Текст книги "Пересмешник"

Глава 3

Институтская столовая мало подходит для спокойных и тем более конфиденциальных бесед – здесь в любое время дня шум, суета, постоянный круговорот людей. Но выбор у нас был невелик. Не перед кабинетом же ректора обсуждать столь внезапно вскрывшиеся обстоятельства.

В идеале я бы, конечно, переговорил с Варварой наедине. Но избавиться от Полиньяка сейчас было попросту невозможно. Он новость о том, что мы с Колывановой были раньше знакомы, воспринял с энтузиазмом. Правда, временами граничащим со слабо прикрытой ревностью.

Мы расположились за одним из самых дальних столов в углу зала, чтобы никому не мешать. Сели поближе друг к другу, Полиньяк с Варварой – по одну сторону стола, я – по другую. Жак старался не встревать в разговор, но давалось ему это с трудом – от избытка эмоций он ёрзал на лавке так, будто её подогревали снизу, как сковородку.

– Когда вы с матерью переехали в Абалаково, мне было лет девять, – рассказывала Варвара. – Ты, наверное, на пару годков старше был. Батюшка вас приютил на первое время. Вы жили у нас почти всё лето. Тем временем мужики для вас брошенную избёнку на краю села подправили, что после старой травницы осталась. И к холодам вы туда перебрались… Правда не помнишь?

– Пока нет. Да ты рассказывай, рассказывай.

– А кто твой отец? Чем вообще занимается ваша семья? – вклинился Полиньяк.

– Батюшка с братьями… В тайгу ходят, – после изрядной паузы, явно подбирая слова, ответила Варвара. – Охотой в основном промышляют. Ну, и так, всяким. Чего Мать-природа пошлёт.

Ответ был весьма уклончивым – с равным успехом Колывановы могли быть как обычными промысловиками, ходящими в леса за дичью, орехами и эмберитом, так и какими-нибудь разбойниками. По крайней мере, Варвара явно не хотела говорить об этом подробнее.

– А почему именно тебя послали учиться в город? – спросил я.

– Батюшка вас к себе взял с тем уговором, чтобы вы кого-то из детей грамоте обучили. И я самая способная оказалась. Мама твоя тебя учила, да и меня заодно. Вместе, бывало, целыми днями над книжками сидели… Вспоминаешь?

Я уже сказал ей о том, что у меня немного отшибло память после того, как я едва не погиб. Но девушка, кажется, не очень-то поверила.

Впрочем, по мере её рассказа в памяти и правда начали вспыхивать мимолётные, но яркие образы.

Огромная бревенчатая изба, больше похожая на терем. Колывановы были довольно зажиточными ребятами, не простые крестьяне.

Резные наличники на окнах, расписанная изразцами печь с лежанкой, застеленной косматыми медвежьими шкурами… Русоволосая веснушчатая девчонка, с которой мы, лежа бок о бок на животе и болтая босыми ногами, читаем по слогам потрёпанную книгу с незамысловатыми черно-белыми картинками. Книга явно не детская – судя по иллюстрациям, скорее что-то вроде словаря или энциклопедии.

Я вдруг словно увидел эту девчонку вживую – сосредоточенную, склонившуюся над книгой и смешно шевелящую губами. Зеленые, искрящиеся, как изумруды, глазёнки, весёлая россыпь веснушек на курносой физиономии.

И рядом с нами – темноволосая женщина в длинном сарафане, со сложным ожерельем на груди, состоящим из деревянных бусин разной формы, монет, светящихся кусочков эмберита, костяных дисков с какими-то примитивными символами…

– Богдан!

Полиньяк тронул меня за локоть, и я очнулся от нахлынувших воспоминаний – резко, будто вынырнул из омута.

– Немного начал припоминать, – пробормотал я. – У тебя ещё веснушки были тогда.

– Да, – смущённо улыбнулась Варвара. – Они и сейчас вылезают, когда на солнце побуду. Но уже не такие яркие.

– Расскажи подробнее. А про мать мою что помнишь?

