Текст книги "Чучело-2, или Игра мотыльков"

Эта девочка и была ее мама – баба Аня. Она сохранила фотографию своего отца, несмотря на лихолетье. Дедушку застрелили в Гражданскую: ворвался в церковь местный революционер во время утренней службы, на Родительскую субботу, услышал, как дед читал молитву по усопшим, и застрелил. Антихриста арестовали за убийство, но потом выпустили. Какое-то время он даже ходил по городку героем: его все знали, показывали на него пальцем, боялись. А ему это нравилось, он куражился. После смерти священника приход распался, церковь закрыли, бабушка умерла от тоски, и баба Аня осталась одна.

В церкви сначала устроили склад, потом какая-то очень умная голова решила переоборудовать ее в Дом культуры. Нашелся умелец сапер, который взялся «срезать» взрывным устройством колокольню. «Сразу, как бритвой, в аккурат ниже звонницы. Она взлетит и сядет поодаль, – хвастался он. – А мы поставим новую крышу, и будь здоров, Дом культуры!» Он чертил планы «срезки», делал расчеты, их обсуждали в горисполкоме, а потом он так срезал колокольню, что вся церковь охнула, покачнулась, застонала, покосилась набок и в нескольких местах треснула от пола до потолка.

В день взрыва в доме бабы Ани вышибло все стекла.

Народ по-разному отнесся к этому событию: одни возмущались между собою, перешептываясь, другие с восторгом рассказывали о взрыве и издевались над сапером. Церковь ведь пятнадцатого века: маленькая, крепкая, вросшая в землю, иконостас в ней выписан знаменитыми мастерами. Церковь была монастырской, сооружена как охранная против врагов отечества на подступах к Москве. Стояла за каменной стеной. Ее монахи были воинами. А когда рядом вырос городок, то стену постепенно снесли.

После взрыва в церкви устроили тир, и туда повадились ходить воинственные мальчишки. Самые отчаянные из них иногда незаметно постреливали по иконостасу. Потом откуда-то появился председатель горисполкома из приезжих. Инициативный, энергичный. Он решил в бывшей церкви устроить спортивный бассейн: провел туда водопровод, разрыв всю гору, на которой стояла церковь, внизу поставил насосную станцию, чтобы качать, гнать воду наверх, разобрал каменный изразцовый пол, выкопал котлован, но водопровод почему-то прорвало, и всю церковь затопило.

Несколько раз у бабы Ани собирались отнять дом. Но так как она не скандалила, не отказывалась от выселения, не плакала и не просила, а только сурово выслушивала очередной приговор очередного начальника, то ни у кого почему-то не хватило решимости выгнать ее на улицу. Первое время баба Аня жила огородом и держала корову. Трудилась не покладая рук. Потом корову у нее забрали в колхозное стадо, и она пошла за нею следом в колхоз и проработала там без малого сорок лет. Замуж вышла поздно, за битого-перебитого однорукого мужика, родила дочь Лизу, а его похоронила на местном кладбище. Теперь у нее здесь были три родные могилы.

… Раздался длинный телефонный звонок. Костя нехотя выключил магнитофон и снял трубку. Он знал: звонила баба Аня.

– Алло? Приветик. Нормально… Исполняет соло на машинке.

Нельзя сказать, что бабушка наскакивала на него или читала нотации; нет, она была радостной, расположенной, ласковой, но Костя никогда не знал, о чем с нею разговаривать, и пытался побыстрее передать трубку матери. Так он поступил и на этот раз: подошел к Лизе с телефоном, постучал костяшками пальцев по ее спине.

Лиза повернулась к сыну с легкой улыбкой, вопросительно посмотрела на Костю, при этом ее аккуратно выщипанные брови полезли вверх.

– Вычегда, – объявил Костя, протянул матери телефонную трубку и вышел из комнаты.

Он протиснулся в крохотную ванную и там стал одеваться, поглядывая на себя в зеркало. Причесался, взбил на голове хохолок. Отлично взбил, красиво: когда он подпрыгивал, то хохолок тоже прыгал. Улыбнулся, сделал строгое лицо – сам себе понравился: хорош! Зашел на кухню, увидел пирожки с творогом и съел все четыре штуки. До него долетал голос матери, она все еще разговаривала с бабой Аней: «Ты мне сегодня снилась… Звала: „Лиза, Лиза, дочка…“ Ты как там? Приеду, обязательно приеду… и Костика привезу».

