Текст книги "Моя Советская Армия"

Моя Советская Армия
Владимир Трухан

Широка страна моя родная, Я так давно не слышал этих слов, Я в ней родился, жил не унывая, И каждый день был защищать ее готов.

Дизайнер обложки Максим Новиков

© Владимир Трухан, 2017

© Максим Новиков, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4490-0705-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я офицер Советской Армии, чем горжусь и поныне, майор «железяка», образца 1978 года. Основная воинская специальность артиллерист, приобретённая – десантник.

Свой воинский долг я выполнял на территории Монголии, Казахстана и Белоруссии. Во времена развала СССР и варварского уничтожения Советской Армии, я завершил служение советскому народу в должности начальника службы ракетно-артиллерийского вооружения десантно-штурмовой бригады.

Вновь сформированные национальные вооруженные силы очень отдаленно напоминали ту Армию, в которой мне пришлось служить, и которой я присягал. Это явилось превалирующей причиной завершения моей армейской карьеры.

Я не был в Афганистане, но весной 1979 года, в течение двух недель, принимал активное участие в подготовке вооруженного противостояния между СССР и Китаем на монголо-китайской границе. В1990 году, в составе ДШБр, посещал Баку с целью спасения армян от озверевших азербайджанцев. А в августе1991 года по приказу ГКЧП летал в Киев для отлова Кравчука (первого президента независимой Украины) и этапирования его в Москву. Но ГКЧП отловили и этапировали раньше, чем мы добрались до Кравчука. С 1993 года я являюсь военным пенсионером.

На страницах своей книги я хотел бы поведать читателям непридуманные автобиографические истории из жизни Вооруженных Сил СССР, периода 80-90-ых годов прошлого столетия, свидетелем и участником которых я был. Надеюсь, что кому то это будет интересно.

Предисловие

Год 1980 – октябрь. Монголия. Улан-Батор – столица МНР. Армейский госпиталь Вооруженных Сил СССР. Время 01 час ночи.

На территорию воинского медицинского учреждения медленно въезжает военный грузовик ЗиЛ157, оборудованный для перевозки личного состава. Тент кузова по левому борту зловеще зияет уродливой дырой по всей длине. За автомобилем тянется отчетливо видимый след из бурых пятен крови, обильно вытекающей из кузова. Пункт назначения – госпитальный морг, у входа которого грузовик замер скорбным монументом в полном одиночестве, окутанный зловещей тишиной.

А в этот момент Ваш покорный слуга безмятежно спал в комнате армейского санитарно-эпидемиологического отряда, расположенного на территории госпиталя. Но стук в запертую дверь и настойчивый возбужденный голос «-Товарищ старший лейтенант, Вас вызывает дежурный по госпиталю» – лишили меня сладких сновидений. А еще через пять минут я в полной готовности ускоренным шагом уже двигался в сторону здания штаба.

Для понимания. В тот период времени я, в чине старшего лейтенанта и должности старшего офицера артиллерийской батареи, проходил службу в мандалгобийском мотострелковом полку на территории дружественной СССР Монгольской народной республики. Именно из Мандалгоби, что в трехстах км от Улан-Батора, я во главе команды из двадцати бойцов был откомандирован в распоряжение командования армейского госпиталя. Задача наша состояла в оказании помощи медицинскому учреждению по наведении должного порядка на территории в преддверии проверки комиссией Министерства Обороны СССР.

Входя в помещение дежурного по госпиталю, я обнаружил там большое количество народа. Было понятно, что-то произошло, оставалось выяснить, что. Дежурный непрерывно кому то звонил или отвечал на звонки, но появившийся вдруг лейтенант помощник ввел меня в курс дела.

А случилось кошмарная трагедия, поразившая меня своей нелепостью и масштабом последствий.

Осенью, в октябре, военкоматы завершали призыв молодого пополнения для Советской Армии. Прибывали новобранцами и в войска расположенные на территории Монголии. В тот день в аэропорту Улан-Батора приземлился борт из Душанбе, доставивший очередную группу таджикских будущих воинов строителей.

