Текст книги "Мальчишки, мои товарищи (сборник)"

Четыреста шагов

После «мертвого» часа жизнь в пионерском лагере пошла по-старому. Родители разъехались. Ребята дожевывали привезенные гостинцы.

Виталька сидел у палисадника и смотрел сквозь деревянные планки па дорогу. Он нарочно ушел в дальний уголок. Здесь никто не мог увидеть, что Виталька глотает слезы.

Отец не приехал, хоть и обещал в письме.

Виталька ждал его с утра. В одиннадцать часов пришли два заводских автобуса, но среди приехавших гостей папы не оказалось.

Виталька успокоил себя: «Приедет с Володей». У их соседа Володи Крюкова была своя машина.

Теперь уже близился вечер, и ждать не стоило. Виталька это понимал. Но как только вдали появлялось золотое от солнца облачко пыли, он прижимался лицом к планкам палисадника и ждал, когда машина подойдет поближе. Чаще всего это был загородный автобус или какой-нибудь «москвич» с дачниками. Проезжал иногда колхозный грузовик. А знакомой «победы» с брезентовым верхом не было.

Автомобили скрывались в роще за поворотом, пыль оседала на придорожные кусты. И Витальке делалось еще тоскливее…

Юлька подошла совсем неслышно. Виталька вздрогнул от её голоса и поспешно стряхнул с ресниц предательские капли.

– Что, Вить, не приехал твой папка?

Он только покачал головой, чтобы не выдать себя голосом. И не обернулся. Больше всего не хотелось показывать при Юльке, что у него глаза на мокром месте. Ни при ком не хотелось, а при Юльке особенно.

Наоборот, надо, чтобы Юлька считала его твердым и смелым. Виталька очень мечтал об этом. Правда, никому на свете он не рассказывал про такие свои мысли, а Юльку даже дразнил при ребятах «мухомором» за красный сарафан с горошинами.

Но когда Виталька оставался один, он придумывал всякие истории. Например, где-нибудь в лесу они вдвоем отстанут от отряда, и Юлька вывихнет, ногу. И Виталька потащит её на себе до самого лагеря.

«Брось, – всхлипывая, станет уговаривать она. – Беги лучше за вожатым».

Но уже начнет смеркаться, и он не оставит Юльку. «Нельзя, – скажет Виталька. – Опасно. Волки здесь, пожалуй, встречаются не часто, но все-таки… Ты можешь простудиться, если будешь лежать на земле.»

И может быть, тяжело дыша от усталости, он признается, что хочет стать моряком, что видит во сне белые океанские пароходы и гремящие штормы в десять баллов… Он скажет это и понесет её дальше, потому что моряки не сдаются…

Но Юлька не отставала от отряда и ногу не вывихивала. И тонуть в реке, видимо, тоже не собиралась. Да и плавала она лучше Витальки, хоть была ничуть его не старше: тоже девять с половиной лет.

Правда, Виталька знал, как еще можно показать Юльке, что человек он храбрый. Надо было у неё на глазах перемахнуть с шестом через овражек доверху заросший кустами смородины и высоченной крапивой. Но прыгать так решались только самые старшие ребята да и то, когда рядом не было взрослых. Мальчишки опускали конец длинного шеста на дно овражка, где журчал невидимый среди зарослей ручей. Потом кто-нибудь с разбегу хватался за шест, отталкивался и плавно перелетал на другой берег. Юлька каждый раз зажмуривалась и ойкала.

– И я могу, – шептал чуть слышно Виталька. А когда он, будто случайно, подходил к шесту, ноги становились тяжелыми, и от противного страха слабели руки…

Но сейчас Витальке было не до подвигов. Лишь бы Юлька не заметила слез. А она села рядом и успокоила:

– Может, он завтра приедет. Ты не плачь.

Виталька понял, что все пропало. Надо было тут же сказать что-нибудь про пыль, про солнце, от которого слезятся глаза. Но он не сумел. После Юлькиных слов он вдруг не сдержался и начал всхлипывать по-настоящему. Он сидел, прижавшись лбом к твёрдой дощечке палисадника, и знал, что Юлька смотрит на его вздрагивающие плечи.