Костя, сидя на кухне и доедая пирожок, скорчил рожу – к бабе Ане он совсем не собирался.

– Печатаю, – продолжала Лиза. – Диссертацию по истории. Оказывается, Петр Первый был отвратительный тип. Изменял Екатерине на каждом шагу и еще имел наглость ей об этом рассказывать. Я бы на ее месте наплевала на эту царскую корону… Ну и что, что воскресенье? Грех работать? А нам нужны деньги.

Лиза повернулась к двери и увидела Костю. Он уже был одет в свою униформу и собирался улизнуть.

– Ты уходишь? – испуганно спросила Лиза.

Костя кивнул.

– Мама, я тебе перезвоню, – сказала Лиза и повесила трубку. – Костик, а как же я? – Лицо у нее стало обиженное и несчастное. – Значит, кино на сегодня отменяется? Значит, пропало совместное воскресенье? Но мы же вчера договорились?

– Так то вчера, – ответил Костя. – Ты же печатаешь.

– А я бы бросила! – с восторгом ответила Лиза.

Костя строго, трезво и по-деловому спросил ее:

– А как же деньги на новый костюм?

– Знаешь… – Лиза виновато потупилась. – А что, если временно мы не будем покупать костюм?

Вот тут Костя очень удивился: столько говорили о костюме, ходили по магазинам, прикидывали, примеряли, и на тебе, пожалуйста, – она передумала!

– Ты что, мать?! – сорвался он на крик. – Забыла, зачем он мне?

Тут она выложила свой коронный план, она его давно пестовала в глубине души, только никак не могла решиться сказать ему:

– Ну, понимаешь… хотела собрать деньжат, чтобы поехать с тобой на конкурс.

– Ты даешь! – искренне возмутился Костя. – Со мной на конкурс? Это же смешно.

– А что смешного? – слабо и неуверенно защищалась Лиза. – Ничего. Наоборот, мне интересно. Ну как я живу, ты замечал, между прочим?… А-а, не замечал! Работа – дом, дом – работа. А тут конкурс!

– Ну вот что, не морочь мне голову. Понятно?

Лиза кивнула.

– Приехать на конкурс с мамашей! – Костя еще раз посмотрел на себя в зеркало и еще раз поправил прическу, не глядя на Лизу. – Курам на смех! На меня же пальцем будут показывать. У меня и так зажим, комплексуха, а тут еще ты!

– Мне тоже хочется повеселиться, – упрямо повторила Лиза.

– А ты знаешь, какая движущая сила в современной жизни? – продолжал наступать Костя.

– Не знаю.

– Не знаешь! – торжествовал Костя. – А вот если бы знала, вела бы себя по-другому.

– Так ты мне объясни, – робко попросила Лиза, – может, я пойму… Какая такая движущая сила?

– Престижность! – ответил Костя. – Если я буду в форме, у меня все пойдет по-другому. В силу вступает психология. Понимаешь?… Я должен победить всех еще до конкурса… Появлюсь весь в стиле, уверенный в себе. – Костя с небрежным видом прошелся мимо матери, живо представляя себе, как он будет это делать. – Еще не пел, а уже победил. Или я вползаю в старье. Сразу готов, спекся. Могу и не ходить на конкурс.

– Неужели так много зависит… от этой престижности?

– Конечно. Престижность в наше время – королева успеха. – Костя оживился. – Вот послушай… Мне один валторнист рассказывал, как он был на конкурсе… После второго тура попал на четвертое место. Что делать? Как вырваться? На раздумье один день. И он одолжил у знакомых прикольную тачку… Подкатывает к залу в тот момент, когда все выходят на улицу. Открывает двери: садитесь, развезу всех по-братски. В рядах противника паника. А он выходит, играет лучше всех – и первое место у него в кармане. Нет, мать, престижность – это сила!

Лиза подняла глаза на своего Костика, который как картинка рисовался перед нею, все же улыбнулась и сказала:

– Ну веселись. Все нормально. Ты прав, я буду работать.

– А ты не вешай носа, – ответил на ходу Костя. – Мы еще с тобой погуляем.

Костя выскочил на лестничную площадку. Тут же хлопнула соседняя дверь, и рядом с ним появилась Зойка – глаза подмазаны, в ушах сережки. Вызвали лифт. Зойка не отрываясь смотрела на Костю. Тот не замечал ее напрочь.

– А Степаныч лепит пельмени, – сказала Зойка, чтобы привлечь внимание Кости. – Представляешь?

