Текст книги "Парадокс обратимости"

Поднимает бокал, отпивает. Смотрит, как все пьют.

ПРОФЕССОР. Мы бы хотели остаться, господин Булат. Ваш феномен настолько удивительный, что для его изучения нужно время.

БУЛАТ. Дак кто ж знает, что завтра будет?

ПОРУЧИК. Степан знает, возвращенец который. Здравствуй, Иван.

БУЛАТ. А я уж думал, что ты не признаешь меня. Здравствуй, отец родной! Все не навоюетесь, ваше благородие? Обнимемся?

ПОРУЧИК. Виктор Сергеевич задал вопрос: что мы должны сделать, чтобы продолжить работу здесь?

БУЛАТ. А что у вас есть? Чего такого вы можете мне и народу моему избранному предложить? У нас всё есть: Чудо и кормит, и поит, и лечит, и с того света вертает… Зачем нам вы, или эти – товарищи?! На кой вы нам тут?

ПРОФЕССОР. Простите, ну вы же не можете отрицать факт нашего наличия?!

БУЛАТ. Наличия, говоришь… Так я это могу поправить легко. Сейчас попьем, поедим и поправим.

ПОРУЧИК. Вы, вообще-то, понимаете, что происходит? Вы в курсе, что революция случилось, что власть у большевиков?

КАЛЬНОЙ. Не переживай, поручик: мы ситуацией владеем…

ПОРУЧИК. Вы сегодня «товарищ» или «господин»? Чем вы можете владеть?

КАЛЬНОЙ. Вообще-то у государя свадьба. А вы со своими делами лезете.

БУЛАТ. Буду звать ее – моя комиссарша! Завидуете мне, поручик? Где ваша жена? Небось, скучает по вам…

ПОРУЧИК. Ее уголовники в морской форме с моста сбросили в Петербурге…

КАЛЬНОЙ. Матросы…

ПОРУЧИК. Матросы такого никогда не сделали бы…

БУЛАТ. Хватит, кому сказал! Где Пузочес? Шутейники где? Давайте жените государя!

Играет балалайка, входят Пузочес и Тонкий.

БУЛАТ. Ты в шутейники подался, Пузочес? Как тебя?

ПУЗОЧЕС. Демьян, государь!

БУЛАТ. Так тебя же по бумаге заарестовать должны были! Брат же твой, Богдан, на тебя бумагу подкинул!

ПУЗОЧЕС. Так он и отпустил до сборища вечернего, чтобы тебя веселить.

БУЛАТ. Вот что за люди такие – брат на брата бумажки подкидывает! Ты же тоже на него писал! (Тонкому.) А Толстый где? Ты его, поди, вилами ткнул, чтобы жирок выпустить?

ТОНКИЙ. Отступником оказался, бежать хотел!

КАЛЬНОЙ. Куда?

ПУЗОЧЕС. Не гневайтесь, поймали и закопали уже…

БУЛАТ. А чего так?

ТОНКИЙ. Чтобы не вернулся…

ПРОФЕССОР. Живьем закопали?

ТОНКИЙ. Ругался, когда закапывали, шибко жить хотел…

КАЛЬНОЙ. Государь, я разберусь.

БУЛАТ. Откапаешь и допросишь?

КАЛЬНОЙ. Виноват.

БУЛАТ. Конечно, виноват. А кто Чудо кормить будет? Кто нас кормить будет? Народу на вас не напасешься! Закопали они!

ПУЗОЧЕС. Так возвращенцы же не работают, государь! Они же того, не в себе возвращаются, болтают только. Какой прок от них?

БУЛАТ. Куда ты лезешь, скотина? В дела государственные?! Какой прок! А кто за нас помнить будет?! Кто нас упредит, что враг к нам идет?

ПУЗОЧЕС. Не гневайся государь, просвети дурака… Зачем ты тогда их в тюрьме держишь, если они такие полезные?

БУЛАТ. То-то, дураков стадо – пастуха надо. Умные шибко, вот и отделяю их от нормальных избранных, чтобы смуту не сеяли. Или вам смуты хочется?

ТОНКИЙ. Не гневайся, государь! Жить стало лучше, радостней стало жить!

БУЛАТ. Вот это запомни – хорошо сказал. (Пауза.)

Булат поднял стакан, встал. Все встали следом.

БУЛАТ. Проводим мою жизнь холостяцкую. (Тонкому и Пузочесу.) Чего-нибудь скажите из народной мудрости под чарочку.

ТОНКИЙ. Из-за мужа и жена хороша. Вот еще… Птица крыльями сильна, жена мужем красна.

ПУЗОЧЕС. Плохонький забор – а все ограда, плохонький муж – а все опора.

ТОНКИЙ. Дурак!

ПУЗОЧЕС. За мужниной спиной – что за каменной стеной.

ТОНКИЙ. Любого мужа беречь нужно. Муж без жены – что конь без узды.

