Текст книги "Непродуктивная психология, или Бомба для директора"

Владимир Тараненко
Непродуктивная психология, или Бомба для директора. Визитка: досье на партнера

Об издании

Владимир Тараненко

Непродуктивная психология, или Бомба для директора

Визитка: досье на партнера

1. ПРОДУКТИВНЫЕ И НЕПРОДУКТИВНЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ В БИЗНЕСЕ

1.1. МАНИПУЛЯЦИИ ЦВЕТА ХАКИ, или БИЗНЕС-ХАРАКИРИ

Если мы будем продолжать действовать в духе картезианского дуализма «сознание против материи», то, вероятно, мы будем продолжать воспринимать мир через термины: «Бог против человека», «элита против народа», «избранная раса против всех прочих», «нация против нации», «человек против окружающей среды». Сомнительно, чтобы вид, имеющий одновременно и передовую технологию, и этот странный взгляд на мир, смог бы выжить.

Бейтсон Г. Экология разума (1972)

Бытует мнение, что война и бизнес – неразделимы, словно семья обреченных. А развестись не пробовали?

Козьма Прутков. Политология по-домашнему

Если стратегию проведения военной кампании (фр. campagne – поход, ит. campagna – поле, поле битвы) грамотно адаптировать к осуществлению бизнес-акций (те же, например, презентации, промоушн-мероприятия, маркетинговый прорыв, «черный» торговый пиар и т. д.), а технологию войны в целом – к глобальной стратегии поведения компании в рыночной конкуренции, то шансы на успех такого бизнеса явно возрастут. Такова вкратце позиция теоретического и практического подхода «бизнес как война». По сути, это отдельная методология менеджмента, и ее популярность в среде современного бизнеса достаточно высока. По крайней мере, в фактическом материале недостатка не ощущается: есть теоретические посылки и соответствующие практические рекомендации.

Но так уж ли полезна, эффективна и актуальна для современного момента данная концепция? Аргументов «за» поискать не составит труда – война и по сей день считается весьма прибыльным ремеслом. И тот, кто умеет побеждать в войне, достоин научить того, кто стремиться создать успешный бизнес. Но так ли это на самом деле? Не ошибочна ли сама аналогия? Чтобы разрешить поставленный вопрос, попытаемся все же выйти из предлагаемого позитива навязанной нам диады. Рискнем рассмотреть почему-то замалчиваемую во всех источниках altera pars – как говорили те же воинственные и недурственно преуспевающее в свое время римляне – другую, т. е. противную, сторону.

В данном случае это будет также достаточно хорошо аргументированная позиция современного психоанализа применительно к теме «бизнес и война». Не менее актуальным представляется рассмотрение психоманипуляций в сфере рекламы и паблик рилейшенз с использованием идей милитаризма. Как известно, по меткому выражению императора Веспасиана, «деньги не пахнут» (так он ответил своему сыну-наследнику Титу на его упрек за введение налога на отхожие места). Пожалуй, это куда лучше, нежели зарабатывать на крови и разжигании некрофилии. Безобидные игры в солдатики для общества ничем хорошим не заканчиваются. Антимилитаристское «похмелье», говорят, самое долгое и мучительное для человеческой души, невзирая на щедрые откупные.

Попытаемся понять, кто, почему и с какой целью заигрывает с идеей войны в бизнесе и общественном сознании.

В огне брода нет.

Название советского фильма о гражданской войне

У войны, как и у революции, нет никаких скрытых прелестей. В отличие от женщин.