– Пельмени? – рассеянно переспросил Костя. – А зачем?

– Сегодня к нам приедет мамаша с хахалем. – Зойка недовольно фыркнула. – Так он, дурачок, их пельменями решил удивить.

– Ну и что?

– А то, – ответила Зойка. – Измены прощать нельзя.

– Ух ты, какая строгая, прямо прокурор! – Костя вдруг схватил Зойку за нос и захохотал.

Зойка вырвалась, ей больно и обидно, но она стерпела.

Лифт остановился на их этаже. Из него вышла женщина-почтальон, а они протиснулись мимо нее. В последний момент она поймала Костю за рукав: «Зотиков? Ты-то мне и нужен. Здесь повесточка».

– Матери отдайте, – заторопился Костя. – Она дома.

Но женщина не сдавалась:

– Тут требуется твоя подпись.

Зойка сострила:

– Может, тебя вызывают в суд для развода? Может, ты состоял в тайном браке?

Хохотнула своей шутке, с любопытством заглянула в повестку и сразу сникла. Помрачнела. Насупилась. Испугалась. Костю вызывали в суд. Она сразу усекла из-за чего. Подумала: «Ну, началось».

А Костя, расписываясь, пританцовывал, не читая повестку. Женщина разорвала повестку пополам: одну половинку с его росписью взяла себе, другую отдала Косте.

– Что ж тебя в суд вызывают? Натворил что?

– В суд?!

Только теперь Костя прочитал повестку:

«К. Зотикову явиться в суд второго участка…»

Женщина ушла вниз.

– Из-за старика, – догадалась Зойка.

– Помолчи, и без тебя тошно! – грубо ответил Костя.

– А хочешь, я вместо тебя схожу? – предложила Зойка. – Скажу судье, что ты уехал или что у тебя концерты.

– Да начхать ему на мои концерты! – закричал Костя, мгновенно впадая в истерику. – Черт побери! Снова заниматься этим дерьмом – встречаться с этими рожами! Будь они прокляты! Скоты, жить не дают! – Он стоял рядом с Зойкой мрачнее тучи.

– Костя, у меня предложение, – начала Зойка.

– Да катись ты со своими предложениями знаешь куда!

Он неслышно открыл дверь, вошел в комнату. Лиза сидела к нему спиной, ее машинка строчила как пулемет.

– Тра-та-та! – закричал Костя, изображая солдата, стреляющего из автомата.

Лиза вскрикнула, оглянулась, увидела Костю – улыбнулась:

– Ты вернулся? Что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось. Просто я передумал. – Он еще не знал, как ему взвалить свою ношу на нее, но должна же она ему помочь! – Подумал, может, нам правда сходить вместе в кино?…

– Вот хорошо! – обрадовалась Лиза. – Приглашаю тебя… даже не в кино, а в кафе… Помнишь, как в детстве: «А сегодня, Костик, у нас будет совместное веселое воскресенье».

– «…и ты будешь целый день со своей мамой!» – кривлялся Костя, подражая Лизе. Зло добавил: – А потом тебе звонил какой-нибудь очередной мужик, и ты убегала.

– Неправда, Костик! – Лиза рассмеялась. – Я не всегда убегала. – Она сбросила халат и достала из шкафа платье. – Воскресенья были для меня святые дни. И вообще, заруби себе на носу: я живу только для тебя.

Костя незаметно вытащил из кармана повестку, перечитал ее.

– Если хочешь знать, – продолжала Лиза, – из-за тебя я не вышла замуж. Помнишь: приехала я на дачу, ты тогда был в старшей группе, между прочим, был веселенький, ладный мальчик. Красавчик. И уже пел смешные песенки про цыплят, про поросенка. Наивный, хороший был мальчик. Первый романтик в группе. Ночью потихоньку выходил во двор, чтобы «поймать» в темном небе движущийся спутник. Ну так вот… Спросила я тебя: «Можно выйти замуж?» Между прочим, сильно волновалась. А ты ответил: «Не хочу замуж». Я очень расстроилась: мужик был хороший, с высшим, то ли инженер, то ли врач…

Забыла. Но тебя я послушала и замуж не пошла. – Она повернулась к Косте спиной: – Застегни молнию. Жалко, мое розовое в чистке. Оно меня молодит.

– Не волнуйся, – подыграл ей Костя. – Тебя и так все принимают за мою сестру.

