Текст книги "В ночь большого прилива"

И вот он пришел. Вернее, прибежал. Коричневый, в белой маечке, натянутой на мокрое тело, с влажными волосами. Легкий и тонконогий, как олененок.

– Здравствуй! – сказал он. – Ты дома? Пойдем купаться! Знаешь, какая теплая вода! Ну, пойдем… Да?

Он говорил, пританцовывая на пороге, и смотрел веселыми влажными глазами. И только в глубине этих глаз была виноватинка: "Ты не вспомнишь обиду?"

А обиды у меня не было. Была только радость, что он вернулся.

И мы, конечно, пошли купаться на пруд, к плотине, где уже собрались все мальчишки с нашей улицы. По краям тропинки цвела белая кашка, отчаянно звенели кузнечики, а в небе стояли желтые кучевые облака, похожие на дирижабли.

Володька прыгал впереди и порой оглядывался. Виноватинки в глазах еще не совсем исчезли.

Я улыбался ему и вспоминал сон. Хороший сон про возвращение в детство. Про то, как грустно бывает расставаться с другом, но тут уж ничего не поделаешь. Раз у него страна, где не доиграна битва и где он оставил свою трубу.

А может быть, он все-таки вернулся бы?

Я тоже порой ухожу в далекую страну, где живет мой друг Алька Головкин из четвертого «А» и пружинит под ногами тротуар, и сосновые кораблики с клетчатыми парусами плывут к дальним архипелагам. Там сколько хочешь можно ходить по колено в траве, запускать с крыши бумажного змея и воевать с пиратами. Там всегда выходишь победителем из поединка со злом, потому что нет оружия сильнее, чем деревянная шпага.

Но ведь я возвращаюсь. К Володьке. Ко всем.

Конечно, если бы сделать, чтобы никакие ветры, никакие годы не разделяли друзей! Если бы время не отнимало у человека детство… А может быть, это можно сделать? Если очень постараться?

– Если постараться, всего добьешься. Да, Володька? – спросил я.

– Нет, – сказал он, даже не обернувшись. – Не всего.

– Почему?

– Нипочему. Не всего, вот и все.

– Например? – начал я раздражаться,

– Например, попробуй загнать муху в мыльный пузырь, и чтобы он не лопнул.

Я обиделся, но он даже не заметил. Потом я перестал обижаться, и мы купались, пока не перемерзли до крупной дрожи. Тогда мы пошли домой.

Я насвистывал сигнал, который запомнился мне во сне: "Та'-а-та-та та'-та-а…"

– Это ты «Исполнение» свистишь? – вдруг спросил Володька.

– Что?

– Ну, сигнал. Я же знаю. Я два раза в лагере горнистом был. Это сигнал "Все исполняйте".

И он просвистел так же, как я, пять протяжных нот.

– Выдумываешь все, – проворчал я.

– Пойдем напрямик, через парк, – сказал Володька.

– А куда ты идешь? Вот где ворота!

Он вздохнул, удивляясь моей недогадливости. Отодвинул в заборе доску и показал: "Лезь".

По ту сторону забора, на опрокинутой мусорной урне, сидел рыжий котенок с удивительно знакомой мордой.

– Что-то знакомая личность, – сказал я.

– Это же Митька. Мы его в беседке нашли. Кормим по очереди. А он привык и за нами бегает, за всеми ребятами… Ну, опять сбежал из дома, разбойник!

Митька беззвучно мявкнул. Володька сгреб его и сунул под майку.

– Сиди тихо!

Я свернул на дорожку, но Володька сказал:

– Куда ты? Пойдем прямо.

Он дал мне ладошку и повел через высокую траву и кусты шиповника.

– И как ты ухитряешься не исцарапаться? – спросил я.

– Пфе, – сказал он. И шлепнул по животу, чтобы рыжий разбойник Митька сидел спокойно.

