Текст книги "Возвращение клипера «Кречет»"

3

Конечно, как все люди, Владик любил солнечную погоду. Но такие вот шумные дожди (если они нечасто) он тоже любил.

Прилетающий со штормом дождь промывает город. Улицы делаются гулкими, просторными и блестящими. Пасмурное небо только на первый взгляд серое и скучное, а на самом деле у клочковатых облаков разные краски: то пепельные, то синеватые, то с желтоватым проблеском далекого солнца. То бархатисто-лиловые. И мчатся, мчатся эти облака, смешиваются…

Вода струится по тротуарам и ступеням лестниц. Ступени и тротуары из крупной, смешанной с цементом гальки. Ливень смыл с нее серую пыль и как бы заново отшлифовал камешки. Они снова стали разноцветными – как на морском берегу, который заливает волна. Зеленоватые с прожилками, светло-серые, коричневые с пятнышками. А больше всего розовых. Поэтому у ступеней и тротуаров розоватый цвет.

Деревья сверкают чистым зеленым блеском и отражаются в мокрых тротуарных плитах. Белые дома и синие вывески тоже отражаются. И разноцветные плащи прохожих.

Людей на улицах не много. Всяких курортников и отдыхающих, которые ловят у моря бархатный сезон, дождь загнал под крышу. Идут по улицам лишь те, кто по делу. Торопятся на Морской завод рабочие, шагают в порт моряки в черных накидках. Храбро спешат бабушки в блестящих полиэтиленовых капюшонах – им, бабушкам, хоть какая погода, а надо на рынок и в магазины, чтобы в обед накормить внуков.

Бегут и школьники. Кое-кого дома «запечатали» в плотную осеннюю одежду. На таких бедняг Владик смотрит с усмешкой: замучаются от духоты. Но многие, как и он, налегке, с зонтами или накидками. Вон несколько удалых второклассников растянули над собой квадрат красной пленки и топают по лужам – четко, как на параде. Ветер, конечно, рвет из рук пленку, но они держат крепко.

Один второклассник, Андрюшка Лопушков, был знакомый, из Владькиного двора. Он крикнул:

– Владик, привет! Ух какой у тебя зонтик! Тебя унесет!

– Не! – откликнулся Владик.

Но тут же чуть не полетел с ног. Ветер поднажал крепче прежнего и дернул зонт с такой упругой силой, что взметнул его вместе с хозяином на полметра. И потянул вдоль каменного забора.

– Тпр-ру! – закричал Владик, будто лошади. – Куда понесло!

Чтобы справиться с зонтом, он свернул в узкий переулок. Ветер свистел над крышами и заборами, но сюда, в переулок, не залетал.

Здесь стоял звонкий, переливчатый шум. Это лилась из водосточных труб вода, от нее разлетались из луж веселые брызги. Владик пригляделся, а потом присел у одной из луж на корточки. Так и есть! Там, на сверкающей гальке, среди летящих капель и струй, приплясывали крошечные стеклянные музыканты.

Они были ростом с Владькин мизинец…

Многие ничего не знают про стеклянных музыкантов. Потому что не приглядываются к дождю и не слушают его. Но прислушайтесь однажды. У дождей есть своя музыка. Присмотритесь. Может быть, вам повезет и вы заметите среди струй маленьких прозрачных человечков с флейтами, скрипками и барабанами. Это они не дают дождю сделаться грустным и монотонным…

– Эй, Тилька! – Владик протянул руку.

Крошечный хрустальный барабанщик с головой-капелькой прыгнул ему на ладонь. На плече у барабанщика блестела серебряная искорка. По ней Владик и узнавал всегда Тильку.

…Они познакомились в июле, когда Владик разбил новые очки.

Чаще всего мальчишки разбивают колени, локти и нос. Но если на носу сидят очки, то при авариях прежде всего страдают они.

Кое-кто считает, что мальчики в очках – это обязательно примерные отличники, утеха родителей и радость учителей. По крайней мере, именно так утверждал в одной педагогической статье профессор Чайнозаварский. Он даже предлагал сделать очки частью школьной формы – тогда, мол, сразу будут решены все проблемы с дисциплиной и успеваемостью. Но жизнь доказывает, что все гораздо сложнее. Мальчики в очках, так же как и другие, любят скакать, возиться на переменах, играть в индейцев и мушкетеров. Они лазят по деревьям и даже иногда дерутся (и бывают случаи, что при этом колотят мальчиков без очков).