– Ну ты скажешь!

– Спроси у Зойки, она подтвердит.

Лиза засияла, настроение у нее было замечательное.

– Баба Аня вчера спрашивала, – продолжала она, мечась по комнате, бросаясь то в один угол, то в другой в поисках сумки. – Ты моей сумки не видел?… Баба Аня спрашивала: почему ты на концерте был такой резкий?

– А зачем ты ее притащила? Она же древняя. Ничего не просекает. Повела бы в оперетту.

– При чем тут оперетта? Ты же ее внук, между прочим. Она только из-за тебя и приехала. – Лиза нашла сумку, бросилась к зеркалу, стала раскручивать бигуди. – Можно подумать, ты бабу Аню не знаешь. Ей интересно про тебя. А ты вчера хорошо пел. Особенно здорово у тебя вышла твоя песенка. Ну, там про этот мир, в котором никому нельзя уступать. И обаяние у тебя есть. – Добавила с наивной гордостью: – Это у тебя по наследству… от меня. Ты действуй, действуй обаянием!

Костя ничего не слышал, теребил повестку в кармане, хотелось побыстрее подсунуть ее Лизе. Наконец решительно перебил:

– Мать!

– Что? – испугалась Лиза. – Не то ляпнула?

– Да нет… Я хотел тебе сказать… – Костя опять испугался. – Нет, я хотел спросить… Ты думаешь, я добьюсь успеха?

– А ты сомневаешься? Вот дурачок! – Каждый раз, когда он впадал в панику, когда терял уверенность в собственных силах или им овладевала апатия, Лиза мгновенно это чувствовала и бросалась на помощь. Делала она это ловко и естественно. – Ты станешь знаменитостью. Это я тебе точно говорю. Хорошо бы побыстрее, чтобы я не превратилась в старуху. По телику будешь петь на всю страну. – Подкрасила губы, скосив глаза на Костю, подумала: «Какой он нервный!» – Ты не заболел? – Попробовала его лоб рукой, с нежностью погладила жесткие прямые волосы.

– Нормально, – ответил Костя.

– У меня тоже был слух и голос, – продолжала Лиза. – В наше время в песне главное было – задушевность. – Она негромко запела, стараясь произвести впечатление на сына: «Серебряные свадьбы…»

– От такой задушевности можно удавиться, – мрачно заметил Костя.

Лиза осеклась. Он умел ее осадить.

– Тогда другое было время, – пыталась она спастись. – Между прочим, я в Москве в Колонном выступала. Знаю, знаю! Ты слышал про это сто раз! А ты послушай сто первый – учись жить у родительницы! – Лиза звонко рассмеялась. Она прыгала и скакала, продолжая собираться. – Тогда обстоятельства были выше меня. Я тогда толкаться не умела. Локти были слабые. Теперь голос пропал, зато локти окрепли. Кого хочешь могу с ног сбить. – Она заглянула под тахту, вытащила оттуда туфли, обулась, сидя на полу. – Да, туфельки дают дуба. Это тоже проблема – где достать и на какие шиши? Так что, Костик, не волнуйся: ты идешь по проторенной дорожке. По проторенной всегда легче.

– А я и не волнуюсь, – соврал Костя, совершенно не владея собой. Он то вставал, то садился, то зачем-то выглядывал в окно.

– Нет, ты психуешь. Кого ты пытаешься обмануть – меня?… Я все вижу. Я тебе говорила, что прорываться лучше всего через самодеятельность? И оказалась права. Вроде как народный талант. У нас это уважают. – Лиза последний раз покружилась перед зеркалом. – Вот я и готова. Пошли? – Взяла сумку, заглянула в нее и помрачнела: – Ни копейки… Надо же.

Лиза недолго размышляла, выскочила на лестничную площадку, позвонила Степанычу. До Кости долетал ее звонкий голос. «Степаныч!» – кричала она, не дожидаясь, когда ей откроют. Потом он услышал, как щелкнула дверь и раздался хриплый голос Степаныча: «Привет, Лизавета! Заходи, что остановилась на пороге?» Костя знал: Степанычу главное заманить «Лизавету». Она ему ответила: «Мы с Костей уходим… Одолжи десятку». – «Счас. – Голос у Степаныча услужливый. – Вот… А хочешь больше? Не стесняйся».

Костя услышал, как хлопнула дверь у Степаныча, резко повернулся спиной к входящей матери и уронил повестку на пол. Лиза тут же заметила ее и подхватила:

– Записка? От девчонки?