Обстановка в ту пору была неспокойная – отношения между СССР и Китаем значительно ухудшились. Агрессия Китая против Вьетнама еще более усугубило ситуацию и как результат – значительное усиление группировки советских войск в Монголии. Именно поэтому все армейские гарнизоны вели масштабные стройки круглосуточно, и спрос на военных строителей был повышенным.

Прибывший личный состав прямо на аэродроме распределялся между строительными отрядами. Представители оных после жарких торгов за право обладания, большим количеством бойцов-созидателей, получив свою долю, грузили личный состав на автомобили и убывали в места постоянной дислокации.

Торги затянулись и поэтому разъезжались вечером в полной темноте. Автомобиль ЗиЛ157 с тентовым кузовом, оборудованным для перевозки личного состава с двадцатью еще не принявшими присягу, полу гражданскими, полу военными таджиками мирно катил по узкой степной дороге в ночь. В кабине, рядом с солдатом водителем сладко дремал майор – заместитель начальника отряда, а в кузове, старшим по правому борту, мерз вместе с бойцами молоденький лейтенант – замполит роты.

Особенностью степных монгольских дорог, в то время являлось в большинстве своем их полное отсутствие. В лучшем случае это был не совсем четкий след в две колеи на грунте. Если появлялась встречная машина, одному из участников движения приходилась покидать трассу и двигаться по степи. Уступал дорогу, как правило, тот, у кого слабее нервы. Часто среди водителей солдат попадались оба «яйцеголовых» и тогда в голой степи при наличии двух автомобилей возникала реальная аварийная ситуация.

С большой долей вероятности, можно предположить, что именно по такому сценарию и развивались события с участием вышеупомянутого автомобиля ЗиЛ. Появившаяся в ночи встречная машина медленно, но уверенно приближалась. Дальний свет фар автомобиля двигавшегося на встречу крайне раздражал водителя ЗиЛа, и оскорблённое самолюбие водилы дембеля не позволило ему сойти с трассы.

Расстояние стремительно сокращалось. Майор блаженно улыбался во сне, автомобили, стремительно сближаясь, шли в лобовую атаку. И вот наступил момент истины, в последнее мгновение водитель встречной машины «сломался» и, уходя от лобового столкновения, повернул руль вправо. На долю секунды встречный свет исчез и глазам обезумевшего водилы дембеля предстал огромный МАЗ – панелевоз проносящийся вплотную.

ЗиЛ неестественно дернулся и, проехав по инерции, еще немного замер, не съезжая с трассы. Двигатель заглох. Над степью нависла зловещая тишина, нарушаемая лишь затихающим шумом двигателя удаляющегося автомобиля. Испуганно моргал проснувшийся майор. Оцепенение длилось минуты три и вдруг, ночное пространство взорвал жуткий, душераздирающий вой нескольких человек.

Вспомнить, что происходило дальше, никто из свидетелей случившегося кошмара толком не смог. Но сопоставляя и анализируя события той ночи, на мой взгляд, произошло следующее. На момент встречи вышеупомянутых автомобилей народ в кузове ЗиЛа, скованный холодом, в основном бодрствовал, сидя по десять человек вдоль каждого борта. МАЗ – панелевоз двигался груженый двумя панелями. При погрузке или в ходе перевозки одна из панелей была повреждена. Верхний край панели откололся, а находящаяся внутри арматура диаметром мм 20 была вырвана из бетона и изогнута так, что ее край оказался за габаритами автомобиля.

Кабина ЗиЛ157 небольшая, кузов значительно шире и поэтому торчащая арматура сбив только зеркало заднего вида, ударила по левому борту. Вспоров тент и срезая стойки каркаса кузова, металлическая конструкция прошлась по головам призывников, раскалывая их, извиняюсь за цинизм, как спелые арбузы. В итоге восемь человек, рухнув на пол с размозженными головами, забились в предсмертной агонии. Девятым был лейтенант замполит с тяжелейшей травмой шейных позвонков, как позже выяснилось также не совместимой с жизнью. Оставшиеся в живых, сидящие по правому борту, бойцы в кромешной темноте на подсознательном уровне прочувствовав весь ужас происшедшего синхронно издав нечеловеческий вой стали вываливаться из кузова и разбегаться в разные стороны по ночной степи.