Владик не был отчаянным и задиристым. Но он был мальчиком. И, кроме того, он жил в Приморском городе, где на берегах много скал и крутых тропинок. К середине лета у Владика пострадали уже две пары очков. Пришлось заказать третью.

Эти очки разбились при игре в футбол. Точнее говоря, Владик увидел, что разбилось одно стекло, а второе оказалось залепленным грязью. Играли-то сразу после дождика, от которого раскисла площадка. Чтобы промыть стекло, Владик побрел к водосточной трубе, нагнулся над лужицей. И услыхал:

– Что? Динь-дон – и на осколочки?

Владик торопливо прочистил уцелевшее стекло, глянул сквозь него. На половинке кирпича, свесив ножки, сидел прозрачный человечек.

Сперва Владик решил, что это от крепкого удара мячом по голове. Поморгал. Нет, человечек был вот он. Маленький и стеклянный. И голосок у него был стеклянный, как звон крошечных сосулек. Человечек встал, поправил на боку хрустальный барабанчик и деловито прозвенел:

– Беги на Таганрогскую улицу, дом пять. В мастерскую, к стекольному мастеру, скорее! Он тебе очки вмиг починит.

– Ты кто? – изумленно выдохнул Владик.

– Беги, беги! Одна нога – динь, другая – длинь!

Владик подумал, что за третьи разбитые очки будет от мамы такое динь-длинь, что хоть домой не являйся.

– Только ты меня дождись! – крикнул он малютке барабанщику и припустил на Таганрогскую.

Мастерская оказалась в длинном полуподвале, заставленном бутылями и ящиками со стеклом. Стекольный мастер был похож на старую, растрепанную ворону. С минуту он кричал тонким голосом, какие ужасные пошли дети: только и знают носиться сломя очки. Потом он стремительно вставил в оправу новое стекло.

– А сколько стоит? – осторожно спросил Владик и вспомнил, что у него с собой ни копейки.

– Брысь! – гаркнул мастер. – И скажи этому шалопаю Тильке, что я из-за него не хочу иметь инфаркты. Если он где-нибудь дзинькнется о камни, чинить я его не буду!

Владик помчался назад, к барабанщику Тильке, и они стали приятелями.

В сухие, жаркие дни Тилька пропадал неизвестно где. Но но время теплых дождиков они с Владиком часто встречались. Тилька со своим оркестром играл на уличных перекрестках, среди веселых брызг и сверкающих струй.

– Тиль-длинь-привет! – прозвенел Тилька. – Как дела?

Владик похвалился фотографией в газете.

– З-замечательно, – сказал Тилька со струнным звоном. – А меня ты когда-нибудь дзинькнешь аппаратом?

– Тебя трудно снимать, – объяснил Владик. – Ты совсем прозрачный и незаметный.

– Прозрачный – это конечно, – гордо сказал Тилька. – Но почему же незаметный? Во мне столько всего отражается.

В самом деле! В Тильке, как в чистой капле, отражались деревья, Владик, дом, кусочек неба с облаками. А главное – зонт. От него по Тильке разбегались красные и желтые блики.

– Пожалуй, надо попробовать, – задумчиво сказал Владик. – Когда научусь делать цветные снимки…

Тилька радостно подпрыгнул на ладошке. Желтые и красные огоньки метнулись в нем.

– Вот под этим зонтом и сниму, – решил Владик.

– 3-з-замечательный зонт! – прозвенел Тилька. – Как раз-з-ноцветное небо! Где вз-зял?

– Это мамин. Сперва не хотела давать, говорит: «Иди в плаще. Ты этот зонт поломаешь на ветру, а я его очень люблю». А я говорю: «Но меня-то ведь ты больше любишь. А в плаще я задохнусь, как муха в полиэтиленовом кульке, до школы не дойду…»

– Ты в школу идешь?

– А куда же еще!

– Это, наверно, з-здорово – каждый день ходить я школу, – заметил Тилька.

– Ну… когда как.

– Я ни разу не был…

– А хочешь?

– Там, наверно, из-зумительно интересно.

– Ну, пойдем со мной, если тебе хочется.