Рассуждения солдата Швейка после плена

Если театр начинается с вешалки, то война – с принятия мобилизационного плана. Утверждение неизбежности и тотальности этапа мобилизации как преддверия войны принадлежит не автору, а одному из первых маршалов Советского Союза, блистательному теоретику военной мысли XX в. Шапошникову Борису Михайловичу. Увы, дальше аналогия совершенно неуместна, ибо те, кто пришел посмотреть спектакль, имеют индивидуальное право на принятие решения: не понравилось – ушел восвояси или пересидел до антракта в буфете за чашечкой кофе и конфеткой (варианты имеются). С мобилизацией такие штучки не проходят. Как нельзя быть частично беременной, так и невозможно оказаться в положении частичной мобилизации. Либо экономика страны работает исключительно на мобилизацию, либо – ее никто не начинает. Половинчатость не предусмотрена, поскольку те, кого забирают на войну, уже не смогут ни пахать, ни сеять. Точно так же и в «мирном» бизнесе сегодняшних дней. Как только фирма объявила время «Ч» (т. е. чрезвычайное положение), она уже не создает прибыль (хотя товары или услуги продолжают производиться), поскольку все ее лучшие продуктивные силы нацелены не на стратегию для прорыва в будущее, а на фиксацию остановившегося настоящего – войну с противником сегодняшнего дня. Сам термин «мобилизация» страшно симпатичен руководителям бойцовского типа – он дисциплинирует, собирает, концентрирует, настраивает на серьезную «драку» и подчеркивает неизбежность оной в планируемой перспективе. Как говорится, процесс пошел, все рубиконы перейдены и мосты позади сожжены, возврата назад нет. Так оно и есть.

Мобилизация как определенное понятие было введено в обиход воинственными римлянами (лат. mobilis – подвижный) и означало в буквальном смысле отрыв от сельского хозяйства, строительства и торговли всего гужевого транспорта в целях быстрой транспортной переброски легионов и их амуниции. Таким образом, при мобилизации страна на какое-то время как бы замирала – ведь не на чем было ездить и возить. (Отберите и сейчас топливо всех автозаправок, реквизируйте автомобили, остановите поезда, и вы получите ту же мобилизацию в современном интерьере.) Понятно также, что о приращении товаров потребления речь уже не шла – жили на накопленных запасах (ныне их называют «стратегические» или «неприкосновенный госрезерв»).

В среде бизнеса мобилизация происходит аналогично. Со всех направлений финансовые средства изымаются и концентрируются для подавления противника и поддержания боевого духа персонала (тех, кто убежден, что война – занятие, происходящее само собой и не требующее колоссальных затрат, среди поднаторевших в жизни читателей, думаем, найдется не много). Фирма все свои свободные активы изымает из сферы ноу-хау и стратегического развития для того, чтобы намертво привязать их к одной-единственной проблеме: во что бы то ни стало победить «врага» на рынке по принципу: «Здесь, теперь и немедля!».

Ладно, финансы, в конце концов, – это субстанция, постоянно текучая и при острой нужде как-то восполняемая. Беда таится в сфере человеческих ресурсов, а точнее, в их рациональном использовании. Может быть, это звучит парадоксально, но мобилизованный работник, по большому счету, перестает продуктивно работать, а уж чтобы творить или прогрессировать в своем профессиональном развитии, тем более. Почему так происходит? Да очень просто – он не видит своего будущего! Ведь любая война или сражение – это всегда неопределенность исхода и самое главное – в войне как таковой уже априори заложен дух взаимоистребления и даже победителю не гарантируется жизнь и процветание. Увы, оспаривать данное положение применительно к бизнесу и тренинг-условностям бесполезно: слишком мощный в нашем человеческом подсознании архетип войны и слишком опасна и действенна энергия биологической агрессии, чтобы с ними можно было играть или тренироваться «за просто так». Как говорится, не выпускай злого джинна, потом сильно пожалеешь. Мобилизация, даже в виде некоего тренинг-процесса или тактического хода со стороны управленцев, – яркое тому подтверждение.

Мобилизованный работник, пусть это будет уборщица помещений или высокоспециализированный профи, как только перейдет в состояние повышенной или максимальной боевой готовности, тут же начнет действовать строго по букве приказа, т. е. исключительно формально. Общеармейское «солдат спит – служба идет» в данном случае вполне уместно: кто же будет излишне напрягаться сегодня, если не известно, чем все обернется завтра, поскольку на любой войне сценарий пишется не теми, кто воюет, а теми, кто отдает приказы. Именно эта отчужденность субъекта от возможности самостоятельно принять решение и сводит на нет в конечном счете эффективность применения мобилизационно-военных методов в современном бизнесе.

