Текст книги "Постмодерн и его интерпретации"

Бек указывает, что методологический национализм приравнивает современное общество к территориально ограниченному национальному государству и объявляет национальное государство и национальное общество «естественными» социальными и политическими формами современного мира. И в самом деле, в основе наших политических и социальных референций лежит понятие национального государства. Именно националистический взгляд на общество и политику, закон, справедливость и историю господствует над нашим воображением.

Методологический национализм предполагает только два пути понимания современной европейской политики интеграции: либо федерация, ведущая к федеративной сверхдержаве, либо межправительственность, ведущая к федерации национальных государств. Националистическое мышление способно понять объединенную Европу только одним способом, а именно – как огромное (этнокультурное) национальное государство, а европейскую интеграцию – как самоколонизацию. Но такое представление, говорит Бек, в корне неверно. Создать одну европейскую нацию невозможно, нежелательно, к к тому же подобное образование означало бы нечто антиевропейское по своей сути. Европу вообще не следует воображать по образцу национального государства, которому суждено лишь прирасти размером. Методологический национализм отрицает эмпирическую реальность космополитизирующейся Европы. Бек прибегает к простой метафоре – метафоре яичницы: Европа – это яичница. Если вы попробуете отделить желток от белка, ничего не получится.

По сути, понятие Ульриха Бека «космополитические сообщества риска» представляет собой расширенную версию понятия, введенного британским социологом Бенедиктом Андерсоном (1936—2015) в его работе о возникновении национальных государств как «воображаемых сообществ»117117
  Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / Пер. с англ. М., 2001.


[Закрыть]. Как показал Андерсон, национализм формируется не через непосредственные контакты с другими людьми, а через осознание того, что переживаешь сходные с ними состояния и находишься под воздействием сходных событий. Андерсон вводит выражение «воображаемые сообщества» для того, чтобы показать, каким образом происходит конструирование национальной идентичности. Свою задачу Бек видит в том, чтобы превратить понятие «воображаемые космополитические сообщества риска» в мощное объяснительное средство для понимания запутанных социальных, экономических и политических проблем.

Ныне, говорит Бек, само понятие «сообщество» уже не опирается только на общие ценности. Новые глобальные взаимосвязи устанавливаются посредством причинных интерпретаций угроз и ответственности, что создает пространство прагматического учета и контроля. Формирование новых космополитических сообществ риска связано с распределением власти и ресурсов, социальной и естественной уязвимостью, различным восприятием несправедливости богатыми и бедными регионами. Усиление международного сотрудничества становится суровой реальностью. Из этого, в конечном счете, вытекает вопрос: как можно успешно преодолевать глобальные риски в условиях множества соперничающих друг с другом сообществ? Ключ к ответу на этот вопрос дает понятие космополитической реальной политики.

Новая историческая реальность мирового общества риска такова, что никто сегодня не может справиться с проблемами в одиночку. Космополитизм не призывает жертвовать собственными интересами и руководствоваться исключительно высшими идеями и идеалами. Напротив, он принимает как данность тот факт, что любое политическое действие основано преимущественно на определенном интересе. Однако он настаивает на том, чтобы преследование собственного интереса не противоречило интересам более широкого сообщества. В идеале индивидуальные и коллективные цели и на национальном, и на глобальном уровне могут достигаться одновременно.

Что такое суверенитет? Как изменяются наши представления о нем? Воспользуемся определением Иммануила Валлерстайна, который указывает, что

«обращенный внутрь государства суверенитет предполагает, что в рамках своих границ (которые должны быть четко определены и легитимизированы на уровне межгосударственной системы) государство имеет право проводить любую политику, которую полагает разумной, принимать любые законы, которые считает необходимыми, и при этом никто – ни отдельные индивиды, ни группы, ни внутригосударственные структуры – не вправе отказаться от их исполнения»118118
  Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология ХХI века / Пер. с англ. М., 2004. С. 83—84.


[Закрыть].

Ульрих Бек обращает внимание на то, что современное государство – это довольно странное создание: каждое из них претендует на суверенитет, считается суверенным, но существует в рамках межгосударственной системы. Суверенитет – требование, порождаемое не столько самим государством, сколько межгосударственной системой. Это требование направлено как внутрь государства, так и вовне его. Суверенитет, обращенный вовне, предполагает, что никакое иное государство не имеет права претендовать на полномочия данного государства, осуществляемые им в пределах собственных границ, поскольку такая попытка означала бы покушение на его суверенитет. Государства стремятся к обретению всей полноты власти в своих пределах, но «суверенитет» предполагает еще и признание правомочности таких требований каждого из входящих в межгосударственную систему государств со стороны остальных. Таким образом, суверенитет в современном мире предполагает взаимность119119
  На этом основании М. Кастельс делает вывод, что нации-государства выживут, но не выживет их суверенитет. Они будут связаны друг с другом в многосторонних сетях с изменчивой геометрией обязательств, ответственности, союзов и субординации. Глобальная экономика будет управляться набором многосторонних институтов, связанных друг с другом. Однако государство не исчезает. В информационную эпоху оно просто понижается в статусе. Оно множится в форме местных и региональных правительств, которые покрывают мир мозаикой своих проектов, создают свои электораты и ведут переговоры с национальными правительствами, мультинациональными корпорациями и международными агентствами. Эра глобализации экономики есть также эра локализации политики (См.: Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. С. 442, 444).