– Да-а… – опасливо сказал маленький Тиль. – А там все начнут меня разглядывать и трогать. И я – дзинь – на звонкие осколочки…

– Я тебя никому не покажу, – пообещал Владик. – Будешь сидеть в кармашке, потихоньку глядеть на все и слушать… А тебе не попадет, что ты сбежал из оркестра? У меня папа тоже в оркестре, играет на трубе. Там такая дисциплина…

– Мне нисколечко не попадет! – Тилька подпрыгнул на ладошке. – Мы вольные музыканты! Хотим – играем, хотим – гуляем!

– Тогда пошли…

С Тилькой в нагрудном кармане Владик вышел из переулка на широкий тротуар. Дождь ослабел, в пепельных и сизых облаках появились солнечные разрывы. Зато ветер сделался еще сильнее. Он гнул акации, старался сорвать полотняные тенты над фруктовыми ларьками и мотал железную вывеску часового мастера, на которой был изображен золотой петух.

Владик захлебнулся влажным воздухом. И засмеялся. Ветер волок вдоль улицы груды запахов. Если бы запахи можно было раскрасить, это получился бы удивительно разноцветный ветер. Струи воздуха пахли мокрыми желтыми скалами, коричневым кофе из раскрытых дверей магазинчиков и кафе, золотистыми цветами сурепки, серебряной пылью прибоя, оранжевыми апельсинами с лотков, но больше всего темно-зелеными и бурыми водорослями. Теми, что остаются на набережных после набега штормовых валов. Владик зажмурился, будто охапку таких водорослей кинули ему в лицо… И опять чуть не полетел с ног. Это ветер дернул зонт с удивительной силой.

Владик не упал. Но и на месте удержаться не смог. Он вцепился в изогнутую рукоятку, а зонт поволок его вдоль улицы. Владик не успевал переставлять ноги. Он выгнулся назад, уперся в тротуар сандалиями, но кожаные подошвы заскользили по мокрым плитам. Пятки вспарывали мелкие лужи. Прохожие шарахались и смотрели вслед мальчишке, который мчится под разноцветным парусом, будто на водных лыжах.

Сердитая старушка отпрыгнула в сторону и громко сказала:

– Этому вас учат в школе? Я сообщу вашему директору!

Вовка Соколин и Димка Колобков – Владькины одноклассники – крикнули:

– Ну, Арешкин, ты даешь! – Они побежали следом, но отстали.

Сначала Владик слегка испугался. Но скоро понял, что ничего страшного. Наоборот! Так здорово, когда тебя несет попавший в упряжку ветер!

Потоки воздуха ударялись о тротуар, о мостовую и рикошетом уходили в небо. Они тянули зонт не только вперед, но и вверх. Несколько раз Владик пробовал подпрыгнуть. И что же? Он проносился по воздуху четыре или пять метров. А то и больше. Так он пролетел над несколькими широкими лужами.

Потом улица кончилась. Впереди был большой пустырь. Тротуар терялся в серой высокой траве. Трава эта высыхает в начале августа и делается жесткой, как проволока. На ее скрученных листьях торчат иглы прямых колючек. Такие твердые, что из них можно делать булавки…

Владик не мог остановиться, ветер не слабел ни на секунду. Выпустить зонт? Он улетит за тридевять земель. А въехать ногами в колючки – уй-я-я!..

И у самой травы Владик подпрыгнул! Гораздо сильнее и выше, чем перед лужами.

Конечно, он сделал это просто с перепугу. Потому что какой прок? Несколько метров пролетишь, а потом врежешься в колючую чащу. Владик отчаянно поджал ноги. Его несло над жесткой травой, которая скрежетала и скрипела под ветром. Твердые верхушки щелкали Владика по сандалиям. Потом… Потом они перестали щелкать.

Они остались внизу!

Ветер поднимал зонт и Владика выше и выше!

Владик летел.

Что он думал и что чувствовал? Сразу трудно разобраться. Под зонтом будто оказалось сразу несколько Владиков.

Один мертво вцепился в гнутую ручку и стонал от страха: «Ой, а если вывернутся прутья? Ой, а если спикирую?»

Второй весело вопил и дрыгал ногами от счастья.

Третий озабоченно думал: «Лишь бы не слетели очки».

Четвертый зорко оглядывал горизонт и с тревогой размышлял: «А можно ли управлять полетом? И куда меня принесет?»

«В самом – деле куда?»

«Ой, как брякнусь сейчас!»

«Опять очки чинить…»

«А лететь-то как здорово! Ура-а-а!!»

