Текст книги "Челноки поневоле. Том 1"

Глава шестая
В «кожаном» магазине

Через несколько минут они уже шли по каким-то казавшимся бесконечными закоулкам, так сжатыми домами с зарешёченными окнами, что проехать на машине можно было только с большим трудом. Полное безлюдье не успокаивало, а, наоборот, вызывало безотчётный страх. «Вот сейчас нас окружат несколько человек, прижмут к стене. Их липкие руки пробегутся по моему телу в поисках добычи, а потом воры исчезнут вместе с сумками. А в них товара не меньше чем на пару тысяч “зелени” находится, сумасшедшие деньги по меркам далёкой родины, – метались в голове Анатолия мысли. – Зачем мы только согласились на предложение этого странного русского парня? Показалось, что выгодное. Купил, сволочь, нас, как дурачков. На яркую приманку, понимаешь, клюнули».

Он посмотрел на Илью. Сжатые кулаки мастера спорта по боксу, которым тот был в молодости, говорили, что свою жизнь он дёшево продавать не собирается.

Но тут их петляниям по узеньким даже не улочкам, а так, каким-то проходам пришёл конец, появились витрины магазинов, да и люди, попадающиеся им по пути, никакой враждебности не проявляли, все спешили по своим делам. Нужный им дом оказался третьим от того угла, где они вышли на улицу. Вывеска «Кожаной магазин» извещала потенциальных покупателей, что именно за этими дверями находится то, что они ищут, – если, конечно, им нужны были изделия из натуральной кожи. Ступеньки, у которых друзья на мгновение задержались, так и приглашали уставшего путника подняться и найти там, в полумраке, спасение от неимоверно палящего солнца.

Внутри всё оправдало их ожидания: тут был тот самый, такой желанный полумрак и лёгкий ветерок, вызываемый медленно вращающимися лопастями огромного вентилятора, висящего на потолке. Анатолий сразу же почувствовал знакомый до боли запах хорошо выделанной кожи. Годы работы в Пушном институте приучили его легко различать качество выделки овчин по запаху. Здесь всё было нормально, качество должно вкусно пахнуть. Именно так и пахло в этом магазине.

Навстречу им из-за стола поднялся совсем ещё молодой человек небольшого роста, полноватый, с какой-то лукавой улыбкой на типично европейском лице. Лишь чёрные усики, как будто приклеенные к верхней губе, выдавали его национальную принадлежность. Он произнёс длинную фразу, из которой вошедшие не поняли ни слова. Ясно было одно: она была только приветствием, и ничем другим. В подтверждение этому человек, закончив говорить, приложил руку к сердцу, низко поклонился гостям и опять погрузился в глубокое кресло, где, вероятно, чувствовал себя очень удобно и покойно.

– Сейчас Эдика позову, – крикнул Костя откуда-то из глубины магазина.

Вешала с куртками, пальто, дублёнками, брюками, юбками и другими изделиями стояли не только у стен, они заполняли весь немаленький объём помещения.

– Сколько же здесь всего! – не вопросительно, а скорее утвердительно произнесла Людмила.

– Ну, Толик, действуй! Ты тут главный спец, не зря же мы столько сил потратили, чтоб тебя сюда притащить, – откликнулся Илья.

Наверное, он мог этого не говорить. Анатолия уже было не оттащить от изделий, которые услужливо снимал и крутил перед его носом какой-то смуглый от природы паренёк, внезапно появившийся из темноты.

Совсем недавно Анатолий Ильич Карпов был членом художественного совета Министерства лёгкой промышленности СССР по овчинно-шубным и меховым изделиям – такое название имела эта как бы общественная организация, без одобрения которой, впрочем, ни одно новое изделие не могло появиться на прилавках магазинов. В совете были ведущие специалисты и из домов моды, и с меховых фабрик, и из научной среды. Вот и Анатолий входил в его состав как представитель своего института. Впрочем, почему входил? Никто ведь его оттуда исключать не собирался, просто Анатолий место работы поменял, но продолжал заниматься всё тем же. Он отслеживал тенденции развития моды на меховые изделия, но, в отличие от ведущих художников-модельеров в этой непростой отрасли, занимался не созданием новых моделей, а защитой отечественного приоритета в меховой моде. Он помогал авторам оформлять заявки, добиваясь затем выдачи свидетельств на промышленные образцы – таких, понимаете, своеобразных патентов на готовые изделия, гарантирующих, что последние обладают мировой новизной и несомненными художественными достоинствами.

