Книга: Шапка - Владимир Войнович

Москва, вторая половина 20 века: в Союзе писателей СССР писателям раздают шапки соответственно рангу.

Герой повести В. Войновича «Шапка» писатель Ефим Рахлин был человеком неплохим, писал книги, не имеющие никакой идеологической направленности, чем он втайне от всех был очень доволен. Жизнь его вполне устраивала: прочное его благосостояние было заработано трудом честным и праведным, жена Зина из Таганрога – пробивная и по-житейски мудрая русская женщина (тот ещё персонаж), сын – примерный аспирант, спортсмен и комсомольский активист, дочь, ухавшая вместе со своим мужем Сеней Циммерманом на его историческую родину с большим скандалом (упс! сами понимаете: в семье не без урода, бывает), да и знаки отличия кой-какие у него имелись. В общем, всё было хорошо у хорошего человека, который писал, как он сам считал, хорошие книги о хороших людях. И тут Ефим узнаёт, что по решению правления Литфонда писателям будут шить шапки соответствующие месту каждого в иерархии творческого сообщества. Рахлин решает, что его талант никогда не ценили по достоинству, и с этого момента целью его жизни становится получение статусной, «горлатной» шапки, какую полагается иметь выдающемуся, знатному писателю. Но в процессе хлопот по добыванию вожделенной вещи выясняется, что Ефим многого не понимал в этой жизни, и никому не нужны были по большому счёту герои его книг – хорошие люди, и сам он со своей политической толерантностью не заслужил даже кроличьей шапки, а самые значительные привилегии получают те его коллеги, которые создавали лживую действительность. Потерявший старые жизненные ориентиры писатель не понимает, что «шапка Мономаха» всегда и везде была тяжела…

Владимир Войнович отлично знал нравы литературной тусовки советского периода: ставшие привычными в писательской среде вещизм и циничное отношение к действительности не были для него секретом. И всё же видно, что автор любит своего героя, посмеиваясь над ним, прощает ему человеческие слабости, хоть и считает его графоманом. Из этого же знания появились необыкновенно реалистичные персонажи повести, готовые буквально на всё ради своего статуса и подобающего ему барахла.

Меня поразил небольшой рассказ о соседе Ефима, Ваське Трешкине, «поэте и защитнике русской природы от химии и евреев», считавшим себя обязанным уберечь Россию от всеобщей евреизации, над которым я искренне хохотала, поскольку увидела в нём идеальную современную памятку-агитку российского патриота-националиста, и сделала вывод о том, что "там", действительно, редко меняют методички.

Кульминацией в этой истории является проникнутый злобой и негодованием в адрес Рахлина монолог секретаря Союза писателей, члена ЦК, депутата Верховного Совета, лауреата Ленинской премии Каретникова, настоящий крик души бывалого партийца о том, через что ему пришлось пройти, чтобы получить шапку, соответствующую его положению в обществе и литературе, чтобы все сразу могли видеть, что перед ними боярин, государев человек, а не какой-нибудь холоп презренный! И чтоб машина была с «особыми» номерами и мигалкой! Шапка для героев повести здесь уже не просто статусная вещь, она становится смыслом жизни, путеводной звездой, но не той, которая устремляет к трудовым подвигам и вершинам творчества, а ведёт писателя к откровенной литературной халтуре, постоянной тотальной лжи, измене самому себе вплоть до саморазрушения и потери человеческого лица… Из уст Каретникова, зашибив Рахлина тяжёлой правдой, прозвучало «золотое правило» идеологии любого режима: «Нам мало того, что ты не против, нам надо за».

Повесть «Шапка» - это небольшое по своему объёму, но невероятно веское по своей смысловой нагрузке произведение. Это не просто сатирическое изображение советской действительности, но крайне живописная трагикомедия, где смешное выглядит как грустное, где трудно отличить пафос от гротеска, а политическая подоплёка сюжета вдруг вырастает в живую и выразительную сатиру на человеческую глупость, жадность и самость, и где такая незначительная вещь как шапка может стать предметом договора с Дьяволом. Для меня эта повесть – маленький шедевр на все времена.

