Текст книги "Русская история: Неизвестное об известном. «Истории русской провинции» №95"

Русская история: Неизвестное об известном
«Истории русской провинции» №95
Владлен Дорофеев

Иллюстрация на обложке Петер фон Гесс

© Владлен Дорофеев, 2017

ISBN 978-5-4485-3175-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОКЛЯТИЕ КУКУЯ
Петровский шабаш и тайны «Нептунова общества»

Царя подменили!

«А царя-то подменили! Воистину антихрист во плоти!»

Глас народа пронёсся по взбудораженной Москве в 1699 году, когда Пётр Первый вернулся из многомесячного путешествия по европейским странам. А после беспутного буйного новоселья государя в своём новом дворце на Яузе так и окончательно уверовались москвичи в подозрениях.

Вросший в землю, с оскальпированной крышей и подбелённой старинной штукатуркой кирпичных стен, чёрной тенью в ясный день нависает над Яузой некогда величественный дворец. Ровно триста лет исполнилось ему в канун нашего тысячелетия. И, как бы ни называли его в разные времена: Лефортовский или Меншиковский, Палаты Петра на Яузе, в истории он на века остался страшным символом России, поднятой на дыбы…

Уже одним своим помпезным видом, просторными палатами и огромным залом с громадной голландской печью, дворец выделялся в Москве, и даже всем своим видом противопоставлял себя древнему уютному Кремлю. Само местонахождение новой резиденции русского царя в чуждой москвичам Немой слободе на Кукуе, вызывало, по меньшей мере, недоумение и брезгливость. Ведь там жили немые – то бишь не говорящие по-русски иноземцы и иноверцы.

А какие оскорбления молодой царь нанёс своим почётным гостям на том злополучном новоселье! В пьяном угаре он стриг боярские бороды, надругавшись над мужской честью, резал длинные рукава традиционных русских кафтанов, растаптывая память предков и наводя ужас на богобоязненных подданных.

С тех пор поползли по Москве слухи о проклятом месте на Кукуе. И они сразу подтвердились. Вскоре в стенах дворца умер неуёмный кутила и царский фаворит Франц Лефорт, а позже другой его сподвижник и собутыльник Алексашка Меншиков прятал тут сундуки с наворованными сокровищами, загодя готовясь к заслуженной опале. Через годы, надорвав в беспробудных увеселениях и без того слабое здоровье, в назначенный день своего бракосочетания, здесь испустит дух малолетний император Пётр Второй, внук Петра Великого. И пока его тело остывало в дворцовой спальне, вельможи из Тайного совета бранясь в соседних покоях выбрали на русский престол курляндскую «дурнушку» Анну Иоанновну в императрицы!

Так что к 1771 году зловещая репутация этого здания приведёт к тому, что в нём, без сожаления, разместят чумной госпиталь, куда со всего города свезут умирать больных москвичей.

Немецкая слобода в нач. 18 века. Худ. Де-Витта.

Потом годы дворец будет стоять в запустении после пожаров, забытый Богом и людьми. Ещё целое столетие москвичи не любили и боялись это место, старались обходить его стороной. Да и сегодня, говорят, призрак малолетнего императора, бродящий по ночам в древних стенах дворца, периодически нарушает покой его современных обитателей…

Загадок дворец на Яузе, что в бывшей Немецкой слободе, окружает много и по сей день. И одна из них, похоже, связана с популярной ныне, благодаря роману Дэна Брауна «Код да Винчи», темой мистической истории Ордена рыцарей Храма – тамплиеров и ещё более древней и таинственной организацией «Приорат Сиона». И вот почему…

Уже три столетия спорят историки о том, так подменили юного Петра во время «Великого посольства» за границей или нет? А может просто на него так подействовали европейские воздух, яства и вины, да и порядки иноземные, что он за пятнадцать месяцев сильно изменился внешне, да и с головой что-то приключилось? Ведь не мог человек в здравом уме резко отвернуться от обычаев предков и полностью поменять тысячелетний уклад жизни людей, строивших на этой земле русское православное государство.