Намётанный глаз сразу замечал всё: и изредка встречающиеся кривые строчки, и небольшие ошибки при раскрое, но здесь это вовсе не превратилось в систему, на наших ведущих предприятиях такое тоже иногда встречалось. В основном в этом салоне (назвать его магазином просто язык не поворачивался) были представлены достойные изделия, а выделка шкур, из которых они были пошиты, просто восхищала.

– Наверное, здесь работает кто-нибудь из ИОККГП (за этой аббревиатурой скрывался Институт обувной, кожевенной и кожгалантерейной промышленности из Софии, для знающих людей эта расшифровка не требовалась), – полагая, что никто его не поймёт, пробормотал сквозь зубы Анатолий, но тут же услышал мягкий южный говор:

– Вы совершенно правы, у нас работает бывшая заведующая отделом этого института.

– Уж не Дора ли Иванова? – спросил Анатолий, поворачиваясь на голос.

– Действительно, это она, только теперь вовсе не Иванова, да и не Дора тоже. А вы что, с ней знакомы?

– Да, и неплохо, – ответил Анатолий и продолжил: – В самом деле, при нашей последней встрече в Москве она мне назвала свою очень уж сложную для нас турецкую фамилию, рассказала всю эту историю, которую бывший первый секретарь ЦК компартии Болгарии Тодор Живков с оболгариванием этнических турок устроил. А в следующий раз на ежегодное совещание комиссии СЭВ по меху и коже не приехала, как, впрочем, и директор её института с женой да ещё кое-кто заодно… Нам сказали, что они все в Турцию насовсем перебрались. Значит, вот как у неё всё произошло. То-то я смотрю, модели знакомые, их болгары пару лет назад на международную выставку привозили, всё «золото» в этой номинации забрали. А увидеться с Дорой мы сможем?

– А вы когда уезжаете? Если пару неделек ещё погостите, то она в Стамбул обязательно приедет. Дело в том, что фабрика, где Дора, а может, и ещё кто-то из ваших знакомых работает, находится в Ушаке. Это такой крупный центр, где издавна кожу выделывают. Раньше-то эта фабрика, как и многие другие кожевенные предприятия, в Стамбуле была. На экскурсию поедете, сами всё увидите. Но несколько лет назад ЮНЕСКО потребовала, чтобы с берега моря все грязные производства убрали. Сейчас эти предприятия закрывают одно за другим. Наш патрон быстрее всех понял, что это неминуемо, и построил новую, современную фабрику с учётом рекомендаций болгарских турок: они же лучше всех в мире перерабатывать овчины умеют.

Пока человек говорил, Анатолий успел хорошенько его рассмотреть. Молодой, вроде ещё и тридцати нет, сложен хорошо, хотя и не очень высок, но строен, чистое лицо, которое вовсе не портили усы, без которых, кажется, мужчины в этой стране себя полноценными не ощущают. Русский язык почти безупречен, лишь ударение, в котором он изредка ошибался, выдавало в нём иностранца.

Наступило какое-то неловкое молчание. Анатолий по привычке погрузился в свои мысли. Мешать ему никто не решился, все глазели по сторонам, а турок, по-прежнему сидевший за столом в своём кресле, с неменьшим любопытством наблюдал за ними.

Наконец, очнувшись от дум, Анатолий спросил:

– А вы тот самый Эдик и есть? Константин о вас рассказывал.