Потом Виталька почувствовал на плече её ладошку.

– Вот увидишь, приедет, – пообещала Юлька. И тут же спросила:

– Хочешь пирога? С морковью. Это мне бабушка привезла.

Виталька кивнул. Теперь было все равно. Всё еще всхлипывая, он начал жевать кусок со сладкой морковной начинкой. Стало уже легче, словно со слезами вылилась и тревога, и обида на отца, и грустные воспоминания о доме, которые сегодня привязались с утра.

Но Юлька… Надо было сейчас сказать такое, чтобы эта тоненькая девчонка с редкими веснушками на переносице и в красном сарафане с белыми горошинами не думала, будто Виталька плакса.

Он обернулся… и понял, что ничего говорить не придется. Юлькин сарафан мелькал уже среди дальних березок. Разве она может хоть три минуты посидеть на одном месте! Ей и дела нет уже ни до Витальки, ни до его слез.

Виталька сжал в кулаке остатки пирога, и на траву посыпались розовые морковные крошки. Ладно! Завтра он так махнет через овражек, что Юлька вскрикнет и целую минуту будет бояться открыть глаза.

Сегодня Витальке не до этого. А завтра он обязательно прыгнет.

Перед самым отбоем кто-то из ребят крикнул в окно палаты:

– Витька, к тебе приехали!

Виталька бросился к дверям.

За воротами, у знакомой «победы» стоял отец. Был там и Володя, и еще какой-то человек, высокий, в соломенной шляпе. Но Виталька не обратил на них внимания.

Его подхватили сильные руки.

– Ну что ты, Витек, – говорил папа. – Ты же будущий штурман. Помнишь? «И слезу из глаз не выдавит ни беда, ни черный ветер…»

– Штурман… А если тебя целый день нет и нет, причем здесь песня? – прошептал Виталька.

Оказалось, что отец сегодня работал, а выходной взял на понедельник. Этого требовал какой-то неумолимый «график».

– И мама приехать не могла. Галка-то сегодня не в яслях, – сказал папа.

– Я понимаю, – вздохнул Виталька.

Через минуту забылись все горести. Папа, Володя и их знакомый инженер Борис Иванович приехали не просто так, а на рыбалку. И Витальку решили прихватить. Оказывается, уже договорились с начальником лагеря. Он отпустил Витальку на ночь и на завтра до ужина.

– Ура! – завопил Виталька и нырнул в кабину. – Едем!

– Ты бы оделся, – посоветовал отец. – Смотри, простынешь. И комары заедят.

Но Виталька умоляющим голосом сказал:

– Поедем скорей. Комаров почти нет, а ночь теплая. Мы завернемся в твой плащ.

У реки они разделились на две группы. Володя и Борис Иванович ушли за поворот, на другую сторону мыса, заросшего высоким кустарником.

Вместе с отцом Виталька собирал дрова и разжигал костер. Отец насвистывал песенку, которую когда-то они сочинили вдвоем. И Виталька про себя повторял её очень хорошие слова:

 
Чертят небо
Злые молнии.
Такелаж провис от влаги.
Мы должны
Нести над волнами
Наши паруса
И флаги!
 

– Ты какой-то очень веселый, папка, – заметил Виталька. – Почему?

– Не поверишь, если скажу.

– Отпуск дают? – догадался Виталька.

– Угу, – кивнул отец. – Будет отпуск. Помнишь уговор?

Еще бы не помнить! Вдвоем они допели свою песню, да так, что все рыбы, наверно, расплылись из этих мест:

 
Мы большую лодку
Выстроим.
Утром соберемся рано.
Поплывем рекою быстрою
Прямо –
К океану!
 
 
Надо быть очень упорными,
Чтобы плыть только вперед.
Пусть на встретит море штормами,
Штормами
Всех широт!
 

– Ну, пусть не на лодке, а до моря доберемся, – пообещал папа, – жить там будем самостоятельно. Не боишься?