Врешь! - повторил Василий Степанович решительно.- Все врешь и все понимаешь. Ты не хуже меня знаешь, что тебе не шапка нужна, шапку ты у какого-нибудь барыги за сотню-другую можешь купить не хуже. Тебе не это нужно. Тебе нужно другое. Ты хочешь дуриком в другую категорию, в другой класс пролезть. Хочешь, чтобы тебе дали такую же шапку, как мне, и чтобы нас вообще уравняли. Тебя и меня, секретаря Союза писателей, члена ЦК, депутата Верховного Совета, лауреата Ленинской премии, вице-президента Всемирного Совета Мира. Так? Та-ак,- с удовольствием ответил сам себе Каретников.- Именно. Умный ты, я вижу, чересчур даже умный. Ты будешь писать о хороших людях, будешь делать вид, что никакой такой Советской власти и никаких райкомов-обкомов вовсе не существует и будешь носить такую же шапку, как я? Дудки, дорогой мой. Если уж ты хочешь, чтобы нас действительно уравняли, то ты и в другом равенства не избегай. Ты, как я, пиши смело, морду не воротя: "Всегда с партией, всегда с народом". ... Ты думаешь, ты против Советской власти не пишешь, а мы тебе за это спасибо скажем? Нет, не скажем. Нам мало того, что ты не против, нам надо за. Будешь бороться за мир, будешь, как я, писать о секретарях обкомов-райкомов, тогда все получишь. Простим тебе, что еврей, и дачу дадим, и шапку. Хоть из пыжика, хоть из ондатры. А тому, кто уклоняется и носом воротит, вот на-кася выкуси!

Рахлин кусает палец начальства, кардинально меняет свой стиль (решает писать о плохих людях), пишет разгромный фельетон «По Сеньке и шапка» и становится героической фигурой, борющейся за творческие свободы, в глазах зарубежных СМИ.

Дальше...

Наконец его вызывают на разбор полетов, где Ефима обвиняют в политическом терроризме. Ефим приходит в крайнее волнение, нападает на комиссию и попадает с инсультом в больницу. Перед смертью-то шапку писатель получит, да вот только не за свои заслуги, а через любовника жена, имеющий влияние на военкомат (Внук начальника Литфонда как раз просил отсрочку).

Ефим Рахлин – взбунтовавшийся маленький человек. Вот только борется он не ради идеалов свободы, а ради материального предмета – шапки. Если бы дали Ефиму шапку хоть из кролика, то и не закрутилась бы эта история.

Каждый образ – это находка. Каретников, за глаза ругающий советскую власть, ведь важно, что он говорит на публике. Лукин, до этого работавший в органах, со своими списками-сокращениями. Трешкин, который во всем подозревает влияние масонов и в итоге решает к ним присоединиться, раз уж они везде.

Замечательная сатирическая повесть о советской власти и нравах в писательской среде. К прочтению обязательна!

Хорошая сатирическая повесть, правда. Но. Этот гиперреализм меня доконал. Я прекрасно помню все эти серенькие обои, хрущевочки и даже замызганные лифты, дай бог если со скрипом раскрывающиеся на этажах, читать об этом в книгах я не хочу совсем. Если захочется трэша такого, посмотрю Задорнова. Но мне не захочется. Я не любитель.

Хорошими его героями были представители так называемых мужественных профессий: геологи, гляциологи, спелеологи, вулканологи, полярники и альпинисты, которые борются со стихией, то есть силой, не имеющей никакой идеологической направленности. Это давало Ефиму возможность описывать борьбу почти без участия в ней парткомов, райкомов, обкомов (чем он очень гордился) и тем не менее проталкивать свои книги по мере написания, примерно по штуке в год, без особых столкновений с цензурой или редакторами. Потом многие книги перекраивались в пьесы и киносценарии, по ним делались теле- и радиопостановки, что самым положительным образом отражалось на благосостоянии автора. Его трехкомнатная квартира была забита импортом: румынский гарнитур, арабская кровать, чехословацкое пианино, японский телевизор "Сони" и финский холодильник "Розенлев". Квартиру, кроме того, украшала коллекция диковинных предметов, привезенных хозяином из многих экспедиций. Предметы были развешены по стенам, расстелены на полу, расставлены на подоконниках, на книжных полках, на специальных подставках: оленьи рога, моржовый клык, чучело пингвина, шкура белого медведя, панцирь гигантской черепахи, скелеты глубоководных рыб, высушенные морские ежи и звезды, нанайские тапочки, бурятские или монгольские глиняные фигурки и еще всякая всячина. Показывая мне коллекцию, Ефим почтительно комментировал: "Это мне подарили нефтяники. Это мне подарили картографы. Это спелеологи". В печати сочинения Рахлина оценивались обычно очень благожелательно. Правда, писали о них в основном не критики, а те же самые спелеолухи (так всех мужественных людей независимо от их реальных профессий именовал друг Ефима Костя Баранов). Отзывы эти (я подозреваю, что Ефим сам их и сочинял) были похожи один на другой и назывались "Нужная книга", "Полезное чтение", "Это надо знать всем" или как-нибудь в этом духе. Они содержали обычно утверждения, что автор хорошо знаком с трудом и бытом изображаемых героев и достоверно описывает романтику их опасной и нелегкой работы.