При нынешнем интенсиве конкуренции тот, кто не максимально использует потенциал своих работников, неизбежно проиграет, это лишь вопрос времени. Игры в солдатики для бизнесмена крайне дорого обходятся, ибо вместо активного разворачивания продуктивного потенциала его работников происходит обратное: сведение всех возможных альтернатив к единственной дилемме – победить врага-конкурента или потерпеть поражение. И чем выше класс фирмы, чем серьезнее ее продукция или вид услуг, тем опаснее для нее такое суживание поля инициатив. Не иначе, как сознательно продуманным суицидом, это не назовешь. Если тебе отказано в выборе дальнейшей стратегии, то кто станет утверждать, что тебе не отказано в самой возможности существования. К счастью, в пределах фирмы, которая решилась повоевать и потому не придумала ничего лучшего, чем рекрутировать своих работников. Отобрав у последних право самостоятельно действовать в сфере их профессиональной компетенции, руководство обрекло их как минимум на поражение. Из двух соперничающих фирм чаще всего выигрывает та, которая специально не воюет, а концентрирует свои продуктивные силы на прорыв к новым рынкам и создание принципиально нового товара.

Иными словами, выигрывает в бизнесе тот, кто не зацикливается на обоюдоострие «победа – поражение», а быстро и эффективно обгоняет конкурента, находя совершенно новые возможности для развития своего дела. Благо именно в этом роде человеческой деятельности такой маневр всегда возможен.

Война неизбежно забирает лучших. Может быть, потому у победы всегда оттенок какой-то тусклости. Или привкус горечи.

Откровение анонимного ветерана

Если вы такие умные, то почему тогда строем не ходите?

Армейский афоризм

Один из наиболее устойчивых человеческих предрассудков кроется в убеждении, что война является тем мощным вызовом, который радикально улучшает нашу породу и стимулирует как отдельного индивида, так и общество в целом к дальнейшему развитию. Иными словами, бытует устойчивое мнение, что игры в войну являются превосходным средством, активизирующим и мобилизирующим творческий и продуктивный потенциал. Отсюда берет свое начало деловая стратегия по принципу a la guerre comme a la guerre – на войне, как на войне, т. е. жить и действовать по законам проведения боевой кампании, а не бизнес-операции. В наивном убеждении, что военная чрезвычайка всколыхнет и поднимет лучшие производительные силы среди персонала и фирма вскоре заблещет не только «боевыми эполетами», но и финансовой отчетностью по прибыльности.

Мировая статистика свидетельствует об ином. Еще ни одна нация на планете не получила долгосрочных дивидендов в результате ведения агрессивных воен. Сверхагрессивное китайское государство Цинь Шихуанди (столь ныне почитаемый современными бизнес-ястребами военный теоретик Сунь-цзы из той же эпохи, когда, по словам великого кормчего Мао, в войнах за власть запросто вырезалось до 40 млн человек. Нам бы такие масштабы или как?), империя инков и чингизидов, османы и мамелюки, «тысячелетний рейх» и государство воинствующего пролетариата – где они все теперь, и что в итоге имеют их потомки? Войны истощают генетический фонд нации, подрывают ее продуктивные силы и в конечном счете надолго, если не навсегда, тормозят ее конкурентное развитие. (В биологической стае лучшие особи погибают также в первых рядах, защищая свое потомство и свой ареал. В нынешних лесохозяйствах знают, что значит подстрелить, пусть и за большие деньги, например, вожака стада косуль. «Качественной» дичи становится все меньше, и никакие репродуктивные меры селекции «под отстрел» спасти ситуацию не могут.) Ладно, в заповедниках, где обитают чудом уцелевшие зубры и бизоны, они может еще и расплодятся, авось охотников пострелять «за просто так» уменьшится, да и Господь Бог как-то убережет животных. А вот когда лучший офицерский корпус романовской России был тупо положен под шрапнель и косой ливень пулеметов Первой мировой, погибла взращенная столетиями дворянская офицерская культура, честь и мужество, простите за грубость, как на скотобойне. Дальше уже просто физически некому было остановить вакханалию большевистского безумия: фронтовые корпуса Корнилова, Деникина, Колчака, Юденича, Унгерна поражают нынешних историков, по сути, ничтожным числом офицерских кадров на уровне командиров рот, батальонов и полков. Не было ни штыков, ни патронов, ни погон, а ведь всего лишь за несколько лет до того Россия блистала лучшими в своем роде сухопутными войсками с великолепнейшим офицерским составом. В 1945-м и последующем 1946-м, помимо атомной бомбы в руках американцев, стареющего Сталина остановило то, что у него был исчерпан почти весь людской резерв: 12 млн под штыком в действующих войсках, вот и все. Оставались лишь бабы по деревням, многомиллионная армия зеков, да подростки у станков. Не считая ожиревшей на военном лихолетье партноменклатуры. Но те к окопам были непригодны: в генеральском сукне да лезть под атомный туман и под свист пуль экспедиционной армии союзников? Разоренные погосты поморов исконного Терского берега (побережья Белого моря), Архангельского и Вологодского краев до сих пор восстанавливают утраченный во время войны свой генофонд, следствием чего стали гибель и опустошения когда-то богатейшего русского Севера (вспомним тот же Великий Устюг – ну каким он был даже в «брежневские благодатные»? А «сорок сороков» церквей и соборов разве не визуальный миф о некогда былом величии трудолюбивого народа?).

