Текст книги "Журавленок и молнии"

– Нет, не хотят… Они завтра в шесть часов на пустыре собираются, чтобы на штаб «Тигров» напасть. А у нашего крыльца часовых поставят. Я же все правила знаю.

– Тогда вот что… – Журка вытянул из чемодана (не с игрушками, а другого) свой тренировочный костюм. – Бери, завтра наденешь. Не голому же тебе воевать.

– Вот хорошо… Я его лучше сейчас надену, чтобы помягче на полу было. И вон ту курточку подстелю. Можно?

– Ну и придумал, – сказал Журка. – У меня на полу даже кот не спит. Давай ложись рядом. Вон туда к стенке.

– Да ну… Я весь пыльный, перемазанный.

– В одеяло завернешься. Оно у меня как раз такое… боевое. Я с ним в прошлом году в поход ходил, даже у костра подпалил.

– А ты как без одеяла?

– Под простыней.

– Холодно будет.

– Ха, – сказал Журка. – Думаешь, ты один закаленный?

Журка выключил свет, сдвинул в ноги недовольного Федота и лег рядом с Горькой. Тот, завернувшись в одеяло коконом, тихо посапывал у стенки.

– Не проспать бы, – шепотом сказал Журка.

– Не проспим. Я всегда рано подымаюсь. – успокоил Горька. И спросил: – А вдруг бы проспали и вдруг бы твои родители меня здесь увидели?

– Ну и что?

– Рассердились бы?

– А с чего сердиться?.. Удивились бы только: кто такой, как сюда попал? – Журка подумал. – Мама перепугалась бы: как это в окно на веревке! Папа сказал бы, наверно: «Ну, вы даете, фокусники…»

– Значит, он у тебя совсем не злой, – задумчиво сказал Горька.

– А чего ему быть злым…

Отец бывал иногда хмурым, случалось, ворчал на Журку, если тот слишком шумел или прыгал, поддразнивал иногда сына за слишком «тонкий» характер. Поругивал, если случались двойки. Но зато учил работать молотком и отверткой, катал в кабине своей «Колхиды», а при особенно хорошем настроении рассказывал истории о своем детстве. Вообще-то Журкиным воспитанием занималась мама. Водила на выставки и концерты (хотя они бывали в Картинске нечасто), рассказывала про художников, проверяла дневник, ходила на родительские собрания и даже учила Журку, как давать сдачи, если привяжется какой-нибудь хулиган. Нельзя сказать, что Журка был маменькин сынок, но «мамин сын» – это точно…

– И папа, и мама у меня вполне… – сказал Журка. – Лучше мне и не надо.

– У меня мама тоже добрая, – тихо отозвался Горька. – А отец, он… когда какой. Если настроение хорошее: «Айда, Горька, на рыбалку». Если что не так, скорее за ремень… Хорошо, если сгоряча за широкий возьмется, он только щелкает. А если всерьез, то как отстегнет узкий от портупеи… Знаешь, как режет…

Журка не знал.

Он этого никогда не испытывал.

Бывало в раннем дошкольном детстве, что мама хлопнет слегка и отправит в угол. Но чтобы по-настоящему, ремнем, Журка и представить не мог. Он бы, наверно, сошел с ума, если бы с ним сделали такое. Даже если в какой-нибудь книге Журка натыкался на рассказ о таком жутком наказании, он мучился и старался поскорее проскочить эти страницы. И потом всегда пропускал их, если перечитывал книгу. А Горька, ничего, говорит про такое спокойно. С печалью, но вроде бы без смущения.

Конечно, в темноте, ночью, когда рядом человек, с которым завязалась, кажется, первая ниточка дружбы, легче говорить откровенно. Видать, наболело у Горьки на душе, вот он и рассказывает. Но… нет, все равно не по себе от такого разговора. И чтобы изменить его, Журка спросил:

– Твой отец военный?

– Милиционер. Старшина… Он на ПМГ ездит. Машина такая с патрулем: передвижная милицейская группа.

– Бандитов ловит?

– Бывает, что и ловит, – равнодушно отозвался Горька.

– Это же опасно…

– Бывает и опасно, – все тем же голосом сказал Горька. – Один раз ему крепко вделали свинчаткой. Неделю лежал в больнице… Я в те дни был как вольная птица. Мама, если не при отце, меня зря не гоняет… – Он, видимо, спохватился и объяснил: – Рана-то не опасная была, только сотрясение, но не сильное… Ну что, спать будем, ага?