– Отдай! – приказал Костя.

– Не отдам! – рассмеялась Лиза. – Мне тоже интересно ее прочитать.

Костя бросился к матери, та увернулась, записку она сжала в кулаке и спрятала за спину. Он пытался вывернуть ее руку.

– Ты сильный, а я сильнее, – сопротивлялась Лиза, ей было весело от этой игры.

Но Костя все-таки разжал кулак матери и взял повестку. Он развернул ее, помедлил, посмотрел на мать и очень естественно удивился:

– Черт! Совсем забыл. Меня вызывают в суд. – И как только он произнес эти слова, сразу почувствовал облегчение.

– В суд?! – испуганно переспросила Лиза. Схватила повестку, пробежала глазами, ничего не поняла и во второй раз прочитала вслух: – «К. Зотикову явиться в суд второго участка Пролетарского района. Явка обязательна». – Она посмотрела на сына. Ей вдруг стало страшно. – Что ты сделал, Костя?

– Ничего, – стараясь держаться беззаботно, ответил Костя.

– Ну, рассказывай. – Лиза присела на краешек стула. Глаза тревожные. – Только без вранья. Я ведь не дура, понимаю: просто так в суд не вызывают.

– Я свидетель. Понимаешь, сви-де-тель!..

– А что ты кричишь? – Лиза посмотрела на сына с подозрением.

– Ну, от тебя можно взбеситься! Сначала задаешь вопросы… Говоришь, только без вранья! А когда я тебе врал, ну, когда, скажи?! А-а, не помнишь! Ты лучше за собой последи, как у тебя с враньем?… – Костя возбужденно бегал по комнате, размахивал руками, всем своим видом изображая неудовольствие. – Потом спрашиваешь, почему я кричу? А я, к твоему сведению, кричу, потому что вижу: ты мне не веришь. Я вижу, вижу!.. Смотришь на меня с большим подозрением. А это неприятно, и вообще, я потерял желание тебе рассказывать…

– Ну, хорошо, ну, успокойся. – Лиза обняла сына, но он вырвался. – Я сижу. – Она села. – И не двигаюсь, и тебя не перебиваю… Рассказывай.

– Случилось еще в январе. – Костя заставил себя говорить спокойнее, сдерживая волнение. – Помнишь, тогда был жуткий холод. А я опаздывал после музыкалки на репетицию. Я не люблю, когда ребята ждут. Ну, в общем, спешил… Выскочил – вижу, стоит «Волга». Мотор тарахтит, шофер рядом. Спросил – подвезешь? И поехали. А когда он сбил двоих… старика со старухой…

– Сбил?! – вскрикнула Лиза. – Насмерть?

– Да нет, не бледней, те оклемались. Ну так вот, когда он сбил, то смылся. Только пятки засверкали. – Костя врал складно, история была накатанная. Он сейчас сам в нее верил, будто и вправду было так, как он рассказывал. У него даже появилось желание обрисовать всю историю в красках. – Значит, он убегал на моих глазах, а я стою как прикованный. Ну, точно парализовало. Из машины вылез и стою. Потом побежал следом, потом вспомнил, что забыл сакс, вернулся, и тут какая-то тетка вцепилась в меня… Да, я забыл: когда он сбил этих стариков, то на улице не было никого, а когда я вернулся за саксом, подвалил народ. Ну и тетка, которая меня схватила, тоже стояла среди прочих… Я был за их спинами, но она меня усекла и наскочила, она такая оголтелая, завопила, заголосила: «Я шофера поймала-а-а! Помогите!.. Он вырывается!» А я и не вырывался, тихо стоял. А тут появилась милиция, раньше «скорой помощи»: где, говорят, шофер? Ну, я им отвечаю: «Никакой я не шофер, я машину водить не умею».

– Как – не умеешь? – удивилась Лиза. – Ты же ходил на курсы. Значит, врал, а говоришь, что не врешь?

– Не врал я тебе! – опять взметнулся Костя. – Им соврал, что не умею. Ну сама рассуди: шофер сбежал, вокруг толпа, человек лежит сбитый, а я вылезаю из машины. Попробуй докажи, что ты не верблюд. Не докажешь, я это сообразил. И хорошо, что соврал: эта машина оказалась угнанной, а ее водитель – угонщик. Он, выходит, сразу два преступления совершил: угнал машину и сбил человека. С нашей милицией надо осторожно. Если бы я не соврал, они бы на меня могли повесить всех собак. И что угнал, и что сбил…

– Ой как мне не нравится эта история, Костик!.. Она запутанная, – сказала Лиза. – А ты почему до сих пор молчал?

