Текст книги "Серебряный пояс"

Плохие вести

Вечером с запада подул холодный, пронизывающий ветер. Черные тучи принесли в своих ладонях мелкий, нудный дождь. Потемневшая, суровая тайга ответила тревожным шумом раскачивающихся деревьев, взбитым посвистом упругих веток, пугающим шорохом склонившихся трав. С тревожным криком, провожая осень, пролетели рябые кедровки. Где-то далеко несколько раз ударил в колокол черный ворон. Пугая мир переменой времени года, с резким треском упал на землю старый, отживший кедр. Подтверждая плохое предзнаменование, в пригоне захрипели лошади. В стенах летней стайки замычали коровы. Поджав хвосты, занимая укромные места, разбежались собаки. Хмуро насупив брови, старатели потянулись в тепло, к своим домам: «Все, кончилась хорошая погода».

Утром 16 сентября выпал первый снег. Обычная для этого мира выпадака побелила горы, накрыла первозданным покрывалом кедрачи, поляны, крыши невысоких домов. В одночасье упали травы, загустела вода в реке, замерзли голые кустарники. Холод принес с недалеких гольцов дыхание подступающей зимы.

Мужики таежного поселка недовольно смотрели по сторонам. Каждый из них понимал, что счет старательской работы пошел на часы. Отрицательная температура ставит границу предела промывке золотоносных песков. Мерзлая земля, спрессованная глина в сочетание с ледяной водой делают условия промысла невыносимыми. Еще несколько дней, и придется отложить разработку прииска до будущего сезона.

После завтрака старатели собрались на короткий совет: как быть дальше? Кто-то предлагал, пока не завалило снегом, выбираться к основному жилью, поближе к цивилизации, в Кузьмовку. Другие настаивали на продолжении работ: в последние дни артель подрезала хорошую золотую жилу. Третьи желали остаться зимовать здесь, в тайге, чтобы в их отсутствие шаромыги – черные копатели – за зиму не выбрали драгоценный металл. Однако последнее слово оставалось за старшим: как он скажет, так и будет. Таков строгий старательский закон: до последнего дня слушаться и подчиняться тому, кого выбрали в начале сезона. По-другому быть не могло.

Григорий Панов медлил с ответом. Опытный золотопромышленник понимал, что от его слова зависит будущее благосостояние старательских семей: жить в нужде или пить чай с медовыми пряниками. Уроки жизни не прошли даром. Прежде чем что-то решить, надо хорошо продумать.

Суровая Сибирь не прощает ошибок. Глубокий снег зимой, мороз, высокогорье, влажность, дикая тайга со всеми вытекающими последствиями ежеминутно играют с человеком в бесконечную игру противостояния: выживешь или нет? Тяжелые климатические условия, непредсказуемые препятствия, борьба за выживание заставляют быть предусмотрительным: любой промах может стоить жизни. Старательская летопись знает много случаев, как гибли люди. Кого-то задавил медведь, другой заблудился, третьего задавило землей в шурфе, четвертый утонул, пятый сломал ногу, не смог выйти к людям. В редких случаях старатели узнают о чьей-то смерти. Промысел золота всегда окутан медной дымкой тайны. Далеко не каждый старатель желает показать кому-то богатую жилу. Золотая лихорадка во все времена туманит разум человека прозрачно легким, быстрым богатством. Вот и тянется одинокий отшельник в дикие трущобы один, реже вдвоем. Потеряться одному в тайге несложно. Ушел человек и пропал. Ни креста, ни могилки! Может, где зверь лесной косточками хрустит. Или под колодиной догнивает старый труп с проломленным черепом. Страсть к наживе не имеет границ. За золото могут убить легко, имя не спросят. Кто узнает? Тайга – безмолвный свидетель! Это и объясняет стабильное постоянство исчезновений людей глубокой осенью, когда подходит к концу старательский сезон.