– Будем… Слушай, а как ты с моим дедушкой познакомился?

– Да так, случайно. Сперва зашел к нему с Егором. Егор у него книжки брал почитать, а я просто так… А потом уж один стал приходить. Тоже книжки брал… В шахматы еще играли… Если отец на дежурстве, мама меня отпускала сюда ночевать. Мы с Юрием Григорьевичем иногда до ночи чай пили. Он рассказывал интересно…

– Про что? – слегка ревниво спросил Журка.

– Про всякое… Иногда про тебя. Как вы плотину строили у вас на речке Каменке. И вообще… Он по тебе скучал.

Засада

Проснулся Журка от озноба. Раннее утро было солнечным, но прохладным. Зябкий воздух из открытого окна забирался под простыню. Журка поежился и глянул на будильник. Без двадцати шесть.

Горька у стены свернулся в комочек, намотав на себя одеяло. Из одеяла торчали поцарапанные тощие ноги. Горька шевелил ногами, будто по ним ползали мухи.

Журка осторожно хлопнул по одеялу. Потом еще. Высунулась Горькина голова. Несколько секунд Горька обалдело смотрел на Журку, потом заморгал, заулыбался.

– А говорил: «Рано подымаюсь?» – хмыкнул Журка. – Вот проспали бы…

– Ой… Это потому, что я не дома. А дома я всегда…

Время поджимало. Они торопливо и бесшумно оделись. Повесили за спину автоматы. Журке стало весело и страшновато, будто предстояла не игра, а настоящее большое приключение.

Впрочем, приключения начались даже раньше, чем Журка ожидал. Горька размотал на батарее веревку, встал на подоконник и сказал:

– Смотри, как надо. Берешься вот здесь, где узлы, веревку натягиваешь, потом – раз! – и там.

И в самом деле, он спорхнул с подоконника и через секунду стоял в развилке тополя.

– Раз! – опять повторил он и оказался рядом с Журкой.

Теперь в нем не было ни капли вчерашней робости. Ловкий он был, и синие глаза его смело блестели под прямыми коричнево-медными прядками.

Журка тайком вздохнул. Можно было бы проскользнуть через квартиру и выбраться из дома обычным путем. Но, значит, опять струсил? Он посмотрел наверх. Толстый капроновый шнур уходил куда-то сквозь густые листья. Посмотрел вниз. Дом старый, с высокими этажами, до земли метров десять.

Журка удержал в себе второй вздох и спросил с небрежной деловитостью:

– Веревка-то прочная?

– Все в норме, не бойся…

– Да я и не боюсь.

– Боишься, – спокойно отозвался Горька. – Первый раз все боятся… Ты лучше не с подоконника прыгай, а вон оттуда, с карниза.

Внизу, в полуметре от окна, тянулся широкий кирпичный выступ. На этом выступе сидел неподалеку Федот и бесстрашно щурился на солнце.

«Что я, хуже Федота?» – сердито подумал Журка и через подоконник полез на карниз.

– Постой, – сказал Горька. Нижним свободным концом веревки он плотно обмотал Журку вокруг пояса и затянул узел. – Если вдруг оборвешься, все равно никуда не денешься…

Это сразу успокоило Журку. Хотя не совсем. Когда он выбрался на карниз, коленки мелко подрагивали. Журка ухватился за веревку и натянул ее. Держаться было удобно – большие узлы не давали соскользнуть ладоням.

«Ничего, – сказал себе Журка. – Все равно надо… Раз, два… три!»

Он толкнулся не сильно и не слабо. В руках отдалось струнное натяжение веревки, на секунду тело замерло от сладкого и жутковатого ощущения полета. Засвистела пустота, понесся навстречу тополь…

Журку развернуло в полете, он влетел в развилку боком, подошвы зацепились, тело мотнуло в одну сторону, в другую… У самого носа Журка увидел выступы серой коры, выпустил веревку, ухватился за ствол. Вернее, за отросток толщиной с могучее бревно. И прирос к нему, ощутив бугристую прочность дерева.

– Ну, ты что там? – окликнул из окна Горька. – Давай веревку.