БУЛАТ. Дураков учить – что мертвых лечить. Уходите, потом позову…

ПУЗОЧЕС. Спасибо, государь!

Уходят. Булат пьет, садится.

БУЛАТ. Надоели. Корми, пои их, а они норовят какую-нибудь дрянь сказать! Подлое племя, одно слово – шутейники! Кальной, иди, глянь, где там невеста моя.

Кальной пьет, выходит из-за стола. Молчание.

БУЛАТ. Ну, чего сидишь, поручик. Я один тут – можете вязать меня. Слабо вам! То-то… Знаешь, почему «товарищи» власть взяли? У них нету этих предрассудков ваших: «не по чести», «не по чину». Пока вы думали, пока перчатки белые надевали, они вас, как кур, передушили. Вот и сейчас ты сидишь и думаешь, а мог бы…

ПОРУЧИК. Мог бы, да. А что изменится? Что Кальной, что Пузочес – всех вас не передушить…

БУЛАТ. А чем мы не угодили, ваше благородие? Чего вы так нас не любите?

ПОРУЧИК. Кого вас – бандитов, дезертиров?

БУЛАТ. Нас – народ…

ПРОФЕССОР. Не стоит развивать эту тему, Дмитрий Лукич…

БУЛАТ. Не лезьте – у нас давний разговор. Ну, чего молчишь, поручик? Рылом не вышли? Говори – завтра забудем. А сегодня говори, дозволяю…

ПОРУЧИК. Зачем этот цирк со свадьбой тебе? Унизить его хочешь? Она жена ему, как я понял… Хочешь хозяином себя показать, так не спорит никто – хозяин, государь! Вот за это я и не люблю вас: вам бы только сломать, изгадить, с моста женщину в реку сбросить, у мужа жену забрать. Что доказать хотите? Что вы сила? Что все равны? Нет, не равны. Каждый своим делом заниматься должен на своем месте.

ПРОФЕССОР. Прекратите, Дмитрий Лукич…

БУЛАТ. Не лезь… На своем месте, говоришь. И кто решил, что мое место в навозе, а твое в постели белой? Кто так решил, поручик? Ты так решил, а я не хочу так… Я наоборот хочу! Чтобы понял ты, как оно в навозе!

ПОРУЧИК. Не сметь!

БУЛАТ. Рот закрой, поручик! Просрал ты свое счастье… (Кричит.) Ну, где вы там все?!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

Перешла наша девица

Что из горницы во горницу,

Из столовыя во новую,

Перешед, она задумалась,

Что, задумавшись, заплакала,

Во слезах она слово молвила:

«Государь мой родной батюшка,

Не возможно ли того сделати,

Меня девицу не выдати?

Входит Кальной, следом за ним Ася и невеста, в платье, на голове венок из цветов и фата. Следом за ними мужики выводят Командира. К его шее привязан камень.

БУЛАТ. Кальной, усади гостя.

Кальной усаживает Командира.

КАЛЬНОЙ. Может уже пора, государь? Народ ждет команды…

Булат кивает, Кальной дает отмашку мужикам. Звук ударов по металлу. Булат налил, выпил, встал.

БУЛАТ. Народ мой избранный, не стесняйся, подходи ближе! Женитьба у меня сегодня! Сейчас Чудо вернет нам жертву нашу! Возрадуемся, избранные! Мы принесли воздаяние, а оно возвращается к нам! Но мы чтим традиции и у нас есть новое воздаяние Чуду нашему.

Ася усаживает невесту рядом с Булатом.

БУЛАТ. Ну что, товарищ, выпьешь за наше с твоей бабой счастье? Тебе сейчас надо выпить. Выпей, сокол, и лети с миром. Я на тебя зла не держу.

КОМАНДИР. Вера, прости меня…

БУЛАТ. Он просит прощения, избранные… Забываем мы, что не небо для нас, а мы для неба! Не государство для нас, а мы для государства! Избранные, возденем руки, дабы исполнить Миг самопоругания!

Все, кроме Профессора и Поручика, поднимают руки к небу и бормочут.

БУЛАТ. Прости меня неразумного, прости нерадивого, прости меня глупого, прости меня гордого, прости меня жесткосердого, прости меня в беспамятстве моем, небо-небушко…

КОМАНДИР. Для чего мы не означим наших дум горячей дрожью…

АСЯ. «Обязан муж любить жену свою, как тело собственное, жить в согласии с нею, и уважать, и защищать, и недостатки извинять, и облегчать ей немощи». Согласен ли ты на это, государь Иоанн? (Булат кивает.) «Жена обязана повиноваться мужу своему как голове семейства, в любви безмерной пребывать и в послушании, и в угождении ему, и слава Чуду…» (Невеста кивает.) Вы муж с женою до скончания века… Горько!

Невеста встает, Булат поднимает фату.