Ура-то ура, но пустырь уже кончился. И не где-нибудь, а на обрывистом берегу. Дальше было море… Нет, все-таки «спасите наши души», а не «ура!»…

4

К счастью, это было пока не открытое море, а маленькая бухта. Называется она Крепостная. Потому что на правом берегу ее стоит старинный полукруглый форт – береговая крепость. Приземистая, сложенная из прочного желтоватого известняка. С двумя рядами квадратных амбразур и решетчатой башенкой маяка наверху.

Когда-то здесь жили морские артиллеристы, а в амбразуры выглядывали чугунные пушки. Это было во времена клипера «Кречет». А теперь здесь располагался клуб яхтсменов.

Владик разглядел с высоты причалы и яхты. Маленькие яхты стояли на берегу, и ветер сдирал с них брезентовые чехлы. Большие были ошвартованы у белых плавучих бочек. Их мотало на короткой крутой волне.

Владик все это увидел мельком. Его сейчас волновало другое: перелетит он на дальний берег или плюхнется посреди бухты?

Ой, кажется, плюхнется! Его пронесло над фортом, рядом с маячным фонарем, и стало плавно опускать к верхушкам волн.

– Ой, мама… – печально сказал Владик. И опять поджал ноги.

Но маму звать и поджимать пятки было бесполезно.

Владик не отличался особой храбростью, но трусом и нытиком его тоже никто не считал. Он сердито запретил себе ударяться в панику и стал искать спасенья. Глянул вниз.

Там, прямо под Владиком, плясала среди гребней белая яхта с желтой палубой. Владика несло над ней по кругу. Все ниже и ниже.

«Лишь бы не отнесло», – подумал он. И попробовал управлять зонтом: качнул его, нагнул край – так, чтобы купол заскользил к палубе.

Зонт, кажется, послушался. Или ветер пожалел мальчишку. Так или иначе, Владик через полминуты спланировал на яхту и крепко стукнулся коленками о доски. Рядом с двумя озабоченными мужчинами и девушкой в штормовке. Владик сел.

– Ты откуда? – хмуро и без особого удивления спросил высокий мужчина. У него было худое коричневое лицо и светлая бородка – она опоясывала щеки и подбородок от уха до уха.

– Оттуда, – сказал Владик и мотнул головой вверх.

– Я серьезно… – начал мужчина. Но Владика поволокло с зонтом по скользкой палубе.

– Да помогите же! – крикнул Владик. Он брякнулся так сильно, что было не до смущенья. – Мне же не закрыть его одному!

Мужчины и девушка подскочили. Подняли Владика. Ухватили зонт. Он щелкнул, сморщился, сложился.

– Ух, – тихонько выдохнул Владик.

– Откуда ты свалился?

– Я же говорю: ветром принесло, – объяснил Владик и, постанывая, сел на мокрую крышу низенькой рубки. Яхту швыряло вверх-вниз, и сидеть было неудобно. Владик очень устал. Весь. Больше всего устали руки: попробуйте-ка столько времени держаться за летящий зонтик. Ноги тоже почему-то гудели. Наверно, от бесполезного болтанья в воздухе. И, конечно, от удара о палубу.

Владика не стали подробно расспрашивать. Прилетел и прилетел. Видимо, здесь у моряков была своя забота. Человек с бородкой только сказал:

– Выбрал место – куда прилететь…

А маленький смуглый мужчина вдруг спросил:

– Слушай, дорогой, а снова полететь можешь?

– Я? Не… не знаю, – опасливо сказал Владик– У меня и так все суставы, кажется, вдребезги. И руки не держат.

– Руки, суставы… – быстро заговорил смуглый. – Это что! Это мелочи? Мы скоро все вдребезги…

– Оставь ребенка, Зуриф, – сказала девушка. У нее были длинные желтые волосы, они мотались по ветру.

Бородатый тоже сказал:

– Оставь.

– Ах, «оставь»! Ну, оставлю… А что делать?

– А что случилось? – морщась, проговорил Владик.

– Что… – сумрачно сказал бородатый мужчина. – Не видел, что ли? Вон… – Задрав бороду, он показал на верхушку мачты.

Верхушка – очень белая на фоне облаков – летала туда-сюда. Словно кто-то писал в небе тонкой пластмассовой авторучкой. Там, у самого клотика, на ветру бился флажок. Желто-красный, как зонт Владика. Только на нем были не зубцы, а косые полосы.

Владик смущенно засопел: он ничего не понял.