– Зовут меня Эрдоган. Эдиком я только вам, русским, представляюсь. Да, это я и есть. Я в Советском Союзе много лет проработал, – усмехнулся он, – учительницы хорошие мне постоянно попадались. Вначале я с ними только о любви говорил, потом на другие темы выучился балакать. – И он весело рассмеялся. – Так вот и получилось. Ну а затем начальство поняло, что нечего деньги на профессиональных переводчиков тратить, и меня в дирекцию перевели. Я не стал возражать: зарплата выросла, страну вашу из края в край всю объездил, вы столько увидеть не сможете, сколько я повидал. Очень мне повезло.

Он отпил пару глотков чаю, поданного в изогнутых стаканчиках всё тем же мальчиком, что демонстрировал Анатолию меховые изделия, и продолжил:

– Язык ваш на болгарский не так уж и похож, как все думают, вовсе нет. Эта похожесть, скорее, говорить мешает. А вот то, что азбука у нас с вами одна, – это здорово. Читать я научился даже быстрее, чем говорить, это дело я очень люблю. Вот и сейчас «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького дочитываю.

Пока Эрдоган рассказывал, Анатолий любовался стаканчиком с чаем, который держал в руках. «Да это же армуды, такие же, как привезли мне в прошлом году друзья из Казахстана», – мелькнуло в голове. Как ему объясняли в среднеазиатских республиках, такая форма стаканчика наиболее приспособлена для чайной церемонии. Целая теория подводилась там под это утверждение. Возможно, она соответствует истине, ведь здесь пьют точно из таких же стаканов.

Анатолий спохватился и, чтобы продолжить разговор, спросил:

– Ну и как вам этот роман? Он же очень большой и достаточно сложный для понимания. – Анатолий сам очень любил Алексея Максимовича (иначе он его не называл даже, выдуманную писателем фамилию не очень-то жаловал), а роман этот перечитал совсем недавно, помнил его очень хорошо и готов был поговорить на эту тему, да Илья вмешался:

– Толь, на досуге с Эдиком достоинства и недостатки классика обсуждать будете. У нас дело, а ты, как всегда, в литературу ударился. Хозяина-то как кличут?

– Абдуллатиф.

– Действительно, Костя нам что-то такое говорил, – потёр голову Илья.

Услышав своё имя, турок встал из-за стола и подошёл к ним.

– Абдулла, значит, по-нашему, – поставил точку Илья. Он решил взять бразды правления в свои руки. Невольно оказавшись в роли ведомого, он как-то даже сник, а тут сразу же оживился и начал вовсю распоряжаться. – Абдулла, ты условия сделки нам объясни, чтоб из первых рук было, а не через дупло, – кивнул он на стоявшего в сторонке Костю.

Эдик всё добросовестно перевёл, но только Абдуллатиф разразился речью, как в магазин зашёл тоже молодой, высокий, черноволосый, с непременными усиками мужчина:

– О, я вижу, к нам гости пожаловали.

Русский язык у него был не так хорош, как у Эдика, но все его довольно легко поняли.

– Разрешите вам представить господина Ибрагима, партнёра хозяина, – с какой-то слегка заметной иронией в голосе, понятной лишь тем, кто говорит на русском языке с рождения, произнёс Эдик.

«Нет, он не просто может говорить по-русски, такое знание нашего великого и могучего не многим даётся. И вот человек, всего этого достигший, подвизается в качестве продавца в какой-то захудалой лавке, – покрутил головой Анатолий. – Ну, может, я это уж чересчур сказал. Магазин-то замечательный, правда, сравнить не с чем. В других-то мы ещё не бывали. Может, и получше найдутся. – И Анатолий вновь крутанул головой. – Это просто гримаса какая-то капиталистическая. Вот где всё это проявляется». Мысли Анатолия привычно метались. У него была привычка перескакивать с одной темы на другую настолько стремительно, что потом сам начинал путаться и вынужденно сбавлял обороты: надо же было разобраться во всём, что сам напридумал.

Абдуллатиф начал говорить снова; не торопясь, он плёл фразу за фразой. Казалось, где-то неслышно играл музыкальный инструмент, который ему аккомпанировал. Мелодия постоянно пробивалась в его довольно-таки длинной речи. Все так заслушались, что даже вздрогнули, когда он вдруг неожиданно замолчал.