Работать в артели проще, безопаснее. Десять человек – это уже сила. Временно переселившиеся в тайгу на лето промысловики с семьями – цивилизация. Такие сезонные поселения все бродяги, чернокопатели, шаромыги, захребетники, воры, убийцы обходят стороной. При тесном общении с другими приисками старатели округи знают друг друга в лицо. Появление чужого человека настораживает. Если этому сопутствует какое-то плохое событие, мужики своими силами ограничивают свободу передвижения человеку с ветра, передают его властям. Так было поймано немало беглых каторжников, залетных бродяг и преступников. Однако временное поселение грызут другие беды: отдаленность от постоянного местожительства, трудности в доставке продовольствия, болезни, бытовые проблемы. Немаловажную роль играют природные катаклизмы. В памяти старателей жива трагедия, когда двадцать лет назад на Жейбе после обильных, недельных дождей разлившейся речкой был смыт старательский прииск. Тогда погибли около двадцати человек. Преимущественно женщины и дети.

Старателей сисимского прииска не пугает большая вода. Таежный Сисим – небольшая речка. В лучшем случае ее ширина достигает трех метров. Глубина в приямках не больше аршина. Лишь на устье, сливаясь со своим собратом, таким же ручьем Степным Сисимом, они образуют уважаемую речку, которую не везде можно перейти вброд. Страшный бич этих мест – ранняя, долгая зима. Глубокий снег, иногда выпадающий за ночь до семидесяти сантиметров, в сочетании с тридцатиградусным морозом здесь известный гость. Первые осадки начинаются в начале сентября. Постоянный покров держится до середины мая. Все это значительно осложняет передвижение человека.

Обдумывая ситуацию, Григорий Панов прежде всего учитывал это обстоятельство. Глава артели хорошо помнил прошлую зиму, как они всем прииском остались на зимовку. Глубокоснежье и голод мучили людей больше всего. Просыпаясь утром, они вновь и вновь копали тропинки между домами, к ручью, к месту работы. За продуктами пришлось ходить на лыжах с котомками (о передвижении на лошадях не могло быть и речи). Ходоки задерживались на неделю и больше, хотя расстояние между Сисимом и Кузьмовкой было не больше пятидесяти километров. Шурфы и разработки приходилось откапывать каждый день, добираясь до земли. Колода на морозе покрывалась льдом. Мыть золото вручную было себе дороже: у людей отмерзали руки, ноги. В результате к концу ноября старательские работы были парализованы полностью. Продавая, меняя добытое за сезон золото предприимчивым купцам, старательские семьи едва дотянули до весны.

В этом году на первом совете перед началом работ было решено вернуться из Сисима на зимовку в Кузьмовку. Оставалось только получить подтверждение у старшего артели и собираться в дорогу.

Григорий выслушал всех, кто желал сказать слово. Среди старателей были мужики и постарше, мудрые, опытные в промысловых делах бергало. Ему стоило принять во внимание их совет. В это же время от него зависело любое неверно принятое решение. Приказать собираться в дорогу значит сорвать людей с места. А вдруг будет затяжная, теплая осень? Работать с землей еще можно две-три недели. В их отсутствие могут нагрянуть шаромыги. После первой пробы на золото в разработанных отвалах, наткнувшись на жилу, они выберут все подчистую. А если оставить людей работать, можно тоже прихватить нужду: выпадет глубокий снег, как выходить к жилью? Куда ни кинь, всюду клин! Но как бы то ни было, решение принимать надо.

Чувствуя остроту ситуации, на помощь Григорию пришел дед Павел Казанцев:

– А ить чибижекские-то домой не собираются! Бегал я к ним вчерась, разговаривал с мужиками. Говорят, что бутарить еще пару недель можно, тепло будет. А потом разом завалит!

– Это что, получается, знать, до первого октября смело можно землицу работать? – принимая во внимание речь свояка, отозвался Григорий.

– Выходит, так.

– А ну, снег разом ночью метр навалит?

– Сколько подвалит, все одно – обсадит. Осень долгая будет, сам знаешь, третьего дня гром гремел.

– И то верно. Значит, таков мой указ будет: остаемся до начала октября!

– Остаемся!.. Правильно!.. Погода будет!.. Добрать надо жилу!.. – наперебой заговорили старатели, поддерживая старшего.

На этом совет закончился.