Лубочное повествование о подмене царя Петра 1690-е годы.

Каких только гипотез не выдвигалось за это время. К примеру, вот почему Пётр так поспешно сослал жену свою, царицу Евдокию Лопухину, в монастырь, даже не повидавшись с нею по возвращении из Европы? Конечно из-за боязни, что она сразу распознает подмену царя. Ведь сестра и ещё недавно царица-соправительница Софья не узнала в нём брата и во всеуслышание заявила об этом!

И вправду, его многие не узнавали, слишком он повзрослел и изрядно прибавил в росте, кудрявые волосы почему-то выпрямились, и будто родинка у него была на носу да исчезла. Современник-иностранец описывал молодого Петра накануне отъезда в Европу: «Его величество высокого роста, стройного сложения, лицом несколько смугл, но имеет правильные и резкие черты, которые дают ему величественный и бодрый вид и показывают в нем бесстрашный дух. Он любит ходить в курчавых от природы волосах и носит небольшие усы, что к нему очень пристало».

А в бытность свою в Лондоне его Величество «призывали к себе женщину-великана, четырех аршин ростом, и под её горизонтально вытянутую руку Петр прошёл, не нагибаясь». И это двухметровый-то исполин, которым позже царь вернулся в Россию! Что-то тут и в самом деле не складывается.

Портрет Петра I. Готфрид Кнеллер. Англия. 1698 г.

«Чаще всего встречаются два портрета Петра. Один написан в 1698 г. в Англии, по желанию короля Вильгельма III, Кнеллером. Здесь Пётр с длинными вьющимися волосами весело смотрит своими большими круглыми глазами. Несмотря на некоторую слащавость кисти, художнику, кажется, удалось поймать неуловимую веселую, даже почти насмешливую мину лица, напоминающую сохранившийся портрет бабушки Стрешневой», – отмечает в своей «Русской истории» В. О. Ключевский.

И вдруг Петр изменился. Вот и по-русски будто царь лопочет теперь прерывисто, а по иному – как по-родному. Много чего не помнит, безграмотно и коряво пишет, а иных знаний имеет, что мудрец и в старости не познает, если сам не переживёт. К примеру, вскоре выяснится, что Пётр знает во всех подробностях и в каком порядке абордажную атаку вражеского судна проводить! Это притом, что на Руси и кораблей военных никогда не было, следовательно, и боевого опыта их применения. А чтобы получить подобный опыт, надобно было не в одном сражении поучаствовать!

Строили догадки, что Петра ещё в Польше украли, или может в Голландии, ну, в Англии, там уж точно подменили. Были версии, что царь даже бежал из плена и со шведским королём Карлом пришёл в Московию наказать злодея-узурпатора, но после поражения под Полтавой был вновь пленён и содержался французским королём Людовиком в Бастилии, да ещё и в железной маске, и с полного согласия всех европейских монархов. Вот даже как!

Говорили, говорили…

Но ведь дыма без огня не бывает! Действительно, уехал из страны вполне богобоязненный царственный юноша, не без молодёжных заскоков, конечно, но вернулся-то никому не знакомый суровый злобный мужик, саморучно рубящий головы стрельцов, беспробудный пьяница и распутник, позднее приказавший даже задушить собственного сына, и при этом уже вполне зрелый и рассудительный правитель, грамотный военачальник и мореплаватель, вполне сносный инженер и архитектор! Откуда такая перемена? Или всё-таки подмена?

Об этом мы точно уже не узнаем, тем более без генетической экспертизы. Но нужна ли она сегодня кому-нибудь? Ведь Пётр давно уже Великий, и Медный всадник в Санкт-Петербурге – в доказательство тому, и из «окна в Европу» сырой промозглостью сквозит до сих пор.