Журка оторвал руки от дерева, торопливо размотал на поясе шнур. Сердце часто стучало, но страх уже уходил, и появилась веселая радость оттого, что не испугался. И оттого, что замирание и восторг полета можно будет повторить еще и еще…

Спускаться тоже было страшновато. Но нетрудно. Трещины и бугры на коре старого тополя помогали держаться. Журка осторожно сполз до другой, нижней развилки у окон второго этажа, потом по наклонному главному стволу спустился на землю. Правда, поцарапался, помял штаны и рубашку, но не сорвался.

Внизу счастливый Журка лихо перекинул со спины на грудь автомат, и в это время рядом с ним прыгнул Горька.

– Бежим!

Они крадучись пересекли площадку перед окнами, пролезли в дыру старого каменного забора и оказались в переулке, выходившем на Парковую улицу. Горька, пригибаясь, побежал вдоль заборов и ворот. Журка за ним. Тоже пригнулся, хотя, кажется, прятаться было не от кого.

Через минуту Горька привел Журку в тупичок. Слева была оштукатуренная стена одноэтажного дома с решетчатыми окошками под самой крышей.

– Как тюрьма, – прошептал Журка. Но Горька объяснил ему, что это не тюрьма, а склад продуктового магазина.

Справа возвышался деревянный забор с колючей проволокой наверху: какой-то частник надежно огородил свой сад. А впереди – тоже стена, только высокая и кирпичная. Журка вспомнил, что у таких стен есть специальное название – брандмауэр. Их строят для защиты от пожара.

У брандмауэра лежали сваленные пустые ящики из реек и фанеры.

– Вон там и прячься, – сказал Горька. – А я пошел… Как услышишь топот, приготовься. Меня пропустишь к себе, а по ним – очередями…

Горькины глаза были решительными, но слова звучали немного нервно. Он хотел еще что-то сказать, но только мотнул волосами. Отдал Журке свой автомат и пошел из тупика. У поворота оглянулся.

– Прячься получше.

– Все будет в порядке, – отозвался Журка, чувствуя тревожный холодок.

Спрятаться оказалось нетрудно, за ящиками Журка нашел удобное местечко – будто нарочно для засады. Но сидеть было неуютно и скучно. Среди запаха отсыревшей фанеры, в зябкой тени этого глухого угла Журка продрог и ругал себя, что не взял курточку. Время ползло еле-еле. Сквозь частые рейки решетчатого ящика Журка поглядывал из укрытия, но видневшийся впереди солнечный переулок был пуст.

От неподвижности заныла спина. Потом не сильной, но надоедливой болью налились длинные царапины на ногах, защипало подбородок.

Он сердито шевельнулся, потер царапины, потрогал на подбородке ссадину… и вдруг подумал: а если все зря?

Если ребят на пустыре не оказалось? Или они сцапали Горьку, едва увидев? Они ведь тоже не дураки. А Горька… Может, не всегда он такой ловкий. Одно дело – с веревкой прыгать, другое – уйти от погони. И вообще что он за человек? Что о нем Журка знает? Ничего. Вроде бы обыкновенный мальчишка. Правда, иногда что-то мелькает в нем: какая-то смесь хвастовства и боязливости.

А может быть, хитрости?

Может, он просто решил подшутить над Журкой, притащил сюда и оставил. А потом будет рассказывать ребятам, как разыграл новичка!

Да ну, чушь какая… Скорее всего. Горька просто попался…

Нет, не попался!

Нарастающий топот разогнал тишину переулка. Журка дернулся и направил автомат. Горька на отчаянной скорости влетел в тупик, а за ним – пять или шесть мальчишек. Горька пригнулся, бросился к ящикам, скрылся с линии прицела. А противник был – вот он! И Журка нажал спуск.

Новая батарейка рванула в автомате мотор трещотки. Красная лампочка заметалась в белом пластмассовом стволе. Горька оказался рядом, тоже схватил автомат, дернул рычаг пружинного механизма. Потом вскочил, толкнул от себя ящики. Они посыпались, открыв засаду, Журка тоже вскочил.

Они стояли рядом, и пластмассовые автоматы с ревом и треском бились у них в руках.

Что и говорить, победа была полная. Те, кто гнался, даже не пытались открыть ответный огонь. Они стояли перед ящиками растерянной кучкой и обалдело смотрели на прыгающие автоматные стволы. Потом высокий парнишка в черной морской пилотке сплюнул и что-то сказал.