– Дарина её звали. Чем она занималась, я не очень понимала, маленькая ещё была. Учила нас читать и писать. Шила, готовила, по дому помогала. А ещё, помнишь, мы с ней ходили в лес, она показывала нам травы всякие. Я однажды ещё в овраг чуть не провалилась, а ты меня вытащил.

– Что-то тоже припоминаю, но смутно, – ответил я, снова ловя после её слов целую россыпь коротких, но ярких флешбэков. Но сосредотачиваться на этих воспоминаниях пока было некогда – хотелось сначала расспросить Варвару подробнее. – А ещё?

– Вообще… – девушка слегка замялась. – Уже потом, когда я постарше стала, я поняла, что маму твою в деревне немного побаивались. Я слышала, как бабка Агафья шепталась с другими тётками, что она… ну… ведьма. И когда вы переехали в избушку на краю деревни, к вам туда редко кто из местных захаживал. Только по большой надобности.

– Например?

– Мама твоя травницей была, отвары всякие и припарки делала. Лечила людей. Но, говорят, не только это умела. Вроде как дар у неё какой-то был.

– Какой?

– Не знаю. Я уже сама плохо помню. Через две зимы вы опять куда-то уехали. А куда – никто не знал.

– А почему уехали?

– Не знаю. Но, мне кажется, во многом из-за тёток деревенских. Не любили они Дарину, за глаза всякие сплетни про неё собирали. Почитай, что только батюшка мой за неё и заступался. Но он тоже с остальными не очень ладил.

– А откуда мы к вам приехали, не помнишь?

Варвара снова виновато покачала головой.

– Помню, ты рассказывал, что до этого вы одно время вообще вдвоём жили где-то в лесу. Поэтому и обрадовался, когда переехали к нам – хоть было с кем поиграть. Мы с тобой много времени вместе проводили, хотя взрослые на это косо посматривали. После того, как ты уехал, у меня, почитай, и друзей-то больше не было. Сверстники надо мной больше смеялись…

Она вдруг встряхнула головой, будто отметая неприятные воспоминания, и улыбнулась.

– Впрочем, есть и хорошая сторона. За те два года, что вы с матерью прожили у нас в деревне, я многому от вас научилась. И полюбила книги. Батюшка решил отправить меня сюда, в Томск, собрал денег на обучение. Соседи, конечно, опять на смех подняли – ну какой из бабы изыскатель. Ну, ничего. Когда вернусь – посмотрим, кто смеяться будет.

Жак одобрительно поаплодировал ей. Я же и сам невольно помотал головой, отгоняя лезущие в голову воспоминания. С одной стороны, это была новая информация о моём прошлом, и она вызывала любопытство. Но вместе с тем было немного жутковато, потому что воспоминания были чужими. Пожалуй, впервые за всё время личность моего предшественника, настоящего хозяина этого тела, будто бы шевельнулась внутри, попытавшись отвоевать себе хоть немного места.

Получив хороший триггер, память Богдана начала всплывать целыми пластами. Я действительно вспомнил ту деревню. Старенькую избушку на холме, у самой кромки леса. И походы за травами, и рыбалку у заросшего камышом пруда, и штудирование книг. И деревенских пацанов, с которыми, правда, чаще приходилось драться, а не разговаривать.

И смешливую зеленоглазую девчонку, которая почти всегда сопровождала меня в этих нехитрых детских приключениях.

А вот образ матери так и не всплыл во всех подробностях, а маячил где-то рядом, смутный, но всегда ощущаемый. Темные волосы, запах трав, приметное ожерелье, тонкие, но крепкие ладони…

– Столько лет прошло… – задумчиво проговорил я. – Ты здорово изменилась. Я бы, наверное, тебя и не узнал, даже если бы не терял память.

– А я вот тебя сразу признала, – тихо проговорила Варвара.

Я виновато вздохнул.

– А больше ничего не помнишь? Может, гости какие-то к моей матери приезжали?