Вот самое интересное, что вспоминая единственный книжный магазин в городке моего советского детства только и помню эти нудные книги "про хороших людей", мемуары написанные якобы генералами (на самом деле "написанием" этих мемуаров подрабатывали те же писатели или журналисты), и прочая секретарская проза. И лежали эти талмуды там годами, пылились на полках, а потом видимо тихо отправлялись в макулатуру. Основным сюжетом рахлинских романов был такой незатейливый трюк:

Во всех его романах непременно случалось какое-нибудь центральное драматическое происшествие: пожар, буран, землетрясение, наводнение со всякими к тому же медицинскими последствиями вроде ожогов, обморожений, откачки утопленников, после чего хорошие люди бегут, летят, плывут, ползут на помощь и охотно делятся своей кровью, кожей, лишними почками и костным мозгом или проявляют свое мужество каким-то иным, опасным для здоровья способом.

Кроме этого, Ефим Рахлин придумал такой трюк:

Дело в том, что названия всех его романов последнего времени всегда состояли из одного слова. И не случайно. Ефим давно заметил, что популяризации литературных произведений весьма способствует включение их названий в кроссворды. Составители кроссвордов являются добровольными рекламными агентами, которых иные авторы недооценили, называя свои сочинения многословно, вроде "Война и мир", "Горе от ума" или "Преступление и наказание". В других случаях авторы оказались дальновиднее, пустив в оборот название "Полтава", "Обломов", "Недоросль" или "Ревизор". Ефим втайне гордился тем, что сам, без посторонней подсказки открыл такой нехитрый способ пропаганды своих сочинений. И время от времени пожинал плоды, находя в кроссвордах, печатавшихся в "Вечерке", "Московской правде", а то и в "Огоньке", заветный вопрос: "Роман Е. Рахлина".

Но вот, размеренную жизнь Рахлина поколебал такой вроде бы незначительный факт - он узнает, что в Союзе Писателей будут распределять шапки. Разумеется, "ценность" раздаваемых шапок будет идентична литературному весу писателя, но разумеется, тут будет оцениваться не только литературный талант (а может, он будет оцениваться как раз в последнюю очередь), а ценность писателя для действующего советского режима. О шапках Рахлину сообщает его лучший друг Баранов:

Выдающимся писателям пыжиковые, известным - ондатровые, видным - из сурка... - Ты понимаешь,- сказал Баранов,- что выдающиеся писатели - это секретари Союза писателей СССР, известные - секретари Союза писателей РСФСР, видные - это Московская писательская организация. К видным могут быть причислены некоторые не секретари, а просто писатели. - Вроде нас с тобой,- подсказал Ефим и улыбнулся в трубку. - Ну что ты,- охладил его тут же Баранов.- Ну какие ж мы с тобой писатели! Мы с тобой члены Союза писателей. А писатели - это совсем другие люди. Им, может быть, дадут что-нибудь вроде лисы или куницы, я в мехах, правда, не разбираюсь. А нам с тобой кролик как раз по чину. Ефим сознавал, что именно таким образом выглядела иерархия в Союзе писателей, но Баранов все же зарывался, сравнивая Ефима с собой, о чем ему следовало напомнить. Ефим, однако, сдержался и ничего не сказал, потому что Баранов был в общем-то прав. Написав одиннадцать книг, Ефим хорошо знал, что, даже если он напишет сто одиннадцать, начальство все равно будет ставить его на самое последнее место, ему все равно будут давать худшие комнаты в домах творчества, никогда не подпишут на журнал "Америка", никогда не напечатают фотографию к юбилею, ну и шапку дадут, конечно, самую захудалую. В таком положении были и свои (другим, может быть, незаметные, но Ефиму очевидные) преимущества: ему никто не завидовал, никто не зарился на его место, а он втихомолку продолжал тискать романы о хороших людях.