Журка наконец перестал жать на спусковой крючок. Горька тоже. В наступившей тишине парнишка в пилотке (Журка понял, что это Егор Гладков) повторил с усмешкой:

– Хватит уж трещать-то. Развоевались, будто нас целая дивизия…

– Чья взяла? – жестко спросил Горька.

– Герой. Красиво сделано, – сказал Егор. Но в голосе его не было признания Горькиной победы. Он смотрел насмешливо. Спросил небрежно:

– Значит, союзника нашел?

– А что? – ощетиненно отозвался Горька. – Разве нельзя? Все по правилам.

– Это точно. Правила ты знаешь, – опять усмехнулся Егор. И сказал: – Пошли отсюда. А то еще сторож прибежит, от него не отстреляемся…

Непонятно было, кому он это сказал: только своим или Горьке с Журкой тоже? Но, когда ребята двинулись из тупика, Горька торопливо выбрался из-за ящиков. Журка за ним…

Они все прошли на пустырь, где среди высокой травы и лопухов лежало несколько бетонных блоков. Журка уже знал, что когда-то один здешний жилец задумал строить посреди пустыря капитальный гараж, но ему не разрешили.

Егор приложил к бетону ладонь – сильно ли остыл за ночь? Неторопливо сел. И четверо его друзей тоже сели на треснувший блок. Больше места на блоке не было, и Журка с Горькой остались стоять среди влажной травы. То ли случайно это вышло, то ли не совсем случайно. И хотя были они победители, получилось, что стоят перед своими противниками, будто пленные и в чем-то виноватые.

– Ты внук Юрия Григорьевича? – спросил Егор.

– Да, – хмуро сказал Журка и шевельнул на груди автомат.

– Ясно… А он что? – Егор с насмешкой кивнул на Горьку. – Уже в друзья к тебе записался?

Журка смотрел на Егора, но все равно заметил, почувствовал, как напрягся в беспокойном ожидании Горька. Наверно, испугался, что Журка ответит: «Да нет, мы просто так…» Но было уже не просто так. Потому что был вчерашний вечер, Горькина печальная доверчивость, просьба о защите. А сегодня – надежная веревка, которую он заботливо обмотал вокруг Журки. И еще – как они плечом к плечу, с автоматами навскидку… И Журка сказал с дерзкой ноткой:

– Да. А что?

Егор лениво улыбнулся. У него было узкое умное лицо и острые глаза: сразу видно, что это командир.

– Ничего… – сказал Егор. – Дело ваше. Только ты смотри, это друг такой…

– Какой? – негромко и напряженно спросил вместо Журки Горька.

– А такой! – звонко и бесстрашно врезался в разговор белобрысый мальчишка в порванной голубой майке (небольшой, класса из третьего). – Как заяц. Тогда всех припутали за то, что костер жгли, а ты заныл: «Я не жег, я потом пришел…»

– Дак я же правда потом!

– Ну, точно. Опять все по правилам, – усмехнулся Егор. И остальные негромко засмеялись.

Их было пятеро. Кроме Егора и пацаненка в порванной майке, еще худой веснушчатый мальчишка с большим насмешливым ртом и два брата, очень похожие друг на друга, русые, круглолицые, спокойные и молчаливые. Веснушчатый (звали его, кажется, Митька) вдруг спросил у Журки:

– А ты хоть знаешь, почему он от нас бегал? Он пакет с паролем не доставил!

– Дома отсиделся! – добавил мальчишка в майке.

– Да знаю я, – решительно сказал Журка. – Пароль – это игра. А если бы он ушел из дома, его бы… ему бы знаете как досталось! Это уже не игра.

– Вот и получается, что струсил, – заметил старший из братьев. – А если бы по правде война? Там еще не такие опасности…

– Ты, Сашка, не путай, – сказал Горька. – Если война, там все по-другому. И отец бы у меня дома не сидел, меня бы не караулил…

Младший брат посмотрел на старшего и сказал не сердито, а будто жалея:

– Все равно ты, Горька, дезертир.

– Сам ты… – глупо и беспомощно огрызнулся Горька.

А Журка, глядя на Егора, проговорил:

– Война была понарошке, просто игра. А вы теперь так, будто он по-настоящему дезертир. – Это справедливо?

