Текст книги "Баллада о Любви"

«Есть на земле предостаточно рас…»

 
Есть на земле предостаточно рас —
Просто цветная палитра, —
Воздуха каждый вдыхает за раз
Два с половиною литра!
 
 
Если так дальше, так – полный привет —
Скоро конец нашей эры:
Эти китайцы за несколько лет
Землю лишат атмосферы!
 
 
Сон мне тут снился неделю подряд —
Сон с пробужденьем кошмарным:
Будто – я в дом, а на кухне сидят
Мао Цзедун с Ли Сын Маном!
 
 
И что – разделился наш маленький шар
На три огромные части,
Нас – миллиард, их – миллиард,
А остальное – китайцы.
 
 
И что – подают мне какой-то листок:
На, мол, подписывай – ну же, —
Очень нам нужен ваш Дальний Восток —
Ах, как ужасно нам нужен!..
 
 
Только об этом я сне вспоминал,
Только о нем я и думал, —
Я сослуживца недавно назвал
Мао – простите – Цзедуном!
 
 
Но вскорости мы на Луну полетим, —
И что нам с Америкой драться:
Левую – нам, правую – им,
А остальное – китайцам.
 

1965

Песня о сумасшедшем доме

 
Сказал себе я: брось писать, —
          но руки сами просятся.
Ох, мама моя родная, друзья любимые!
Лежу в палате – косятся,
          не сплю: боюсь – набросятся, —
Ведь рядом – психи тихие, неизлечимые.
 
 
Бывают психи разные —
          не буйные, но грязные, —
Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно:
          все ходят без смирительных
И то, что мне приносится, все психи эти жрут.
 
 
Куда там Достоевскому
          с «Записками» известными, —
Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю
          про нашу жизнь убогую, —
Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
 
 
Вот это мука, – плюй на них! —
          они же ведь, суки, буйные:
Все норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!
Вчера в палате номер семь
          один свихнулся насовсем —
Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.
 
 
Я не желаю славы, и
          пока я в полном здравии —
Рассудок не померк еще, но это впереди, —
Вот главврачиха – женщина —
          пусть тихо, но помешана, —
Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»
 
 
Я жду, но чувствую – уже
          хожу по лезвию ноже:
Забыл алфавит, падежей припомнил только два…
И я прошу моих друзья,
          чтоб кто бы их бы ни был я,
Забрать его, ему, меня отсюдова!
 

1965

Про черта

 
У меня запой от одиночества —
По ночам я слышу голоса…
Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, —
Глянул – черт, – вот это чудеса!
Черт мне корчил рожи и моргал,
А я ему тихонечко сказал:
 
 
«Я, брат, коньяком напился вот уж как!
Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…
Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,
Сядь со мной – я очень буду рад…
Да неужели, черт возьми, ты трус?!
Слезь с плеча, а то перекрещусь!»
 
 
Черт сказал, что он знаком с Борисовым —
Это наш запойный управдом, —
Черт за обе щеки хлеб уписывал,
Брезговать не стал и коньяком.
Кончился коньяк – не пропадем, —
Съездим к трем вокзалам и возьмем.
 
 
Я устал, к вокзалам черт мой съездил сам…
Просыпаюсь – снова черт, – боюсь:
Или он по новой мне пригрезился,
Или это я ему кажусь.
Черт ругнулся матом, а потом
Целоваться лез, вилял хвостом.
 
 
Насмеялся я над ним до коликов
И спросил: «Как там у вас в аду
Отношение к нашим алкоголикам —
Говорят, их жарят на спирту?!»
Черт опять ругнулся и сказал:
«И там не тот товарищ правит бал!»
 
 
…Все кончилось, светлее стало в комнате, —
Черта я хотел опохмелять,
Но растворился черт как будто в омуте…
Я все жду – когда придет опять…
Я не то чтоб чокнутый какой,
Но лучше – с чертом, чем с самим собой.
 

1965

«А люди все роптали и роптали…»

 
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят!»
 