В общем, если бы Рахлину дали того же кролика, как и Баранову, несмотря на то, что тот написал одну книгу, а Рахлин 11, то тихий Ефим успокоился и никакой повести бы не было. Но тут произошло неожиданно, Рахлина нет "ни в каких списках", а для тех, кого "нет в списках" есть только шапки из кошек, а по версии нового директора литкомбината, кошки по рангу ниже кроликов, потому что "Кроликов разводить надо, а кошки сами растут". Такого удара Рахлин перенести не может, и несмотря на свои же собственные аргументы, что "мне не нужна шапка, у меня есть прекрасная волчья шапка, которую мне подарили оленеводы" продолжает ходить по кабинетам, клянчить, канючить. Ведь он написал 11 книг, и все о хороших советских людях! Одной из самых ярких сцен является беседа Рахлина со своим приятелем Каретниковым, который как раз из высшей лиги писательского состава СССР, и по его звонку возможно все. Рахлин наивно надеется, что в такой мелочи, как посодействовать в получении какой-то несчастной шапки Каретников ему не откажет, но тот неожиданно встает на дыбы. Вообще, их разговор описан Войновичем просто гениально, очень рекомендую прочитать для лучшего понимания жесткой системы кастовости советской элиты. Позволю себе большую цитату, она этого стоит:

Наконец Ефим собрался с духом и изложил суть своей просьбы сбивчиво и бестолково. Василий Степанович слушал его внимательно, после чего еще отхлебнул из бутылки и посмотрел на Ефима по-новому. - Значит,- уточнил он протрезвевшим голосом,- ты дачу не просишь, машину не хочешь, в Дом творчества не собираешься, журнал "Америка" тебе не нужен, тебе нужна всего-навсего только шапка. Причем не какая-нибудь. Из кошки тебя не устроит. Нет? А из кролика тоже нет? Ефим улыбнулся и скромно потупился. - Ну да,- повторил Каретников благожелательно.- Всего-навсего шапку. Из кошки не годится, из кролика не идет. Может, тебе боярскую шапку? Может, соболью? Да ты что! - вдруг закричал он, вскочив и хлопнув себя по ляжкам. Ты кого за дурака держишь, себя или меня? Ты, может быть, думаешь, что ты умная еврейская голова, а я пальцем деланный и щи лаптем хлебавший. Ты думаешь, что дачу попросить - это много, а шапку - ничего. Врешь! закричал он так громко, что Ефим невольно попятился. - Василий Степанович,- пробормотал Ефим, испугавшись,- да что это вы... Да как же... Да я просто не понимаю. - Врешь! - повторил Василий Степанович решительно.- Все врешь и все понимаешь. Ты не хуже меня знаешь, что тебе не шапка нужна, шапку ты у какого-нибудь барыги за сотню-другую можешь купить не хуже. Тебе не это нужно. Тебе нужно другое. Ты хочешь дуриком в другую категорию, в другой класс пролезть. Хочешь, чтобы тебе дали такую же шапку, как мне, и чтобы нас вообще уравняли. Тебя и меня, секретаря Союза писателей, члена ЦК, депутата Верховного Совета, лауреата Ленинской премии, вице-президента Всемирного Совета Мира. Так? Та-ак,- с удовольствием ответил сам себе Каретников.- Именно. Умный ты, я вижу, чересчур даже умный. Ты будешь писать о хороших людях, будешь делать вид, что никакой такой Советской власти и никаких райкомов-обкомов вовсе не существует и будешь носить такую же шапку, как я? Дудки, дорогой мой. Если уж ты хочешь, чтобы нас действительно уравняли, то ты и в другом равенства не избегай. Ты, как я, пиши смело, морду не воротя: "Всегда с партией, всегда с народом". Да посиди лет десять-двадцать-тридцать с важной и кислой рожей в президиумах, да произнеси сотню-другую казенных речей, вот после этого и приходи за шапкой. А то ишь чего захотел! Шапку ему дайте получше. А с какой это стати? Ты вот мне небось завидуешь, что за границу езжу и тряпки всякие привожу. Это ты только одну сторону моей жизни видишь. А того еще не видишь, что я помимо тряпок еще там за мир во всем мире, ети его налево, борюсь. Ты вот тоже в турпоездке в Париже был. Тебе там вопросы задавали? Задавали. А ты что отвечал? Ты отвечал, что политикой не интересуешься, географией тоже, и, где находится Афганистан, точно не знаешь. А мне так крутиться нельзя. Я не могу сказать, что политикой не интересуюсь. На вопросы должен отвечать прямо, прямо и отвечаю. Что я думаю об Афганистане? Думаю, что этих душманов надо давить. Что думаю о политзаключенных? Думаю, что политзаключенные есть в Южной Африке, в Чили и на Гаити. А у нас есть уголовники и сумасшедшие. Думаешь, мне приятно это говорить? Нет, очень даже пренеприятно. Я тоже хочу улыбаться, и чтобы мне улыбались. Тоже хочу писать о хороших людях. Тоже хочу делать вид, что в политике и географии не разбираюсь. Ты думаешь, ты против Советской власти не пишешь, а мы тебе за это спасибо скажем? Нет, не скажем. Нам мало того, что ты не против, нам надо за. Будешь бороться за мир, будешь, как я, писать о секретарях обкомов-райкомов, тогда все получишь. Простим тебе, что еврей, и дачу дадим, и шапку. Хоть из пыжика, хоть из ондатры. А тому, кто уклоняется и носом воротит, вот на-кася выкуси!