Веснушчатый Митька хмыкнул:

– Только что приехал, а уже справедливости нас учит…

Журка не растерялся:

– Ну и что же, что приехал? Справедливость везде одинаковая.

– Игры зато разные, – сказал старший из братьев. – Ты с нами еще не играл.

– А я в такую игру и не хочу, – насупленно отозвался Журка. – Что за игра: людей расстреливать…

– Не нравится? – спросил Митька.

– Не нравится.

Егор задумчиво посмотрел на Журку и возразил миролюбиво:

– А что делать? Если играешь, надо стараться, чтобы похоже было на настоящую жизнь. А в жизни тоже не все нравится.

– Нет, в жизни не так, – упрямо сказал Журка и подумал о черных молниях. – Там, если что-нибудь плохое случится, то уже некуда деваться. А игру можно выбирать, какую хочешь.

Егор вдруг откинулся назад, сладко потянулся и засмеялся. Сказал уже совсем по-другому, вроде бы без насмешки:

– Умные слова полезно слушать. Давайте выберем футбол. Все равно мы уже перестрелянные, воевать не можем. Давайте вызовем «Тигров» на матч века.

– Они нам наклепают, – хмуро возразил Горька.

– Если опять будешь сам водиться, пасовать не захочешь, – вредным голосом проговорил Сашка в голубой майке.

– Ну, хватит вам, – остановил Егор. И деловито спросил у Журки: – Ты в футбол как?

– Я – так себе, – честно сказал Журка. – Редко играл. Даже и не очень люблю.

– Все равно. У нас команда неполная. Сможешь?

– Ну, если надо…

– Эй, вояки, Капрала не видели? Это крикнул от края пустыря какой-то парень с велосипедом.

Все разом оглянулись. Егор медленно сказал:

– Нам его видеть – какая радость?

– А какая печаль? – насмешливо откликнулся парень.

– Ни то ни другое, – ровно объяснил Егор.

– Зря-то не скреби… – сказал парень. И уехал.

– Их величество Капрал еще, небось, дрыхнут, – проговорил Митька. – Они поздно ложатся, дел много…

Егор пренебрежительно зевнул, встретился с Журкиным вопросительным взглядом и разъяснил нехотя:

– Это из другой компании…

– Из «Тигров»?

– Нет… «Тигры» – это наши же ребята, мы с ними играем. А у Капрала игры свои… Доиграется когда-нибудь.

Договорились, что встретятся после обеда и тогда все уточнят насчет футбола. А пока разбежались – кто завтракать, кто досыпать. Было около семи часов. Горька пошел проводить Журку до крыльца.

– Ой-ей. – вдруг сказал Журка.

– Что? – испугался Горька.

– Я позвоню, а меня спросят: «Как ты оказался на улице?» Дверь-то на замке.

– Ой… да… – Горька озадаченно остановился. – А если сказать про веревку? Влетит?

– При чем тут «влетит»… Сначала у мамы будет инфаркт.

– А может, они еще спят? И мама, и отец…

– Ну и что? Думаешь, ничего не поймут спросонок, когда позвоню?

– А зачем звонить? Можно же и обратно через окно. Тогда ничего не заметят.

Журка заколебался:

– Не забраться мне без тренировки. Это же не вниз…

– Ты что, по деревьям не лазил?

– Почти, – признался Журка. – Один раз только, да и то невысоко.

– Ну ничего, я помогу.

К своему удивлению, Журка стал подниматься без большого труда. Только страшновато было. А Горька, будто заведенный, двигался сзади и приговаривал:

– Давай-давай, ничего… Уже скоро.

Иногда подталкивал Журку ладонями в пятки.

Наконец Журка лег животом в развилку, отдышался, успокоил беспорядочную стукотню сердца и, обдирая коленки, поднялся на ноги. Тут же втиснулся рядом Горька.

После подъема перелет в комнату казался совсем не страшным. Журка взялся за веревку с узлами, натянул.

– Может, обвяжешься? – осторожно спросил Горька.

– Да ну, чепуха…

Федот по-прежнему сидел на карнизе – и неодобрительно поглядывал на мальчишек. Журка показал ему язык и оттолкнулся от тополя.