Виталька сказал, что самостоятельная жизнь в миллион раз лучше всяких курортов.

– Я тоже так думаю, – согласился папа. – А поэтому шпарь к Володе. Я там котелок забыл в машине. Беги через кусты, по тропинке.

Виталька совсем не ожидал сегодня новых неприятностей. А тут на тебе!

Было уже темно. Только на северо-западе светлело небо. Там над дальним берегом остывала зорька. Кругом угрожающе темнели высокие кусты. Виталька понимал, конечно, что ничего страшного там нет. Но хоть и понимал, а всё равно боялся. В темноте всегда лезет в голову всякая ерунда: а вдруг что-нибудь лохматое и непонятное зашевелится в кустах, заблестит зелеными глазами. А потом оно протянет полосатую лапу…

– Лучше я берегом схожу, – упавших голосом проговорил Виталька.

– По тропинке ближе, – возразил отец. – Срежешь поворот. Здесь всего шагов двести.

– Это твоих двести, – вздохнул Виталька. – А моих? Наверно, четыреста будет.

Но дальше спорить он не решился.

Сделав три шага Виталька оглянулся.

– Ну, что же ты? – удивился папа. – Не понял дорогу? Иди всё прямо.

– Понял… – сказал Виталька.

Папа вдруг усмехнулся:

– Ну и недогадливый я. Конечно, ведь темно уже. Ладно, раз боишься, я схожу.

Виталька секунду назад сам хотел сказать, что ему страшно. Ну и что? Он ещё не взрослый. Это большие не боятся ночных дорог. Но тут словно язык его потянули не в ту строну. И Виталька пробормотал:

– Конечно, темно… У меня ноги голые, а там разные сучки да колючки.

– Ну, понятно, – рассмеялся папа. – А я думал, тесноты испугался мой морячок. Надевай тогда эти скороходы. В них никакие колючки до тебя не доберутся.

Он сел на траву и принялся стягивать тяжелый кирзовый сапог. Виталька сразу представил, как трудно шагать в большущих «скороходах» среди темного кустарника. А если оно засветит в черных листьях свои глаза и вытянет мохнатую руку? Разве убежишь в таких сапожищах?

– Я в них утону, – уныло сказал Виталька. – Лучше уж так… Ну, я пошел.

И Виталька шагнул на тропинку.

Вверху было темно-синее небо и неяркие звезды. А кругом обступила темнота. В ней жили черные лохматые кусты-звери. Они угрожающе шептались. Подбирались вплотную. Хватали ветками за плечи, цеплялись за ноги. Большие листья, как чьи-то холодные ладони касались лица…

Виталька шел медленно. Он не смотрел по сторонам и считал шаги. Он боялся идти быстрее, чтобы не нарушить покой того страшного, кто мог бы скрываться во мраке.

– Ведь нет же никого, – еле слышно шептал он. – Нет никого кругом. Кого бояться? Сто семнадцать… Сто двадцать… Сто двадцать три…

Но страх не проходил. Виталька чувствовал, что всё в нем напряглось. Будто сотни струнок натянули до отказа. Только сердце то свободно бухало, словно болталось в железной бочке, то настороженно замирало. Если бы сейчас громко хрустнула ветка, или кто-нибудь вышел на тропинку, Виталька рванулся бы, куда глаза глядят, не думая и ничего не помня от страха.

После двухсот семидесяти шагов он миновал полянку. Здесь было посветлей, но от этого ещё страшнее стало снова углубляться в кустарник.

На триста двадцать седьмом шагу Виталька заметил среди веток слабый огонек.

Больше он шагов не считал. Он пролетел оставшийся путь сквозь хлещущие кусты за несколько секунд. И выскочил на берег.

Володя и Борис Иванович сидели у костра. Они разом уставились на растрепанного мальчишку. Борис Иванович охнул и покачал головой:

– Силён! Я думал, кабан через чащу прет.

– Разве они здесь есть? – дрогнувшим голосом спросил Виталька.