«Прям песню пел», – подумал Анатолий.

Эдик начал переводить, и всё романтическое настроение, возникшее у слушателей, мгновенно испарилось. Оказалось, что никому он не признавался в любви, как это им привиделось, а говорил о самым прозаических вещах, просто турецкий, мелодичный, как и все восточные языки, произвёл такое чарующее впечатление.

Суть была вот в чём: сейчас все пойдут в гостиницу, Ибрагим перепишет товар, они снова вернутся сюда, хозяин список изучит, отметит то, что ему подойдёт, проставит цены. Если владелец товара согласен, то может на эту сумму выбрать всё, что пожелает. Условие одно: независимо от суммы покупки каждый должен заплатить по сто долларов наличными.

Началось тихое обсуждение. Анатолий в нём участия не принимал, он сразу же понял, что это тот самый шанс, упустить который был бы грех, даже если цены на его вещи будут ниже, чем указаны Львом. Предложение было сказочным, царским по сути, ребята это поймут и тоже согласятся, куда деваться-то. Он же вновь ушёл в свои мысли: тема, которая волновала его уже несколько лет, повернулась другой стороной. Как дальше должна жить страна – вот что мучило его. Всем уже давно ясно, что нефтяная игла, на которой сидит наша экономика, лишь создаёт иллюзию какой-то стабильности.

Неожиданно он вспомнил о двух последних заседаниях худсовета по меховым изделиям.

Осенью его возглавил новый первый заместитель министра, до того много лет работавший директором очень крупной уральской обувной фабрики. Анатолий вспомнил, какими аплодисментами встретил его в новой роли директорский корпус меховщиков. Надежда, что новичку удастся изменить к лучшему ситуацию в отрасли, была настолько реальной, что все буквально захлёбывались от чувств. Но это было осенью, а вот в мае на трибуну вышел совсем другой человек, да и речь его была совершенно иной. Перед глазами Анатолия возник тот момент, когда замминистра поднял голову, посмотрел в зал и произнёс фразу, убившую присутствующих наповал.

– Простите меня, я знаю, вы все надеялись на меня, но, поверьте, аппарат министерства намного сильнее, чем его руководители. Моя власть оказалась мнимой. – Его голос немного окреп. – Единственное, что я смог сделать из всего задуманного, – это добиться от правительства разрешения на списание из госзапасов обуви на миллиард рублей.

Он внимательно осмотрел зал – вероятно, хотел убедиться, что все поняли, о чём он говорит.

– Это около двадцати миллионов пар получается, – вновь зазвучал его голос. – Теперь склады немного освободятся и можно их будет опять забивать.

Зал охнул при этой цифре, а высший руководитель отрасли, в которой работают десятки тысяч людей, продолжал:

– Вот, в общем, и всё. Не оправдал я ваших ожиданий, сам знаю, я и своих-то не оправдал, что уж тут говорить.

Впечатление от того последнего худсовета всё ещё давило на Анатолия. Это надо же так погано работать, что обувь, которой в стране далеко не в избытке, а честно говоря, так совсем почти нет, будут теперь сжигать. Прямо инквизиция какая-то обувная получается.

Мысли его, как пришпоренные, понеслись дальше: «Меткое, ох, меткое словцо нашёл великий Эльдар Александрович в “Служебном романе”: не лёгкая у нас, а именно вот так, как у него – “лёгонькая” промышленность, самая трудоёмкая и ответственная, самая нужная всем и каждому, а вот в королевстве, именуемом советской промышленностью, низведена до положения Золушки».

И он вспомнил о состоявшемся пару лет назад заседании коллегии министерства, на котором, естественно, сам побывать не смог (рожей не вышел), но о котором в кулуарах рассказывали все кому не лень. Что там правда, что нет – это только участники знают, но начальник технического управления Хватковский забежал в технический отдел сразу после этого заседания чайку попить и со смехом пересказывал эту историю начальнице отдела, с которой был в дружеских отношениях. Анатолий оказался неподалёку и невольно подслушал этот разговор. (В это время он сидел там и ждал, когда начнут обсуждать предложенную им программу защиты промышленных образцов лучших изделий той самой «лёгонькой» промышленности.)