ОЛЬГА. Здравствуй, Иван. (Молчание.) Не рад мне? (Молчание.) Ты звал – я пришла… Жена твоя теперь буду… (Молчание.) Ждала тебя, ждала… Сама пришла.

КОМАНДИР. Горько, черт возьми, Булат!

ОЛЬГА. Поцелуй меня, Иван.

БУЛАТ. Почему ты?

ОЛЬГА. Ты холодный такой, Иван. Поцелуй меня, милый.

ПОРУЧИК. Что-то не так, государь?

БУЛАТ. Кальной, заткни его! (Ольге.) Зачем ты пришла?

КАЛЬНОЙ. Все, Иоанн, слазь, кончилась твоя власть.

БУЛАТ. Повтори, что ты сказал? (Мужикам.) Вяжите его, избранные! Измена у нас. (Пауза.) Переметнулись, собаки, продали государя!

КОМАНДИР. Предлагаю прилюдно покаяться и добровольно к чуду!

ПРОФЕССОР. Отец Фома…

Мужики ведут Попа, отвязывают веревку. Поручик наливает в стакан, подает Попу. Поп пьет. Поручик наливает еще, Поп выпивает. К Попу подходит Степан.

СТЕПАН. Ну, здравствуй, возвращенец.

ПОП. Она манит меня, плохо видно… Душно, душно… А потом враз легко стало… И светло, словно день… Я бегу, кричу: «Мамка, мамка…». Она с бельём на озеро ушла.

БУЛАТ. Ольга, ты мне должок вернуть хочешь? Чтобы мы местами поменялись?

ПОРУЧИК. А за что ты ее утопил, Иван?

ПОП. К ней бегу, впереди обрыв, а мать с отцом внизу, и вокруг них народ… Кто по колено, кто по пояс стоят в воде и тряпки полощут с пятнами бурыми. И каждый сам по себе, нет никого, кроме них.

СТЕПАН. Лёг на воду и лежи, смотри вверх. И голова кругом, и они над тобой…

ПОП. Господи, отпусти меня… Я не тот, не то ты на меня одел, не тот я. Знаю, что не моё дело: дали – неси. Не дюжу!

ПРОФЕССОР. Слава тебе, Господи!

ПОП. Врут все, что это новое что-то… Слов красивых накидали сверху и вперёд, а народ – дура, слушает и вперед…

Появляется Вера.

ВЕРА. Граждане, товарищи. С сегодняшнего дня власть в руках Исполнительного комитета. Бывшая власть арестована и утром предстанет перед судом. Вашим судом, товарищи. Сегодня казней не будет, расходитесь. (Мужикам.) Увести!

Мужики прикалывают на грудь красные банты. Связывают и уводят Булата, Кального, Пузочеса, Поручика и Профессора.

ВЕРА. Спасибо! Без вас ничего бы не получилось…

ОЛЬГА. Рано радуетесь… Ничего не получится.

ВЕРА. Мы теперь все правильно сделаем, по совести… Чтобы для людей было, понимаешь?

ОЛЬГА. Ивана убить хотела. Думала: в нем зло… Не смогла – ни тогда, ни сейчас…

ВЕРА. Сначала судить будем… А там, как суд решит. Можем всем народом…

ОЛЬГА. Не так всё будет… Не будет ничего, зря все жертвы эти.

ВЕРА. А представь, если поднять всех, кто за нашу свободу собой пожертвовал, такая армия будет, всех на своем пути сметет… Я в бога не верю, а в силу и в энергию верю. Знаю, что она есть, что не исчезает…

ОЛЬГА. Вот она, сила, здесь, на дне… Только нельзя её трогать. А вы в разные стороны тянете, хотите себе забрать…

ВЕРА. Когда отца убили, зарезали в подворотне, я в первую же ночь увидела его. Не могла уснуть, и он пришел – мой отец. Потом я поняла, что с ним говорить можно… Он конфеты мне нес в жестяной коробке… А его убили… Я говорила, обещала, что найду убийцу… А потом поняла, что его должны были убить, чтобы я захотела действовать, чтобы встретила Сергея. Чтобы мы с ним историю вершили. Понимаешь?! А тут такая сила, что с ней такое можно! Мы не для себя, мы для всех… Даже если придется умереть, мы готовы…

ОЛЬГА. Брешешь ты… Боишься, я вижу. Я тогда умерла, когда мужа моего мужики в усадьбе забили. И хорошо, что Иван утопил меня, иначе мне бы самой пришлось… Так что не бреши – страшно тебе! Только это еще не страшно, это начало только…

Ольга идет к воде.

ВЕРА. Куда ты? Не уходи… Мы теперь все правильно сделаем…

11.

На улице около трибуны сидят Булат и Ольга, руки связаны за спиной. Расставлены столы. Дуська стелет скатерти.

БУЛАТ. Дуська, дай воды…

ДУСЬКА. Обойдетесь… Топить будут, напьешься…

БУЛАТ. Вот Ольга твоя, не признала?! Дай воды…

ДУСКА. Утопла моя Ольга! Ты и утопил, сволочь.