– Ну что ты, – сказал Володя. – Никого здесь нет. Тебе котелок? Сейчас…

Обратная дорога не так пугала Витальку. Он даже забарабанил один раз по котелку в такт словам, которые вспомнились назло страху:

 
Мы большую лодку выстроим…
 

Чёрные кусты решили, наверно, отомстить мальчишке за дерзость. Когда Виталька перешел знакомую полянку, он осмелел так, что решил оглядеться. И тут его будто ударило током!

Низко у земли из кустов смотрели два тусклых белесых глаза.

В первую секунду Виталька не мог двинуться. А потом почувствовал, что если побежит, оно обязательно помчится следом.

Боком Виталька начал отступать к кустам. Глаза не двигались. Не шевелились, не моргали, но и не гасли.

Виталька остановился. Что его держало, он и сам не понял. В голове прыгали коротенькие испуганные мысли. И сквозь страх всё равно пробивалась песенка о быстрой лодке. Пробивалась сама по себе, как ручеек сквозь холодный снег. Ведь бывает, что какие-то слова или мотив привяжутся и вертятся в голове в самые неподходящие минуты.

Но вдруг где-то далеко крикнул пароход, а потом Виталька услышал, что кругом очень тихо. Только сердце громко ударялось о рёбра, да песенка звенела настойчиво и внятно. Хорошая песенка про моря, паруса и флаги.

А кусты перестали шептаться. Наверное, ждали, что же будет. И они дождались удивительного. Мальчишка негромко крикнул и бросил котелком в страшные глаза. Бросил и не побежал. Глаза шевельнулись и замерли.

– Ладно! – звонко сказал Виталька. – Значит ты не живое! Ты бы убежало!

И он пошел через поляну. Сердце беспорядочно колотилось, но он дошел до другого края кустов. И за два шага Виталька увидел, что никаких глаз нет. На высоких стеблях цвели две большие ромашки.

Виталька нашел котелок. Ромашки срывать он не стал. Сначала хотел сорвать, а потом не тронул. Он отдохнул немного, присев рядом с ними. Над головой спокойно шептались о своих делах листья…

Через десять минут котелок висел над огнем. В нем закипал густой коричневый чай.

Виталька сидел у костра. Он завернулся в плащ и прижался щекой к отцовскому плечу. Плясало пламя. Оранжевые блики долетали до черных кустов. За костром был виден темный берег и светлая река. Вода отражала небо с медной полоской зари у самого горизонта. Ближе к зениту небо казалось совсем темным, ночным, а за рекой оно еще было вечерним. И там, где вечер смешивался с ночью, висел узкий месяц, а недалеко от него – белая переливчатая звезда.

– Как она называется? – спросил Виталька. – Вон та большая звездочка, не знаешь, папа?

– Знаю. Это Венера.

– Я тоже знаю. Нам рассказывали, что там есть моря. Правда?

Отец обхватил Витальку за плечи, прижал покрепче.

– Мало тебе океанов на Земле? Там, на Венере, есть, говорят, и леса. Черные и дремучие.

– Ну и что?.. – сказал Виталька. Он вспомнил тропинку в ночном кустарнике и пожалел, что нет здесь Юльки. Она бы, небось, ни за что не пошла бы там одна. А он пошел. Но Юлька не видела этого. Значит, придется все-таки прыгать с шестом, чтобы доказать ей…

Виталька устроился поудобней и стал ждать, когда закипит чай.

Прыжок Витальку теперь не пугал.

1959 г.

Бабочка

Дул сырой октябрьский ветер. Он бросал на тротуары кленовые листья, похожие на ярких бабочек. Листья сначала празднично желтели на мокром, чёрном асфальте, потом пропитывались влагой и делались блеклыми и скучными. Дождя не было, но серые облака низко нависали над крышами.

Шурик понуро шагал из школы. Нет, плохого ничего с ним не случилось. Но он привык, чтобы каждый день случалось что-то хорошее, а разве может произойти что-нибудь радостное, интересное в такой хмурый день, как сегодня?