– Не хотел тебя расстраивать. Ты бы ругаться стала, знаю я: зачем я езжу на леваках, денег нам и так не хватает… и то и се…

Костя остановился около Лизы. Та обняла его и прижала к себе. Они почему-то оба замолчали, сами не зная почему. Страх вошел в их души, и они почувствовали, что наступает на них что-то большое, темное, неотвратимое. Наконец у Лизы по губам пробежала робкая улыбка.

– Я знаю, ты у меня хороший, – сказала она. – Ну, рассказывай дальше – до конца.

– Мать, ей-богу, дело выеденного яйца не стоит. Следователь меня сразу отпустил. Говорит: «Гуляй, парень! Когда нужно будет, вызовем». А еще там был один мент, фамилия Куприянов, лицо у него такое длинное, лошадиное, узнал меня. «Ты, – говорит, – не иначе – знаменитый Самурай! Моя дочь – твоя фанатка. Бешеная поклонница».

– Так прямо и сказал? «Бешеная поклонница»? До чего дожили – милиция увлекается роком. – Лизе немного полегчало, и она тихонько засмеялась. – Надо же, ну времена! Меня за рок выволакивали с танцплощадки. А один раз даже отвели в отделение. Я с тех пор милиции как огня боюсь. – Она посмотрела на себя в зеркало. – Что-то я бледная. – Неясное волнение еще жило в ней. Она провела рукой по щеке, вытащила из сумочки румяна, подкрасила скулы. – Конечно, все внутри оборвалось. Ноги до сих пор дрожат.

– Ну, мы идем или нет? – спросил Костя. Ему хотелось побыстрее вырваться на улицу.

– Конечно, идем! – Лиза рассмеялась, на этот раз громко и уверенно.

9

Они шли по шумным улицам города, вдыхали густо осевший дым, перемешанный с гарью машин, перебегали в неположенных местах, шоферы их ругали, а они беззаботно смеялись в ответ, совершенно ни о чем не думая.

– Можно сказать, мне повезло! – выкрикнул Костя. – Завтра контрольная по химии. А я слинял по уважительной причине.

– Не хватает, чтобы ты из-за этого провалился на экзаменах, – заметила Лиза.

– Да, у нас без химии не запоешь… – горестно вздохнул Костя.

– Постой, постой! – Лиза даже остановилась. – Я вспомнила! Ура, мы спасены!.. У меня в этом суде работает один старый знакомый. Я ему позвоню, он обязательно тебе поможет. – Она судорожно рылась в сумочке. – Где же моя записная книжка? – Наконец нашла ее, стала искать нужный телефон, перебирая потрепанные страницы. – Боря, Боря, Боря… Не помню, на какую букву я его записала. Ну, в общем, его найти не большой труд. Он нас выручит, это точно! Знаешь что? Я сама пойду в суд! – решительно заявила Лиза.

– Ну, мать, ты меня опекаешь! – Костя едва скрыл свой восторг.

– Возьму директорскую «Волгу» и подскачу, – с некоторой самоуверенностью и непринужденной лихостью продолжала Лиза. – Ты же знаешь, как он ко мне относится?

– Конечно, знаю, – подхватил Костя, желая ей подыграть. Ох, какой он был милый, готов был перед нею ползать на брюхе в грязи городской улицы. – Только ты не опаздывай. Судья там, по слухам, лютый зверь.

– Ну и что, что лютый зверь? Подмажусь, подкрашусь, приоденусь и поплыву. – Лизе сейчас, когда она помогала своему Костику, и сам черт был не страшен. – А кто он такой?

– Какой-то Глебов.

– Глебов?! Ой, держите меня, схожу с ума! – Лиза зашлась хохотом. Теперь ей вся эта история показалась просто забавным приключением. – Ну прямо как в сказке все сходится. Мой знакомый Борька… он же Глебов!

– Шутишь? – оживился Костя. – Бывший?

– Ага, – таинственно улыбнулась Лиза.

– Ну, может, он и не зверь, но вредный буквоед – точно. Имей в виду, – продолжал сочинять Костя.

– Скажите пожалуйста, – иронически произнесла Лиза. – А из-за меня он когда-то провисел целый день на дереве. Смотрит на меня и машет рукой. Оказывается, познакомиться хотел.