– Да много кто приезжал. Когда о ней молва пошла как о… целительнице, к ней даже из Тобольска наведывались. А уж из соседних деревень и подавно. Да и вообще, через Абалаково много народу проезжает – и военные, и охотники, и изыскатели. И всякий лихой люд, чего уж там. Мы ведь, почитай, на самом краю тайги живём. Дальше – уже совсем мелкие заимки.

Дальнейшие расспросы я решил отложить на потом – надо для начала самому разгрестись с нахлынувшими воспоминаниями.

– Да уж, вот так встреча, – покачал головой Полиньяк. – И что же, тебя отправили на учёбу сюда совсем одну? Тебе не страшно?

– Боязно, конечно, немного, – призналась Варвара. – Я не была раньше в городе, тем более таком огромном. Здесь всё так… по-другому. И люди другие.

– Если ты по поводу Кудеярова и его дружков – то не обращай внимания, – сказал я. – Мы тебя в обиду не дадим.

Жак тут же горячо подхватил эту идею.

– Да! Пусть только попробуют, и будут иметь дело со мной!

Варвара рассмеялась, взглянув на француза со смесью теплоты и снисходительности, как на отважно тявкающего щенка.

– Спасибо. Я помню, как ты за меня заступаться кинулся. Только зря ты так.

– Нет, не зря! Ты слышала, что они о тебе болтали? Они назвали тебя… Я даже повторять не буду! – гневно засопел Жак, снова сжимая кулаки.

– Да и господь с ними. Собаки брешут – ветер носит, – спокойно ответила Варвара. – Я к злым языкам ещё в деревне привыкла давно. А там все эти нападки куда обиднее, потому что они от людей, с которыми ты бок о бок живёшь.

– Но это… нес-пра-ведливо! – с усилием выговорив сложноватое для него слово, возразил Жак. – Это нельзя оставлять безнаказанным!

– Слова ранят, если только ты сама открываешь для них своё сердце, – мягко улыбнулась девушка. – Этому меня, кстати, Дарина, мама твоя учила, Богдан. Да и насмешки все эти глупые. Меня с детства дразнят за то, что я… высокая. Но что с того-то? Я ведь не виновата, что парней мне под стать сыскать сложно. Им, видно, завидно, что по сравнению со мной они чувствуют себя недомерками. Вот и бесятся.

– Этому тоже моя мать научила? – усмехнулся я.

– Нет, это уже батюшка с братьями. Они меня вообще оберегают всегда, и при них никто и слова поперёк не пискнет. И для них я всегда самая лучшая и самая красивая.

– Но ты ведь и правда красавица! – воскликнул Полиньяк, и тут же, смутившись, замолк. Правда, Варвара смутилась ещё больше – щёки её заметно порозовели, а взгляд будто приклеился к столешнице. Видимо, комплименты от незнакомцев были для неё в новинку.

– И я всё ещё не понимаю, как они отпустили тебя одну, – насупился Жак. – Тебе ведь нужна защита!

– Я могу о себе позаботиться, – мягко улыбнулась Варвара. – А батюшка с братьями своими делами заняты. Они большую часть времени в тайге проводят. Когда я закончу обучение, с ними ходить буду. Свою собственную изыскательскую партию организуем, и начнётся у нас совсем иная жизнь.

– Хороший план, – одобрительно кивнул я. – А где ты устроилась, кстати? В общежитии?

– Да, я… – начала было Варвара, но вдруг осеклась и завертела головой, будто потеряв что-то. Взгляд её остановился на больших настенных часах, висящих над входом в столовую. – Ёшкин дрын! Я же опаздываю!

Она вскочила со скамьи, едва не опрокинув Полиньяка, и, извинившись, бросилась к выходу.

– Ёщ-щкин… дрын? – крепко задумавшись, почесал в затылке Жак. Спохватившись, кинулся вслед за девушкой. – Варвара! Подожди, я тебя провожу!

Обернувшись, он вопросительно взглянул на меня. Я кивнул и, подхватив свои вещи, тоже отправился вслед за нашей новой знакомой. Точнее, хорошо позабытой старой.