В НОЧЬ БОЛЬШОГО ПРИЛИВА

1

Я не виноват, я не хотел этого. Я убеждал себя, что непростительно забивать голову сказками. Говорил себе: “Ты взрослый человек, у тебя серьезная работа. Думай о ней”. И думал о работе. Целыми днями. Но по утрам, сам того не желая, пытался собрать в памяти обрывки сновидений.

Нет, Северо-Подольская крепость мне больше не снилась. Снился залив под желтым закатом и зализанный ветрами песчаный плоский берег. На берегу стояли каменные арки, а под ними висели сигнальные колокола – разных размеров. Заметно было, что колокола заброшены: у многих не было языков. Из песка торчали высокие травинки, и ветер пригибал их.

Еще я видел солнечные, но совершенно пустые улицы незнакомого города. А еще – внутренность круглых крепостных башен. По вогнутым стенам вились полуразбитые каменные лестницы. В узкие окна били пыльные полуденные лучи. Из поржавевших железных скоб срывались и падали погасшие факелы.

…Тех двоих я ни разу больше не видел. Но на берегу, на пустых улицах, на стертых ступенях лестниц я чувствовал: они только что были здесь. Я даже пытался найти, догнать их. И знал, что еще чуть-чуть – и догоню. Но не мог. И было очень горько. Я в этих снах был мальчишкой и не стеснялся плакать…

Нелепо тосковать по людям, которых никогда не было, которые однажды просто приснились. Но я тосковал по Валерке и Братику.

И ведь никому не расскажешь! Разве что Володьке… Но Володька – он разный. Иногда ласковый, тихий и все понимает. А иногда вдруг станет вредным таким и насмешливым. И не поймешь отчего…

И все же Володька был единственным человеком, который меня мог бы понять.

2

Мы с ним познакомились три года назад.

Я перепечатывал на машинке статью для журнала “Театральная жизнь”. Печатал я тогда плохо, работа надоела, я лениво давил на клавиши. В это время постучали.

Я неласково сказал: “Войдите”.

На пороге возникло лохматое, но симпатичное существо ростом чуть повыше спинки стула. С тонкой шеей, оттопыренными ушами и глазищами цвета густого чая. Одето оно было в мальчишечью школьную форму, крайне для него большую.

– Это вы все время тюкаете? – строго спросил гость.

– Что значит “тюкаете”? – слегка обиделся я.

Не отводя внимательного взгляда, мальчишка объяснил:

– Я внизу живу. А наверху каждый день: “тюк” да “тюк”, “тюк” да “тюк”. Будто клюет кто-то…

– Это машинка стучит, – объяснил я. – Печатаю. Работа такая. А что, мешаю?

– Да нет, тюкайте, – великодушно разрешил гость и добавил: – Просто интересно. А вы кем работаете?

– Я зав. литературной частью. Проще говоря, литературный директор.

Что-то вроде уважения мелькнуло у мальчишки в глазах. Он попытался незаметно подтянуть штаны и спросил:

– В какой школе?

– Почему в школе…

– В нашей школе исторический директор, – объяснил гость. – Он пятиклассников истории учит. У Витьки – ботаническая директорша. А вы в какой школе? Вы литературу преподаете?

Слово “преподаете” он произнес с солидностью человека, уже посвященного в премудрости школьной жизни.

Я сообщил, что работаю не в школе, а в Театре юного зрителя, отвечаю за то, как написаны пьесы.

– У-у… – сказал он. – А я думал, что в театре все люди артисты.

Я терпеливо объяснил, что в театрах много работников с разными профессиями.

– Но артисты все же самые главные? – спросил он. – Или вы главнее?

Набравшись нахальства, я сказал, что главнее: артистов много, а я один.

Он кивнул, помолчал и задал новый вопрос:

– А вы были артистом? Или сразу стали директором?

– Был.

– А кто главнее: литературный директор или знаменитый народный артист?

“Вот зануда”, – подумал я и ответил, что народный, пожалуй, главнее.

– А вы почему не стали народным? – поинтересовался он, глядя ясными янтарными глазами.

“Иди ты знаешь куда…” – чуть не сказал я и мрачно признался:

– Не получилось.

– Бывает, – посочувствовал он.