И оказалось, что может…

На тротуаре валялся спичечный коробок. Шурик ударил по нему носком ботинка, коробок подлетел и перевернулся вверх наклейкой. Наклейка оказалась оранжевой, с чёрным всадником в широкополой шляпе.

«Красивая,» – подумал Шурик и решил: – «Отдам Глебке, ему пригодится».

Глебка был соседом Шурика. Он учился в пятом классе, а Шурик только во втором, но они были друзьями.

Глебка очень интересный человек. Он собирал без всякого разбора почтовые марки, старинные монеты, спичечные наклейки. В ящике его стола валялись вперемешку цветные камешки, раковинки, открытки и другие занимательные вещи. О каждой монете, о любом камешке Глебка мог рассказать историю. Может быть он их просто придумывал, но Шурик слушал внимательно, хотя и не всегда верил.

Глебка внимательно рассмотрел наклейку и сказал уверенно:

– Мексиканская. Вот гляди, тут написано…

– Ме-хи-со, – с трудом разобрал Шурик мелкие чёрные буковки.

– Эх ты, «мехисо», – рассмеялся Глебка. – Мексика. Это по-испански…

Чтобы выломать верхнюю крышку с наклейкой, Глебка открыл коробок. Вот так штука! В коробке была вата, и в ней лежала похожая на маленькое толстое веретено куколка бабочки. Она была коричневая и твёрдая. Шурик осторожно положил куколку на ладонь и вопросительно взглянул на Глебку.

– А она… тоже мексиканская?

Глебка сморщил лоб и думал с минуту.

– Ага, – мотнул он годовой, – конечно. Раз коробок из Мексики – значит и она… Наверное, какой-то учёный ездил туда охотиться за бабочками и привёз кокон в коробке. А потом потерял.

– Ты, наверно, врёшь, Глеб, – сказал Шурик. – Какой ещё учёный?

– Ну, откуда я знаю. Не хочешь – не верь…

Они решили положить куколку между оконными рамами. Может быть, весной, когда пригреет солнце, появится на свет чудесная бабочка.

– Ты отдашь тогда мне её? Для коллекции? – Попросил Глебка.

Шурик удивился:

– Разве ты собираешь бабочек?

– Нет ещё, но буду…

– Ладно, отдам.

Шурик уронил куколку между рамами у себя в комнате, и она закатилась в самый уголок. Это было неудачно, потому что солнце туда стало заглядывать лишь в конце марта.

Март был беспощаден к снегам. Сугробы у заборов исчезли и кое-где появились уже чёрные полоски земли. Ветер как озорной мальчишка носился в переулках, рассыпая по лужам солнечные блики.

…Целую неделю солнце грело запылившийся кокон, однако он не подавал признаков жизни. У Шурика кончились весенние каникулы, а бабочка всё не появлялась. Глебка заходил каждый день и очень досадовал. Он говорил, что, наверное, апрельское солнце недостаточно горячо, чтобы разбудить тропическую бабочку.

И вот однажды, вернувшись из школы, Шурик наконец увидел её. Бабочка была крупная, почти в половину Шуркиной ладони. Она сидела на переплёте рамы, раскрыв отливающие бронзой крылышки. На каждом из них, коричневом с тёмными пятнышками и пепельно-серыми краями, выделялся сиреневый, с белой каёмкой, кружочек. Никогда Шурик не видел таких красивых бабочек. Он знал коричневых крапивниц, белых и желтоватых капустниц да ещё серых мохнатых ночных мотыльков. А эта бабочка, без сомненья, была мексиканской.

Шурик решительно взялся за дело. Нужно было достать бабочку, а для этого выставить раму. Он принялся отдирать кухонным ножом бумажные полоски, вытаскивать гвозди и расшатывать тяжёлый переплет со стеклами. Маленькая сестрёнка Натка молча наблюдала за ним. И только когда Шурик выдавил локтем стекло, она строго сказала, вынув изо рта палец:

– Вот мама задаст тебе.

– Сначала я тебе задам, чтоб не мешалась, – пригрозил брат, чувствуя, что в Наткиных словах немало правды.