[Закрыть].

По Беку, ныне небывалая подвижность капитала выражается в том, что он перемещается из областей с высокими налогами в области с низкими, многие государства лишаются части своих доходов и промышленной базы, а это ограничивает их способность к привлечению капитала или к формированию его потоков. Утечка капитала заставляет быть начеку любые национально-государственные правительства. Возросший поток капитала и идущее вслед за ним перемещение масс населения, создавая феномен транснационализма, ставят под сомнение все эти произвольные, до сих пор принимавшиеся как данность границы национальных государств.

Глобализация проявляется в интеграции людей и экономик, в возникающих поверх государственных границ личных контактах, измеряемых уровнем международного сообщения, международных телефонных звонках, обменах международными письмами и т. д. Она связана с разрушением единства национального государства и национального общества. Расширение мирового рынка имеет далеко идущие последствия для культур, идентичностей и стилей жизни. Глобализация экономической активности сопровождается трансформациями в сфере культуры, «культурной глобализацией». При этом речь идет прежде всего о фабрикации символов культуры. Бек отмечает, что происходит конвергенция глобальной культуры, ее «макдональдизация». Все больше пробивает себе дорогу универсализация в смысле унификации стилей жизни, символов культуры и транснациональных норм поведения.

Раньше доминировал взгляд, согласно которому существуют относительно разделенные культурные миры, в которых люди живут рядом друг с другом, – по образу политически и административно поделенных территорий. Ульрих Бек исходит из того, что с космополитической точки зрения культура выступает как абсолютное отрицание представления о естественных, замкнутых в себе целостностях, которые нельзя выбирать. Космополитический реализм отвергает также представление, будто укорененность в этнической или национальной целостности есть естественное и здоровое состояние человека в мире, тогда как все другие состояния – находиться между культурами, черпать из разных источников, быть лояльным к разным национальностям – считаются ненормальными, опасными, нездоровыми и чудовищными.

«Если методологический космополитизм вообще имеет смысл и способен быть действенным, то именно как отрицание представления о культурной гомогенности мультикультурализма и мультикоммунитаризма, так как эти понятия отрицают или отвергают то, что составляет содержание космополитического сommon sense: поиск сосуществования в полиэтническом мире исключающих друг друга достоверностей, мире, который часто болезненно и жестоко борется за признание инаковости других»120120
  Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия / Пер. с нем. М., 2007. С. 47. Прим.


[Закрыть].

Некоторые полагают, что космополитизм – это всего лишь маска, лицемерное прикрытие истинных симпатий и антипатий, то есть на самом деле космополитизм – это только игра, продукт в экспортном исполнении, тогда как для внутреннего потребления всегда используется надежный и привычный патриотизм, воспроизводящий вечную оппозицию «мы – они», «наши – не наши», «свои – чужие» и сакраментальный вопрос: ты за кого, за белых или за красных? Космополит в данном контексте – это «патриот-перевертыш», то есть «иностранный агент», «национал-предатель», «патриот заграницы». Бек же подчеркивает, что понятийная конструкция «космополит» революционизирует логику различения. Различение между «мы» и «другие» больше не обусловлено онтологически. Логический принцип различения «или – или» заменяется принципом различения «как …, так и». На уровне равенства «другой – чужой» космополит утрачивает и обретает свою инаковость. Следуя своим идеалам и воззрениям, он живет на двойной родине, является носителем двойной лояльности. Он – гражданин космоса (мира) и гражданин полиса (города и страны). Космополитическая идентичность не «предает», она способствует обретению национальной и локальной идентичности. Под космополитическим здравым смыслом Бек понимает естественную в политическом и культурном смысле способность одновременно ощущать и во всей полноте переживать внешне противоречащие друг другу идентичности и лояльности, не воспринимая это в самоосознании или в отношении к возможным «другим» как противоречие. Поэтому, например, о США говорят как о нации многих наций или нации многих народов, в которой быть одновременно американцем и африканцем, американцем и ирландцем, испанцем, немцем, японцем и т. д. есть нечто само собой разумеющееся.