 
Им объяснили, чтобы не ругаться:
«Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят – ведь это иностранцы,
А вы, прошу прощенья, кто такие?»
 
 
Но люди все роптали и роптали,
Но люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят!»
 
 
Им снова объяснил администратор:
«Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, – ведь это ж делегаты,
А вы, прошу прощенья, кто такие?»
 
 
А люди все роптали и роптали,
Но люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади, нас уже едят…»
 

1966

Песня о друге

 
Если друг
                 оказался вдруг
И не друг, и не враг,
                                  а так;
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош, —
Парня в горы тяни —
                                     рискни! —
Не бросай одного
                               его:
Пусть он в связке в одной
                                             с тобой —
Там поймешь, кто такой.
Если парень в горах —
                                       не ах,
Если сразу раскис
                               и вниз,
Шаг ступил на ледник —
                                            и сник,
Оступился – и в крик, —
Значит, рядом с тобой —
                                           чужой,
Ты его не брани —
                                гони.
Вверх таких не берут
                                     и тут
Про таких не поют.
Если ж он не скулил,
                                     не ныл,
Пусть он хмур был и зол,
                                           но шел.
А когда ты упал
                           со скал,
Он стонал,
                   но держал;
Если шел он с тобой
                                    как в бой,
На вершине стоял – хмельной, —
Значит, как на себя самого
Положись на него!
 

1966

Здесь вам не равнина

 
Здесь вам не равнина, здесь климат иной —
Идут лавины одна за одной.
И здесь за камнепадом ревет камнепад, —
И можно свернуть, обрыв обогнуть, —
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
 
 
Кто здесь не бывал, кто не рисковал —
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звезды хватал с небес:
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
 
 
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил, —
Как Вечным огнем, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом —
Которую ты так и не покорил.
 
 
И пусть говорят, да, пусть говорят,
Но – нет, никто не гибнет зря!
Так лучше – чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд, —
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
 
 
Отвесные стены… А ну – не зевай!
Ты здесь на везение не уповай —
В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала, —
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк —
И молимся, чтобы страховка не подвела.
 
 
Мы рубим ступени… Ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони – ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим – у которых вершина еще впереди.
 

1966

Скалолазка

 
Я спросил тебя: «Зачем идете в горы вы? —
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой, —
Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…»
Рассмеялась ты – и взяла с собой.
 
 
И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя, —
Первый раз меня из пропасти вытаскивая,
Улыбалась ты, скалолазка моя!
 
 
А потом за эти проклятые трещины,
Когда ужин твой я нахваливал,
Получил я две короткие затрещины —
Но не обиделся, а приговаривал:
 
 
«Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!..»
Каждый раз меня по трещинам выискивая,
Ты бранила меня, альпинистка моя!
 
 
А потом на каждом нашем восхождении —
Но почему ты ко мне недоверчивая?! —
Страховала ты меня с наслаждением,
Альпинистка моя, гуттаперчевая!
 
 
Ох, какая ты не близкая, не ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,
Ты учила меня, скалолазка моя.
 
 
За тобой тянулся из последней силы я —
До тебя уже мне рукой подать, —
Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!»
Тут сорвался вниз, но успел сказать:
 
 
«Ох, какая ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалоласковая!..»
Мы теперь одной веревкой связаны —
Стали оба мы скалолазами!
 

Прощание с горами

 
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы – просто некуда деться! —
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах свое сердце.
 
 
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.
 
 
Кто захочет в беде оставаться один,
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!
Но спускаемся мы с покоренных вершин, —
Что же делать – и боги спускались на землю.
 
 
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.
 
 
Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас – и зовут нас остаться! —
Но спускаемся мы – кто на год, кто совсем, —
Потому что всегда мы должны возвращаться.
 
 
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых никто не бывал!
 

1966

«Свои обиды каждый человек…»

 
Свои обиды каждый человек —
Проходит время – и забывает.
А моя печаль – как вечный снег:
Не тает, не тает.
 
 
Не тает она и летом
В полуденный зной, —
И знаю я: печаль-тоску мне эту
Век носить с собой.
 

