и рыба, и по этому пути происходит укрупнение. Леший, дух леса, владеет дичью, так же и главное, важное для человека животное естественно превращается в старшину животных. Таким образом, есть целый ряд образов самых крупных медведей и других, которые являются лешими, лесными духами. Точно так же и водяной дух. Леший изображается так, что он ходит с дубиной в виде огромного дерева, а другое изображение, что леший – это огромное дерево в виде всякой сосны, и сосну, вырванную с корнем, он имеет как палицу. Первое изображение идет по линии зверей, а второе – по линии деревьев. Водяной дух изображается в виде большой рыбы у русских. У финнов есть представление о водяном, который живет под мельницей. Мы имеем целый ряд рассказов о леших, водяных и всяких других духах, и они всегда сохраняют свое материальное существо. Я приведу целый ряд примеров, которые относятся к русскому и туземному фольклору. Я говорил уже, как проигрывают лешие в карты друг другу и как уходит пушной зверь, так что то, что пропадает белка или лисица, приписывают тому, что леший проиграл лисицу в карты. Эта миграция зверей, к которой до сих пор никто не нашел никакого ключа, под это объяснение подходит.

Причем леших есть два: крупный и мелкий. Крупный – это тот, который ходит с дубиной, другой образ – это медведь, и третий образ – это маленький лесной дух, который идет по пути маленьких существ – духов величиной с палец. Он ходит между трав, он ездит верхом на лосях и оленях. Этот образ существует, с одной стороны, у чукчей и эскимосов, а с другой стороны, в Южной Америке у индейцев. Чукчи говорят так, что если у оленя взлохмачена шерсть, то это значит, что маленький лесной дух ездил на нем. Они называют этого духа «едущим на мыши» и представляют, что мышь – это маленький оленчик.

Так что эти образы идут, с одной стороны, по пути укрупнения, коллективизации образов, а с другой стороны, по пути уменьшения образов, и, таким образом, появляется внутренний образ для какой-то внешней оболочки.

То, что я говорил о леших и водяных, относится точно так же к домовым, но это духи гораздо более поздней стадии, связанные уже с жилищем и с оседлым бытом. Между прочим, для домовых и у русских, и у финнов, и у других народов есть два образа. Домовой живет дома, на полатях, за печкой, он такого же роста как обыкновенный человек. Но есть еще «суседко» – маленький дух, который живет за печкой, он величиной с ноготок, ему шьют маленькую рубашку и пищу приносят маленькую. Этот дух тоже ездит на домашних лошадях. Если у лошади шерсть всклокочена, то значит это, что домовой ее погонял.

Этот переход чрезвычайно древний от духов леса, которые возникли таким путем, который я описал, к духам дома, непременно связанными с лошадьми. Это очень странный факт, почему эти духи домовые, которых видим в связи с оседлым бытом, почему они связаны с лошадьми? Очевидно, потому, что это есть остаток скотоводства, которое является более древним.

Для того чтобы сравнить взаимоотношения духов водяных и горных, приведу несколько примеров из северного русского фольк лора. Там лешие и водяные находятся между собой в непрерывной войне, в той войне, которую подчеркивает Некрасов. Так, лешие, когда у них нет шкуры для сапог, то они не берут ее из лесу, шкуру лесную или медведя – она слишком тонка, а они ходят очень быстро, а они идут к реке или озеру и там на берегу начинают караулить водяного, когда тот выходит из воды, они снимают с него кожу, а она у него белая и толстая, и шьют из этой кожи сапоги-скороходы из такой кожи. Там рассказывают, между прочим, что лешие и водяные – это такая вещь, на которую может охотиться человек, обыкновенный охотник или, во всяком случае, шаман. Он может подойти, сказать слово, наговорить стрелу и убить лешего или водяного, снять кожу и из этой кожи сделать точно так же такие же сапоги. Некоторые говорят, что они эти сапоги видели. Один русский удалый охотник при мне обещал, что он достанет сапоги, сделанные из этой кожи лешего. К сожалению, я этого не дождался. Но из этого вы видите, до чего доходит представление о реальности водяного. С другой стороны, вода мешает лешим, и когда леший переходит через реку на весеннюю работу (а им надо переходить из леса в лес), то водяной высовывается из воды, высовывает руку и хватает лешего за ноги и тащит его в воду. На реке Колыме есть такой рассказ, что шел леший через воду, и рядом с ним шла лешачиха и провалилась в воду, водяной ухватил ее за ноги и стал сдирать кожу. Она закричала диким голосом и прибежали со всех лесов товарищи лешего, захватили лешачиху за длинные волосы и стали тянуть, пока не разорвали пополам – одним голова досталась, а другим – тело. Они не знали, что делать с головой, и положили ее на берегу. Утес, который находится в 45 верстах от Колымы, так и называется «Лешачихина голова».