Весьма интересен и поучителен тот факт, что все милитаризованные страны, начав войну, рано или поздно, так или иначе, но вынуждены были производить едва ли не тотальную «зачистку» старых военных кадров. «Революция пожирает своих детей» – с не меньшим основанием то же можно сказать и о войне.

Автор берется отстаивать мнение, что любая милитаризация бизнеса неизбежно приведет к качественному ухудшению управленческого корпуса. Лучшие будут либо уволены, понижены в должностях, либо вовремя подадут в отставку и, вполне возможно, окажутся в стане бизнес-противника. Этого ли добивались VIP-персоны фирмы, проводя в жизнь идею тотального противопоставления по схеме «победа или поражение»?

Почему происходит именно так? Первый ответ может показаться слегка неожиданным: война резко упрощает ситуацию, переводя ее из плоскости принятия решения в сферу действия и волеизъявления. Иными словами, военные действия, по большому счету, требуют от человека проявления темперамента и энергии, но уж никак не ума, характера и собственного мировоззрения. Примем также во внимание и второй ответ: война как явление высокой степени неопределенности снимает с человека долю личной ответственности за его действия и поступки. При этом всем участникам в период боевых действий временно выписывается некая прощающая индульгенция, если они докажут, что действовали по уставу и в духе боевого приказа. Скажите, разве сложно действовать в такой ситуации? Данные условия сверхзаманчивы, особенно для лентяев, прохиндеев, авантюристов и прочего безответственного народца, коему невмоготу тянуть лямку производственной «пахоты», но хотелось бы должность получше и жизнь повеселее. «Военное положение» на фирме по милости топ-руководителей как раз и будет соответствовать их горячим подспудным чаяниям. Как известно, в бурлящей воде реки всплывает весь мусор – нечто аналогичное происходит и в бизнесе, когда вдруг объявляется аврал и чрезвычайная ситуация. Возникает опасность прорыва «наверх», к руководящим высотам явно деструктивных элементов. На их последующую ликвидацию уйдет слишком много энергии и сил, если вообще удастся что-либо против них предпринять. (Во всемирной истории подобная борьба происходила более чем кроваво: институты тех же мамелюков, янычар, ассасинов или фидаев, самураев, а также различного толка «красных бригад» или военных хунт ушедшего века приходилось истреблять не только политически, но и физически, ибо в противном случае они грозили навсегда погубить оккупированную ими страну. К сожалению, милитаристских оазисов на нашей планете и сейчас более чем достаточно. И если мировой бизнес станет копировать войну, то где тогда пройдет грань между жизнью как таковой и ее саморазрушением?)