БУЛАТ. Зря ты так… И меня обидела, и дочь свою.

ДУСЬКА. Обиженная овца тоже противится.

ОЛЬГА. Злая ты стала, мама…

ДУСЬКА. Не мамкай мне, не моя кровь!

ОЛЬГА. За что ты так, мама? Из-за мужа моего? Нет его больше… Обними меня.

ДУСЬКА. Пусть суд судит, я не судья…

БУЛАТ. А чего народ про вчера говорит? Чего мы здесь?

ДУСЬКА. Расскажут, скоро уже…

ОЛЬГА. Тебе отец привет просил передать… Мой отец – муж твой.

ДУСЬКА. Тьфу! Не бреши! Не слушаю тебя! Ты мне никто!

БУЛАТ. Чего, Ольга, утопят нас или чего другое выдумают?

Появляется Кальной. Мужики приводят Командира, Веру, Профессора и Поручика.

ДУСЬКА (Кальному). Кум, дозволь донести… Этот про вечера меня расспрашивал, а эта говорит, что я мать ее. Кум наш, клянусь, не дочь она мне…

КАЛЬНОЙ. Не сейчас, на сборище откажешься от нее. Иди… (Дуська уходит. Всем.) Значит, слушайте сюда… Сейчас вас судить будут, так что, если у кого есть что-то сообщить следствию, лучше сейчас, без лишних ушей. Обещаю: чистосердечное признание зачтется.

ПРОФЕССОР. А где отец Фома?

КОМАНДИР. А после суда что?

КАЛЬНОЙ. После суда – что присудят…

БУЛАТ (Кальному). Ты бы отпустил нас, век не забуду…

КАЛЬНОЙ. Забудешь. Сегодня культ твой разоблачать будем. Как я тебя отпущу?! Кто-то должен отвечать за все, да, Булат?!

ВЕРА. Хватит уже, не на митинге – ответим.

КАЛЬНОЙ. Красивая, жалко, что дура. (Пауза.) Может, какие просьбы есть, если нечего следствию сказать?

ПОРУЧИК. Воды умыться. Я бы еще побрился и переоделся в чистое.

КАЛЬНОЙ. Специально для вас постараюсь. Еще просьбы?

БУЛАТ. Я бы выпил… Будешь, Командир?

ПРОФЕССОР. Позовите отца Фому, он поймет. Исповедь не запрещается?

КАЛЬНОЙ. С этим не смогу помочь, мы постановили отрицать любые силы, кроме силы человеческого разума.

ОЛЬГА. Мне к озеру нужно…

КАЛЬНОЙ. А что там?

ОЛЬГА. Дом мой…

КАЛЬНОЙ. Я подумаю.

ОЛЬГА. У меня есть что сообщить вам… Но не здесь – там.

БУЛАТ. Я бы тоже прогулялся напоследок…

ОЛЬГА. Вы можете сводить меня к озеру?

КАЛЬНОЙ. Мне нужно идти, простите.

Уходит. Молчание.

БУЛАТ. Ну что, избранные. Выпьем, умоемся и на прогулку?

КОМАНДИР. А где все?

БУЛАТ. На работе, где еще. Ягоды и грибы наросли, рыба народилась.

ПРОФЕССОР. Дмитрий Лукич, прошу вас: не держите на меня зла. Простите, если обидел чем, не со зла. Я часто несдержан бываю…

ВЕРА. Буржуазия прощаться затеяла!

ПОРУЧИК. Прекратите паясничать…

ОЛЬГА. Они хотят достать его…

ПРОФЕССОР. Метеорит? Вы полагаете: они осушают озеро? Как это возможно?

ОЛЬГА. Оно не просто так вчерашний день стирает: не нужно ему, чтобы знали про него.

ВЕРА. Вчера узнал, а сегодня все сначала, чтобы снова забыть?

ПОРУЧИК (Командиру). Попробуйте развязать мою веревку.

ПРОФЕССОР (Ольге). Это хондрит или сидерит? Простите, каменный или железный?

ОЛЬГА. Зачем вам? Что это меняет? Каменный.

ПОРУЧИК (Булату). А вы чего сидите? Пробуйте освободиться.

ОЛЬГА. Они идут судить вас… Мертвые хоронят своих мертвецов…

ВЕРА. Что вы несёте?!

ОЛЬГА. Это не бессмертие – это проклятие…

КОМАНДИР. Идут…

На трибуну поднимаются Кальной, Пузочес, Толстый, Тонкий. Поп подходит к сидящим перед трибуной, крестит их, садится рядом.

КАЛЬНОЙ. Народ, сейчас к вам обратится Хозяин.