– Эх ты, – вздохнул бородатый. – Живешь у моря, а сигналов не знаешь.

– Я же не моряк, – пробормотал Владик. И в этот момент так швырнуло и дунуло, что пена пронеслась над палубой и застряла у всех в волосах, а яхта провалилась между волнами чуть не на самое дно бухты. Владик одной рукой вцепился в зонт, а другой – в узенький латунный поручень на рубке.

Так он и сидел – цепляясь и морщась. А трое стояли перед ним на летающей палубе, расставив ноги и глядя сверху вниз. Ветер бешено трепал штормовки.

Девушка сказала:

– Этот сигнал означает: «Нас дрейфует на якоре». Якорь не держит на песке, и нас тащит на тот берег…

– Минут через пятнадцать брякнет о камни, и будет не яхта, а воспоминание, – объяснил смуглый Зуриф.

Все посмотрели на берег, куда не долетел Владик. Там у желтых угловатых глыб вставали белые взрывы прибоя.

– Мы вчера пришли из похода, а свободных бочек нет. Встали на якорь, тихо было, – объяснила девушка. – А с ночи вон что поднялось…

Якорь не держит! Владик знал, чем это кончается. Гоша рассказывал про такие случаи. Именно так погибла шхуна «Предприятие», на которой он плавал после «Кречета». Разбилась о скалы у норвежского берега.

Владик сел прямее и посмотрел на бородатого. Тот, судя по всему, был капитаном. Владик сказал:

– Я, конечно, не моряк. Но, по-моему, в таких случаях ставят паруса и уходят подальше от берега. Или что? Слишком сильно дует?

Это была его маленькая месть за упрек насчет сигнала.

Капитан не рассердился. Только глянул на Владика повнимательней и ответил с короткой усмешкой:

– Паруса на берег свезли для ремонта. И двигатель разобран…

– Может, зацепились? – с надеждой спросила девушка и глянула на нос яхты. Оттуда уходил в пляшущие волны тонкий белый трос.

– Ползем, – сказал Зуриф.

– А почему никого на берегу нет? – спросил Владик.

– Сегодня в клубе выходной, – сказал Зуриф. – Там один вахтенный. Он дует в кубрике вкусный чай или читает толстый роман «Король и Анжелика». Или дрыхнет… И не видит сигнала, что героические мореходы медленно, но неотвратимо движутся к трагической гибели…

– Хватит трепаться, – сказал капитан.

– Я ведь к чему это, – негромко разъяснил Зуриф. – Если бы надеть на мальчика спасательный жилет да если бы он опять на своем парашюте…

– Я запрещаю, – сказал капитан.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – уныло сказал Зуриф.

«Правильно запрещает, – подумал Владик. – Если со мной что случится, ему отвечать… А Зуриф совсем глупый. Жилет! Это же лишняя тяжесть. А если упадешь и вынесет на те камни, жилет не помешает волнам сделать из человека котлету… А если туда вынесет яхту?»

Скоро ее вынесет.

Движение яхты не было заметным, но берег с камнями и большими фонтанами пены стал гораздо ближе. До него оставалось метров семьдесят. Прибой грохотал.

– Скоро тюкнемся фальшкилем о дно, – ровным голосом сказала девушка. – Держитесь, мальчики.

Владик встал, снял с плеча широкий ремень и протянул ей сумку.

– Зачем? – не поняла она.

«Затем, что без сумки легче», – мысленно ответил Владик. И двинулся по метавшейся палубе на нос. Ветер нес навстречу охапки соленых брызг. Они совсем промочили рубашку.

– Эй, ты что? – сказал капитан.

Владик встал на ныряющем носу. Спиной к ветру. Мокрая рубашка вырвалась из-под ремешка, облепила спину, а впереди затрепетала. Владик вспомнил недавний полет. Теперь он ощущал его даже сильнее, чем тогда в воздухе. Как его крутило и носило по спирали в воздушном вихре! Как мотало под зонтом, будто легкий маятник под взбесившимися часами! Как шквалистые удары дергали зонт, как немели на рукояти пальцы и ныли суставы в плечах…

И сейчас ноют…

Но он все равно может!