Спорится работа! Говорливо журчит ручей. Тугим напором бьет в творило плотная вода. Звякают царапки, хрустят под гравием лопаты. Глухим, плотным шлепком падает земля. Фыркают лошади. Грубо, настойчиво покрикивают на четвероногих животных погонщики. Старатели отмывают в колоде золото.

Своим простым, но мучительно испытанным образом колода обязана долгому, кропотливому труду золотодобытчиков. Посмотреть со стороны – нет проще изобретения. Трудно представить, сколько времени прошло с тех пор, как люди додумались вычистить сердцевину в стволе кедра, подвести к нему воду и промывать золотоносный песок. Вырубленная теслом, зачищенная скребками древесина имеет ровную, гладкую поверхность. Напор воды хорошо смывает легкие камни, вязкую глину, пустую супесь. Тяжелое золото задерживается, оседает в поперечных засеках (зарубках).

Процесс отмывки золота проходит в несколько этапов. Добиваясь обогащенного песка, несколько рабочих из шурфов подают наверх в бадейках землю. Здесь ее принимают, перекидывают лопатами на волок (закрепленная на двух жердях тара). Запряженный в волок конь перетаскивает груз к ручью, до колоды, где добытое отмывают. Супесь прогоняют по колоде царапками. За колодой, принимая и откидывая в сторону отмытый песок лопатами, стоят еще двое старателей.

В ходе дела задействованы практически все жители таежного прииска. На тяжелых, ответственных местах, в шурфах, на погрузке и откатке с кайлами и лопатами работают мужики. Женщины промывают супесь в колодах. Подростки гоняют лошадей от карьера и обратно. И те и другие, помимо прочего, выполняют подготовительную работу. В дневные часы в поселке можно найти лишь одну повариху, занятую приготовлением пищи, да няню, присматривающую за несмышлеными грудными младенцами. Идеальная система занятости старательского прииска в полной форме копирует муравейник: работают все! Того, кто не хочет работать, артельщики выгоняют.

В этом сезоне старательские работы ведутся с большим размахом. По сравнению с прошлым летом, мужики вскрыли сразу несколько шурфов, установили две дополнительные колоды. Разработка золотой жилы велась в двух встречных направлениях. Объем работ потребовал привлечения новых рабочих сил со всеми вытекающими отсюда последствиями: новые строения для персонала, обслуживание, доставка продуктов и прочие бытовые мелочи. Однако все это дало ожидаемый результат. Богатая жила принесла дополнительные – сверх ожидаемого – килограммы золота. Как это всегда бывает под конец добывающего сезона, ежедневная съемка благородного металла резко возросла, увлекая промышленников к продолжению работ.

Сегодня Иван работает на подаче в паре с Веретенниковым Василием. Ваня принимает конный волок с грунтом, разгружает его в общую кучу. Товарищ неторопливо берет из этой кучи супесь, равномерно, не спеша, лопатой бросает ее в колоду. Напор воды подхватывает грунт, размывает песок от глины и камней. Рядом трое девчат, одна из которых Наташа, с царапками в руках прогоняют золотоносную супесь через всю колоду. На сливе, за колодой, Тишка Косолапов лопатой откидывает в сторону отмытую породу.

Василий старше Ивана, поэтому здесь имеет свое слово:

– А что это, Ванька, у тебя сегодня нос разбит? – громко, так, чтобы слышали все, спрашивает он, улыбаясь. – Вроде вчера вечером только синяк от Лешки был, а сегодня на тебе!

Девчата прыскают от удовольствия: смех работе не помеха, можно и пошутить. Наташа искоса, строго смотрит на подруг, потом на Ивана. Тот с силой перекидывает лопатой песок.

– А это он, дядь Вася, с лошади упал, когда ехал! – прерывая молчание, поддерживает шутника Оля.

– Да нет. Это он о корень споткнулся, когда под елкой проходил! – подхватывает Маша… – Темно было!

– Что это ты, Ванюха, потемну по тайге лазишь? – продолжает Василий. – Почему не спится?

– На соседний прииск бегал! – смеется Оля.

– К Фроське Брехаловой! – поддерживает Маша. – Она, говорят, баба хорошая, всех старателей принимает.