– Просто мне расхотелось играть, – заступился я за себя. – Я решил сам писать пьесы.

– Получается? – серьезно спросил мальчишка.

– Получается, – соврал я.

Он вежливо сделал вид, что поверил. Опять кивнул и посмотрел на машинку.

– А как вы печатаете?

– Проходи, – сказал я. – Что за разговор у порога… Тебя как зовут?

Он сообщил, что зовут его Володькой, скинул у дверей полуботинки и, бултыхаясь в своей форме, как одинокая горошина в кульке, подошел к столу. Забрался с ногами в мое кресло. Оглянулся на меня.

– Можно, я потюкаю?

Я с тайной радостью (есть причина не работать) вытащил недопечатанный лист и вставил чистый.

– Смотри, я покажу, как надо…

– Знаешь, я все привык делать сам, – доверительно сообщил Володька. – Я разберусь.

И он, в самом деле, быстро разобрался (правда, потом пришлось менять клавишу с буквой “ы”).

На другой день Володьку заинтересовала моя спортивная шпага (он выволок ее из-за шкафа).

– Это настоящая? – спросил он, и глаза у него сделались светлыми, золотистыми.

– Вполне, – сказал я.

– И ты умеешь сражаться?

– Конечно, – гордо ответил я. И объяснил, что в театральном училище нам преподавали фехтование, а кроме того, я занимался в спортивной секции. Один раз даже занял третье место в областной олимпиаде.

– Врешь! – восторженно сказал он.

Конечно, он просто не сдержался. И все же я решил поставить юного гостя на место.

– Во-первых, не вру. У меня диплом есть! А во-вторых, с чего это вы, сударь, начали говорить мне “ты”? Я взрослый человек.

Этот тип уселся на диван, поставил клинок между колен, прижался щекой к рукояти и задумчиво уставился на меня.

– Какой же ты взрослый? Взрослые не такие.

– А какие?

– Ну… они важные. У них жены, дети.

– Подумаешь… У меня тоже скоро будет жена. У меня невеста есть.

– А где она? – подозрительно спросил Володька.

– В Москве, в аспирантуре, – сказал я и вздохнул, вспомнив Галку.

Володька подумал и сообщил, что невеста – это не считается.

– У меня было две невесты. Одна в детском саду в меня влюбилась, а одна недавно, в сентябре. Записки писала. Печатными буквами.

– Ну, ты даешь… – только и сказал я.

– Можно, я потренируюсь шпагой?

– Тренируйся, но не шуми. Я хотя, по-твоему, не взрослый, а должен работать.

Мы подружились. Володька подрастал, перешел во второй класс, в третий, в четвертый… И почти каждый день приходил ко мне в гости. А если уезжал в лагерь или к дедушке, я скучал.

Иногда Володька печатал на моей машинке странные слова и говорил, что это названия планет, про которые он придумывает сказки. Иногда притыкался рядом и шепотом рассказывал, какую картину нарисует, когда совсем вырастет. Это будет грустная картина: кругом море, посередине маленький остров, а на острове одинокая, брошенная собака. Чтобы все поняли, что нельзя бросать собак. А еще будет картина “Девочка на дельтоплане”. Это та девочка, которая в первом классе писала ему печатными буквами записки. (“Только ты никому не говори, ладно?”)

А иногда в милого Володеньку словно бес залазил. Он начинал язвить. Чаще всего этот субъект потешался, что я считаю себя взрослым. Он заявлял, что взрослые не собирают картинки с парусными кораблями и не читают детских книжек. Взрослые не бегают с мальчишками на рыбалку и не строят игрушечные пароходы (сам подбивает меня на такие дела, а потом ехидничает!). Кроме того, взрослые умеют завязывать галстуки и не ужинают консервами из морской капусты.

Я злился и не знал, что возразить. Тем более что Галка не вернулась из Москвы, она вышла там замуж за солидного кандидата наук.

Но ссорились мы с Володькой редко. Зимой мы вместе катались на лыжах, а летом ходили купаться на большой пруд недалеко от дома.