1966

Она была в Париже

Л. Лужиной

 
Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу.
Наверно, я погиб: робею, а потом —
Куда мне до нее – она была в Париже,
И я вчера узнал – не только в нем одном!
 
 
Какие песни пел я ей про Север дальний! —
Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на «ты», —
Но я напрасно пел о полосе нейтральной —
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
 
 
Я спел тогда еще – я думал, это ближе —
«Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею был»…
Но что ей до меня – она была в Париже, —
Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил!
 
 
Я бросил свой завод, хоть, в общем, был не вправе, —
Засел за словари на совесть и на страх…
Но что ей оттого – она уже в Варшаве, —
Мы снова говорим на разных языках…
 
 
Приедет – я скажу по-польски: «Прошу пани,
Прими таким, как есть, не буду больше петь…»
Но что ей до меня – она уже в Иране, —
Я понял: мне за ней, конечно, не успеть!
 
 
Она сегодня здесь, а завтра будет в Осле, —
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..
Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, —
Пусть пробуют они – я лучше пережду!
 

1966

Песня-сказка о нечисти

 
В заповедных и дремучих,
          страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей
          и в проезжих сеет страх:
Воет воем, что твои упокойники,
Если есть там соловьи – то разбойники.
 
 
          Страшно, аж жуть!
 
 
В заколдованных болотах
          там кикиморы живут, —
Защекочут до икоты
          и на дно уволокут.
Будь ты пеший, будь ты конный —
          заграбастают,
А уж лешие – так по лесу и шастают.
 
 
          Страшно, аж жуть!
 
 
А мужик, купец и воин —
          попадал в дремучий лес, —
Кто зачем: кто с перепою,
          а кто сдуру в чащу лез.
По причине пропадали, без причины ли, —
Только всех их и видали – словно сгинули.
 
 
          Страшно, аж жуть!
 
 
Из заморского из лесу
          где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы —
          чуть друг друга не едят, —
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом.
 
 
          Страшно, аж жуть!
 
 
Соловей-разбойник главный
          им устроил буйный пир,
А от них был Змей трехглавый
          и слуга его – Вампир, —
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники!
 
 
          Страшно, аж жуть!
 
 
Змей Горыныч взмыл на дерево,
          ну – раскачивать его:
«Выводи, Разбойник, девок, —
          пусть покажут кой-чего!
Пусть нам лешие попляшут, попоют!
А не то я, матерь вашу, всех сгною!»
 
 
          Страшно, аж жуть!
 
 
Все взревели, как медведи:
          «Натерпелись – сколько лет!
Ведьмы мы али не ведьмы,
          Патриоты али нет?!
Налил бельма, ишь ты, клещ, – отоварился!
А еще на наших женщин позарился!..»
 
 
          Страшно, аж жуть!
 
 
Соловей-разбойник тоже
          был не только лыком шит, —
Гикнул, свистнул, крикнул: «Рожа,
          ты, заморский, паразит!
Убирайся без боя, уматывай
И Вампира с собою прихватывай!»
 
 
          Страшно, аж жуть!
 
 
…А теперь седые люди
          помнят прежние дела:
Билась нечисть грудью в груди
          и друг друга извела, —
Прекратилося навек безобразие —
Ходит в лес человек безбоязненно,
          И не страшно ничуть!
 

1966

Песня о новом времени

 
Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги, —
Значит, скоро и нам – уходить и прощаться без слов.
По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.
 
 
Значит, время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!
И в погоню за ним мы летим, убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом – товарищей нет.
 
 
И еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,
О войне будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов.
 
 
Но когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать,
И когда наши девушки сменят шинели на платьица, —
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!..
 

1966

Песни 1967–1970 годов

«Корабли постоят – и ложатся на курс,

 
Но они возвращаются сквозь непогоду…»
Корабли постоят – и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоду…
Не пройдет и полгода – и я появлюсь,
Чтобы снова уйти,
              чтобы снова уйти на полгода.
 