ПУЗОЧЕС. Вот что скажу: много дров наломано до нас. Не теми путями шли, заблудились, но нашлись. Тех, кто плутать нас отправил, будем судить всем скопом. Сегодня день важный для нас, ибо культ разоблачаем. Культ чуда и чудопоклонничества. Были напрасные жертвы, и за это ответят те, кто эти жертвы допустил. То, что мы чудом обзывали, проклятьем оказалось. Те, кто заставил нас в чудеса эти поверить, обманули нас, избранные. Да, нас избрали, чтобы мы от проклятья этого мир избавили. Для избавления учреждается Избавительная артель. Главой артели будет человек, который открыл нам глаза на культ чудовый, – Кальной. Скажи, кум.

ВЕРА (поет). Смело, товарищи, в ногу!

Духом окрепнув в борьбе,

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе.

КАЛЬНОЙ (аплодирует). Они не первые, не последние они, кто будет оспаривать наше право на выбор! Чужаки так просто не успокоятся. Будем стойкими и беспощадными, чтобы они захлебнулись в собственной крови…

ПОРУЧИК (узникам). А чего мы молчим, господа-товарищи? Чего мы весь бред этот слушаем? Почему позволяем им устраивать эти судилища?

ПРОФЕССОР. Дмитрий Лукич, прошу вас, если вы, вдруг, выберетесь… Моя жена и дети… Позаботьтесь о них…

ПУЗОЧЕС. Вам дадут слово, успеете… С первого года от Проклятья приказываю отменить жертвоприношения и реабилитировать жертв. Почтим их память минутой молчанья. (Пауза.) Спасибо. Второе — все должны работать в артели добровольно, кто не будет работать, тот объявляется изгоем и должен покинуть артель. Объявить «возвращенцев», которые, мол, помнят прошлое и зрят будущее, – душевнобольными и поместить их в лечебное учреждение при Исправительной артели.

БУЛАТ. Братья! Сестры. Это же Пузочес, он же к вам ходил, собирал жертвы для Чуда! Опомнитесь, братья!

ВЕРА. Товарищи! Я только сейчас поняла, что это такое на вас свалилось. Это камень – булыжник. Оружие пролетариата! Булыжник космический понимаете?! Это, значит, там есть кто-то, кто с нами, с трудящимися, заодно! Рабоче-крестьянская революция приобрела космические масштабы! Ура, товарищи! Почему вы молчите?!

КОМАНДИР. Вера, перестань, прошу тебя!

КАЛЬНОЙ. Дура она, но красивая.

ПУЗОЧЕС. После… Суд Исправительной артели постановил. (Толстому и Тонкому.) Оглашайте приговор…

ТОЛСТЫЙ. Ивана Булатова, он же Иоанн Булат, оставить в артели для работы на строительстве избавительного канала до самой смерти его.

БУЛАТ. Лучше утопите меня или закопайте, не буду ничего рыть…

ТОНКИЙ. Утопленницу Ольгу признать первой жертвой культа и поместить в лечебное отделение при артели с полным пансионом без возможности посещений.

К трибуне выбегает Дуська. Встает на колени перед Ольгой.

ДУСЬКА. Дочь моя! Первая жертва культа, слышали?! Это дочь моя! Прости меня, доченька! Дай мне искупить свою вину… (Кидается на Булата.) Будь ты проклят, собака!

Дуську оттаскивают мужики.

ОЛЬГА. Мама, там на острове внуки и внучки твои схоронены, не забывай их…

ТОЛСТЫЙ. Профессора оставить для создания ученой части при Исправительной артели, с возможностью перемещения.

ТОНКИЙ. Поручика и Командира назначить смотрящими за строительством канала без возможности свободного перемещения.

ПОРУЧИК. Ну, что мы и сейчас промолчим?!

ПУЗОЧЕС. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Долго мы пребывали в неведении, что чудо – это проклятье. Долго нам из этого всего выходить, но мы сможем, мы избранные.

ОЛЬГА. Нельзя трогать его. Канал нельзя рыть, вода уйдет.

КАЛЬНОЙ. Первая жертва культа слово сказать хочет. Проявим терпимость к жертве…

ОЛЬГА. Сила в нем – не трогайте. Уходите. И рыба издохнет, и лес, и поле… Голая земля будет, яма, котлован, а в нем булыжник. Как череп огромный, а вокруг мы ляжем. У него спросите, он узрел. (Показывает на Попа.) Чудо или проклятье, только оно силу имеет, пока не тронули его. Тронете – беда будет.

ДУСЬКА. Слышали, что моя доченька говорит?! Первая жертва врать не будет…

ПУЗОЧЕС. Да, Кальной, а чего с рясоносцем делать будем? Его куда? Может, отпустим?

КАЛЬНОЙ. Виноват, сейчас исправим…

Кальной спускается с трибуны, подходит к Ольге.

ВЕРА. А со мной что? Товарищ или как вас теперь… Хозяин? Со мной что?

КОМАНДИР. Для того ли, чтоб во мраке, полном снов и изобилья…

Командир подходит к Вере.