Купались мы и в те дни, с которых я начал рассказ. Только мне было невесело и неспокойно. Володька смотрел на меня, и глаза его темнели.

– Ну, ты чего? – спрашивал он. – Чего ты такой?

– Устал, – говорил я.

– Ты же в отпуске.

– Пьесу переделываю. Не получается. Вот и устал.

– У тебя и раньше не получалось, а ты был веселый…

Я страдал из-за себя, а он из-за меня. Разве он виноват? “Расскажу”, – решил я наконец. И решив так, немного успокоился.

Но раз я повеселел, повеселел и Володька. В то утро мы опять пошли купаться, и он прыгал вокруг меня, как танцующий аистенок. И уже пару раз высказался в том смысле, что небритый подбородок – не доказательство взрослости, а всего только признак неаккуратности. Лишь когда повстречалась некая Женя Девяткина десяти с половиной лет, Володька слегка присмирел, порозовел и глянул на меня опасливо.

3

День начинался солнечный, но не жаркий. Купающихся было немного. Володька, однако, быстро скинул штаны и футболку и требовательно посмотрел на меня. Я, кряхтя, разделся. Но, поболтав ногой в воде, я твердо заявил, что купаться сейчас могут только явные психи. После того пошел на приткнувшийся к берегу плотик и с удовольствием вытянулся на сухих теплых досках.

– Пусть вода нагреется…

– Ты прямо как пенсионер, – досадливо сказал Володька.

– А ты не забывай, что я уже почти старик. У меня поясница…

– Опять ты за свое, – хмыкнул Володька.

– Конечно. Ты забыл, сколько мне лет?

– Двенадцать, – уверенно сказал он.

– Иди ты… – отмахнулся я и закрыл глаза.

…Почти сразу утих плеск воды, и смолкли крики мальчишек на недалеком островке. И шорох листьев. И откуда-то из темной дали донеслись пять ясных тактов трубы, пять ясных нот. Я узнал их сразу.

Это был сигнал Далеких Горнистов.

Я внутренне вздрогнул и стал ждать. Но сигнал не повторялся. Это был просто толчок памяти.

“Нет, хватит. Хватит пока думать об этом”, – сказал я себе. И разомкнул ресницы. Сразу вернулось летнее утро с его привычным шумом и редкими облаками над головой.

Растущий у самой воды тополь протянул над плотиком длинную могучую ветвь. Ухватившись за ветвь, надо мной висел Володька. И хитро поглядывал. Его пятки угрожающе шевелились в полуметре от моего живота.

– Без шуточек, – предупредил я.

Володька засмеялся и заболтал тощими ногами. Кожа на его груди сильно натянулась, и сквозь нее отчетливо проступили тоненькие ребра. Казалось, проведи по ним костяшками пальцев – и Володька зазвучит, как ксилофон.

– Не дитя, а шведская стенка, – сказал я. – Не кормят тебя дома, что ли?

– А-га… – неопределенно отозвался Володька. По-обезьяньи перебирая руками, он добрался почти до конца ветви и разжал пальцы.

Все брызги, которые поднял этот пират, хлопнувшись о воду рядом с плотиком, посыпались на меня! Я заорал и ползком перебрался на другой край.

– Не будешь обзываться дитем, – сказал Володька.

– Хулиган, – заявил я.

“Хулиган” радостно захихикал, потом примирительно сказал:

– Ладно, грейся. Я пока на остров к ребятам сплаваю.

– Валяй, – согласился я.

Глубина на пути до острова была Володьке не больше чем по плечи, и я за него не боялся.

Я опять вытянулся и закрыл глаза. Солнце стояло уже высоко и грело ощутимо. Я подумал, что буду долго-долго лежать так и не стану шевелиться. И, кажется, задремал.

…Кто-то ступил на плотик. Он качнулся, захлюпала вода. Кто-то легко подошел ко мне и стал рядом. Я лениво повернул голову. Я был уверен, что увижу мокрые коричневые Володькины ноги с прилипшими нитками водорослей. Но на плотике был не Володька. Я увидел ноги, обтянутые не то черной кожей, не то клеенкой. К одной был пристегнут ремнями широкий нож – в плоском, тоже черном чехле и с костяной узорной рукоятью.