Наши рассказы про водяных и леших такие, что они как бы спорят между собой. Все рассказы почти одинаковы, начиная от Амура и кончая Волгой, все они сплетены с более поздним элементом, с чертями христианскими. Это духи сирийские, которые пришли к нам из Сирии через христианство. Дальше я постараюсь это расплести и выделить элемент христианский, элемент анимистический и элемент специально русский. Трудно сказать, который элемент финский и который русский, но я склонен считать, что в представлении о леших, водяных и домовых лешие крупные, большие – это духи русские, точно так же и домовые, которые в виде человека, а лешие маленькие, величиной с горшок, и суседко, величиной с палец, живущий за печкой, – эти духи финские. Может быть, мне как-нибудь придется привести те аргументы, которые я имею в пользу этого разделения.

Таким образом, мы перешли от духа вещей к духу места. Дух предмета с этим предметом вообще более или менее связан и в дальнейшем шаге он превращается в духа места. Каждая данная область, гора, провал, они имеют своего собственного духа, и тогда это есть дух-хозяин. Пока еще нет духов. Еще рано говорить о них. Правда, что мы уже почти пришли к духам, мы уже имеем хозяев, владетелей данной местности, которые являются человекообразными, которые уже приобрели форму. Я считаю, что духом предмет становится только тогда, когда он отделяется от своей внешней оболочки, а пока он еще живет в дереве, живет в котле, живет в доме, в лесу, в воде и имеет при этом совершенно материальное существо, до тех пор я считаю, что он находится на переходной стадии от олицетворения, через антропоморфизацию к одухотворению, он еще пока связан, а когда он отделяется от своей внешней оболочки и получает свободу движения, тогда он становится духом. В дальнейшем анализе, когда я буду говорить о духах, вы увидите, что дух прежде всего, хотя он и существо материальное и подобное человеку, но он отличается от человека двумя основными свойствами: во-первых, он невидим, он может показываться и исчезать, и, во-вторых, он имеет свободу движения гораздо большую, чем человек. Он может ходить по земле, может летать по воздуху и может нырять в землю, может совершать все три движения. Это свойство духов мы встречаем почти у всех народов. Дух ныряет в землю, выныривает снаружи с воздуха на землю и летает в воздухе, затем ныряет опять в землю и опять в воздух и одновременно проявляет эти три формы движения. Человеческое воображение, главная сила религиозная, как будто отрывает этого духа от его материальной оболочки и придает ему окружное движение, все движения, существующие в мире. Таким образом, мы будем считать, что тогда, когда олицетворенное существо отделяется от внешней оболочки и приобретает окончательно свои свойства зримости и незримости по своей доброй воле, и приобретает тройное движение, тогда этот образ становится духом. Это есть уже определенно начало анимизма.

Все эти существа, живущие в предметах, все это, конечно, подход к анимизму. Здесь мы вовсе не должны стремиться устанавливать грань, потому что развитие религиозных идей тем и занимательно и интересно, что мы должны устанавливать переход, это гораздо важнее, чем устанавливать грань определенную. На деле все образы незаметно сливаются и переходят один в другой, а грань есть создание нашей мысли.