Догнали мы её уже на крыльце учебного корпуса.

– Да куда ты так рванула-то? – спросил я.

– Комендантша утром объявила, чтобы все новенькие сразу после занятий к ней явились. Получить комплекты сменного белья, и всё такое.

– Но занятия-то раньше закончились. Время еще есть.

– А что, если мои соседки по комнате уже сразу в общежитие пошли? Тогда Гретта узнает, что занятия уже кончились.

– Да и что в этом такого? Ну, зайдешь к ней отдельно, попозже.

Варя вздохнула.

– Ты просто не знаешь эту тётку. Она такой визг поднимет! Да и вообще, я её побаиваюсь уже.

– Но давай мы тебя хотя бы проводим? – взмолился Полиньяк.

– Хорошо. Но только не до самого общежития! Говорят, если комендантша видит девушку в сопровождении парня – свирепеет ещё больше.

– О, а я уже наслышан про неё! Глеб рассказывал. Говорит, это такая мегера, что от одного её взгляда кровь в жилах дыбом становится!

– Стынет, Жак, – поправил я.

– Что?

– Кровь в жилах стынет. То есть становится холодной. Леденеет.

– А дыбом? Это ведь что-то близкое? Задыбел – значит, замёрз…

– Задубел, а не задыбел, – подключилась Варвара. – А дыбом волосы на голове встают от страха. Вот так.

Иллюстрируя свои слова, она подняла ладони с растопыренными пальцами.

– Оу… – озадаченно нахмурился Полиньяк. – Надо запомнить. А ведь до поездки сюда я думал, что идеально знаю русский.

– Не расстраивайся, – успокоила его девушка. – Ты отлично его знаешь. Даже не верится, что ты иностранец. Ты правда приехал сюда из самого Парижу? А расскажи что-нибудь про него!

– Честно говоря, в Париже я и сам никогда не бывал. Я из Монпелье. Это на юге. Наше поместье было в пригороде, почти на самом берегу Лионского залива. Древний, очень красивый город…

Заливаясь дальше соловьём, Полиньяк поравнялся с Варварой, подставил ей локоть. Та поначалу не сообразила, что с ним делать, но потом взяла-таки француза под руку, и дальше они пошли по аллее вдвоём.

Смотрелась эта парочка довольно комично. Впрочем, ростом Жак тобольской богатырше не уступал, даже, пожалуй, выше был на пару сантиметров. Разве что фигура его была слишком тощей и долговязой на фоне довольно пышных форм Варвары.

Роль третьего лишнего меня не очень прельщала. К тому же путь к женскому общежитию пролегал по одной из дорожек, ведущих мимо злополучного Гранитного дуба. Заприметив у дерева толпу зевак, я попрощался с Полиньяком и Варей и повернул налево, срезав путь через газон.

Приметную фигуру Путилина я разглядел издалека, и потому сбавил шаг. Лишний раз мозолить глаза следователю – так себе идея, тем более что я собирался применить свой Дар.

Я подобрался настолько близко к дубу, насколько это было возможно, не привлекая внимания, и уселся на скамейку, наблюдая за происходящим.

Дерево было оцеплено – по краю газона выставлены металлические штыри с предупреждающими табличками, вдобавок работало трое полицейских, отваживающих особо любопытных зевак. Ещё двое помогали Путилину, обшаривая буквально каждую пядь земли вокруг дерева в поисках улик. Судя по нескольким флажкам, воткнутым в землю, даже уже что-то нашли.

Я достал из портфеля учебник и блокнот. Делая вид, что конспектирую что-то из книги, я сосредоточился на собственном «тонком теле». Повинуясь моим мысленным приказам, аура развернулась, словно распускающийся бутон. Бесцветная нейтральная эдра была пластична и податлива, как пластилин.

Знать бы ещё, как лепить из неё. И что именно.