Кто это? Аквалангист? В нашем-то мелководном пруду?

Я поднял глаза.

Надо мной, одетый в странный кожаный костюм, с рыцарским налокотником на левой руке, стоял Валерка.

4

Я сразу понял, что это он. Не кто-то очень похожий на него, а именно он – Валерка, которого не было на свете. Которого я лишь однажды видел в странном сне про сказку в городе Северо-Подольске (которого тоже не было).

До сих пор я очень смутно помнил его лицо, но сейчас узнал моментально: его темную косую челку над беспокойными бровями, его зеленовато-карие глаза – внимательные и почему-то слегка виноватые, и коричневую родинку на остром подбородке.

– Это ты… – шепотом сказал я.

Он склонил голову и ответил медленно, вполголоса:

– Мне больше не к кому было прийти. Не сердись, что я помешал.

“Помешал”! Боже мой… Радость и тревога поднялись во мне одной крутой волной. Радость – что он здесь. Тревога – что этот сон может оказаться коротким, мимолетным. Я торопливо оглянулся. Все было, как прежде. Та же ветка над плотиком, то же клочковатое облако в вышине, тот же синий заколоченный киоск на берегу. Вон Володькина одежда на траве, а вон, на острове, среди мальчишек сам Володька – словно оранжевая бабочка мелькают в кустах его плавки.

Это, кажется, прочный сон, очень похожий на явь. Наверно, сказка будет долгой. Я потрогал подбородок и глянул на свои ноги: может быть, я опять стал мальчишкой, как в первом сне?

Нет, я по-прежнему длинный небритый дядька… А Валерка здесь!

Я посмотрел на Валерку. Я понимал, что он пришел не просто так.

Глядя все так же – внимательно и чуть виновато, – он проговорил:

– Только ты можешь помочь.

– Я готов, – быстро сказал я и вскочил. Плотик закачался, Валерка переступил, чтобы не упасть, улыбнулся и взглянул на меня снизу вверх.

Раньше мы были одного роста, а сейчас Валерка не доставал мне до плеча. Но я вовсе не чувствовал себя старшим. Наоборот, мне было неловко за свой рост и возраст. Но наплевать, не это главное. Главное, что он пришел!

Пять высоких нот сигнала опять прозвучали во мне.

– Как помочь тебе? Что случилось?

Он вздохнул, пошевелил ногой, поправил пристегнутый нож и снова вскинул на меня глаза.

– Ты хорошо владеешь шпагой?

У меня холодок пробежал по спине.

– Ну… владею… Средне. Почему ты решил, что хорошо?

– Я же помню Железного Змея. Как ты его одним ударом…

Я улыбнулся:

– Но это же была сказка. Сон… Хотя сейчас тоже сон, – не без грусти добавил я.

Он сказал серьезно:

– Это не сон. Это переход… А у нас ты будешь мастером клинка. Я знаю, в этом искусстве вы опередили наших вояк.

Я не понял. Да не все ли равно? Главное, что мы опять встретились.

– Нужна шпага? – спросил я.

Валерка кивнул.

– Придется зайти домой, – озабоченно сказал я.

Он опять улыбнулся, и снова это была виноватая улыбка.

– Да нет, шпага найдется. Нужен ты.

Я прыгнул на берег и стал торопливо одеваться. Потом окликнул через пруд Володьку. Он помахал рукой. Я крикнул, что скоро вернусь. Спохватился и посмотрел на Валерку.

Он кивнул:

– Скоро… Если ничего не случится.

– А что может случиться? – спросил я без боязни, а просто с любопытством.

– Скорее всего, ничего не может. Ты же мастер. Но все-таки… Шпаги – не игрушки. Ты не боишься?

Я не боялся. Во мне вырастало напряженное ожидание загадочных событий, в которых мы будем вместе с Валеркой – плечом к плечу. Жаль только, что плечи у нас теперь на разной высоте…

– Идем? – спросил я у Валерки.