Наташа выпрямилась, грозно просверлила взглядом Ивана: «Может, и правда, ночью бегал?» Девушке невдомек, что подруги вчера вечером подсматривали за ними, видели, как она ударила Ивана, а теперь специально, сговорившись с Василием, стараются скрасить время за работой.

– Да ну? – наигранно двигает бровями Василий. – Не могу поверить, Ваньша, что ты по бабам бегаешь!

– Да, бегает! Он точно бабник! – наперебой подзадоривают Ивана девчата и уже к Наташе: – Скажи, Ната, правда, Ванька – бабник?!

– Никуда я не бегал! – оправдываясь, рычит парень. – Это я случайно… К коню подошел, а Гнедко мне головой мотнул, удилами зацепил… – наконец-то нашелся парень, а глаза объясняюще смотрят на Наташу: «Врут все!»

Стараясь казаться равнодушной, девушка холодно посмотрела на ребят:

– А мне-то что? Бегал или нет, это его дело! – и, уже не подумав, добавила: – У него своя жизнь. У меня своя… Мне Ванька, что шло, что ехало!

Скорее всего, последнее пояснение девушка тоже хотела перевести в шутку, однако юноша воспринял это всерьез.

– Шло и ехало? Так, значит? – посмотрев обиженно на подругу, воскликнул парень. – Все ясно, – и еще намного громче, чтобы было слышно далеко: – Теперь мне все ясно! – и хрястнул лопатой так, что сломался березовый черенок.

Наташа – ни жива, ни мертва, поняла, что сказала недопустимое. Рядом подруги, виновницы ссоры, потупили головы: мы не хотели! Василий облокотился о стояк колоды: вот и договорились… пошутили.

– Ты куда? – спросил он вслед уходящему в тайгу Ивану.

– Черенок вырубать! – зло бросил через плечо парень. – Видишь, лопата сломалась?

Наташа побежала в другую сторону, закрыла лицо ладошками, чтобы никто не видел ее слез. Оля и Маша поспешили за ней, успокаивать. Василий и Тишка Косолапов остались одни.

– Вот те, Тишка, и репа на Крещение выросла! – заломил грязной пятерней волосы на затылок Василий. – Все работнички разбежались! Кто же теперь пахать будет?

– Дык, давай, Василий Григорьевич, я уж на царапках постою, – отозвался спокойный, всегда безотказный Тихон. – Все одно у меня место для породы есть. А они, – чисто, с добротой в глазах улыбнулся, – придут скоро, помирятся! Нет мира без ссоры! Вот мы с моей Лукерьей ужасть, как ругаемся! А все она на меня клыки точит, говорит, немощный я, ребятенка зачать не могу. А уж как зачать-то? – развел руками рассказчик. – Уж я и так, и эдак, и все ночи напролет не сплю, стараюсь, но не получается, и все тут. Надо к Петричихе сегодня сходить, может, поможет мне… Токо ты уж, Васька, никому, – осмотревшись вокруг, таинственно попросил Тихон. – А то ить, сам понимашь, засмеют…

Василий, подкуривая трубочку, усмехается. Несмотря на большую семейную тайну, про ситуацию бездетной семьи Косолаповых знают на всех приисках. Не потому, что открытый душой, ясный, как месяц, Тишка оказался хорошим семьянином, предан душой и телом взбалмошной, не в меру разговорчивой Лукерье. А оттого, что сама супруга имеет метровый язык, сваливая всю вину на нерадивого мужа. Она и прозвище ему подобрала такое, что язык повернется сказать при отвратительном настроении – Рохля. В понятии Лушки это равносильно тому, как обозвать полным дураком, неумехой, лентяем. Однако слишком длинные волосы женщины – прямая противоположность клеткам головного мозга. Не видит зряшная баба души своего мужа, покладистого, доброго характера. Она всегда и везде права! В том, что у них нет детей, женщина винит только Тишку. А то, что она когда-то, еще до совместной жизни, тайно посещала черную повитуху, так это в прошлом, не в счет. Тот, кого запрягли и нагрузили, будет везти до тех пор, пока ноги не подломятся.