Таким образом, мы имеем представление о духах-хозяевах, и эти духи-хозяева имеют различные формы. Например, самая обыкновенная форма, связанная со всеми первобытными народами, в том числе и у русских, – это та, что у каждого места есть свой хозяин. Между прочим, эти духи-хозяева по линии их развития не суть злые духи, потому что они начались из простого расчленения предмета. Но они человеку чужды, и человек хочет их умилостивить и приносит им жертвы, правда не большие, но эти жертвы располагают духов к благосклонности. Духам-хозяевам решительно везде приносят жертвы, но не большие. Например, на горном перевале у Верхоринского хребта стоит обыкновенное дерево, и когда люди подходят к нему, то этому дереву приносят жертвы – дают тряпочку, бусинку какую-нибудь. Вы видите, что дерево есть олицетворение местности, и довольно маленькую тряпочку привесить, чтобы оно относилось благосклонно. В этом отношении любопытен рассказ из моей жизни. Ехал я однажды на Севере с казаком, моим спутником. Товары все у меня были, а у него было 5 бутылок спирту. Это дорогой товар, который нужно скрывать, на него все можно выменять. Он дорóгой понемногу выпивал и доливал водой. Кончилось тем, что получилась одна последняя бутылка довольно жидкой водки. Мы приехали в новую местность на привал и там легли спать. Просыпаемся, смотрю, на нем лица нет. Он подходит ко мне и рассказывает, что ночью явился к нему хозяин перевала и потребовал у него водку, стал говорить: ты друг, ты приехал в гости, дай мне. А духу нужно дать немного, три капли каких-нибудь, наперсток поднести, и довольно. Но он ничего не дал. Поехали дальше. По дороге случилось несчастье, собака распрягается. Это значит – дух начинает мстить. Потом опять ночевали. Утром смотрю, на нем лица нет. Молча запрягает собаку и едет обратно. Мне пришлось ждать. Приехал обратно пьяный. Оказалось, что ночью опять явился к нему дух, и он поехал назад угостить духа, но так как он был человек боевой, то, вместо того чтобы дать духу наперсток водки, они пополам распили бутылку.

Следовательно, мы имеем тут такой подход, что духи требуют подарки и за это обещают охотнику удачу. Поэтому охотник всегда, перед тем как идти на охоту, приносит духу какую-нибудь жертву, и дух обеспечивает ему благосклонность.

Между прочим, эти духи, с одной стороны, не укрупняются, а с другой стороны, имеют этнографическое разделение – они превращаются в племена. Об этом превращении духов в племена я буду говорить потом. Таким образом, происходит представление о племенах и народах духов – хозяев мест, которые живут точно так же, как люди. Средневековое представление, почти всемирное, об эльфах и гномах. Эльфы – это многомиллионный народ, духи-хозяева. В отличие от злых духов, они совсем не злые и людям не враждебные, но и не дружественные, они проказливые, любят пошалить, заснет кто-либо в поле, они могут сыграть какую-нибудь шутку. Но их легко обратить в свою пользу, достаточно им принести маленькую жертву, чтобы получить от них содействие. Эльфы точно так же, как и духи водяные, не любят железа. Если в воду опустить железный топор, то водяной это не любит, точно так же и эльфы боятся железа. Если на дороге перед эльфами положить железный топор, то все эльфы остановятся и не пойдут дальше.

Гномы – это другое представление, которое возникло по пути диалектического перевоплощения. Об этом я буду говорить после более подробно.

Таким образом, мы прошли сквозь всех этих духов. Между прочим, когда эльфы дают золото, то когда его приносит человек домой, то оно превращается в тряпки, в щепки. Помните, чукотский шаман приносит в жертву тряпочки, кочки, а они потом превращаются в мясо, а здесь имеем наоборот – превращение золота в тряпки. Такое представление встречаем у Гоголя в его «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Это тот же самый древний путь, который начался от чукотского шамана.