«Почему, ну почему на международных выставках и конкурсах, – он опять отвлёкся от этой темы и переметнулся на наболевшее, – почему наша продукция сплошь и рядом медали различные получает, а на прилавках её совсем не бывает? Да и быть, судя по всему, не может. Лишь меховщики бегут тут впереди планеты всей, да и то потому, что занимаются они изготовлением сугубо эксклюзивных вещей». «Шкурки ещё только на пальто набирают, а уже известно, кто его носить будет» – эту фразу всё тот же замминистра на последнем худсовете бросил, а Анатолий запомнил. И ведь прав был, именно так всё в реальности и происходит.

«Так вот о казусе, который на коллегии произошёл. – Анатолий даже усмехнулся при воспоминании о том разговоре в техническом отделе министерства. – Якобы Тарасов, бывший в то время министром, так разошёлся, обвиняя членов коллегии в пристрастии к импортной одежде, что, доказывая отсутствие на себе изделий заграничного производства, даже брюки расстегнул и трусы свои советские на всеобщее обозрение выставил. Лихим министром он был, Николай Никифорович, радел за любимую отрасль, только сделать ничего не мог. Как финансировалась она по остаточному принципу, так и продолжает оставаться самой заброшенной сферой промышленного производства. Тут же, судя по вешалам с продукцией, ситуация диаметрально противоположная, – продолжал размышлять Карпов. – Интересно, а у них худсоветы или что-нибудь подобное имеются?» – И он начал глазами искать Эдика.

Эдик куда-то исчез. Все стояли и выкладывали содержимое своих сумок на стол, за которым сидел сосредоточенный до неподвижности Абдуллатиф. По-видимому, он ждал, когда процесс завершится и можно будет приступить к оценке. Анатолий, испугавшись, что все будут его ждать, а потом выговаривать за медлительность, рванулся к своему пакету, запнулся за сбившийся в складку ковёр на полу и рыбкой пролетел часть комнаты, больно ударившись при этом коленом о стул. Неловко поднявшись и потирая больное колено, он добрался до пакета и достал новенький, с иголочки фотоаппарат «Зенит», портативную кинокамеру «Красногорск» и большой восемнадцатикратный бинокль. Всё было без коробок, но в футлярах из натуральной кожи. Глядя на всё это великолепие, Абдулла невольно потёр руки, взял листок бумаги и начал писать какие-то цифры. Народ столпился вокруг стола, пытаясь заглянуть чуть ли не в глаза хозяину магазина. Результат оказался неожиданным. Все ждали, что цены будут взяты из головы, но Абдулла хорошо разбирался в теме. Он, почти не ошибаясь, писал именно то, чего ждали владельцы товаров. Принцип «удвой рублёвую цену и получи доллары» соблюдался им достаточно точно. Это было видно по взволнованным лицам и улыбкам, которые на них появлялись, когда турок клал бумажку с ценой на очередную вещь. Как бы то ни было, Анатолий чётко понимал: сейчас в его руках может оказаться огромная сумма почти в полторы тысячи долларов, а если приплюсовать к ней уже имеющиеся припрятанные в номере деньги и то, что он сможет выручить за различную мелочовку, сумма ещё вырастет и достигнет чуть ли не до двухтысячного рубежа.

Абдуллатиф, несмотря на молодость, был весьма неплохим физиономистом. Он быстро понял, что попал прямо в точку, и теперь стремился закрепить достигнутое.

– А знаете, зачем куда-то всем ходить? Давайте мы попьём чаю, а кто-нибудь один с моими ребятами прогуляется до отеля, они всё сюда перенесут, и я возьму оптом весь ваш товар. Согласны?

Довольное ворчание послужило ответом. На небольшом журнальном столике, стоявшем рядом с входной дверью, появился двухэтажный чайник и такие же маленькие стаканчики оригинальной формы, которые не так давно держал в руках Анатолий.