БУЛАТ. Я все понял! Бессмертие решили достать! Слышишь, Ольга?! А откуда бы вы узнали, что булыжник этот бессмертие дает, если бы я ее не утопил тогда?! (Пауза.) Ольга, мы с тобой хозяева чуда этого. А они продать его решили! Народ, ты слышишь?! Я-то для нас всех старался, а они себе всё… Достанут со дна и продадут…

ВЕРА. Быть тяжелыми камнями для грядущих поколений.

ПРОФЕССОР. Отец Фома, благослови…

КАЛЬНОЙ (Ольге). Сегодня первый трудодень был, тронули уже… Артель роет. И канал будет и котлован. И ничего не случилось пока, и не случится. Слышишь?

ОЛЬГА. Не верю тебе, им не верю. И ты не верь! Сам себе не верь.

Кальной достает из-за пазухи револьвер, взводит его, наводит на Попа, который крестит вставших на колени Поручика и Профессора.

ПОРУЧИК. Развлекаешься, сволочь?

КАЛЬНОЙ. Профессор, может, вы знаете, почему здесь огнестрельное оружие не работает. Я уже голову сломал, вы не в курсе?

ПОП. «Отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей».

Кальной улыбается, нажимает на курок. Выстрел.

Конец.

Восемь

Фантасмагория в двух действии

Пьеса «Восемь» – победитель международного конкурса «Лаборатория драматургов», проводимого в рамках творческого проекта «Возрождение» при поддержке Министерства культуры Российской Федерации в 2016 г. в Московском губернском театре под руководством Сергея Безрукова.

Действующие лица

Елизавета Федоровна Романова, «Великая матушка» (54 года) – великая княгиня.

Сергей Михайлович Романов (49 лет) – великий князь.

Иоанн (32 года) – князь, сын великого князя Константина Константиновича Романова.

Константин (27 лет) – сын великого князя Константина Константиновича Романова.

Игорь (24 года) – князь, сын великого князя Константина Константиновича Романова.

Владимир Палей (21 года) – князь, сын великого князя Павла Александровича Романова.

Федор Семенович Ремез (40 лет) – секретарь великого князя Сергея Михайловича.

Варвара Алексеевна Яковлева, (65 лет) – келейница.

Соловьев Ефим (60 лет) – комиссар юстиции.

Павлов Семен (50 лет) – военный комиссар.

Семеныч (60 лет) – рабочий.

Василий (25 лет) – красноармеец.

Отец Василия (50 лет).

Копысов (45 лет).

Машенька Голошейкина (7—10 лет) – соседская девочка.

Каляев Иван Платонович – член боевой организации эсеров.

Мальчик – разносчик газет.

В пьесе используются отрывки из писем и дневников Елизаветы Федоровны Романовой, стихов Владимира Палея, Ивана Каляева.

Пролог

Железнодорожная станция. Раннее утро. Туман. У единственного вагона стоят восемь человек – две женщины и шестеро мужчин. На земле и в руках – чемоданы, узлы, коробки. Перед ними – вооруженные мужчины в кожаных куртках и кепках. Молчат, смотрят друг на друга. Вагон заскрежетал, двинулся, все вздрогнули.

ЕЛИЗАВЕТА ФЕДОРОВНА. Какая-то маленькая станция. Совсем крохотная. Еще не рассвело. Нас просят взять свои вещи и выйти из вагона. Подгоняют, сыплют ругательствами. Выходим. Прохладно. Около вагона вооруженные люди, курят. Туман. Вязкий, бесцветный. Всё стерто, все грани. Внутри, снаружи. Только туман и люди. Царица Небесная, не остави нас…

СОЛОВЬЕВ ЕФИМ. Вышли. Сгуртились. Высочества, мать их! Осанку держат, осматривают нас, как зверушек каких-то. На воробьев похожи от страха, а туда же. Даже неловко как-то. Вот они тут, у меня перед глазами, князья великие. Романовы. Мужики с виду обычные, хилые только. Бабы две, тоже ничего такого, тощие. Князья! Все, граждане князья, приехали. Станция конечная – алапаевские дачи.

СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Алапаевские дачи! Коренастый, лицо перекошенное. Словно сейчас стрелять будет, чтобы злость свою усмирить. Наглый, в упор смотрит. Впрочем, не он один, они все сейчас так смотрят. Куртка и кепка кожаные, за поясом гранаты, с кобурой. А ты кто такой будешь?

СОЛОВЬЕВ ЕФИМ. Высокий, худой, седой совсем. Сергей Михайлович. Не понял еще, падла, что конец ему. Как на параде стоит, того и гляди сейчас по морде врежет, как в старые времена. Всё, баста! Теперь за всё посчитаемся. Я комиссар юстиции, гражданин Сергей Михайлович. Комиссар юстиции Ефим Соловьев. С этого дня вы поступаете в мое распоряжение. Еще есть вопросы?

СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Комиссар!!! Юстиции!!!! У нас уже есть комиссар, с нами прибыл. Что тот, что этот – в кожаных куртках, с револьверами. Пролетариат! Отчего они все с перекошенными лицами?.. Кажется, что от какой-то натуги внутренней у них лица свело у всех.

СОЛОВЬЕВ ЕФИМ. Язви, сука. Зубоскаль! Давай! Ты еще не понял, что всё? Нет? Я объясню! Да, ваши высочества, я представитель их величества Советской Власти, комиссар юстиции совдепа этого города.

РЕМЕЗ. Совдеп, что это? Только бы всё миром улеглось. Сергей Михайлович, голубчик, ну не в нашем же положении сейчас пререкаться с ними. Завезли дальше некуда. Теперь нам жизни не будет. Городишко заштатный, и власть тут своя, суровая власть, судя по вот этому… Те же большевики, но по лицу видно, что добра не видать от них.

ВАРВАРА. Не видно ничего вокруг из-за тумана. Города не видно. Алапаевск. Говорят, в честь разбойника Алапая город. Где-то петух прокричал. Хорошо как сразу стало, Господи. Вот еще один – первому вторит. Не одни мы тут. Царица Небесная, не остави нас.

КОНСТАНТИН. Господин комиссар, вы в каком звании?

СОЛОВЬЕВ ЕФИМ. Еще один… Константин Романов. Мы не в армии, гражданин бывший штабс-капитан… Товарищ комиссар…

КОНСТАНТИН. Я офицер, товарищ комиссар! Соблаговолите ответить: вы где служили?

СОЛОВЬЕВ ЕФИМ. Я позже тебе расскажу, во всех подробностях. Не будем разводить болтовню: не время и не место сейчас.

ИОАНН. Ну, точно, дезертир… Можно в любого из них пальцем ткнуть, и не ошибешься – в дезертира попадешь.

ЕЛИЗАВЕТА ФЕДОРОВНА. Уже бы уйти, уехать со станции этой, от этого тумана. Хочется уже определенности. Остаться в одиночестве хочется, в покое…

ИГОРЬ. Господи, зачем? Зачем мы здесь? Зачем эти люди с оружием так зло смотрят на нас? Зачем туман этот, Господи? Ничего не видно вокруг, совсем ничего…

СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Ну, товарищ комиссар юстиции, где же вы нас разместите в дыре этой? Я был здесь еще младшим артиллерийским офицером. Одно ясно, что чем дальше от Екатеринбурга, тем меньше надежды, что все мирно уладится.

СОЛОВЬЕВ ЕФИМ. Восемь безоружных человек на маленькой станции, на которой я начальник. Тут я сила. Что ты так смотришь на меня, сука? А мы тут всю жизнь, на заводах, товарищ князь, в дыре этой…

СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. А где вы для меня найдете кровать здесь? Вы же должны понимать, что для моего роста в продаже кроватей нет. Я свою в Санкт-Петербурге на заводе заказывал. Вы не бывали в Санкт-Петербурге?

СОЛОВЬЕВ ЕФИМ. Кровати уже готовы, господа товарищи. Разместим со всеми удобствами, как на даче. Не извольте беспокоиться, товарищ князь.

ВАРВАРА. Скорее бы уйти отсюда. Чего они смотрят так?..

СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. Молчит пролетариат. Ладно, едем уже. Мне не терпится на новую кровать взглянуть.

КОМИССАР. Язви, тварь. Я за всё спрошу. Тащите свои вещи к повозкам. Конвой!

Мужчины в кожаных куртках выпрямились, с плеча сняли винтовки, зарядили их. Приехавшие берут свои вещи – узлы, чемоданы, коробки. Что-то падает, рассыпается.

Люди спешно собирают вещи. Уходят в туман. Следом идет конвой.

ЕЛИЗАВЕТА ФЕДОРОВНА. Туман уходит. Спаси и сохрани! Какой-то человек сидит на земле. Раскачивается из стороны в сторону, говорит чего-то себе самому. Храни тебя Господь!