Ульрих Бек обращает внимание на то, что возникает парадоксальная ситуация, – тот, кто борется против глобализации, вынужден принимать ее правила игры. Так, например, тот, кто выходит на улицу, протестуя против экономической глобализации, тот борется за глобализацию прав человека, защиты окружающей среды, профсоюзного права на самоопределение и т. п. В этом проявляется новая асимметрия расхождения и консенсуса в национальном и транснациональном пространстве. Транснациональная способность к действиям у государств возникает под знаком принуждения к консенсусу, допускающему противоречия и сопротивление только как вариации одобрения.

«Глобальные проблемы – права человека, предотвращение климатической катастрофы, борьба против нищеты и за справедливость – открывают новые внедемократические, внегосударственные источники обосновывающей самое себя легитимности: голосование заменяется одобрением; иными словами, возникает в пространстве глобального опыта странный закон неустранимой имманентности противостояния. Выражаясь по-другому, глобализация пожирает своих врагов. Кто против, тот за другую глобализацию»121121
  Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия / Пер. с нем. М., 2007. С. 36.


[Закрыть].

Режим мирового гражданства не есть возведенный на более высокий уровень национально-государственный режим. В связи с этим, согласно Беку, необходима смена парадигмы, характеризующаяся такими противоречащими национально-государственному статусу понятиями, как интернациональный и космополитический. Национальное уже нельзя четко отличить от интернационального. Источник власти национального государства размывается изнутри и снаружи, и возникают новая оптика, новая перспективность пространства и времени, новые координаты социального и политического аспектов, новый образ мира, оправдывающий новое эпохальное понятие – Второй модерн.

Ульрих Бек напоминает, что мировая политика – это политика силы. Во все эпохи побеждал кровавый, империалистический принцип властей предержащих и государств. Напротив, новая метавласть мировой экономики сама по себе, по своей сути, тяготеет к пацифизму. Глобальный капитализм черпает свою силу не из захвата, а из возможности выхода из игры. Однако эта экстерриториальность инвестиций капитала – лишь половина правды. Ибо тот, кто забирает деньги из одного места, должен инвестировать их в другое. Капитал, следовательно, должен где-нибудь пускать корни, локализоваться, поэтому он всегда действует по-империалистически. Но это не военный империализм, а империализм «торгового духа», в котором жизненно нуждаются даже те, кого он подчиняет себе и кто этому подчинению противится. В наслаждениях потребительского общества бушует мазохизм собственного экономического интереса.

Давление мирового рынка с его космополитической гибкостью и чувствительностью действует и как механизм исключения. Как правило, плоды все больше пожинают более мобильные согласно принципу «The winner takes it all!». Многим другим грозит «дрейф» (Ричард Сеннет) – бесцельное мотание от места к месту, от человека к человеку, от одной работы к другой. Больше свободы, но и больше бездомности. Больше мобильности, но меньше лояльности. Больше транснациональности, но меньше демократии. Иными словами, крах национальной социальной онтологии ни в коем случае не означает, что автоматически наступает эра космополитизма. Этот крах может привести к распылению или обернуться ксенофобией. Нужно держать в поле зрения оба сценария – как сценарий распыления и ренационализации, так и сценарий космополитизации. Их разделяют целые миры, возможные мировые кризисы и катастрофы.

Бек указывает на то, что всякая власть порождает свою противоположность. Возникновение космополитических обществ и формирование противников этих обществ – две стороны одного процесса. Транслегальность всемирно-экономической метавласти придает легитимность глобальным процессам антиглобализации и антимодернизации, так как именно они защищают национальные институты легитимного господства – государство и демократию – от разрушительной силы глобального капитала. Модернизация и связанные с ней сломы и взрывы всегда вызывали ностальгию по утраченной защищенности, по защитникам традиционных ценностей и добродетелей.

Немецкий социолог отмечает, что во многих неевропейских культурах глобализация приравнивается к американизации, в которой видят причину всех зол, поражающих их общество. Для тех, кто верит в национальную социальную онтологию, кто хочет защитить свою культуру от внутреннего распада, глобализация – это «великое порождение сатаны». Чем сильнее гордится народ своими мифами, своим культурным наследием и кичится своей независимостью, тем резче его неприятие «американской глобализации», «глобального американизма», который в глазах ностальгирующих по национальному суверенитету постоянно оскорбляет их национальное достоинство.

Глобальная деятельность связана с правовым вакуумом, который, с одной стороны, вытекает из несуществования мирового государства, а с другой – из того, что государственный суверенитет установления права ограничен национальными рамками. Это значит, что в существующем де-факто суверенитете всемирно-экономических организаций законодательная власть одновременно приватизирована и транснационализирована. Управление в смысле реального решения проблем все чаще осуществляется в частном порядке. В связи с этим Бек выделяет для будущего два возможных противоположных сценария.