 
Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.
Я не верю судьбе,
               я не верю судьбе, а себе – еще меньше.
 
 
И мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах,
Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.
 
 
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах,
Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.
 

1966

Песенка про йогов

 
Чем славится индийская культура?
Ну, скажем, – Шива – многорук, клыкаст…
Еще артиста знаем – Радж Капура,
И касту йогов – странную из каст.
 
 
Говорят, что раньше йог
          мог
Ни черта не бравши в рот —
          год, —
А теперь они рекорд
          бьют —
Все едят и целый год
          пьют!
 
 
А что же мы? И мы не хуже многих —
Мы тоже можем много выпивать, —
И бродят многочисленные йоги —
Их, правда, очень трудно распознать.
 
 
Очень много может йог
          штук:
Вот один недавно лег
          вдруг,
Третий день уже летит, —
          стыд! —
Ну, а он себе лежит
          спит.
 
 
Я знаю, что у них секретов много, —
Поговорить бы с йогом тет-на-тет, —
Ведь даже яд не действует на йога:
На яды у него иммунитет.
 
 
Под водой не дышит час —
          раз,
Не обидчив на слова —
          два,
Если чует, что старик
          вдруг —
Скажет: «стоп!», и в тот же миг —
          труп!
 
 
Я попросил подвыпившего йога
(Он бритвы, гвозди ел, как колбасу):
«Послушай, друг, откройся мне – ей-бога,
С собой в могилу тайну унесу!»
 
 
Был ответ на мой вопрос
          прост,
Но поссорились мы с ним
          в дым, —
Я бы мог открыть ответ
          тот,
Но йог велел хранить секрет,
          вот…
 

1967

Песня о вещем Олеге

 
Как ныне сбирается вещий Олег
          Щита прибивать на ворота,
Как вдруг подбегает к нему человек —
          И ну шепелявить чего-то.
«Эй, князь, – говорит ни с того ни с сего, —
Ведь примешь ты смерть от коня своего!»
 
 
Но только собрался идти он на вы —
          Отмщать неразумным хазарам,
Как вдруг прибежали седые волхвы,
          К тому же разя перегаром, —
И говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.
 
 
«Да кто вы такие, откуда взялись?! —
          Дружина взялась за нагайки, —
Напился, старик, – так пойди похмелись,
          И неча рассказывать байки
И говорить ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!»
 
 
Ну, в общем, они не сносили голов, —
          Шутить не могите с князьями! —
И долго дружина топтала волхвов
          Своими гнедыми конями:
Ишь, говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
 
 
А вещий Олег свою линию гнул,
          Да так, что никто и не пикнул, —
Он только однажды волхвов вспомянул,
          И то – саркастически хмыкнул:
Ну надо ж болтать ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
 
 
«А вот он, мой конь – на века опочил, —
          Один только череп остался!..»
Олег преспокойно стопу возложил —
          И тут же на месте скончался:
Злая гадюка кусила его —
И принял он смерть от коня своего.
 
 
…Каждый волхвов покарать норовит, —
          А нет бы – послушаться, правда?
Олег бы послушал – еще один щит
          Прибил бы к вратам Цареграда.
Волхвы-то сказали с того и с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
 

1967

Ой, где был я вчера

 
Ой, где был я вчера – не найду, хоть убей!
Только помню, что стены – с обоями,
Помню – Клавка была, и подруга при ей, —
Целовался на кухне с обоими.
 
 
А наутро я встал —
Мне давай сообщать,
Что хозяйку ругал,
Всех хотел застращать,
Будто голым скакал,
Будто песни орал,
А отец, говорил,
У меня – генерал!
 
 
А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,
Говорил, будто все меня продали,
И гостям, говорят, не давал продыхнуть —
Донимал их блатными аккордами.
 
 
А потом кончил пить —
Потому что устал, —
Начал об пол крушить
Благородный хрусталь,
Лил на стены вино,
А кофейный сервиз,
Растворивши окно,
Взял да выбросил вниз.
 