– Сам Глебов? – Костя возбужденно и восхищенно покачал головой. – На дереве? Ну, мать, я тебя уважаю.

– Он меня знаешь как любил! Все девчонки завидовали. Чего только не делал из-за меня! И дрался. И на коленях передо мной стоял. – Лиза вспомнила Глебова: живые картинки юности замелькали перед нею. Добавила с грустью и гордостью: – Он жить без меня не мог.

– А почему же ты не вышла за него замуж? – спросил Костя.

– Ну… Это долгая история. А потом, меня и другие любили… – ответила Лиза. – Скучно было сидеть в Вычегде, и я уехала. Можно сказать, под покровом ночи исчезла одна. Я была красотка… В меня все влюблялись. На улицу нельзя было выйти – обязательно кто-нибудь приставал. – Она рассмеялась, голова у нее закружилась от сладостного прошлого, от нынешнего (она не поставила на себе крест), от присутствия родного Костика – это для нее было такое счастье.

Когда они подошли к кафе, то Костя увидел припаркованный к тротуару мотоцикл Куприянова. Сам он стоял чуть поодаль, около задержанного грузовика, и проверял права у шофера. Костя сделал вид, что не заметил его, прошел следом за Лизой, но потом не вытерпел, уже в дверях почему-то оглянулся… и встретился со взглядом Куприянова. Тот помахал ему рукой и ухмыльнулся. Встреча с милиционером испортила Косте настроение. До чего он ненавидел эту куприяновскую ухмылку, которая ему так и говорила: «Ври, ври, парень, а я-то все знаю, ты у меня вот тут – в кулаке».

10

На следующий день Лиза, в розовом платье, в том самом, которое ее молодило, шла по коридору суда, читая таблички на многочисленных дверях длинного коридора. Горел тусклый свет, стены коридора и двери были выкрашены грязно-зеленой краской, и поэтому было совсем темно. Но Лиза ничего этого не замечала. Аккуратная и праздничная, она не видела напряженной сутолоки суда, серьезных и отчаянных лиц людей, попавших в беду; не уступила дорогу милиционеру, который вел арестованного. Тот отвел ее рукой в сторону, а она ему улыбнулась.

Лиза сегодня специально встала раньше обычного, по дороге на работу заскочила в чистку и захватила розовое платье. Волновалась, когда спешила за ним, – а вдруг оно не готово. Все закончилось благополучно. Директор отпустил ее в суд: она ему выложила всю Костину историю. И два последних рубля Лиза ухнула на такси, а то в автобусе всю изотрут, а так она чистенькая явилась в суд. Веселые кудряшки били ее по плечам, на губах блуждала радостная, беззаботная улыбка. Приход в суд для нее был забавной игрой. Она даже забыла, что у нее в сумочке, взятой напрокат у подружки под розовое платье, лежит Костина повестка.

Она думала только о Глебове, точнее, о Боре, как он ее встретит и что ей скажет.

Наконец она нашла нужную табличку, остановилась, посмотрела на себя в маленькое зеркальце, взбила волосы и, волнуясь, приоткрыла дверь. В образовавшуюся щель она увидела небольшую комнату, сплошь заставленную шкафами, набитыми толстыми папками. Двое мужчин сидели за письменными столами и что-то читали. Один из них – толстый, седой, в очках, неизвестный Лизе, а второй, конечно, был Глебов. Лиза видела его в профиль – чуть длинноватый нос, худое, почти изможденное лицо. Одет он был во все темное: и костюм был темный, и рубашка, и галстук. «Какой унылый!» – подумала Лиза, она не ожидала, что Глебов так изменился; она забыла, что прошли годы. У нее немного испортилось настроение, она вошла неуверенно и поздоровалась. Толстый мужчина снял очки, с любопытством посмотрел на Лизу, явно отметив привлекательный вид, и спросил:

– Вы ко мне?

– Нет, я к товарищу… Глебову.

Глебов оторвался от своих бумаг и произнес будничным голосом:

– Добрый день, Лиза.

– Именно… Лиза, – ответила она растерянно, не готовая к такому обыкновенному приему. Она себе что-то нафантазировала, как Глебов бросится ей навстречу, как будет удивлен и рад ее приходу, а тут ничего подобного. – И ты не удивлен? – спросила Лиза обиженным голосом.