Жертвой для похода в отель выбрали Мишку: он был самым молодым и безропотно согласился.

Анатолий пил чай и смотрел на вешала с одеждой. Интересно, сколько же и что именно он сможет набрать на вырученные деньги?

Глава седьмая
А-ля Раиса Максимовна

Наконец чаепитие было завершено. Анатолий нашёл глазами Эдика и глазами же спросил его, можно ли ещё что-нибудь посмотреть. Эдик был понятлив и услужлив, он сразу поставил стакан на стол, встал, подошёл к Анатолию и подал ему руку. Затем они уже вместе направились в тот угол, где Анатолий ещё не был. Откатив ближайшее вешало в сторону, Эдик сделал приглашающий жест. Анатолий подошёл и ойкнул. Наверное, это прозвучало очень громко, поскольку все оглянулись на него.

Перед ним висело точно такое же пальто, какое ему привезли незадолго до поездки для фотографирования и оформления заявки на промышленный образец. Владелица пальто разрешила снять завесу некоей тайны, ведь все причастные к созданию этой модели полагали, что воспроизвести её практически невозможно. И вот перед Анатолием стояло вешало, заполненное точно такими меховыми пальто. Анатолий снял одно, развернул, посчитал количество полос – абсолютно всё совпадало, даже цвет кожи и волоса.

– Что это? Откуда? – Голос у Карпова дрожал от возбуждения.

– Это модель а-ля Раиса Максимовна, – с недоумением ответил Эдик.

– Что? – спросил Анатолий. Ему показалось, что он ослышался. – Как ты сказал?

– А-ля Раиса Максимовна – так эта модель везде в мире называется. Когда ваш Горбачёв поехал зимой в Париж, его жена была одета в такое пальто. У нас внимательно изучили все фотографии, посчитали, что и как надо сшивать, вымерили все особенности модели – и вот. Сейчас в Стамбуле в каждом магазине висят такие пальто, мы даже сняли его с витрины.

С Анатолия тёк пот от напряжения. Раиса Горбачёва в этом пальто прошла только от самолёта до машины и больше его не надевала. Правда, она была рядом с мужем, пока тот знакомился с официальными лицами, главами дипломатических миссий и принимал парад в свою честь, или, скорее, в честь страны, которую он возглавлял. Как получилось, что, снимая на большом расстоянии (папарацци на лётное поле не пропускали), удалось всё воспроизвести?

А Эдик тем временем продолжал:

– У нас в стране есть очень хорошие фотографы, они на любом показе мод делают настолько классные фотки, что, если купить такую фотографию, модельерам останется только раскроить материал, соблюдая всё, что они рассмотрели на фотографии, и сшить точную копию. Вот почему на наших прилавках вещи появляются раньше, чем в модном доме, где их создали.

«Чудеса», – подумал Анатолий, но вслух ничего говорить не стал. Неделю назад он принёс домой и под большим секретом показал жене фотографию, которая в тот день оказалась в Институте патентной экспертизы в составе заявочных материалов на новый промышленный образец. Пальто действительно было сшито для жены генсека специально к визиту во Францию. Смелость, присущая Ирине Крутиковой, лучшему художнику-модельеру в области меховых изделий, позволила в очередной раз совместить несовместимое: используя эффект перевёртывания, она создала пальто из овчины, где постоянно чередовались полоски то мехом вверх, то кожей. Сама модель получилась воздушной, словно летящей. В общем, супруга нашего героя, посмотрев на фотографию манекенщицы в этом пальто, тихонечко прошептала:

– Вот бы мне такое!

И вот сейчас Анатолий мог совершить, казалось бы, невозможное: он мог подарить своей супруге такое же пальто, какое полгода назад надевала жена руководителя нашей страны.

Анатолий решительно снял с вешалки подходящий размер, поднёс пальто к столу, где продолжал восседать Абдуллатиф, и задал сакраменальный вопрос:

– Сколько?