Одно можно сказать определённо, что Пётр Первый ничуть не уступал своим предкам Романовым в желании перестроить страну, приблизив её к «европейским ценностям» и полностью отвергая нашу самобытную славяно-православную, на тот момент, цивилизацию, тогда известную в народе, как Святая Русь. А потому, смею предполагать, что никто царя не подменял, так как он и сам к моменту возвращения из Европы домой, давно сформулировал по совету многих своих иноземных друзей те реформы, которые потом огнём и мечом провел в стране. Путём неимоверных человеческих усилий и жертв он из провинциальной Московии выкует Российскую Империю к славе своей, оставив в ней изрядно измождённый и разорённый малочисленный народ с новыми знаниями и навыками.

Разгульная «кумпания»

А ведь долгое время юный царь Пётр своих буйных наклонностей особо не проявлял и вёл себя, как подобает православному властителю Третьего Рима. Порой нехотя, неусидчивый и порывистый подросток, но в царском облачении, он посещал все официальные церемонии в Кремле и у Патриарха. Ходил на богомолье по святым местам. Во многих храмах и монастырях до сих пор хранятся его богатые дары и вклады, которые он делал в церковные праздники. Всячески выказывал уважение матери, жене и наставникам, учил и почитал обычаи и традиции предков.

И вдруг, познакомившись на дипломатическом приеме с европейским авантюристом, приехавшим в Россию сделать военную карьеру, Францем Лефортом, юный Пётр сразу проникся к нему симпатией и уважением.

Согласие идей и сходство наклонностей, порой весьма порочных, навсегда связали этих людей. Царь нашёл во Франце помощника, учителя и друга. Именно с подачи своего фаворита и под его прикрытием Пётр решил построить свою новую резиденции в Немецкой слободе, подальше от вопросов бояр на кремлёвских заседаниях Думы, вечно недовольной родни и жалоб жены в Преображенском.

Пётр I в иноземном наряде перед матерью своей царицей Натальей, патриархом Андрианом и учителем Зотовым. Худ. Н. Неврев.1903

С Немецкой слободой многое связано в жизни Петра, проведшего детство по соседству. Его отец, царь Алексей Михайлович, набрал оттуда многих иноземцев в наставники и учителя любимому сыну. Они-то и привили юному царю любовь к европейским порядкам, особенно военным, приносили ему всякие чудные безделицы и книжицы, наряжали его в свои наряды. И вскоре, не без их участия, произошло весьма символичное событие для всей русской истории.

Едва вступив на престол в 1689 году, уже через несколько месяцев – весной следующего года – Пётр первым из русских государей нанёс официальный визит в дом иностранца! Царь отужинал в Немецкой слободе у шотландца Патрика Леопольда Гордона. Невиданное доселе нарушение дворцовых традиций, выражаясь современным языком – государственного протокола! Миропомазанник, наместник Бога на земле, и к простолюдину, да ещё басурманину – в дом!

Конечно, надо признать, что шотландский патриот, сторонник Стюартов, ревностный католик генерал Гордон, всё-таки долгие тридцать восемь лет своей жизни посвятил верной воинской службе русскому престолу. Но, протокол, он, как говорится, и в Африке, протокол! Думаю, Патрик был бы счастлив уже тем, если бы его пригласили на ужин в Грановитую палату Кремля. Тем не менее, официальный приём в доме иностранца, да ещё в Немецкой слободе, это уже был политический шаг юного царя, ясно указывающий на дальнейший вектор его стратегии.

И вскоре, 3 сентября, государь станет гостем своего друга, соратника и, что уж там скрывать, теперь и главного собутыльника Франца Лефорта. «Дом Лефорта, – утверждает современник, – сделался одним из центров общественной жизни иноземного населения, где собиралась образованная часть общества: иноземные послы и министры-резиденты, купцы и воины…»

Франц Лефорт. М. ван Мюссер. Голландия. 1698 г.