Мне очень не хватало наставника по этой части. Вчера, после того как я открылся Велесову, мы еще долго разговаривали о нефилимах, об эдре, о том, как устроен этот мир. Он обещал обучить меня тому, что знает сам. Но его знания о Дарах были ограничены в основном его Аспектом.

Впрочем, некоторые вещи, о которых он рассказывал, были актуальны для любого Дара.

Например, он рассказал об Узлах – тех самых штуках, которые я со стороны видел, как некие сложные трехмерные структуры, сотканные из эдры и располагающиеся у нефилимов в голове, груди, руках – в зависимости от конфигурации Дара.

– Узлы – это, говоря по-простому, всё равно, что внутренности у человека, – объяснял Демьян. – Как сердце, как мозг, печень и так далее. У каждого – своё строение, своё предназначение. Здесь, в груди или в животе, обычно располагается Узел, который накапливает свободную эдру. Её можно вовне направлять.

– То есть это как топливо? И оно тратится, когда способности свои используешь?

– Да. Поэтому, если Дар устроен так, что ты с помощью эдры на людей или на предметы действуешь – то нужно следить за грудным Узлом, не давать ему иссякнуть в неподходящий момент.

– А как быстро он восстанавливается?

– А это уж у кого как. Дети Зверя, к примеру, могут его пополнять, вытягивая силу из других Одарённых.

– Да, мне даже довелось увидеть такое. А остальные Узлы?

– Тоже по-разному бывает. У полноценных нефилимов всегда хорошо развиты как минимум два больших Узла – один накапливает эдру, другой её преобразует. Но есть и куча мелких, которые само тело изменяют. Вообще, если вскрыть нефилима, да и просто сильного Одарённого – много всего интересного увидишь. Мы только с виду на обычных людей похожи. А внутри… Уже совсем не люди.

Разговор этот дал мне много пищи для размышлений, сходу и не переваришь. Но главный вывод, который я сделал – что в моём случае Дар всё же работает как-то по-другому. Он не меняет мой организм, а все сверхспособности подпитываются исключительно эдрой. Например, когда я сбрасываю Аспект Зверя, то зрение, слух, обоняние мгновенно притупляются до обычного человеческого уровня.

Может, конечно, просто мало времени прошло. И если перенять какой-нибудь Аспект надолго – на недели, а то и месяцы – то он тоже постепенно начнёт изменять и моё тело. Но что будет, если потом сменить Аспект? Как новые изменения будут сочетаться с теми, что уже есть? Василевский, например, говорил, что разные Аспекты могут конфликтовать между собой…

Нет, похоже, все же изменчивая натура Пересмешника полагается исключительно на силу эдры, не затрагивая физическое тело. Это, с одной стороны, даёт очевидное преимущество – Дар очень гибкий, и можно использовать разные Аспекты, в зависимости от ситуации. Но, с другой стороны, мне требуется гораздо больше эдры. А естественным путём она пополняется довольно медленно – насколько я понял, за счёт поглощения фоновой энергии мира.

Правда, и насчёт этого есть кое-какие идеи. Я уже выяснил, что могу поглощать эдру и из других источников. Из тел убитых нефилимов. Из эмберита. А может, найдутся и ещё какие-то способы.

Но главное преимущество моего Дара перед другими – всё же именно в управлении. Я вижу эдру, вижу Узлы, могу напрямую управлять ими. Судя по рассказам Велесова, у Детей Зверя всё иначе. Они чувствуют, конечно, свои Узлы, тоже развивают их, но им приходится действовать чисто эмпирическим путём. Правда, в Стае обмен опытом налажен куда лучше, чем у других нефилимов, поэтому у вампиров сформировались уже целые системы ритуалов и практик, направленных на развитие той или иной грани Дара.

Увы, я вряд ли могу использовать их наработки напрямую. Тоже придётся действовать методом тыка. Но, опять-таки – я хотя бы вижу, куда тыкаюсь.