Такие отчаянные струнки запели во Владике! Так бывало с ним иногда, в самые решительные минуты. Например, когда приказал себе прыгнуть в море с трехметровой скалы (все мальчишки смотрели и ждали). Или когда набрался храбрости и сказал маме и папе, что пускай хоть режут, а в музыкальную школу больше не пойдет. Или когда племянник Игнатии Львовны балбес Борька Понтон запрягал в детскую коляску ничейного голодного щенка и пришлось заорать прямо в круглую Борькину рожу: «Ты что делаешь, живодер!» (В тот раз пострадали вторые за лето очки.)

И вот сейчас!.. Если такие струнки звенят, значит, пора решаться!

Владик поймал миг, когда палуба замерла между двумя волнами, и нажал запор зонта. Зонт как бы взорвался желто-красным огнем. Ветер обрадованно рванул вспухший купол. Владик стремительно заскользил на сандалиях вдоль правого борта и на корме резким толчком швырнул себя вверх.

5

Амбразура была заделана досками. В них прорезали и застеклили небольшое окно – как в кубрике. Под сводчатым потолком каземата горела яркая лампа. На каменных стенах висели судовые фонари, мотки тросов, связки блоков, штурманские карты. А еще – большая фотография той самой яхты, которая чуть не разбилась на камнях. На фотографии она была со всеми парусами: гротом, стакселем и похожим на полосатый парашют спинакером. На белом борту чернело крупное название: «Таврида».

Владик сидел на дощатом рундуке. Капитан дядя Миша налил ему из термоса в глиняную кружку горячего какао. Владик, обжигаясь, прихлебывал. Кружка грела руки, будто маленькая печка.

Звонко тикали круглые корабельные часы. Они показывали половину десятого.

– В школу я совершенно опоздал, – слегка виновато сказал Владик.

– Мы тебе справку выпишем: так и так, задержался ввиду геройского поступка… – пообещал Зуриф.

– Не надо такую справку, – вздохнул Владик. – Мама перепугается. А потом еще мне же и влетит.

– Может быть, и правильно влетит, – заметил капитан дядя Миша. – Когда такое геройство видишь, не знаешь, как и быть. То ли о награде хлопотать, то ли надрать уши. Вот грохнулся бы о камни…

– Победителей не судят, – сказал Зуриф.

– Молчи уж… – хмыкнула девушка, которую звали Лариса. А Владику сказала: – Рубашка вся мокрая. Сейчас я тебе свитер принесу. – И ушла. Зуриф пошел за ней.

Дядя Миша сел напротив Владика. На шлюпочный бочонок – анкерок. Подпер кулаками бородку. Посмотрел в упор. У него были очень голубые глаза на строгом, озабоченном лице. Будто клочки чистого неба среди сумрачных облаков. Он хорошо так смотрел, но Владик все равно засмущался и уткнулся в кружку.

– Насчет того, что уши драть, это я для порядка, – сказал дядя Миша.

– Я понял, – прошептал Владик.

– А не страшно было лететь?

– Когда у камней, здорово страшно, – признался Владик.

…Его пронесло над гребнями, которые захлестывали ноги. Потом стремительно надвинулась грязно-желтая скала, и Владик зажмурился: «Все!»

Но ветер взметнул его вместе с языками прибоя, перебросил через каменный барьер, закрутил над кустами дрока. Владик рывком нагнул зонт и упал с ним на упругую подушку жестких мелких листьев.

Потом он отчаянно боролся с зонтом и наконец закрыл его, повернув макушкой к ветру. Потом бежал вокруг бухты, через колючую траву, которой уже не боялся, мимо старых, вытащенных на берег катеров и шлюпок, мимо каких-то красных бочек и полосатых деревянных домиков…

Даже не бежал, а ломился сквозь встречный ветер. Потом – гулкие крепостные коридоры, лампочка над дверью, пожилой помятый дядька в старой морской фуражке.

– Вы что, спите?! Там яхту несет на камни! Скорее!

Дядька осоловело мигал и топтался. Затем глянул в окно, охнул.

– Конец надо завести… Ах, черт, ялик зальет сразу… Катер? – Он потянулся к телефону.

Какой катер? Смеется он, что ли? Когда этот катер доберется до бухты? Да и сунется ли он в море при такой волне?

– Фал давайте!..

Один конец тонкого фала – на берегу. Обмотать его вокруг старинной пушки, которая впаяна в бетонный пирс и служит причальной тумбой. Хорошо, что стены форта закрывают пирс от ветра, – можно раскинуть шнур свободными кольцами на причале.

Метров двести… Хватит? Второй конец – вокруг пояса!

И разбег!