«Одним из них является гегелевский сценарий, в котором угрозы, порожденные глобальным капитализмом риска, представлены в качестве исторической возможности для реализации хитрости разума. „Гегелевский“ сценарий обещает появление космополитического императива сотрудничества: взаимодействуйте или потерпите неудачу! Или права человека, или катастрофа человечества! Однако неуправляемый мир грозит нам и другим зловещим сценарием – сценарием „по Карлу Шмитту“: превращением в норму чрезвычайного положения, демонтажем основных демократических прав и открытием дверей перед политикой неонацизма. Примечательно, что эти противоречащие друг другу потенциальные возможности могут быть соединены между собой в различных формах тем, что раньше называли диалектикой»122122
  Beck U. (2012), Twenty Observations on a World in Turmoil. Polity Press. Preface.


[Закрыть].

Ульрих Бек указывает на то, что Первый модерн покоился на упрощении: можно было конструировать технические объекты и миры без неожиданных последствий. Во Втором модерне мы находимся в совершенно ином игровом поле, поскольку что бы мы ни делали, мы всегда ждем неожиданных последствий. Но ожидание неожиданного изменяет качество технических объектов. Наука и технология часто добавляют свою неуверенность к всеобщей неуверенности; вместо того чтобы гасить политический огонь, они подливают масла в пламя этических, экологических и политических контроверз.

Бек поясняет, чем мультикультурализм отличается от космополитизма. Мультикультурализм утверждает (хотя и в сильно смягченном виде) сущностную идентичность и соперничество культур. Понятие «мультикультурализм» ориентируется на более или менее однородные группы, которые мыслятся как разнородные или однородные, во всяком случае отделенные друг от друга и объединяющие отдельных личностей. В этом смысле мультикультурализм – противник индивидуализации.

«Если верить мультикультурализму, то индивида вообще не существует. Это просто эпифеномен своей культуры и общества. Космополитизм, напротив, предполагает индивидуализацию и усиливает, утверждает ее. Индивид в своей личности, браке, родной семье, в своей трудовой жизни, своих политических концепциях и амбициях есть одновременно член различных, часто территориально разделенных сообществ. Человек в рамках одной жизни проживает разные, разделенные в национальном и территориальном отношениях жизни, истории, воспоминания. В предельном случае мировое общество осуществляется в микрокосме пространства собственного опыта»123123
  См.: Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия / Пер. с нем. М., 2007. С. 373.


[Закрыть].

Неспособность господствующих властных институтов и элит воспринимать и продуктивно упорядочивать новую реальность связана с характером данных институтов. Они появились на свет в мире, в котором ведущую роль играли полная занятость, доминирование в национальной экономике национально-государственной политики, функционирующие границы, строгая территориальная независимость и идентичность. В нынешней Европе, утверждает Бек, нет больше Германии, Франции, Италии и т. д. в том виде, в каком они остались в головах людей и в иллюстрированных сочинениях историков, так как нет больше границ, компетентности и обособленного опытного пространства, то есть всего того, на чем зиждился национально-государственный мир. Возникла еще не осмысленная политика границ, началось переплетение отсутствующих рубежей, старых и новых границ и динамик, которые давно уже следует воспринимать не в национальных понятиях, а в рамках транснациональной мировой внутренней политики.

Немецкий социолог утверждает, что критику методологического национализма не следует смешивать с тезисом о конце национального государства. Национальные государства будут преуспевать или трансформируются в транснациональные государства. Решающее значение для критики методологического национализма имеет то обстоятельство, что национальная организация как структурирующий принцип социального действия не может более служить ориентиром для ученого. Более того, процессы ренационализации или реэтнизации нельзя понять вне космополитической перспективы.

Бек подчеркивает, что риск не означает катастрофы – он означает ее предощущение, осознание. Находясь в ситуации риска, мы в настоящем проигрываем варианты будущего, но при этом настоящее будущее будущих катастроф остается принципиально неведомым. Если разрушение и бедствие осознаются как угроза, возникает желание действовать. Предчувствие грядущих катастроф в настоящем порождает всевозможные турбулентности внутри национальных и интернациональных институций, а также в повседневной жизни людей. Глобальные риски создают глобальную публику, которая мобилизует людей поверх всех границ – национальных, религиозных, этнических и т. д.

Современные общества потрясены глобальным предчувствием глобальных катастроф. Такое восприятие глобально произведенных рисков и неопределенностей характеризуется делокализацией, некалькулируемостью, некомпенсируемостью. Причины и следствия глобальных рисков не ограничены каким-то одним местом или пространством, они принципиально глобальны. Последствия катастроф мирового масштаба принципиально не просчитываемы. Мечта о безопасности, характерная для модерна, была порождением утопии растущего контроля человека над опасными последствиями своих решений. Катастрофические инциденты происходили, но они считались компенсируемыми. Новое качество угроз человечеству разрушает логику компенсации.