Турок безо всякого перевода понял вопрос и на листе бумаги начертал: 250, снабдив цифры для верности дважды перечёркнутой латинской буквой S. Илья стоял рядом, он по реакции приятеля понял, что это пальто может представлять значительный интерес в качестве товара для продажи, и нарисовал цифру пять, предварительно зачеркнув написанное хозяином. Тот, ни на секунду не замешкавшись, поставил после пятёрки букву Х, во всём мире используемую в качестве знака умножения, а следом за ней написал: 225.

Илья вопросительно посмотрел на Анатолия, но тот уже был в своих мыслях: «Вот ведь как получается: художник сердце своё вкладывает в разработку модели, ночей не спит, а тут на тебе: фотографию рассмотрели едва ли не под микроскопом, количество полосок посчитали – и готово, десяток пальто на вешале висит, а сколько их уже продали…»

– Эдик, а русские такие пальто у вас покупали?

– Точно не могу сказать, я же не всегда здесь. Когда Ибрагим в офисе, он сам и с русскими, и с болгарами общается, но при мне вроде бы никто не покупал.

– Да и при мне тоже, – сказал Ибрагим. – В основном покупали немцы и французы.

В этот момент в дверь вошёл Михаил со своей сумкой в руках, за ним ещё с четырьмя шли турки. Вещи по очереди вываливали на стол, и Абдуллатиф, перекладывая их, называл цену на своём языке. Эдик переводил её на русский, а Ибрагим писал в столбик цифру за цифрой. К удивлению ребят, «Мальборо» турок оценил точно так же, как и везде: десять долларов за блок.

«Надо было сдать их прямо в порту, – подумал Анатолий, – больше наличных было бы».

Прошло около часа, весь товар перекочевал в угол магазина, где скопилась весьма приличная куча разноимённых вещей, а наши друзья изучали списки своих вещей, подсчитывая их общую стоимость.

Анатолий быстро сложил все цифры (он всегда очень хорошо умел считать в уме), а теперь раздумывал, что же купить на эту внушительную сумму, особенно если принять условие хозяина и заплатить ещё сотню наличными.

Течение его мыслей нарушил Илья. Он тоже быстро завершил все подсчёты и, придя к какому-то одному ему известному выводу, спросил в пространство, как бы ни к кому не обращаясь:

– Интересно, если мы ещё по стольнику ему отдадим, на какие шиши мы будем другие подарки жёнам и подружкам покупать?

Одновременно и Ибрагим, и Эдик стали переводить этот вопрос Абдулле. Ибрагим на секунду запнулся, дойдя до слова «шиши», но в конце концов нашёл ему эквивалент и с честью справился с переводом. У Эдика не возникло никаких проблем с самого начала.

Хозяин на секунду задумался, ещё раз посмотрел в угол, где лежала техника, затем перевёл взгляд на всякую мелочь и махнул рукой:

– А, пойдёт и так, без денег.

Ещё через час, голодные, усталые, тяжело нагруженные, но довольные до невозможности, ребята добрались до гостиницы. Обед они пропустили, до ужина оставалось ещё около двух часов. Надо было решать, что делать дальше.

Илья подошёл к своей кровати и достал из-под подушки две бутылки водки.

«Интересно, как они там оказались, – подумал Анатолий, но тут же понял. – Так вот о чём шептал на ухо Мишке этот неугомонный, когда тот пошёл за вещами».

– Илья Викторович, и что вы собираетесь с этим делать? – спросила Людмила.

– Как «что»? Сейчас пойдём, продадим да купим чего-нибудь пожевать.

– Да где вы это продавать будете? Они же мусульмане.

– А что, мусульмане не люди? Ты на Лёвку погляди, ему только краешек горлышка покажи, он сразу стойку делает, а тоже правоверный.