Дальнейшая стадия – это духи злые, духи-убийцы, которых человек боится. Эти духи требуют жертв тяжелых. Здесь мы имели духов-хозяев по линии, человеку не враждебной, которым достаточно принести в жертву кусочек, наперсточек мяса, а здесь уже будут духи враждебные, которые требуют больших жертв, убийства детей, требуют, чтобы убивали скот, давай им лучшего оленя, давай то, что называется приросшим к сердцу, то, что самое дорогое, то и должен отдать этим настоящим враждебным духам, которые возникли другим путем. Этим я сегодня закончу.

Лекция пятая. 17/XI 1927 г.

Мы рассмотрели предварительную эволюцию от оживотворения через олицетворение и выделение из предмета и из больших стихийных явлений природы, выделение его внутреннего двойника, который, постепенно развиваясь, перешел сначала в материальное бытие и затем постепенно перешел в бытие духовное и стал как бы более или менее соответствующим тому, что мы считаем духом, и потому я считаю, что мы вошли в преддверие анимизма путем естественного развития человеческих представлений о жизни, начиная с общего признания мира, вселенной, общего комплекса и кончая духами.

Теперь цитата: «Дикарь обычно объясняет явления неодушевленной природы действием живых существ, проявляющих себя внутри этих явлений или за ними… точно так же он объясняет и явления самой жизни. Если животное живет и движется, то происходит это только потому, как думает дикарь, что внутри его живет и движется другое маленькое животное, если живет и движется человек, то это происходит только потому, что в нем действует маленький человек или маленькое животное. Это животное в животном, этот человек в человеке и есть душа» (Д. Фрэзер «Золотая ветвь», вып. II: Табу, запреты. – Страница 21).

Я предлагаю вам эту теорию анимизма так, потому что она не соединяется ни с какими добавочными элементами. Если вы поведете теорию анимизма и представлений человека о душе, то как бы ни было важно представление человека о душе, во всяком случае оно для теории анимизма не может явиться главным элементом, потому что эта теория развивается естественным, органическим путем. Поэтому я и построил теорию анимизма в естественном развитии и постепенном, сначала материальное, потом раздвоение этого материального образа, одухотворение этого материального образа, который содержится во внешнем, и я полагаю, что это цельно, потому что я не прибавлял, не вводил никаких добавочных элементов.

Теперь мне предстоит ввести два добавочных элемента: один добавочный элемент – это человеческая душа, потому что все-таки человеческая душа имеет огромное значение в теории анимизма и во всем происхождении анимизма, ибо сами слова «душа», «дух» – anima, animus – это слова французские, латинские-романские, и они показывают, что, действительно, душа, дух должны лежать в основе анализа анимизма. Причем я вам указываю так, что, значит, у нас есть два латинских термина: anima – «душа», и animus – «дух», и оба эти термина надо различать и вдвинуть сейчас в теорию анимизма. Я дошел только до дверей анимизма, но для теории анимизма есть три подхода. Первый – олицетворение или одухотворение, это есть подход объекта, развитие объекта, которое в нашем анализе должно быть важнее, чем развитие субъекта. Вопрос о человеческой душе – это вопрос о развитии субъекта. Вы помните, я указывал, как субъект и объект разделяются, и сейчас совершенно естественным порядком надо перейти к вопросу о развитии субъекта. Потом есть еще третий анализ – это вопрос о развитии духа в мире, потому что animus (но я до него еще не дошел) – дух, обитающий в мире, тоже имеет свое естественное развитие.

Я мог бы отложить вопрос о душе и продолжать тот анализ, который сделал, – и в самом деле, человеческий анализ о душе может быть такой: представление сначала материальное, потом постепенно одухотворенное, потом кроме того, сначала вполне реальное, потом стилизованное; значит, мы перейдем от души материальной к душе более стилизованной, потом имя, тень, двойник и так далее – это один порядок. Другой порядок – что рядом с духом, который я выводил из предмета, есть и другие представления о духах – это представления о духах опасности. Я уже говорил о том, насколько религией управляет страх, как религия развивается в темноте и как эта угроза мрака, темноты развивает представление о злых образах. До сих пор я говорил о безличных образах, а теперь придется перейти к категории гораздо более важных образов – к образам, которые представляют сущность анимизма. Я хочу, чтобы вы поняли различие между образами «хозяев», о которых я говорил раньше, что есть хозяин предмета, внутренний двойник, и как этот могущественный маленький человек сидит в двойнике предмета, например дух горы, дух леса, домовые, русалки, и т. д., и между этими духами, о которых я собираюсь говорить.