Выбравшись из кабины автомобиля, майор и водитель заглянув в кузов, осветив его чрево фонариком, от увиденного впали в состояние близкое к безумию. Подъехавшие, через некоторое время еще два автомобиля с новобранцами обнаружили брошенный ЗиЛ и двух человек, невдалеке, сидящих неподвижно на земле с отрешенными лицами.

Госпиталь о случившемся был оповещен заранее, и поэтому большая часть персонала, вызванная по тревоге, к моменту прибытия столь скорбного груза находилась в готовности оказать необходимую помощь.

Жаль только, что оказывать ее было практически некому. В операционной над лейтенантом, которого попутной машиной максимально оперативно уже доставили сюда, колдовала бригада хирургов. Всеми остальными занимался управляющий морга сержант Федор. Именно ему я и был обязан своим вызовом к дежурному по госпиталю. Дело в том, что к приему одновременно такого количества трупов морг не был готов. И чтобы организовать их оперативный прием, Федору нужны были помощники. Госпитальные солдаты срочники наотрез отказались учувствовать в данном мероприятии и тогда решили обратиться ко мне – вдруг среди моих подчиненных найдется кто – то отчаянный.

Уяснив задачу, я выдвинулся в район морга, где к тому времени собралась толпа зевак из солдат и гражданских лиц – работников госпиталя. Вверенный мне личный состав также в полном составе находился здесь. На момент моего прибытия Федор уже озвучил свою просьбу моим бойцам, и один человек, на удивление всем, не раздумывая согласился ему помочь. Им оказался Герман Сошин – бесстрашный представитель чукотского народа.

К моменту моего появления разгрузка автомобиля силами Германа и Федора только началась. Толпа зевак, общаясь шепотом, расположилась на значительном удалении, так как то, что происходило у входа в морг было зрелищем не для слабонервных. Вдруг мы заметили, как из кузова автомобиля аккуратно спустилось на землю мелкое тело Сошина в окровавленном медицинском халате «до пят» и, пряча что-то за спиной, двинулось в нашу сторону.

Все замерли, а Герман, подойдя поближе, обратился к своему сержанту: – Абдужалилов, здесь твоих земляков привезли. – Откуда знаешь – с дрожью в голосе пролепетал сержант. – Да вот сам посмотри – прозвучало в ответ и взору толпы явилась постриженная на лысо человеческая голова. Сошин извлек ее из-за спины, держа за ухо.

От неожиданности я остолбенел, но остался на месте, пытаясь, насколько это, возможно сохранить лицо. Замешательство длилось несколько секунд, после чего я обнаружил, что все зеваки, куда то беззвучно исчезли, и мы с Германом остались одни. Превозмогая охвативший меня ужас, я тихо изрек: – Сошин ступай и займись делом, пока я с тобой не сделал тоже самое. – Есть, так точно – услышал я в ответ и чукча-солдат легкой трусцой удалился в направлении морга.

Посетив расположение личного состава, я с удовлетворением отметил, что все бойцы были уже в кроватях, тщетно пытаясь уснуть. Все увиденное ранее надолго лишило их состояния покоя. Проинструктировав наряд, я тоже отправился к себе, где намеревался немного передохнуть. Но до утра поспать так толком и не удалось – попытки сомкнуть глаза, немедленно сопровождались кошмарными видениями.

Утром весь госпиталь гудел, как разворошенный улей, комментируя события предыдущей ночи, дополняя их все более зловещими подробностями. Ближе к обеду мы узнали, что, не приходя в сознание, умер лейтенант замполит, увеличив число жертв данной трагедии. Но к вечеру, максимально проговорив все детали случившегося, народ успокоился, а еще через пару дней и вовсе забыл это все, как кошмарный сон.

Сошин проработал в морге неделю и как не парадоксально, помогать Федору, управляться с трупами ему нравилось. Появляясь глубокой ночью в расположении подразделения немного поспать, с подъема он быстро приводил себя в порядок и ускоренным шагом отправлялся на свое рабочее место. В награду за действенную помощь Федор позволил Герману выбрать из имеющегося у него обмундирования погибших солдат все, что его душе угодно. Ну и предприимчивый чукча воспользовался данным проявлением щедрости сполна, сменив весь свой изрядно заношенный армейский гардероб на новый.

Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР

Родился я и жил до семнадцати лет в небольшом районном центре Белорусской ССР в семье служащих – мать учительница, отец шофер. Обитали мы в частном доме, вели домашнее хозяйство. С малых лет я умел кормить курей, уток, свиней, пасти корову.

Учится в средней школе, я был вынужден достойно. Моя мать, заслуженная учительница БССР, преподавала физику и астрономию в этой же школе. Посему грыз гранит науки я основательно, дабы соответствовать статусу сына авторитетного педагога.

К моменту выбора жизненного пути я подошел с приличным аттестатом и полным отсутствием представления о своей будущей профессии. На финише школьного учебного процесса, в рамках подготовки к службе в Советской Армии, парни проходили комиссию в военкомате. Именно там мне и предложили попробовать поступить в Военную академию имени Дзержинского в Москве. Академия готовила специалистов для ракетных войск стратегического назначения и проводила последний набор курсантов из гражданской молодежи. Нашему району предоставлялось почетное право отправить одного кандидата попытать счастья поступления в данный ВУЗ.

В нашем роду военным был только мой дядя по линии матери Станислав Кузьмич. Он в шестидесятые годы прошлого столетия был призван в СА после института, по комсомольскому набору политработником. На момент окончания мною школы он в чине капитана проходил службу в Московском областном военкомате. Узнав о сделанном в военкомате предложении, дядя настоятельно рекомендовал мне ехать в Москву.

Сопровождать меня в столь ответственную поездку вызвалась мать. Ребенком я был домашним, сельским, не пьющим, не курящим, этакий ботаник. На тот момент, самостоятельно дальше своего поселка, я никуда не выезжал.

В Москве нас разместили в Кунцево, на бывшей даче Сталина. Собралось нас там из расчета 12 человек на место. Лагерь не был рассчитан на такое количество постояльцев, и тогда командованием лагерного сбора было принято решение местных, и тех, у кого есть родственники в Москве и в ближнем Подмосковье отправить по домам. В определенные дни, согласно расписанию, они должны были прибывать в академию для сдачи экзаменов.

Когда вечером, проехав через всю Москву, я добрался самостоятельно до г. Щелково, где жил мой дядя, встретившая меня на пороге квартиры мать была в шоке. Никто не мог поверить что я, будучи первый раз в Москве смог успешно преодолеть этот путь.

Экзамены я сдал положительно и даже был вызван на мандатную комиссию по случаю зачисления меня на инженерный факультет. Но потом, как оказалось, кто-то не правильно определил число поступивших, и именно я оказался лишним. Сославшись на то, что мне для поступления не хватило 0,5 балла, меня культурно отправили на все четыре стороны.

Вкусив дух Москвы, возвращаться в свой родной районный центр мне совсем не хотелось. В следующем году я должен был идти в армию, а значит, дальнейшая учеба переносилась минимум на три года. Это было крайне нежелательно, и мы со Станиславом Кузьмичом решили поискать альтернативное решение возникшей проблемы. Как не странно, но на следующий день участь моя была предрешена.

Дело в том, что начальник моего дяди генерал-майор в Великую Отечественную войну вместе начальником Коломенского артиллерийского училища воевали командирами рот в одном батальоне. По просьбе Станислава Кузьмича генерал написал своему однополчанину рекомендательное письмо с просьбой принять меня в училище по результатам экзаменов, которые я сдавал в академии. В том году училище в авральном порядке набирало еще одну учебную батарею так, что возможность моего зачисления была более чем реальной. На следующий день мы группировкой усиленной моим отцом, прибывшем на смену матери, уже направлялись в г. Коломну.

Коломна – это небольшой старинный город, со своим кремлем, в 110 км от Москвы в сторону Рязани. Добравшись до училища, – Станислав Кузьмич убыл в штаб для вручения пакета начальнику, а мы с отцом остались ждать его на КПП. Минут через пять к нам вышел старший лейтенант и, уточнив мою фамилию, приказал мне с вещами следовать за ним. Прибыв в казарму, я был передан старшине, который тут же выдал мне комплект обмундирования, изъяв у меня весь мой гражданский скарб. Через десять минут, уже переодетому, мне вручили метлу и отправили на плац. Там несколько таких же бедолаг, как и я, с полной ответственностью проводили его уборку от трибуны и до обеда.