Как по мне, а вот фраза "Нам мало того, что ты не против, нам надо за" лучше всего, кратко и емко характеризует всю систему отношений в советском обществе, писатель должен, блин, служить системе, а система будет оценивать его заслуги на идеологическом поприще:

Ты писатель и должен понимать разницу между словами "можно" и "нужно". Я делаю то, что нужно, и поэтому мне кое-что можно, а ты того, что нужно, не делаешь, значит, тебе можно намного меньше, чем мне. Понял, в чем диалектика?

Да и эта система кое-где судя по всему возрождается и действует в том же русле. Примеры приводить, или покопаетесь в памяти, вспомните некие высказывания вроде бы неглупых и известных людей из творческой элиты и сами все поймете? В общем, тут нашла коса на камень - тихий и робкий Рохлин сам того не желая входит в противостояние с системой. (дальше спойлер о концовке)

Дальше...

Перебороть систему ему благодаря его "заслугам" не удастся, но шапку он все таки получит. Но не благодаря "11 книгам, правительственным наградам", а благодаря жене, которая "пробьет" мужу шапку через своего любовника-маршала.

- Дошлый мужик! - сказал маршал Кукуше, кивая на Ивана Федосеевича. Надо же, какого адъютанта лишился. Вот что, Иван, ты этому сучонку пошли-ка повестку, а когда дедушка прибежит, скажи ему, что внука загоним в Афганистан, а из тебя, скажи, если ты сам лично шапку в больницу не принесешь, маршал Побратимов совьет веревку. - Слушаюсь, товарищ маршал! Слушаюсь! - охотно отозвался Иван Федосеевич.- Прямо не скажу, а намекнуть как-нибудь постараюсь. Вы какую шапочку хотите? - повернулся он к Кукуше.- Из чижика или из пыжика? Результатом этого разговора стала повестка в военкомат, доставленная с нарочным и под расписку одному молодому кинооператору и аспиранту по имени Петя. Явившись по повестке, Петя, к его удивлению, был принят лично военным комиссаром города Москвы генерал-майором Даниловым. Генерал был исключительно приветлив. Он вышел из-за стола, поздоровался с Петей за руку, усадил его на диван и сам сел рядышком. - Значит, вы кинооператор? - спросил генерал, озаряя Петю золотою улыбкой.- Прекрасная профессия. И не такая уж безопасная, как некоторым кажется. Я помню, у нас на фронте был кинооператор. Человек исключительного мужества. Он иногда, чтобы сделать хороший кадр, чуть ли не ложился под вражеские танки, выходил на пулеметы. Замечательный человек был.- Генерал вздохнул.- Погиб, к сожалению. Продолжая свои расспросы, генерал выяснил, что молодой кинооператор помимо профессиональных обладает многими другими достоинствами: альпинист, каратист, активный общественник и член бюро горкома комсомола. - Ну, вы как будто специально рождены для нас! - генерал всплеснул руками совершенно по-штатски.- Мы хотим запечатлеть нелегкий труд наших воинов-интернационалистов, и поэтому нам нужен талантливый оператор. Мы хотим показать жизнь наших воинов в горных условиях, и поэтому ваш альпинистский опыт будет как раз кстати. И наконец, нам нужны люди идейно закаленные, преданные нашим идеалам и готовые отдать за них жизнь. - Вы собираетесь послать меня в Афганистан? - спросил Петя упавшим голосом. Улыбка первый раз сползла с лица генерала. - Молодой человек,- сказал он тихо,- вы знаете, что в армии лишних вопросов не задают. Все в жизни взаимосвязанно. Если