То, что военные действия по своей сути неинтересны для ведущих специалистов в своей сфере профессиональной реализации, доказывать даже как-то неохота. Кажется, со времен отца кибернетики Норберта Винера принято положение о скачкообразном рождении принципиально новых идей в режиме свободного интеллектуального поиска. Знаменитый «мозговой штурм» Винер рассматривал исключительно как добровольное проявление мыслящей личности. (Атомное оружие, впрочем, как и компьютеры, было именно так и создано – дальнейшая «накачка» военных и стимуляция методом «кнута и пряника» и по сей день революционного прорыва в этих областях не произвела. Нужны абсолютно новые, нетрадиционные идеи, но они не рождаются по заказу в атмосфере милитаризованной истерии.) В конечном счете, если ведущего разработчика заставить думать «о победе или поражении», то он перестанет творить и превратится в один из винтиков «в мундире». В 1942 г. архитектор Альберт Шпеер по приказу Гитлера стал руководить министерством вооружений Германии. Совершенно штатский человек сумел без сверхжестких репрессивных мер наладить бесперебойное производство оружия, достигшее своего валового пика в феврале 1945-го! Американские военные экономисты не поленились после войны самым тщательным образом изучить стиль и методы управления «по Шпееру». Не оттуда ли идет тенденция, существующая в ряде европейских стран, – назначать на ключевые должности силовых министерств гражданских лиц? И второй факт на ту же тему: научная разработка и производство атомного оружия в той же фашисткой Германии осуществлялись исключительно военно-партийными группировками. Никого из «неблагонадежных» близко не подпускали к атомным секретам. В итоге – потрясающий шок в августе 1945-го, когда оказалось, что какие-то эмигранты-«головастики» сделали для Пентагона США настоящую атомную бомбу.)

Апологетам насаждения военных доктрин в бизнесе и общественном мнении, возможно, будет полезно узнать, что вообще-то торговля и коммерция на нашей планете зародились задолго до государств (Фридрих Хайек, экономист, лауреат Нобелевской премии, 1988 г.), еще в эпоху позднего неолита, и превосходно обходились без военных экспансий и убийства себе подобных. Цементирующим звеном тогдашних бизнес-операций (переброски на особо дальние рынки соли, кремния, орудий и изделий) было доверие к компаньону и гарантийное поручительство, проще говоря, векселя на строгом соблюдении договора. А как иначе?

Человечество просуществовало много тысяч (!) лет (по самым скромным подсчетам 10–15) без воен и насилия. Люди производили и торговали, а то, что при этом они не стремились отстаивать свои торговые интересы с помощью кровавых разборок, мы с легкостью объясняем тем, что «мол, мало их было, куда еще и резать друг друга кремниевыми кинжалами». «Неолитическая столица» в окрестностях нынешнего села Межиричи (Каневский район, Киевская область) просуществовала без малого несколько тысяч лет, и плотность хижин, или дворов, также исчисляется сотнями, но – никаких следов братоубийства. Зато налицо явное доказательство миграций людей и товаров.

Да бог с ним, с неолитом, тогда человек на бескрайних просторах планеты действительно был редок и, может быть, потому не вызывал у собрата по виду желание расквасить череп дубиной (мысль в общем-то примитивная, сродни тому, что ворон ворону глаз не выклюет, если будет вдоволь еды и незанятых вороних). Но вот как быть с Вавилоном, городом блуда и торговли, в котором смешались языки и народы, но… не было ни казарм, ни комендатур, ни тюрем внутри городского кольца. А жителей при той теснотище проживало несколько сот тысяч (самые смелые предположения – до миллиона и даже двух). Парадоксальная ситуация, если учесть, что и царская резиденция была всегда где-то вдали, за городской чертой и даже единого муниципалитета или горсовета археологи так и не откопали. Зато в каждом районе обязательно были крытый рынок, ворота, склады и то, что принято теперь обозначать как «учреждения местного самоуправления». Вавилон нельзя отнести к типичному городу-государству рабовладельческой эпохи (Лео Оппенхейм, 1968 г.) – это полис, в котором торговля и общинный труд были главенствующими источниками создания прибавочной стоимости, а не война, грабежи и институт рабства. Шумеры, аккадцы, амориты, эламиты, халдеи и прочие древнейшие народности Двуречья создали за две тысячи лет до явления в мир Христа беспрецедентную цивилизацию, в которой общественное устройство не покоилось на штыках, страхе и насилии, опять-таки в нашем современном представлении. Не случайно Александр Македонский решил этот город сделать столицей своей ойкумены, где все будут равны в гражданских правах. Мечте македонского завоевателя, романтика и социального инженера так и не удалось сбыться, но с тех пор «мосты Вавилона» навсегда остались символом взаимопонимания людей, живущих на разных берегах.