Сосредоточившись на головном Узле, я влил больше эдры в сформированные в нём структуры. Судя по тому, что они возвращались каждый раз, когда я сбрасывал свою ауру до исходного состояния, структуры эти «родные», неизменные. И как раз в них зашифрованы мои врожденные умения. В том числе – видеть эдру.

Структура головного Узла была похожа на клевер или ромашку с толстыми отростками разной длины. Я попеременно попробовал усиливать каждый из них, прислушиваясь к ощущениям. С третьей попытки нащупал «орган», отвечающий за восприятие эдры – картинка вдруг стала ярче и насыщеннее.

Я отчетливо разглядел светящиеся тонкие потоки эдры, тянущиеся под землёй к Гранитному дубу и в его стволе свивающиеся в мощные насыщенные спирали. Площадь, с которой дерево всасывало в себя энергию, впечатляла – со своего места я даже не мог полностью окинуть её взглядом.

Ещё в толпе сразу же будто вспыхнуло несколько лампочек – подсветились Одарённые. Трое – явно дети нефилимов, еще несколько – пониже рангом. Среди них я заметил знакомое лицо. Один из дворян, которого пару дней назад видел в компании с Кудеяровым-младшим. Рыжий, беспокойный, явно с Аспектом Огня.

Так-так-так… Обострённое восприятие эдры требовало определённой концентрации – я с усилием накачивал нужный элемент Узла энергией, будто подкручивая невидимый регулятор. Но довольно скоро началась «отдача». В висках застучало, потом и вовсе голову будто сжало стальным обручем. Я потихоньку отступил, снижая накал. Но перед этим пробежался взглядом по самым ярким подсветившимся точкам.

Одарённые… Измененный дуб… И рядом с ним – несколько заметных пятен эдры необычной структуры – похожей на облачка тёмного дыма. А в кроне самого дерева – еще один яркий очаг. Не удивлюсь, что ровно на том самом месте, где я до этого увидел вырезанные руны.

С моего места сами руны видно не было, так что пришлось всё же встать и переместиться на несколько метров ближе к дереву. Я старался двигаться непринуждённо, будто прогуливаясь. Миновал две группки студентов, увлеченно обсуждающих утренний эпизод.

– А ещё, говорят, голова у него отрезана была. И так и не нашли её…

– Да ну, брехня…

– Точно вам говорю! Мне знакомый из Горного рассказал.

– И как бы они тогда поняли сразу, что это Бергер, дурик?

– Вот-вот! Не, голова на месте была. А вот сердце, говорят, вырезали.

– А тело-то увезли уже? Может, можно глянуть?

– Вроде в машину погрузили. Она вон там стоит, возле фонтана. Но там околоточный дежурит, не подпустит…

Ну, как обычно. Подобные происшествия быстро обрастают слухами.

Меня самого тело Бергера не очень интересовало – его я уже видел. А вот на руны хотелось взглянуть ещё раз. Хотя бы для того, чтобы удостовериться, что я их правильно запомнил и зарисовал. Можно будет показать Демьяну.

Отыскав, наконец, точку, с которой можно было разглядеть нужный участок ствола дуба, я повернулся и снова усилил восприятие эдры.

И невольно вздрогнул.

Такого мне раньше видеть не доводилось. Выцарапанные на коре знаки были на месте. Но сейчас, с обострённым восприятием эдры, я разглядел поверх них кое-что ещё.

Больше всего это было похоже на огромное, с кулак, глазное яблоко – тёмное, с пульсирующим алым зрачком. Оно ворочалось, поворачиваясь из стороны в сторону на гибком стебле, и вело себя как живое существо. Только вот соткано оно было целиком из эдры – такой же тёмно-серой, с фиолетовыми прожилками, как и следы на газоне.

Следы, к слову, совпадали с некоторыми флажками, установленными полицейскими. Какие-то улики?

Морщась от напряжения, я продолжал накачивать восприятие по максимуму. Головная боль усилилась, в висках застучало, но усилия того стоили – призрачные потоки эдры, пронизывающие землю и дерево, выделялись всё ярче и детальнее. Стала явственно видна цепочка следов, ведущая от дерева наискосок влево, в сторону окруженной высокими кустами беседки с куполообразной крышей.