 
И никто мне не мог даже слова сказать.
Но потом потихоньку оправились, —
Навалились гурьбой, стали руки вязать,
А потом уже – все позабавились.
 
 
Кто – плевал мне в лицо,
А кто – водку лил в рот,
А какой-то танцор
Бил ногами в живот…
Молодая вдова,
Верность мужу храня, —
Ведь живем однова —
Пожалела меня.
 
 
И бледнел я на кухне разбитым лицом,
Делал вид, что пошел на попятную,
«Развяжите, – кричал, – да и дело с концом!»
Развязали, – но вилки попрятали.
 
 
Тут вообще началось —
Не опишешь в словах, —
И откуда взялось
Столько силы в руках! —
Я как раненый зверь
Напоследок чудил:
Выбил окна и дверь
И балкон уронил.
 
 
Ой, где был я вчера – не найду днем с огнем!
Только помню, что стены – с обоями, —
И осталось лицо – и побои на нем, —
Ну куда теперь выйти с побоями!
 
 
…Если правда оно —
Ну, хотя бы на треть, —
Остается одно:
Только лечь помереть!
Хорошо, что вдова
Все смогла пережить,
Пожалела меня —
И взяла к себе жить.
 

1967

Спасите наши души

 
Уходим под воду
В нейтральной воде.
Мы можем по году
Плевать на погоду, —
А если накроют —
Локаторы взвоют
О нашей беде.
 
 
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
          Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
          Напополам…
 
 
И рвутся аорты,
Но наверх – не сметь!
Там слева по борту,
Там справа по борту,
Там прямо по ходу —
Мешает проходу
Рогатая смерть!
 
 
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
          Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
          Напополам…
 
 
Но здесь мы – на воле, —
Ведь это наш мир!
Свихнулись мы, что ли, —
Всплывать в минном поле!
«А ну, без истерик!
Мы врежемся в берег», —
Сказал командир.
 
 
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
          Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
          Напополам…
 
 
Всплывем на рассвете —
Приказ есть приказ!
Погибнуть во цвете —
Уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен…
Нам нечем… Нам нечем!..
Но помните нас!
 
 
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
          Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
          Напополам…
 
 
Вот вышли наверх мы.
Но выхода нет!
Вот – полный на верфи!
Натянуты нервы.
Конец всем печалям,
Концам и началам —
Мы рвемся к причалам
Заместо торпед!
 
 
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
          Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше, —
И ужас режет души
Напополам…
Спасите наши души!
Спасите наши души…
 

1967

Невидимка

 
Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай,
Приходит ли знакомая блондинка —
Я чувствую, что на меня глядит соглядатай,
Но только не простой, а – невидимка.
 
 
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
 
 
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если —
Мы стесняемся при ем.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 
 
Однажды выпиваю – да и кто сейчас не пьет! —
Нейдет она: как рюмка – так в отрыжку, —
Я чувствую – сидит, подлец, и выпитому счет
Ведет в свою невидимую книжку.
 
 
Иногда срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
 
 
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если —
Мы стесняемся при ем.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 
 
Я дергался, я нервничал – на хитрости пошел:
Вот лягу спать и поднимаю храп; ну,
Коньяк открытый ставлю и – закусочку на стол, —
Вот сядет он – тут я его и хапну!
 
 
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
 
 
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если —
Мы стесняемся при ем.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 
 
К тому ж он мне вредит, – да вот не дале, как вчера —
Поймаю, так убью его на месте! —
Сижу, а мой партнер подряд играет «мизера»,
А у меня «гора» – три тыщи двести!
 
 
Побледнев, срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
 
 
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если —
Мы стесняемся при ем.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 
 
А вот он мне недавно на работу написал
Чудовищно тупую анонимку, —
Начальник прочитал, мне показал, – а я узнал
По почерку – родную невидимку.
 
 
Оказалась невидимкой —
Нет, не тронутый я —
Эта самая блондинка,
Мной не тронутая!
 
 
Эта самая блондинка…
У меня весь лоб горит!
Я спросил: «Зачем ты, Нинка?»
«Чтоб женился», – говорит.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 

1967