Мужики приостановили работу, присели на короткий перекур. Непредсказуемая ссора принесла короткие минуты отдыха. Никого, кроме них, на колоде нет. Девчонки в тайге притаились. Иван за соковьем ушел. Погонщики лошадей потерялись с волоками: песок кончился, колода простаивает. Где-то там, на карьерах, едва слышны голоса людей, лают собаки. Но от колоды до разработки метров двести, из-за шума воды ничего не слышно.

Василий набил трубочку табаком, подкурил от тлеющего в стороне костра, подживил огонь, сел около Тихона:

– Что-то тихо… – затянувшись пару раз, оглядываясь по сторонам, удивленно заметил он. – Странно, будто что-то случилось.

– Да, и то верно, – поддержал напарник, втягивая шею. – Где эти коногоны? Земля кончилась.

Прошло еще какое-то время. Из леса вышли девчата, пряча глаза, стали умываться. С другой стороны тайги, грубо продираясь напролом сквозь пихтач, вывалился Иван со свежим вырубленным соковьем для лопаты. Не говоря ни слова, повернувшись спиной, он молча стал ошкуривать палку. Василий, искоса поглядывая на парня, негромко бросил Тишке:

– Эх, молодежь… Ничего, помирятся!

Еще посидели, ожидая коногонов, но безрезультатно. Теряясь в догадках по поводу несвоевременной задержки, теперь уже все заволновались:

– Да что же это они? Ныне каждая минута простоя дорога!

Наконец-то среди деревьев появились собаки. За ними, трудно не узнать, разлюбезная супруга Тихона, Лукерья. Остановившись на расстоянии, проверяя голос на высокий тон, подперев руки в бока, зряшная женщина закричала:

– Ну и что ты там сидишь, олух Царя Небесного?! Все там, а ты тутака!

Каждый понял, к кому были обращены эти слова, однако причина, по которой опять провинился муж, неизвестна. Муж находился на своем рабочем месте, а она покрывала его неуместной бранью, как будто он прятался в кустах.

– А где мне быть-то? – хлопая глазами, развел руками Тишка.

– Так там, где все! Неужели не понятно, что сейчас собрание будет?

– Какое такое собрание? – теперь уже удивились все.

– Так, власти прибыли, срочно всех собирают, речь говорить будут!

Обстановка стала проясняться. Оказывается, Лукерью отправили позвать тех, кто работал на колоде. А недовольная разнарядкой баба, считая, что все интересное пройдет мимо ее ушей, выместила свой гнев на том, кого всегда считала крайним и виноватым.

– А я откель знаю? – бросая лопату, обиженно отозвался Тихон. – Так бы и сказала – собрание! Что тайгу пугать?

Но баба его уже не слышала, убежала назад в поселение, где развивались события. За ней первыми пошли девчата. Потом горе-муж с опущенным взглядом, считая себя виноватым. За ним, повторяя шаги, Василий:

– Эх, Тишка! Долгой тебе жизнь с Лушкой покажется!

Иван замыкал шествие. Во время пути Наташа отстала от подруг, пошла медленнее, сравнялась с Иваном. Глубоко вздыхая, девушка выказывала свою вину, но не могла подобрать слов для объяснения. В это время обиженный парень, хмуро насупив брови, быстро прошел мимо нее.

На поселении у домов шумное оживление. Мужики гудят пчелиным роем. Женщины, прикладывая к лицам ладошки, переглядываясь испуганными взглядами, негромко охают. Дети и подростки, сбившись в одну кучу в стороне, со страхом смотрят на взрослых.

В центре внимания, во главе длинного летнего стола, трое военных в форме. Рядом с ними незнакомые мужики, вероятно, старатели. Приглядевшись внимательно, Иван узнал двоих. Петр Меланьин и Фома Собакин работали на соседнем прииске, неподалеку, выше по речке. Остальные пятеро, вероятно, являлись представителями других, отдаленных приисков. Трое военных в форме оказались теми лицами, с которыми он встречался позапрошлой ночью на Колбе.