бы Кукуша не встретилась с Иваном Федосеевичем, внук Лукина не был бы вызван в военкомат. Если бы он не был вызван, то и его дедушке незачем было б ходить туда же. Если бы он туда не ходил, зачем бы Лукин звонил Андрею Андреевичу Щупову? Результатом всех этих встреч и звонков было срочное изготовление в промкомбинате Литфонда СССР по спецзаказу шапки пыжиковой пятьдесят восьмого размера. Когда пришла моя очередь посетить Ефима, я уже знал, что шапку он получил. Что Петр Николаевич Лукин лично доставил ему эту шапку в палату, сидел у него, рассказывал ему о своем боевом прошлом. Этим благородным поступком Петр Николаевич утвердил свой авторитет среди писателей. Все-таки хотя и кагебешник, а человек неплохой, не то что некоторые. Нет, конечно, если ему прикажут расстрелять, он расстреляет. Но сам, по собственной инициативе вреда не сделает, а если сможет, так сделает что-то хорошее.

А Ефим Рахлин умирает в больнице после инсульта вызванного всеми этими "шапочными" передрягами. Он умирает счастливый, со своим выстраданным пыжиком в руках, к счастью, так и не узнав, что долгожданная шапка результат все того же "позвоночного" советского метода устройства благ. Отличная повесть, смешная, грустная, точная и правдивая. И немножко про кино. Эта повесть была экранизирована в 1990 г, и я очень советую вам не только повесть, но и кино - в данном случае они блестяще дополняют друг друга. Актерский состав блестящий, структура и повести, и фильма такова, что здесь больше второстепенных героев, но здесь в принципе эпизодические роли исполняются блестящими актерами - просто взгляните на актерский состав!!! Так что очень советую, не пропустите ни книгу, ни фильм.

«Мы здесь живем» - весела і часом сумна замальовка про звичайних селян зі своїм трагедіями (зокрема, й через кохання, звісно), спокусами і нехитрими проблемами, з яких між тим і складається життя. Багато хороших образів – від сільських красунь до москвича, який приїхав до села з народничєской місією.

«Хочу быть честным» - як справедливо сказано вище, сюжет для «Фітіля» або для моралістичного фільму. Єдине, що, мабуть, відрізняє повість від традиційного радянського підходу – щирість і невимушеність як героїв, так і всього сюжету.

«Расстояние в полкилометра» - замальовка про плинність життя, яке закінчується часто так несподівано, і тому у будь-який момент може постати питання – а навіщо ти, власне, жив.

«Два товарища» - повість про дружбу і недружбу. Як часто в молодості буває – ось ви не розлій вода, а ось ви вже чужі люди.

Повість «Путем взаимной переписки» перегукується з «Любовью и мистером Льюишем» Уеллса. Тема не нова – як юнацькі мрії розбиваються об побут, тому що одного чудового дня тебе може засмоктати таке ж життя, як у всіх. І, як правило, ти сам у цьому винен. Бо думати треба. І, зокрема, не варто легковажно вступати у листування, відповівши на «письмо счастливому солдату».

«Шапка» – приклад сатири а ля Войнович. Що приваблює – для Войновича немає пересторог, він готовий сміятися над всім, і з однаковим гумором ставиться як до радянських реалій, так і до тодішнього Заходу з усіма його «Радіо Свободою» та підтримкою дисидентів. Ну і, звісно, вічна тема – графоманія, яка у перекособоченому СРСР, не заважала, а інколи і сприяла літературній кар'єрі.