Слегка отдохнувшие ноги сами шли вниз по улице. Их хозяева решили, что идти в сторону университета бессмысленно (там никаких магазинов, где можно приобрести еду, они не видели), вот и повернули за угол да пошли по этой явно торговой улочке. Вокруг стояли двух– и трёхэтажные дома, все первые этажи которых были заняты разнообразными магазинами, но в основном с одеждой, ничего похожего на продовольственные не наблюдалось. Верхние этажи, похоже, были жилыми, кое-где из окон были выдвинуты длинные палки с натянутыми между ними верёвками, на которых сушилось бельё.

– Раз здесь живут, значит, едят, а раз едят, то где-то поблизости и магазины находятся, в которых продукты должны продаваться, – то и дело на разный лад повторял Илья, но ничего съедобного в магазинах, мимо которых они проходили, не было видно.

Солнце шпарило невыносимо, столбик термометра, наверное, уже давно зашкалило. Все прохожие, которых на улице и без того было немного, вытягивались в узенькую цепочку, скрываясь в тени невысоких домов.

«Обратно придётся идти прямо по солнцепёку, – с неудовольствием думал Анатолий. – Дёрнул же меня чёрт ввязаться в эту авантюру с продажей водки! Какой дурак в подобную жару будет её пить?»

Первая маленькая продуктовая лавчонка появилась на противоположной стороне улицы. Перебежав через открытое место, ребята нырнули в полумрак магазина в тайной надежде на спасительную прохладу. Но внутри магазинчика было ещё более душно. Хозяин, потный толстый турок, обмахивался газетой. Увидев протянутую ему бутылку водки, он начал понятливо кивать головой, пошёл в самый дальний тёмный угол и вернулся, держа в руке бутылку, на этикетке которой была надпись: VOTKA, и поставил её на стол перед кассой.

– Да не нужна мне твоя поганая водка, ты у меня купи. Смотри, это же «Столичная», с винтом, у тебя такую знатоки с руками оторвут, – говорил несколько обескураженный Илья. Он жестами пытался объяснить, что он продать свою бутылку хочет, но турок ничего не понимал.

Подобная история повторилась ещё пару раз. Продуктовые лавочки встречались всё чаще, но результат был неизменным.

– Слушай, давай назад пойдём, а то на ужин опоздаем. Жрать хочется до невозможности, хватит ерундой заниматься, – не выдержал Анатолий. – Сам-то ты как конь здоровый, а вон на девчонок посмотри, они же еле ноги уже передвигают.

– Ладно, вон там виднеется ещё один магазин. Если снова облом, то всё, разворачиваемся и в гостиницу.

Действительно, в сотне метров на перпендикулярной улице виднелся большой продуктовый магазин. В нём оказалось прохладно, все смогли перевести дыхание. Илья опять начал приставать к продавцу: ему показалось, что тот должен понимать по-русски. И в самом деле, взяв в руки бутылку, протянутую Ильёй, турок без усилий прочитал: «Столичная».

«Ещё один болгарин, сколько же их здесь?» – промелькнуло в голове Анатолия. Уже много позже из статистических справочников он узнал, что в годы, о которых идёт речь, почти девятимиллионное население Болгарии уменьшилось на один миллион сто тысяч, и всё это в основном за счёт выезда на свою историческую родину людей, считавших себя турками.

Продавец повертел бутылку в руках, поставил её перед собой и предложил равноценный, с его точки зрения, вариант обмена:

– Ты мне водку, я тебе пиво, хорошо?

– Ты что, с ума сошёл? – Голос Ильи дрожал от негодования. – У нас бутылка пива тридцать копеек стоит, а водка – три с лишним рубля.

– Меняйся-меняйся, смотри, как у него глазки блестят. Он хочет дома с устатку русской водочки выпить, знает он её хорошо. Небось, в СССР тоже поработал когда-то? – громко скорее спросил, чем просто сказал Анатолий. – Пусть только нам хоть водички даст попить, в горле жуть как всё пересохло, да вон по тому крендельку – всё легче будет до гостиницы шлёпать.

Всё время, что Анатолий говорил, турок утвердительно кивал.

– Видишь, он даже кивает по-нашему, ведь в Болгарии всё наоборот: «да» – мотают из стороны в сторону, «нет» – кивают.