– Идем.

Я еще раз помахал Володьке, и мы ушли с берега.

5

Улицы были пусты. Ни людей, ни машин. Стояла тишина. Только наши шаги нарушали ее, да один раз желтый лист – предвестник недалекой осени – упал с тополя и зашуршал по асфальту. Валерка проводил его внимательными глазами.

Солнце грело уже крепко. У Валерки на лбу выступили маленькие капельки. От его тугой куртки пахло горячей кожей.

– Для чего ты в таком костюме? – спросил я.

– Это под доспехи, – сказал Валерка.

– У вас война?

– Смута, – ответил он и вздохнул.

Потом он доверчиво глянул на меня и сказал:

– Я бы не позвал тебя, но я очень боюсь за Василька.

– За кого? – удивился я.

– За брата. Ты не помнишь?

“Не помнишь”! Надо же сказать такое!

– Помню, конечно. Просто… я не знал, что его так зовут.

– Это я его так зову, – тихонько сказал Валерка и смутился.

Мне очень хотелось спросить про Братика, но я не решался. Опасение, что все может исчезнуть, не оставляло меня. Исчезнуть от неосторожного шага, от лишнего слова…

Несколько минут мы шли молча. По солнцу и тишине. От центра на окраину, мимо деревянных домов, по улицам, на которых прошло мое детство. И вдруг я понял, куда ведет меня Валерка: к старой трехэтажной школе, где я когда-то учился.

Перед школой тоже было пусто. Блестели стекла, тень от кленов лежала на красных кирпичных стенах. Странно! Ведь говорили, что школу недавно оштукатурили… На квадратном кирпичном столбике, у самых ступеней, я заметил сделанную мелом надпись: “Машка – ведьма”. Я сам это когда-то написал. Надо же, не стерлось до сих пор!

– Сколько сейчас тебе лет? – вдруг спросил Валерка.

Я остановился от неожиданности. Потом вспомнил Володьку. И, сам не зная почему, с мрачноватым юмором сказал:

– Двенадцать.

– Вот и хорошо, – серьезно откликнулся Валерка.

Мы вошли. По коридору гулко разнесся звук наших шагов – в пустых школах летом шаги всегда очень гулкие. Никого не встретив, мы подошли к спортивному залу. Валерка медленно отвел скрипучую дверь. В зале было пыльно и не прибрано. В беспорядке стояли и валялись, задрав “копыта”, спортивные “кони” и “козлы”. В затянутые сеткой высокие окна падали широкие лучи.

Мы пересекли зал и оказались у дверцы – она вела в комнатку, где хранились мячи, стойки для прыжков, кольца, спортивные маты. В эту же каморку наш физрук Василий Антонович отправлял иногда наиболее расходившихся на уроке мальчишек – “подумать и успокоить нервы”. Нам нравилось сидеть в полумраке и развлекаться потихоньку случайно найденными интересными штуками: ракетками, гантелями, деревянными гранатами и плетеными мячиками для хоккея.

Однажды за старыми матами я отыскал заржавленную рапиру…

Сейчас за дверцей была не каморка, а длинный, освещенный пыльной лампочкой коридор. Маты сплошными штабелями лежали у кирпичных стен, их хватило бы на тысячу школ. Между ними оставался лишь узкий проход, да и то не совсем свободный: кое-где почти до пола свешивались с потолка толстые канаты и рваные волейбольные сетки. Конец коридора терялся в сумраке.

– Надо пробираться, – сказал Валерка.

– Давай.

Он скользнул вперед. Я прикрыл за собой дверь и двинулся следом…

Мы шли удивительно долго. В пыли и полутьме. Редкие лампочки лишь едва светились в паутине. Веревки и обрывки сеток цеплялись за руки и за ноги, а особенно – за Валеркин налокотник. Один раз оказалось, что тяжелые кожаные маты почти завалили проход, и пришлось пробираться под ними ползком.