В противоположность людям тайги, у военных был строгий вид, гладковыбритые лица, чистая, опрятная одежда. Старатель уделяет мало внимания своей внешности. Всегда грязные, в заношенных одеждах, косматые, небритые, они игнорируют чистоту. На то есть причины. Тяжелый физический труд, постоянная нехватка времени объясняют внешний вид работяги. Единственная отдушина цивилизации, баня, не дает полного контроля гигиены. Зато по окончании сезонных работ происходит прямо зазеркалье! Любой, самый замызганный, старатель превращается в чистюлю. Здесь тебе и новые, малиновые шаровары, кожаные сапоги, сатиновая рубаха-косоворотка, лайковый, длиннополый пиджак, высокий, с лакированным козырьком картуз, сто граммов дорогого одеколона и пышная, расчесанная тонкозубой расческой, борода. Подобный вид сразу выдает в представителе золотопромышленного старания настоящего бергало! Сейчас же с серыми, загоревшими лицами, крючковатыми, мозолистыми руками мужики были далеко не опрятны. Но это не вызывало у представителей власти надменного обращения к промышленникам.

Иван осмотрелся, ожидая увидеть бородатого Власа. Однако среди присутствующих его не было.

Когда парень и остальные подошли к собранию, разговор имел полную силу. В окружении двух спутников строгий поручик с серыми погонами на плечах, стоя перед мужиками, что-то строго, монотонно говорил тонкими, сжатыми в трубочку губами. Окружающие внимательно слушали его.

– Что случилось? – шепотом спросил Иван у Лешки Воеводина.

Тот, немало удивившись вопросу, странно посмотрел на него, потом, поняв, что его не было, наклонился к уху, ответил:

– На Шинде двоих старателей убили.

Ваня почувствовал, как внутри что-то сжалось, по спине побежал холодный пот, стрельнула огненная мысль: опять!..

А между тем немолодой, статной выправки поручик продолжал:

– …Вы, мужики, сами знаете, что это значит. Ошибки прошлого, как видимо, не пошли в урок! Каждый год где-то кого-то грабят, убивают. Люди исчезают, а вы… Статистические данные повторяются с плачевным постоянством. Трагедии случаются в одно и то же время, под конец сезона, когда на приисках скапливаются наибольшие запасы намытого золота. Масштаб разбойных нападений не имеет границ. Преступники действуют по всему Минусинскому уезду: сегодня здесь, завтра там. Вероятно, они отлично знают тайгу, все прииски, где и сколько добывается золота, какие из них наиболее богатые. И в этом, мужики, есть доля вашей вины!

– Как это?! Что мы?! Почему мы?! – наперебой заговорили возмущенные старатели, но поручик остановил их резко поднятой рукой.

– Язык ваш – враг ваш! По окончании сезона, празднуя время, под влиянием вина многие могу похвастать своими успехами. Это бандитам на руку! Уверяю вас, информация о золотодобыче распространяется с быстротой молнии. Вы об этом знаете сами, теперь посмотрите на себя…

– Что? – оглядывая друг друга, задали вопрос мужики.

– Я не о разговорах. Хочу спросить, в каком состоянии хранится добытое золото?

– Дык, вон там… В общаке, в избе Пановых, – ответил кто-то.

– Понятно, что в общаке. А кто его охраняет?

– Дык, что его охранять? На жилухе постоянно кто-то есть… Бабы, ребятишки, собаки…

– Да уж, ничего не скажешь, – усмехнулся поручик. – Нашли охрану! В прошлом году на амыльских приисках произошло смертоубийство. Средь бела дня, пока мужики были на работе, бандиты зарезали женщину-кухарку, похищено больше трех пудов золота. Три года назад, на Идре, опять же днем зарубили подростка, якобы охранявшего золото. Побойтесь Бога, мужики! Вы сами способствуете на руку злодеям. Всяк думает, что с ними этого не случится. Но ваша самоуверенность вредит вам!

– Так что же теперь? Как быть? – переглядываясь, загудели старатели. – Никогда такого не было, чтобы чужой незаметно на прииск пришел! Охранять? Как охранять? Да нынче каждый работник нужен!