Именно в этот момент Станислав Кузьмич, покинув кабинет начальника училища, появился на КПП. – А где ребенок, – с недоумением спросил отец. – Уважаемый, Ваш ребенок уже далеко не ребенок, а курсант военного училища и увидите Вы (родители) его теперь в лучшем случае через полгода, – констатировал мой дядя своему шурину. Я же, в это время, поднимая клубы пыли, добросовестно размахивал вверенным мне орудием труда, постигая первые азы воинской службы.

Стараясь до конца осознать столь стремительно происшедшее событие, мои родственники еще минут пять потоптались в районе КПП, а затем, с чувством выполненного долга, двинулись в сторону железнодорожной платформы «Коломна». Оттуда они ближайшей электричкой выехали в сторону Москвы. Прибыв на Белорусский вокзал, откуда мой отец скорым поездом должен был покинуть столицу нашей Родины, свояки впали в состояние нескрываемой грусти. Причина тому была до горя банальной. Поступление в высшее военное училище, по меркам того времени, абитуриента из периферийного районного центра было делом, отнюдь не повседневным.

А следуя славянским традициям всякое стоящее дело необходимо было обмыть. И все вроде бы способствовало этому кроме одного – наличие необходимого количества денежных знаков. Жили мы в то время не богато, мое поступление потребовало серьезных расходов. Поэтому на момент отъезда отец располагал суммой эквивалентной стоимости билета на обратную дорогу. Мой дядя, служа Отечеству в чине капитана СА, также перебивался от зарплаты до зарплаты.

Но удача, как и беда одна не ходит, пересчитывая деньги, в надежде обнаружить хоть какой – то резерв, отец случайно наткнулся на документ, про который он совершенно забыл. Дело в том, что когда я уезжал поступать, в военкомате, мне выдали проездные воинские документы в обе стороны. И вот мои проездные документы на обратную дорогу оказались у отца. Станислав Кузьмич тут же, в воинской кассе, без проблем переоформил их в железнодорожный билет. В результате проведенной операции невостребованными оказались около пятнадцати советских рублей, которые тотчас материализовались в накрытый столик привокзального кафе.

Вручая отца проводнице вагона поезда Москва – Минск, дядя проинформировал ее, что он отправляет участника ВОВ, который по приглашению Мособлвоенкомата приезжал на встречу ветеранов. Поэтому в пути следования ему должно быть оказано должное внимание. Всю дорогу, через каждый час, проводница уточняла у отца его самочувствие, предлагала чай или кофе.

Несокрушимая и легендарная

Так началась моя военная карьера. Мы, курсанты училища, гордо именовали себя михайловцами, так как училище наше было сформировано на базе Михайловского артиллерийского училища, существовавшего в царской России с 1849 по 1918 год.

Военное учебное подразделение это своего рода стая, которая живет по своим, неписаным, законам. Если хочешь быть членом этой стаи ты должен следовать ее канонам. Не употреблять алкоголь и не курить для курсанта, в то время, считалось дурным тоном, так что в течение первых двух месяцев я это все успешно освоил. Примерно столько же времени понадобилось для того, чтобы я навсегда распрощался со своей, белорусской «трясянкой», я имею ввиду «трапка, тудой, сюдой и т.д.», и до настоящего времени разговаривал на правильном русском языке.

В феврале месяце, когда я похудевший, повзрослевший, при параде прибыл в первый курсантский отпуск за накрытым, с нескрываемой радостью, матерью столом мы с отцом уже были на равных. Выпив первую бутылку самогона и плотно ее, закусив, мы вышли во двор перекурить и потолковать за жизнь. Потом, как то, между прочим, мы выпили и еще одну бутылку. Ночью во сне, в пьяном бреду, не стесняясь в выражениях, я руководил работой артиллерийского расчета. Когда утром смущенная мать спросила меня:

– Сынок, чему вас там учат?: – Всему, мама – ответил я.

Годы учебы в училище пролетели как один день. Сейчас мне даже трудно что-то выделить и вспомнить конкретно. Это было безмятежное, веселое, но и не совсем легкое время.