Возьмем вопрос о жертвоприношениях, о том, что человек кому дает, то я подчеркиваю, что всем предыдущим образам, начиная от духа дома, горы, реки и кончая эльфами или гномами и всякими другими хозяевами мест, человек приносит в жертву только маленькие вещи, например кусочек земли, щепотку табаку, лоскуток мяса или вплоть до такого шаманского колдовства чукотского, где шаман у чукчей приносит два маленьких кусочка нитки, и это заменяет ремни. Если возьмем злых духов, то здесь как раз наоборот, духам злым и всему тому, что от них проистекает, духам, которые вгоняют в опасность, которые нападают во тьме, как злые звери, которые приносят болезни, им человек приносил и даже порой до настоящего времени приносит жертвы в высшей степени тяжелые, лучшее, что у него есть. Я приведу несколько примеров, так как я хочу это рельефнее показать.

У чукчей, у эскимосов и у других народностей Севера духу болезни, духу смерти, духу мрака (это все одна и та же категория), духу вечера человек приносит то, что ближе всего лежит к его сердцу: пару лучших оленей, которых сам воспитал; если это собаки, то передовую собаку из своей упряжки. Этим же духам приносят, начиная от чукчей и кончая решительно всеми народами, человеческие жертвы, и это естественно: с одной стороны, человеческое мясо, и кровь человеческая, и дух, в этом сидящий, – это есть лучшее угощение для людей, так как человеческое мясо воспринимается как высшая категория, во-первых, потому что оно вкуснее, а во-вторых, потому что близко к самому человеку, и это важно, все равно как у охотников львиное или тигриное мясо считается чем-то чрезвычайно особенным, которое придает мощь и храбрость, и поэтому китайские и индийские охотники съедают львиное сердце, и оно продается и ценится очень дорого. Поэтому ценятся и человеческие жертвы, это, во-первых, еда себя самого, «едим нас», а во-вторых, потому что это самое дорогое, потому что приносят в жертву или детей своих, или родителей.

Например, у чукчей такой порядок, что если человек хочет умереть, то он произносит формулу: я хочу умереть, и духи слышат это, следовательно, он обрек себя на жертву духам, и взять назад это слово невозможно, и если дети не исполнят это и не убьют его или если он как-нибудь захочет уклониться потом, то дух придет и накажет всю семью и возьмет гораздо больше жертв, чем нужно. Теперь, от анализа маленького я прямо перехожу к вопросу о жертвоприношениях. Возьмите Библию, там человек приносит в жертву своего старшего сына, лучшее, что у него есть, и приносит его богу, это, конечно, то же самое, подход анимистический, и богу злому, так как вообще Иегова, или Ягве, был богом злым. Возьмем русскую сказку, тоже известную, что человек скитается, имеет много несчастий, попадает в опасность, и его выручает из беды какой-то из духов – дух леса, дух горы, дух реки, дух озера и т. д., и он обещает этому духу дать все, что тот попросит, и дух просит у него в награду, чтобы тот дал ему то, что ему самое дорогое и чего он не ценит, и тут варианты колеблются, иногда говорится: дать то, что он дома не знает, и оказывается, что это будет для него самое дорогое, ибо он дома не был и не знал, что у него родился ребенок, и таким образом, ему приходится принести в жертву этому духу самое дорогое ему. Это уже есть стилизация, такое описание, потому что обставлено сказочным мотивом: что самое дорогое, и ты не знаешь сам, это все равно как загадка Эдипа. Вот вы видите, что есть резкое различие в жертвоприношениях между теми духами, о которых я до сих пор говорил, и теми, которые собираюсь анализировать, и нам предстоят два подхода: один подход – о душе, а другой – о злых духах, и на этом я сегодня закончу.