Раму он всё-таки вынул. Но бабочка, едва к ней протянулась рука, стала шумно биться о стекло. А за стеклом сверкало солнце, и в тёмной голубизне весеннего неба, лёгкие как одуванчики, повисли круглые облачка. Везде уже сошел снег. У заборов, на солнечных припёках, выползали тёмно-зелёные стрелки травы. Почки на тополях стали заметнее. В ветвях галдели весёлые воробьи.

А бабочка билась о стекло отчаянно, не переставая. У Шурика сжалось сердце. Он представил, как Глебка приколет её к листу картона длинной булавкой, и даже зажмурился.

– Ладно уж, лети… – он и толчком распахнул окно.

И улетела бабочка.

А в комнату рванулся воздух, полный весёлого гомона улицы и запахов весны…

Шурик мог бы оказать Глебке, что бабочка оказалась самой обыкновенной, но ему не хотелось врать. Он признался, что выпустил мексиканскую бабочку, и так расписал её Глебке, что тот огорчился не на шутку.

– Дубина ты, Шурик. Ведь она к теплу привыкла, а ты её в апреле на улицу… Она всё равно погибнет.

Шурик заморгал, а Глебка больше ничего не сказал и ушёл. Он дулся довольно долго, хотя настоящей ссоры не получилось.

Пришло лето.

Как-то утром Шурик вышел по двор. Там двое ребят-семиклассников, Володя и Олег, возились с велосипедами. Они собирались в лес.

– Вовчик, возьмите меня, – попросил Шурик, – я в лесу целый год не был.

Володя покрутил колесо у поставленного вниз головой велосипеда и ответил:

– Скажи, пожалуйста, радость моя, зачем мы будем брать тебя? Ехать далеко, а ты тяжелый.

– Я совсем даже лёгонький, – печально сказал Шурик. – Жалко вам, да?

– Нам тебя жалко, – возразил добрый Олег, – но если нравится тебе трястись на багажнике, и если ты не будешь совать ноги в спицы, и если…

– Не буду совать, – заверил Шурик и добавил, что на багажнике он любит ездить даже больше, чем в такси.

На самом деле это было не так уж приятно. На асфальтовом шоссе всё шло хорошо, но километров через пять ребята свернули на тропинку, которая через частый березняк вела к лесной речке. Ветки лупили по ногам. Шурика подбрасывало на каждой кочке, и скоро у него заныло всё тело. Когда до речки осталось совсем немного, он не выдержал и сказал, что решил пройтись пешком.

Ребята укатили вперёд, а Шурик облегчённо вздохнул и осмотрелся.

Он стоял на краю широкого луга. Желтые ромашки, львиный зев и ещё какие-то солнечные цветы чуть колыхались под прилетевшим из-за ближнего леса ветерком.

И вдруг Шурик увидел бабочку. Совсем такую же, как та, выпущенная весной! Бабочка села на ромашку прямо перед Шуриком и то складывала, то раскрывала крылышки. Высокие цветы щекотали Шуркины колени, сердитая оса звенела у плеча, но он не шевелился, глядя на бронзовые крылышки с павлиньими глазками.

Значит, она совсем не мексиканская?!

Зря сердился Глебка. Сам всё придумал и сам же потом дулся… Шурик обрадовался неизвестно чему. Может быть тому, что не где-то в далёкой стране, а здесь, над весёлым лугом летают чудесные бабочки…

– Ты, наверно, та самая. Признавайся, – тихо сказал он и протянул к ромашке руку. Загорелая рука была почти одного цвета с коричневыми крылышками.

Бабочка не стала ждать, когда Шурик сорвет цветок, и, вспорхнув, закружилась над лугом. Мальчик долго следил за ней. Он подумал, что Глебке придутся выдумывать новую историю о том, как и откуда взялся мексиканский коробок и куколка в нём. Он придумает…

Смеялось солнце, наливая золотистым светом маленькие облака. Покачивались цветы. Весело шелестел березняк, окаймляющий луг. И небо, синее-синее, отражалось в Шуркиных глазах…

1959 г.