Я прошёлся в ту сторону и засёк ещё один след тёмной эдры – прямо на кустах. Чтобы разглядеть его поближе, пришлось перебраться через невысокий декоративный заборчик на газон.

Боль в висках пульсировала и становилась уже невыносимой, так что пришлось приглушить восприятие. На губах я вдруг почувствовал железистый привкус и, утерев их, с удивлением обнаружил кровь. Носом пошла. Я достал платок и вытер её. К счастью, было её немного.

– Всё в порядке, господин Сибирский?

Путилин появился за моей спиной неожиданно, будто из-под земли вылез. Хотя, может, уже давно за мной наблюдает. Вынюхивая следы, я так поддался азарту, что уже не особо-то смотрел по сторонам.

– Да. Просто… осматриваюсь.

– Увидели что-то интересное?

Легко, одним плавным точным движением перемахнув через заборчик, он приблизился ко мне.

– Я уже говорил – ваша способность видеть эдру могла бы помочь следствию.

– Да. Только вот я бы предпочёл не афишировать эту способность.

– Тогда вам следует быть осторожнее, – улыбнулся сыщик. – Даже ваш сокурсник, Кочанов – не самый сообразительный малый, кстати – обратил внимание, что утром у дуба вы вели себя довольно странно.

Я скрипнул зубами от досады. Да уж, я действительно увлёкся. Хотя мой Дар не проявляет себя внешне, по косвенным признакам можно догадаться, что я вижу что-то, чего не видят другие. Особенно если наблюдать за мной целенаправленно.

– Не беспокойтесь, Богдан, – продолжил Путилин. – Я сохраню ваш секрет. Но и вы пойдите мне навстречу. В городе орудует опасная тварь. Чем раньше мы её остановим – тем лучше. Поможете мне?

Ещё раз приложив платок к ноздрям и вытерев остатки крови, я кивнул.

– Так что вы видели?

– Обратил внимание на следы возле дуба. Небольшие сгустки эдры. Один из них – где-то здесь, в ветвях.

Я жестом указал область. Сейчас, когда восприятие эдры у меня снова снизилось до обычного уровня, я и сам не мог сходу разглядеть этот след. Обычное зрение тоже не особо помогало. Но Путилин к моей наводке отнёсся со всей серьёзностью. Вместе мы внимательно осмотрели куст, обходя его с двух сторон и осторожно раздвигая ветви.

Впрочем, кое-какую странность я всё же заметил и невооружённым взглядом. Остатки листвы на кусте выглядели странно – не просто пожухшие и пожелтевшие, а почерневшие, многие даже свернулись в трубочки. Причём не везде, а на одной половине. Словно бы куст с одного боку сильно подмёрз.

– Вот! – наконец, подал знак я. – Кажется, оно. Похоже на… клок волос? Какие рыжие…

Путилин, потеснив меня, достал из портфеля пинцет и небольшую стеклянную склянку. Осторожно подхватил улику и прежде, чем поместить её в контейнер, поднёс к глазам.

– Да, огненно-рыжие… Не волосы. Скорее шерсть. Или даже… войлок? Вы уверены, что именно эта штука и фонит эдрой?

Я сконцентрировался на находке, снова на пару секунд усиливая своё восприятие.

– Уверен.

– Отлично. На стволе дерева чуть ниже тела нашли похожий, но гораздо меньше. И, стало быть, следы ведут вон туда…

– Беседку проверяли?

– Да, там чисто. Хотя, может, попробуем проверить ещё, уже с вашим… особым зрением?

Я согласился. Однако осмотр ничего не дал. Больше столь явных следов не было, к тому же мне самому становилось всё сложнее сконцентрироваться. Кажется, немного перестарался со стимуляцией восприятия. Надо сделать паузу.