– Волею и неволею, объяснив обстановку, я обязан зачитать указ губернатора Минусинского уезда, а далее думайте, как знаете… – строго заключил поручик и достал из кожаной сумки папку с бумагами.

Старатели притихли так, что было слышно, как лошади на траве переступают ногами. Шутка ли – сам губернатор указ издал! Знать, заботится, интересуется проблемами людей тайги!

Поручик еще некоторое время подождал, подчеркивая значимость момента, внимательно посмотрел на плотный, подбитый гербовой печатью лист, начал читать:

– «УКАЗ Его Превосходительства губернатора Минусинского уезда. В связи с критической ситуацией, связанной с золотодобывающим делом, трагическими случаями на приисках, предпринимаю следующие действия:

1. Во избежание подобных случаев, именуемых покушением на жизнь людей с целью захвата золота, приказываю усилить вооруженную охрану золотодобывающих приисков.

2. Для намеренной охраны золота приказываю призвать вооруженный казачий взвод под началом атамана Мелехова.

3. На главных сообщениях между приисками выставить конные разъезды.

4. Для расследования преступлений, розыска и поимки виновных в разбоях привлечь силы тайной полиции.

5. На золотодобывающих приисках установить постоянную охрану отмытого золота из числа местных, благонадежных рабочих.

6. Доставку золота с приисков на пункты приема производить под усиленной охраной специального вооруженного конвоя.

7. Контроль за вышеизложенными предписаниями поручить начальнику уездной полиции полковнику Молотову.

8. Содержание документа довести на всех больших и малых приисков Минусинского уезда. Губернатор Минусинского уезда, почетный гражданин города г-н Н-ский. Сентября 5, года 1906. Подпись».

Среди старателей надолго воцарилось молчание. Мужики угрюмо смотрели на поручика, ожидая его дальнейших действий. Однако тот медлил с ответом, полагаясь на реакцию людей. И она не заставила себя долго ждать.

– Да уж… Сам губернатор заинтересован в расследовании! – задумчиво выдал Григорий Усольцев. – Это тебе не хухры-мухры!

– И правильно! – выкрикнул дед Павел Казанцев. – Сколько лет нас убивают, грабят, и дела нет никому!

– Верно! Ловить их надо! Вешать на первом сучке! Почему все эти годы власти молчали? Где раньше были? – перебивая друг друга, повышая и угрожая невидимым врагам, загалдели старатели. – По закону тайги их… На муравейник! В костер заживо! Как наши деды и отцы делали!

– В том, что вы сможете свершить самосуд, я не сомневаюсь! – перебил всех поручик. – Возможно, в какой-то степени в этом есть ваше право. Однако прежде, чем наказать, сначала поймайте, а потом кричите!

– И поймаем! Ловили! Было дело! Вешали, жгли!

– Да, ловили, – стараясь перекричать толпу, размахивал руками поручик. – Но кого? Одиночек? Тех, кто на тропе мужиков убивал за пятьсот граммов… Когда это было? А здесь сколько лет… Может, лет десять как банда в уезде орудует, и никто ничего сделать не может! Понятно, что здесь грабит не один и не два человека. Разбойники промышляют по-крупному, счет золота идет пудами, человеческие жизни не единичны! С каждым годом они все наглее, а толку никакого.

– А что с вас толку, с власти? Порядок навести не можете…

– Правильно говорите. Мы не сможем навести порядок до тех пор, пока вы нам в этом не поможете, сами себя не защитите!

На этом поручик посчитал собрание оконченным. Несмотря на волнующуюся бурю продолжавшихся разговоров, он обратился к Григорию Феоктистовичу:

– Вы здесь старший прииска? Мне надлежит с вами уладить несколько вопросов. Скажите, где мы сможем с вами переговорить наедине?

– Пройдемте в мою избенку, – предложил тот, указывая рукой на свое жилище, – там нам никто не помешает.

Они прошли в дом, закрыли за собой дверь, остались одни.

– Так сказать… – усевшись на чурку, осматривая низкое, небольшое помещение для жилья, начал поручик. – Это, так сказать, я полагаю, и есть то место, где вы храните золото?