Еще один поразительный пример. Франсиско Писарро с 62 всадниками и 102 пехотинцами не смог бы в 1532 г. завоевать империю инков, имеющую в своем распоряжении кадровые дивизии солдат в каждом крупном городе, если бы… не более гуманное отношение испанцев к покоряемым народам и несоизмеримо более высокая экономическая культура все тех же конквистадоров. Поразительно, не так ли? Но таковы факты «той реальности», и мировая историческая наука именно так объясняет феноменальный успех горстки завоевателей. А все потому, что государство инков представляло собой невероятно жестокую, даже по тем не сильно добрым временам, авторитарную систему, в которой депортировались народы, запрещалась свободная торговля, хождение денег, личная неприкосновенность и т. д. Инки умудрились создать «казарменный социализм» с его принудиловкой, всеобщим равенством в бедности, деспотизмом управленческой номенклатуры и чередой нескончаемых войн как со своим народом, так и с соседями, не желающими жить в таком «раю» (Березкин Ю. Инки. Исторический опыт империи, 1991). Испанцы тут же распустили «колхозы» и разогнали «казарменную жандармерию», ввели институт частной собственности и уравняли всех в единых правах перед церковью и испанским королем. Нечто аналогичное чуть позже проделали казаки Ерофея Хабарова, без единого выстрела присоединившие к тогдашней Московии дальневосточную Даурию по берегам Амура. Более высокие технологии ведения хозяйства и взаимовыгодная торговля в конечном счете оказались более решающим фактором, нежели война до победного конца друг против друга. И ведь не только торговали, но и женились и детей производили, для которых идея братоубийства за «чистоту нации» никогда и в голову не могла прийти. Так родился и состоялся новый этнос, который мы привычно именуем сибиряками.

Приведенных примеров более чем достаточно для того, чтобы понять, насколько обветшала парадигма, согласно которой народы должны непременно воевать во имя бизнеса, а интересы конкуренции – разрешаться, если не в ходе войны, то во всяком случае в ходе непримиримого противостояния. Норвегия, Финляндия, Швеция давно уже ни с кем не воюют, но от этого их экономика не выглядит анемичной. Финны, народ традиционно мирный и неторопливый, показали всему миру, как можно защитить свою независимость даже от невиданно мощного и наглого агрессора. Согласитесь, Сталин в своей жизни очень редко отводил свои войска, а здесь пришлось.

Настоящая война, особенно завоевательная либо ради каких-то интересов, помимо своего разлагающе-деградирующего влияния на производительные силы, является прежде всего запредельным стрессом для отдельного индивида. Психика того, кто пережил пусть даже локальную войну не по телевизору, а «живьем», оказывается необратимо деформированной, и такой человек нормально жить уже не может. Нация в таком случае выживает только благодаря тому, что поколение войны со временем сменяется теми, кто вырос уже в мирное время и потому готов отстаивать иные, более гуманистические ценности мирового общежития. Согласитесь, весьма странным покажется реликт военных методов в современных бизнес-тренингах. Синдром всплытия из глубин подсознания коллективистского посттравматического шока в духе психоанализа Карла Густава Юнга? Вряд ли стоит тягу некоторых поиграться в солдатики объяснять столь заумно, но понять действительную подоплеку милитаристских мотиваций все же необходимо. Хотя бы для того, чтобы знать, что ожидает фирму в обозримом будущем, когда у ее руля станет такой человек.

Итак, предельно конкретный вопрос: кому это выгодно или кто уже не может жить иначе, кроме как воевать?