– Нет, он не удивлен, – вмешался толстый мужчина. – Он у нас избалован женским вниманием, даже появление такой очаровательной женщины, как вы, не вызовет на его мрачном челе улыбки. Кстати, меня зовут Николаем Сергеевичем Замятиным, я представитель народа, народный заседатель, у этого вечно хмурого и недовольного человека. – Толстяк встал, схватил портфель и, не произнеся больше ни слова, удалился.

Глебов молчал.

– Может быть, ты мне разрешишь хотя бы сесть? – разочарованно спросила Лиза.

– Конечно. Извини, что сразу не предложил, – сказал Глебов, не глядя на Лизу. – Чем могу служить?

– Уж сразу и служить. – Лиза села, оправила платье и положила сумочку на колени.

– Такая у меня работа, – заметил Глебов. – Про меня вспоминают, когда дело доходит до суда. – Он посмотрел на нее тяжелым, долгим взглядом.

Лиза смутилась. Почувствовала, что его глаза поглотили ее, что она заглянула в них и утонула. По коже прошел легкий озноб, ей стало холодно, и она вся сжалась.

– А я вот просто так зашла, – пролепетала она. Испугалась своего вранья и добавила: – Ну, почти… просто так. Воспользовалась случаем, чтобы тебя повидать. Правда, правда, честное слово.

– Ну ладно, говори, что такое твое «просто так».

– А ты стал злой, – огорчилась Лиза. Ее тоненькие брови полезли вверх, губы напряженно сжались. Она по-детски беспомощно спросила: – Боря, тебе неприятно меня видеть?

– Нет, отчего же?… Я рад. Мы давно не виделись. Последний раз я тебя встретил на Грузинской улице. Ты с кем-то шла, смеялась и… неплохо смотрелась.

– А сейчас? – Лиза улыбнулась.

– И сейчас неплохо. – Глебов посмотрел на Лизу.

Лиза искренне и восторженно ответила на одном дыхании:

– Это потому, что я увидела тебя!

– Не надо, Лиза, – мрачно заметил Глебов. – Давай перейдем к делу.

– Успеется «дело». – Теперь, когда она немного привыкла к Глебову, перед нею вдруг предстала вся ее юность. Остановилось дыхание, и защемило сердце, пришлось крепко прижать к груди руку, чтобы заглушить боль. Она посмотрела на Глебова более спокойно и внимательно: он ей неожиданно показался совсем молодым, как тогда в Вычегде. – А помнишь, Боря, как мы познакомились?

– Признаться, не помню.

– Не помнишь, как ты появился у нас? Как пришел на танцплощадку и заступился за меня? Ну это же была потрясная история! Не вспомнил? Ну, ты беспамятный тип! – Лиза продолжала вдохновенно: – Как ты мог забыть?! Надо будет рассказать ее Косте – он оценит. Меня зацапал комсомольский патруль, трое парней, за то, что я была в мини, честно скажу, на пределе. – Она рассмеялась. – И танцевала стилем. Они скрутили мне руки и повели к выходу. Наши, конечно, развесили уши, никто за меня не заступился. Народ у нас дикий. Одного унижают, а другим смешно… Хохотали надо мной. Прическу сбили, куртка лопнула под мышкой, одну туфлю потеряла. Прямо хохот и обвал… со стороны. А я реву от обиды… Не вспомнил?

Глебов не поднял головы, но как-то дрогнули губы, то ли улыбнулись в ответ на рассказ, то ли скривились в усмешке. Резко встал и, стоя к Лизе спиной, начал перебирать папки. А Лиза, не замечая его странного поведения, продолжала:

– Ну и память у тебя! Дырявое корыто, извините-подвиньтесь! А еще судья! – Она уставилась в глебовскую спину и заметила, что у него мятый пиджак, лоснящиеся брюки и стоптанные туфли. – Значит, тащат меня к выходу. И вдруг!.. – Лиза сделала торжественную паузу. – У них на дороге стал ты! И так спокойно и громко заявил: «Отпустите девушку!» – Она улыбнулась: так ей нравились ее воспоминания. – Боря, ты долго будешь маячить у шкафа? – Глебов не ответил, но послушно сел на свое место, лицо его вновь стало непроницаемым. – Так вот тебе печальное продолжение… Они без слов набросились на тебя и стали бить, потом оттащили в милицию, составили протокол, что ты нарушитель спокойствия и хулиган. На работу отправили письмо, и тебе влепили комсомольский выговор. Неужели ты и этого не помнишь?