Ух как высоко сразу кинуло! Не промазать бы мимо палубы…

Его поймали сразу в три охапки…

Тонким фалом притянули с берега прочный капроновый трос. На якорную лебедку его!

И через полчаса «Таврида» стояла у пирса под защитой крепостной стены.

…Неужели это было? Неужели это сделал он, Владик Арешкин из четвертого «А» восьмой средней школы?

Вот будет о чем рассказать Гоше. Раньше Владик только слушал про морские приключения, а сегодня сам испытал такое… И не струсил…

Здесь тихо, только поет за прочной каменной кладкой безопасный шторм да тикают часы…

В дверь заглянул смущенный дядька в мятой морской фуражке. Тот, что был на вахте.

– Михаил Сергеевич… Я… Можно вас на минуточку?

Дядя Миша сердито хмыкнул и кивнул Владику: подожди, мол. Вышел.

«Что же сказать в школе?» – с беспокойством подумал Владик. И вздрогнул от легкой щекотки: у него зашевелился нагрудный кармашек.

– 3-значит, это наз-зывается школа?

– Тилька-а… – ахнул Владик. Он же совсем-совсем про него забыл.

– Это из-зумительное из-здевательство! – возмущенно звенел Тилька.

– Тиль, прости! – Владик чуть не заплакал.

– Мне совершенно наплевать на твое «прости», – беспощадно отчеканил стеклянный барабанщик. Он держался прозрачными лапками за край кармашка и возмущенно вертел капельной головкой. – Это такое без-законие! Сию же минуту отнести меня в первую же лужу! И больше мы нез-знакомы!

– Тилька…

– Никаких Тилек! А если бы я вдребез-зги?!

– Конечно, я ужасная свинья, – искренне сказал Владик. – Но… Тилька! Неужели ты совсем-совсем со мной поссорился?

– Динь-да! – отрезал Тилька.

– Тиль…

– Никаких Тиль… Ну, что?

– Мы же все могли вдребезги, не только ты… – тихо сказал Владик.

– Мог бы меня высадить сперва… Я такой хрупкий.

– Не было же времени… Я забыл.

– 3-забыл… Думаешь, если стеклянный, значит, не человек?

– Да что ты! Ты замечательный человек!..

– Динь-да? – осторожно спросил Тилька.

– Честное-честное слово!

Тилька пошевелился и, кажется, вздохнул (если только стеклянные человечки могут вздыхать).

– Длинь-ладно… Только ты никому меня не показывай, возьми в ладошку.

Владик спрятал Тильку в полусжатом кулаке. И вовремя. Появилась Лариса. Велела снять промокшую одежду и натянуть свитер.

У серого свитера была очень крупная вязка. Владик стал в нем похож на большую варежку с тощими ножками и разлохмаченной головой. Варежка с очками… И как они уцелели в этой переделке?

Но главное, что уцелел Тилька (он уже успокоился и, кажется, задремал в кулаке у Владика).

Лариса пообещала высушить одежду утюгом («У нас тут все удобства»). Владик пошел за ней в соседний каземат. Там все оказалось как и в первом, только был еще некрашеный стол – на площадке, где раньше располагалось орудие. А в углу Владик заметил низкую дверцу из толстого железа. Она была приоткрыта и так осела, что намертво вросла в цементный пол. Не шевельнуть. За дверцей чернела пустота, и веяло оттуда холодом.

– Там что? – спросил Владик у Ларисы.

– Старинный пороховой погреб. Но сейчас туда не попадешь.

– А кто-нибудь пробовал?

– Кто же станет пробовать? Щелка-то вон какая. Кошка и та не пролезет.

– Интересно у вас тут.

– А раньше ты здесь не бывал?

– Не… Мы хотели с ребятами пробраться, да там сторож у проходной…

– Теперь ты, можно сказать, член нашей команды, – проговорил дядя Миша. Он только что вошел. – Я скажу сторожам, чтобы тебя пускали. Идет?

– Еще бы! – просиял Владик.

…Рубашка была горячая от утюга. Владик улыбался от тепла и от счастья. Дядя Миша сказал ему:

– Приходи, под парусом пойдем… – И протянул крепкую ладонь.

Владик незаметно пересадил Тильку из правой ладошки в левую и тоже протянул руку.

Вошел Зуриф. Сообщил:

– Дует здорово, но дождь кончился. Так что зонтик не раскрывай. А то опять улетишь, как одуванчик.