ЧЕЛОВЕК. Восемь приехали. Я дважды пересчитал: ровно восемь. А я не виноват, что сыночки нету больше. Нет, не виноват я совсем. Ночью складывал, и доски ходят. Вот и вышло так. Прости! (Пауза.) Зачем ты так со мной? Почто? Что кирпичи от церкви твоей забрал? Я не для себя. Чтобы мои не мерзли. Печка совсем худая. Почто ты так со мной, с рабом твоим Колькой? Я и не сделал ничего. Привез только. Теперь зачем он мне? Я и выбросил его. Ты сына забрал – я выбросил. Скажешь, виноват я… Скажи, ну! Вот, молчишь… И жена молчит. А я говорю. Самогону напился сызнова – и говорю. Прости. Вот, сынок, к нам восемь важных человек привезли. Я сосчитал: восемь ровно. (Пауза.) Вот ответь, а с кем мне быть? Я же заводской, а у нас все там большевики. Просто много нас оказалось, вот и большевики. И не раб я! Мы не рабы! Вот и пошел. А как мне? А ты сына забрал… Вот и пью я теперь, чтобы не так больно… Я его собрал потом, кирпич этот, слышишь? Я его собрал и к церкви свез, он у склепа в кустах лежит. Ты проверь: я всё вернул. Мне не надо ничего твоего, слышишь? (Пауза.) А эти восемь – не наши… Не местные… С охраной. Не видели меня, я спрятался тут, и нету меня. Ты если уже забрал его, так держи подле себя, он смышленый. (Пауза.) Вот и молчи, а я пить буду… Выпью, и слезы потекут. А ты не смотри, не вздумай даже. Пусть меня не видно будет… Вот и этих восьмерых увозят уже, и туман еще не разошелся. Тут и буду сидеть… Рассветет – в лес пойду. Я уже себе припас там и выпить, и заесть чего. Сделаюсь пьяным, и не страшно мне станет удавиться. (пауза) Я пересчитал дважды: ровно восемь. Чего им тут? А я узнал тебя, Ефимка. Хоть ты кепку на глаза надвинул, а я узнал. Увидел морду твою скотскую. Ты, сука, меня подбил пристрой разбирать. Видишь, как вышло, Ефимка… Ты не переживай, револьверы и винтовки твои не спасут. Сдохнешь! Ты виноват, что сына моего нету… (Пауза.) Не годится так… Чего мне теперь? Ради чего мне? Кого ради теперь? Кто я теперь? Зачем? (Пауза.) Тишина какая страшная, слышишь? Жутко как… Это во мне, во мне молчит теперь всё. Умерло всё, передохло… Пусто… Ничего не откликнется, не отзовется… Я это… Я виноват во всем… Один я… Прости меня…

Первое действие

Сцена 1

Темнота.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Заткнутся они сегодня уже, нет? Скулят и скулят. (Молчание.) Спишь? Может, пойти шугнуть их? А, Семеныч? Может, уймутся тогда. Взять и обыск у них провести. Мне Семен рассказывал, что они вчера три раза за ночь их подымали. Он даже у них прихватил себе…

ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Спи…

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. А сам чё?

ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Ты громче их блажишь, спать не даешь. Они по делу там… А ты брешешь попусту. Отстань уже от людей, спи, Васька…

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Не понял… Ты их защищаешь сейчас, нет? Скажи «нет», и я отстану. А, Семеныч? (Молчание.) Чего ты их защищаешь? Ты при них жил хорошо? Батьку моего в шахте завалило… А теперь вот они тут, клопы. Тут все… Я их когда сегодня увидел, оторопел сначала. Романовы, кровь царская. А мне неважно сейчас, какая кровь у них. Ну, чё?

Зажигается керосиновая лампа. Видно коридор и ряд дверей. С другой стороны окна заколочены досками. Вдоль окон – две лавки и табурет. Мужчины щурятся на свет. Один – молодой, пацан совсем – сидит на скамье перед табуретом, на котором стоит лампа. Одет в линялую военную форму. Винтовка лежит на коленях. Второй, мужчина в годах, лежит на лавке. Одет в штатское. Винтовка лежит на полу рядом со скамьей.

СЕМЕНЫЧ. Спи. Сопляк еще, а идейный уже… Много ты на них работал-то? Ну? Вот и молчи! Ты даже на фронт не пошел! Дезертир ты… Так и есть: дезертир! Так что помалкивай. Не твоего ума дело это, без тебя разберутся, что и зачем. Твое дело маленькое: сиди и жди, когда сменят тебя.

Комната. В ней две кровати. Стол. На нем цветы. Горит свеча. На кровати лежит Елизавета Федоровна. Около кровати стул. На нем сидит Варвара, читает.

ВАРВАРА. Господи, благослови. Да утешит и укрепит вас всех Воскресение Христово. В 6 часов проехала Троице-Сергееву, вечером – Ростов… Да сохранит нас всех с вами, мои дорогие, преподобный Сергий, святитель Дмитрий и святая Евфросиния Полоцкая. Мы очень хорошо едем. Везде снег…

ВАСЬКА. Нет, без меня уже не разберутся, Семеныч. Тута я, и я разбираться с ними буду. Все будем, народ весь… А злости у нас столько, что мало не будет им… Не злость даже – злоба, слышишь! Что, не прав я? (Пауза.) Можешь не отвечать, я про тебя уже понял все… (Молчание.) Слышь, а мне вот на царя теперь посмотреть хочется. Вот какой он? Чем он от меня, от тебя вот, от батьки моего отличается?.. Чё это он Помазанник? Почему не я? Вот отрекся он, испужался! Я бы не отрекся… У нас в народе тоже Романовы свои найдутся.