Вот портрет Лефорта, составленный одним из его биографов: «Он обладал обширным и очень образованным умом, проницательностью, присутствием духа, невероятной ловкостью в выборе лиц, ему нужных, и необыкновенным знанием могущества и слабости главнейших частей российского государства; это знание было ему необходимо при обтёсывании этого громадного камня. В основе его характера лежали твердость, непоколебимое мужество и честность. По своему же образу жизни он был человеком распутным и тем, вероятно, ускорил свою смерть». Согласитесь, парадоксальная характеристика.

Но лучше всех о Лефорте может сказать сам Лефорт. Покидая родную Швейцарию, он писал по дороге в Россию: «Одним словом, матушка, могу уверить вас, что Вы услышите о моей смерти или моём повышении». Куда уж лаконичнее!? В этом была его программа. Именно возможность сделать карьеру, хотя бы с опасностью для жизни, привели молодого Франца в Россию. Однако вскоре эта страна стала для него второй родиной.

Об этом Пётр высказался так: «Гораздо пристал с охотою учиться геометрии и фортификации; тако сей Франц чрез сей случай стал при дворе быть безпрестанно в комнатах с нами».

Отныне царь часто гостил в Немецкой слободе. Сюда он наезжал со своими приближенными целыми «поездами». Князь Б. И. Куракин, хорошо знавший окружение Петра, поясняет: «Помянутой Лефорт был человек забавной и роскошной или назвать дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы…»

Ему вторит В. О. Ключевский в «Русской истории»: «…Франц Яковлевич Лефорт, авантюрист из Женевы, пустившийся за тридевять земель искать счастья и попавший в Москву, невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, веселый говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальной зале, неизменный товарищ за бутылкой, мастер веселить и веселиться, устроить пир на славу с музыкой, с дамами и танцами, – словом, душа-человек или „дебошан французский“, как суммарно характеризует его князь Куракин, один из царских спальников в этой компании».

Умел Лефорт угодить царю! «В его доме, – открывает секрет Куракин, – первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться, и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анной Ивановной Монсова».

И вот уже 20 июня, а потом 22 октября 1691 года царь официально присутствовал на пиру в доме Иоганна-Георга Монса.

По некоторым свидетельствам Иоганн-Георг Монс (по другим источникам – Монсон – прим. автора) считался бондарем, именовался виноторговцем или даже золотых дел мастером, а другие свидетельствуют, что он был карточным шулером! Доподлинно известно лишь то, что Иоганн-Георг был сыном обер-вахмистра кавалерии Тиллемана Монса и Маргариты, урожденной Роббен. Родился в Вестфалии. В 1657—1659 годах будто обучался бочарному ремеслу в Вормсе. Во второй половине XVII века Иоганн-Георг приехал с семьей в Россию и поселился в Москве. К 1690 году он имел собственный дом и входил в круг зажиточных жителей Немецкой слободы.

Но молодого Петра притягивал дом Монса, конечно же, из-за доступности его дочки Анны. Она стала царской фавориткой более чем на десять лет! Государь привязался к ней намертво и из-за этого не только развёлся со своей женой царицей Евдокией Лопухиной, родившей ему наследника, но и даже думал жениться на Анне.

С поры их первого знакомства Анна была принята в лучшем обществе Немецкой слободы и вместе со своей сестрой Модестой Балк и матерью Матреной (Модестой) Ефимовной (Фильевной) Монс, урождённой Могерфляйш (Моргелис) входила в «кумпанию» – ближний круг Петра.

«Компания Петра. – Рассказывает В. О. Ключевский – …он вполне отдался своим привычным занятиям, весь ушел в „марсовы потехи“. Это теснее сблизило его с Немецкой слободой: оттуда вызывал он генералов и офицеров для строевого и артиллерийского обучения своих потешных, для руководства манёврами, часто сам туда ездил запросто, обедал и ужинал у старого служаки генерала Гордона и у других иноземцев. Слободские знакомства расширили первоначальную „кумпанию“ Петра. К комнатным стольникам и спальникам, к потешным конюхам и пушкарям присоединились бродяги с Кокуя».