Когда мне стало казаться, что мы провели в этом коридоре полжизни, он уперся в стену из очень крупных и неровных кирпичей. Здесь было попросторнее и горела лампочка поярче.

В стене был узкий неровный пролом.

– Пришли, – прошептал Валерка. – Сейчас пролезем – и все.

– Мне не пролезть, – уверенно сказал я,

Дыра выглядела слишком маленькой.

Валерка улыбнулся;

– Пролезешь.

И вдруг я понял, что он прав. Лаз в стене был в самую пору для моих мальчишечьих плеч!

Я снова стал мальчишкой! Словно и не кончался тот странный сон про лунный дом в Северо-Подольске и про часы с деревянными рыцарями.

Снова были на мне легонькие разношенные кеды, выцветшие до белизны шортики, слегка распоротые у кармана, и рубашка в серо-зеленую клетку. Старенькая мальчишечья рубашка с висящей на нитке пуговкой у ворота и закатанными по локоть рукавами.

Я рассказываю об этом долго, а радостное сознание, что мне, в самом деле, двенадцать лет, пришло тогда в одну секунду. Я глубоко вздохнул и засмеялся. Во всем теле была упругая легкость.

Валерка нетерпеливо смотрел на меня – уже не снизу вверх: мы теперь опять были одного роста.

– Лезь за мной, – сказал он. Это был не приказ, а торопливая просьба.

Он легко нырнул в пролом, звякнув о кирпичи налокотником. Я сразу сунулся за ним. В нос ударил едкий запах влажной извести, щербатый кирпичный край оцарапал ногу.

Я увидел, что Валерка прыгнул глубоко вниз: пол в комнате, куда он попал, был гораздо ниже, чем пол в коридоре.

Это была круглая комната без окон. На ржавом крюке висел большой железный фонарь с тремя свечами, довольно яркий. Его лучи высвечивали на полу щербатые каменные плиты. Валерка стоял внизу и протягивал ладони:

– Спускайся!

Он подхватил меня, не дал упасть на камни, когда я вывалился из лаза.

Я отряхнул с коленей и живота кирпичные крошки и осмотрелся.

– Где мы?

– В башне…

Потолок с могучими балками терялся в сумраке. Стены я разглядел лучше. Они были сложены из крупных старинных кирпичей вперемешку с каменными брусьями. У стен в беспорядке валялись медные и стальные нагрудники, наколенники, наплечники, глухие каски с широкими полями и прорезями для глаз. Старые, с пятнами ржавчины. А среди них лежали узкие мечи, сабли, шпаги.

– Выбирай, – сказал Валерка.

Я перебрал несколько клинков и взял четырехгранную рапиру с простой костяной рукоятью. Рукоять удобно легла в пальцы, а большой круглый щиток с ободком и мелкими ямками хорошо закрывал руку. Светлый клинок был похож на громадную иглу. Однако на конце он был плоским, и оказалось, что края отточены. В случае чего можно не только нанести колющий удар, но и рубануть.

– Я готов, – сказал я и удивился звонкости своего голоса.

– А это? – Валерка кивнул на панцири и наколенники. – Ничего не возьмешь?

Таким легким, таким подвижным было мое мальчишечье тело! А это железо, наверно, тяжелое и холодное. Я передернул плечами.

– Обязательно?

Валерка улыбнулся.

– Да нет. Тебе, пожалуй, не обязательно… А вот это нужно. – Он вытащил из-под железной рухляди кожаную перевязь с большой пряжкой и медными клепками по краям. Надел мне через плечо, ловко подогнал пряжку. Потом в кольцо на ремне сунул рапиру. Ее рукоять закачалась у моего бедра.

– Вот и все, – сказал Валерка.

Я увидел себя как бы со стороны: обыкновенный пацан – и с мушкетерским оружием на боку.

– А ничего, что я… такой? Не будут на меня обращать внимание?

– Ты такой, как надо, – откликнулся Валерка. – Слушай… Ты не передумал?

– Что?

– Идти со мной?

– Ну что ты говоришь! – упрекнул я.

Он взял меня за руку.