Опять охватила Журку страшноватая радость полета, окно стремительно придвинулось, подоконник мелькнул под ногами и ушел назад, и Журка увидел раскрывшуюся дверь и громадные глаза перепуганной мамы.

Он выпустил веревку и брякнулся на пол посреди комнаты. Крепко брякнулся. Посидел, поднял на маму нерешительные глаза и сказал:

– Доброе утро…

После завтрака неожиданно пришел Горька. На этот раз через дверь. Принес Журкин костюм и автомат. На Горьке была новая пестрая рубашка и потрепанные внизу, но отглаженные брюки. Очевидно, он подготовился к «официальному визиту».

Мама сдержанно поздоровалась с Горькой и спросила:

– Значит, это твоя идея устроить воздушные полеты на уровне третьего этажа?

Горька не смутился. Мельком глянув на виноватого Журку, он поведал, что идея общая: его и Юрия Григорьевича, а веревку он, Горька, примотал к суку толщиной в пушку, сделал там пять витков и затянул тремя морскими узлами. Скорее сам тополь сломается пополам, чем треснет сук, развяжется узел или порвется капроновая альпинистская веревка. Журка робко добавил, что для полной безопасности можно сделать еще страховочный пояс, как у верхолазов. Горька громко одобрил эту мысль и пообещал, что не только Журка, но и он сам этим поясом будет пользоваться с охотой и радостью.

Мама хотела что-то возразить, но тут ее окликнул из комнаты папа, и она ушла.

– На улицу выйдешь? Мячик попинаем для тренировки, – предложил Горька.

– Потом. Сначала мне надо… к одному человеку. Я обещал.

– А что за человек?

– Ну… девочка одна. Знакомая.

Горька смотрел спокойно. Даже самой капельки насмешки не было в его глазах. Было только сожаление, что Журка не может идти с ним пинать мячик.

– А хочешь, пойдем со мной, – вдруг сказал Журка.

В самом деле, почему бы не пойти к Иринке вдвоем? А потом можно вместе в парк или еще куда-нибудь.

– Пойдем, – сразу согласился Горька. – Отец до обеда на работе, я пока вольный.

И они пошли. Но у Иринкиного дома Горька вдруг придержал шаги. Сказал настороженно:

– Здесь одна девчонка из нашего класса живет. Ирка Брандукова. Неохота мне ее видеть. Журка растерянно остановился.

– Я не знал, что она из вашего…

– А ты что? К ней идешь? – удивился Горька.

Журка виновато кивнул. И сразу рассердился и на Горьку, и на себя:

– А что такого? Разве нельзя?

– Когда это ты успел познакомиться?

– Успел…

– Ну, иди, – примирительно сказал Горька. – А я лучше к ребятам…

– Вы с ней поссорились, что ли? – неловко спросил Журка.

– Да не… – беспечно отозвался Горька. – Просто… Чего мне с ней встречаться? И так надоели друг другу, четыре года на соседних партах сидим… А ты иди.

– Я обещал…

– Ну и давай. А я потом к тебе забегу. Можно?

– Конечно, приходи обязательно, – с облегчением сказал Журка. Сперва ему казалось, что Горька обижается, а сейчас он увидел, что нет.

Иринка встретила Журку, будто ждала у самого порога. Не приглашая в комнату, быстро сказала:

– Поехали в краеведческий музей! Там недавно планетарий открыли…

– Поехали.

На лестнице Иринка оглянулась на закрывшуюся дверь, нерешительно посмотрела на Журку и с тихой досадой проговорила:

– Мама с папой там… выясняют, кто прав, кто виноват. Из-за вчерашнего…

– А что вчера? – с тревогой спросил Журка. – Потому что я приходил?

– Да при чем здесь ты? – удивилась Иринка. – Вчера вечером к папе дядя Иннокентий пришел. Ну, приятель папин… В общем, выпивший он был, расшумелся, расхвастался. Мама его и трезвого не очень любит, а так совсем…

Журка кивнул: понимаю, мол.

Запинаясь от неловкости, Иринка сказала:

– Ты только не подумай, что папа тоже с ним… Просто мама волнуется: у папы сердце неважное, у него по ночам такая аритмия бывает… В общем, ты не обижайся, что я тебя домой не позвала….

– Я понимаю, – сказал Журка. И подумал, что нигде на свете нет полного счастья и спокойствия.