А. Меншиков. Худ. М. ван Мюссер. Голландия. 1698 г.

Далее наш историк уточняет: «…Иногда здесь появлялся и степенный шотландец, пожилой, осторожный и аккуратный генерал Патрик Гордон, наёмная сабля, служившая в семи ордах семи царям, по выражению нашей былины. Если иноземцев принимали в компанию как своих, русских, то двое русских играли в ней роли иноземцев. То были потешные генералиссимусы князь Ф. Ю. Ромодановский, носивший имя Фридриха, главнокомандующий новой солдатской армией, король Пресбургский, облечённый обширными полицейскими полномочиями, начальник розыскного Преображенского приказа, министр кнута и пыточного застенка, «собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни», но по-собачьи преданный Петру, и И. И. Бутурлин, король польский или по своей столице царь Семёновский, командир старой, преимущественно стрелецкой армии, «человек злорадный и пьяный и мздоимливый.

Обе армии ненавидели одна другую заправской, не потешной ненавистью, разрешавшейся настоящими, не символическими драками. Эта компания была смесь племен, наречий, состояний. Чтобы видеть, как в ней объяснялись друг с другом, достаточно привести две строчки из русского письма, какое Лефорт написал Петру французскими буквами в 1696 г., двадцать лет спустя по прибытии в Россию: SlavouBoghstotiprecholsdorovaougorrodvoronets. Daj Boc ifso dobro sauersit I che Moscva sdorovou buit (здорову быть). Но ведь и сам Петр в письмах к Меншикову делал русскими буквами такие немецкие надписи: мейн либсте камарат, мейн бест фринт, а архангельского воеводу Ф. М. Апраксина величал в письмах просто иностранным алфавитом: MinHerGeuverneurArchangel. В компании обходились без чинов: раз Пётр сильно упрекнул этого Апраксина за то, что тот писал «с зельными чинами, чего не люблю, а тебе можно знать для того, что ты нашей компании, как писать». Эта компания постепенно и заменила Петру домашний очаг. Брак Петра с Евдокией Лопухиной был делом интриги Нарышкиных и Тихона Стрешнева: неумная, суеверная и вздорная, Евдокия была совсем не пара своему мужу. Согласие держалось, только пока он и она не понимали друг друга, а свекровь, невзлюбившая невестку, ускорила неизбежный разлад. По своему образу жизни Пётр часто и надолго отлучался из дома; это охлаждало, а охлаждение учащало отлучки.

При таких условиях у Петра сложилась жизнь какого-то бездомного, бродячего студента. Он ведёт усиленные военные экзерциции, сам изготовляет и пускает замысловатые и опасные фейерверки, производит смотры и строгие учения, предпринимает походы, большие маневры с примерными сражениями, оставляющими после себя немало раненых, даже убитых, испытывает новые пушки, один, без мастеров и плотников, строит на Яузе речную яхту со всей отделкой, берет у Гордона или через него выписывает из-за границы книги по артиллерии, учится, наблюдает, всё пробует, расспрашивает иноземцев о военном деле и о делах европейских и при этом обедает и ночует, где придется, то у кого-нибудь в Немецкой слободе, чаще на полковом дворе в Преображенском у сержанта Буженинова, всего реже дома, только по временам приезжает пообедать к матери».

В доме Лефорта (он находился на окраине слободы, поблизости от нынешнего Дворцового моста – прим. автора) Пётр впервые встретил и своего будущего «друга сердечного» Александра Меншикова, о котором сам Лефорт сказал царю, «что может он с пользою употреблен быть в лучшей должности».