Про призрачный глаз на дереве тоже рассказал. Решил, что раз уж начал сотрудничать с Путилиным, то стоит идти до конца. Вряд ли, конечно, он меня прямо-таки в напарники возьмёт. Но если посчитает меня полезным – то, может, будет привлекать время от времени, и у меня будет шанс узнавать о том, как идёт расследование, из первых рук.

Мой рассказ о неведомой хрени в виде живого глаза Путилин воспринял вполне всерьёз. Мало того – кажется, он его не удивил. Только заставил помрачнеть ещё больше.

– Око… – задумчиво пробормотал он, жуя уголком рта мундштук незажжённой трубки. – Автономный магический конструкт. И весьма устойчивый. Держится там, похоже, где-то с прошлого вечера… Скверно, скверно. Всё даже хуже, чем я думал.

– Вы уже сталкивались с чем-то подобным?

– Да с чем мне только не приходилось сталкиваться. Но, кажется, моя начальная версия трещит по всем швам.

– А что у вас была за версия? Что-то связанное с вампирами, я так понимаю?

– Судя по характеру ранений, это самый очевидный вывод. Убийства явно были совершены длинными когтями, причем существом с невероятной силой. Знаете ли, даже имея когти, распотрошить человеку грудную клетку не так-то просто. К тому же внутренности исчезли. Молодым вампирам часто, помимо свежей крови, нужны печень и сердце. Так что версия была простая. Недавно инициированный член Стаи, вышедший из-под контроля. Или вовсе самородок, спонтанно открывший в себе Дар Зверя и не знающий толком, что с ним делать. Молодой, голодный, не умеющий сдерживать в себе волка…

– Звучит правдоподобно.

– Да нет. Дерьмо, а не версия! – с неожиданной досадой сплюнул в сторону Путилин. Раздражённо взглянул на курительную трубку в руке, но так и не зажёг её. Наоборот, спрятал в карман, прикрытый широким матерчатым поясом.

– Почему?

– Слишком короткие промежутки между убийствами. Подростку вампира и одной жертвы было бы достаточно, чтобы утолить жажду на несколько недель. Ну, вторую можно как-то объяснить – ошибкой, азартом, желанием убрать свидетеля. Да мало ли. Но три подряд… И эти шаманские знаки… Больше похоже на какой-то ритуал…

Путилин прохаживался в задумчивости, бормоча себе под нос так тихо, что я его едва слышал. Я кашлянул, обращая на себя внимание, и он встрепенулся.

– Кхм, прошу прощения, Богдан. Я привык работать в одиночестве, поэтому порой, знаете ли, беседую сам с собой. Вы можете идти. У вас бледный вид. Вам нездоровится?

– Есть немного. Побочные эффекты от применения способностей.

– Да уж, за всё в этой жизни приходится платить. Но вы мне очень помогли, благодарю.

– Обращайтесь, если что. Занятия у меня только в первой половине дня, потом я свободен.

– Буду иметь в виду. Ваши способности и правда могут ещё пригодиться.

Сдержанно, по-восточному, поклонившись, Путилин зашагал обратно в сторону дуба.

Я даже сам до конца не понимал, почему я так ухватился за это дело. С одной стороны, любопытство было естественным – вон, сколько других студентов тоже вьётся вокруг места преступления. Однако дело не только в любопытстве. Азарт этот явно перекликался с моей прошлой жизнью, в которой я, похоже, тоже регулярно занимался расследованиями. Поиск улик, свидетелей, постепенное распутывание клубка нитей, ведущих к преступнику – всё это будоражило меня, будило знакомые, хоть и давно позабытые эмоции.

Но главное было даже не в этом. Всё же мне не давали покоя эти странные рисунки на коре. В воспоминаниях о матери Богдана тоже всплыли похожие символы. Ещё и эти шрамы на теле после воскрешения… Что-то слишком много совпадений.

Сдаётся мне, в этом деле есть ниточки, которые помогут добраться и до некоторых тайн из моего собственного прошлого. Точнее, из прошлого Богдана.

Впрочем, какая разница. Аскольд был прав – теперь это моя жизнь.