– Да, – спокойно ответил Григорий.

– И где же оно?

– Вон, в ящике под нарами.

Поручик вскочил с чурки, подошел к узким нарам в углу, заглянул под них, растерянно покачал головой:

– Так-с… Просто нет слов. И сколько здесь?

Немного помолчав, Григорий назвал цифру.

– Н-ндас… Ну и дела у вас… Впрочем, как и везде. И что, сюда может войти любой?

– Почему любой? Только свои, из семьи. Другие старатели по разрешению. Не проходной двор…

– Так-с, понятно. И старатели доверяют вам?

– Как это, доверяют? – не понял Григорий.

– Ну, в том смысле, что кто-то может взять какую-то часть золота без ведома.

– Без спросу, что-ли? Кто это возьмет, пока я не разрешу? – удивлению Григория Феоктистовича не было предела.

– Ну, мало ли…

– Это вы, ваше высокоблагородие, извините! У нас такого нет, чтобы без разрешения кто-то в чужих вещах копался. За это знаете, что бывает?

– Понятно-с… – опять присаживаясь на чурку, удовлетворенно ответил поручик. – Значит, люди вам доверяют. И вы им.

– Точно так. Без этого никак нельзя!

– Ясно. А что, про ящик с золотом знают все?

– Да. Все, кто работает на прииске.

– Хорошо-с. А скажите, Григорий, в то время, когда вы работаете, здесь кто-то остается?

– Да, конечно. Вон, каждый день по хозяйству две бабы хлопочут, есть варят, за скотиной ухаживают, стирают, за ребятишками приглядывают.

– Понятно-с… Значит, защиты никакой. Это, уважаемый Григорий, очень плохо! Свидетельствуя предписанию и приказу губернатора теперь у ваших дверей должны стоять два вооруженных человека, охранять золото!

– Че-е-его? Ну уж… – растерянно развел руками Григорий, – так и два! Где их взять-то? Каждые руки на учете! Да у нас и ружей-то нет, вон, только старая фузея. Да к ней свинчатки нет, всю постреляли!

– Это не моя забота! Я вас ознакомил с предписанием. Теперь – дело ваше, что хотите, то и делайте. Но, чтобы люди стояли! С ружьями, конечно, проблема. Советую вам в будущем за продажу золота приобрести два ружья. Ну, а сейчас даже не знаю, как быть… Хорошо-с! Прикажу-с своим, чтобы вам до конца сезона оставили один карабин под подписку. Потом вернете… – глубоко обдумывая ситуацию, нашел выход поручик и повторился: – Но чтобы люди у дверей стояли! Два человека! Не меньше! Сами понимаете, времена какие! – и уже с усмешкой: – Ну-с, дорогой человек, и дела у вас! Такое богатство под кроватью держите, и никто за ним не смотрит! На других приисках ситуация все же гораздо лучше. Вон, у чибижекских специальный склад. Там хранят продукты и золото. А у дверей постоянно человек с ружьем!

– Не обжились еще, – оправдываясь, развел руками Григорий. – Чибижекские что? Они на своих местах по сто лет золото моют! А мы только третий год, как работать начали. Избы надо построить, барак, баню большую. На все времени не хватает. А продукты мы на лабазах храним. Так лучше. Мыши не попадают, собаки не тащат.

Хлопнув дверью, вошел Иван. Поручик внимательно посмотрел на парня, удивленно вскинул брови:

– Однако-с, молодой человек, где-то я вас видел!

– Да уж, точно, – подтвердил юноша. – Позапрошлой ночью на Колбе. Я тогда в Чибижек ехал, а вы в бараке ночевали. С вами тогда еще Влас бородатый был.

– Точно-с! – улыбаясь, протянул руку поручик. – Я так-с, полагаю, вы, молодой человек, сын Григория?

– Да.

– Вот и хорошо! Как раз кстати! Вы здесь, в этом доме живете? Прекрасно-с! Тогда, как говорится, вам и карты в руки. Отцу, я понимаю, некогда с делами охраны управляться. А вот вы возьмите эту обязанность на себя.

– Как это? – растерялся Иван, глядя на отца.