В Немецкой слободе. Отъезд царя Петра I из дома Лефорта. Худ. А. Бенуа.1909 г.

Места для разгула «кумпании» вскоре стало не хватать. И зимой 1692 года к дому Лефорта решили пристроить большое помещение – деревянный дворец. Уже в мае следующего года Лефорт писал на родину о том, что эта «зала будет без сомнения диковинною в русской земле».

Необходимость строительства объясняет писатель и историк Мориц Федорович Поссельт, имевший на руках подлинные документы архива Лефорта (из семейного Женевского архива рода Лефортов и депеш голландского резидента фон Келлера – прим. автора), один из лучших его биографов: «Царь встречал немалые затруднения в устройствие своих весёлых собраний: он не мог делать этого ни в Кремле, где появлялся только в торжественных случаях, ни в Преображенском, где жил со своим семейством… Выбор царя, конечно, пал на дом Лефорта. С этой целью даны были хозяину богатые денежные средства расширить дом, убрать его, приспособить во всех отношениях для удобства и приятного пребывания государя… Между тем необходимость иметь поскорее обширное помещение для гостей и для праздников заставила отказаться от первоначального плана (строительства отдельного дворца – прим. автора) и ограничиться пристройкой к данному дому большой залы».

Теперь здесь, в резиденции Франца Лефорта, а не в Кремле, начали принимать иноземных послов!

9 сентября 1695 года австрийский посол Игнатий Христофор Гвариент подготовил на имя Императора Леопольда Первого депешу о тех приемах: «На следующий день (после аудиенции у Петра Первого – прим. автора) я по приглашению его царского величества был приглашен на большой пир, данный генералом Лефортом от имени царя и на царские издержки… На нём должны были присутствовать многочисленные бояре, князья, знатнейшие военные чины и почти все находившиеся в Москве немецкие дамы».

В марте 1694 года Лефорт сообщает в письме своему брату: «В саду имеются пруды, которых здесь нелегко найти, и в них множество рыбы. По другую сторону реки у меня есть парк, где находятся разнообразные дикие животные. Мой дом самый красивый и самый приятный из всех в окрестности; люди этой страны приходят сюда, чтобы посмотреть его как редкость».

Время здесь проводили весело. Историк Макаров в «Заметках о казенных московских зданиях, существовавших в конце прошлого осьмнадцатого столетия и о некоторых ещё и ныне существующих» писал: «Простолюдины звали этот дом мурлыжным, что на ладу (понимая, что тут мурлыкали, пели и ладили – прим. автора). Государь император Пётр Великий, знаток и любитель пения, когда случалось ему бывать в Москве, посещал этот дом не редко и сам ладил партезное пение. Спавшие с голоса певчие, как бы в честь себе, добавляли к своим фамилиям прозвание «Марлинских…«».

Годы шли, и во многом, за счет потакания петровским порокам авторитет Лефорта стремительно вырастал в глазах молодого государя. Говорили, что в озлоблении на сестру Софью буйный царь хотел казнить её, но только твёрдое вмешательство друга Франца спасло жизнь царевны.

В своих воспоминаниях родственник Лефорта, капитан Сенебье, отмечал: «При дворе только и говорят о Его Величестве и о Лефорте. Они неразлучны…»

Создание профессиональных современных солдатских полков, не без участия Лефорта, вскоре обеспечило успех русских над турками под Азовом. Франц в триумфальном шествии победителей въезжал в Москву в запряженном шестериком царском экипаже, а сам царь скромно шёл сзади адмиральской колесницы, одетый в форму флотского капитана.

Эта «виктория» резко подняла авторитет России, заставила Европу внимательнее приглядеться к русским делам. В Московию хлынула волна европейских дипломатов. Стали возникать торговые миссии. Петру понадобилась новая резиденция, в духе времени. Учитывая силу традиции и не желая умалять роли исторических центров, молодой царь не мог вести новое большое дворцовое строительство в Москве, не противопоставив его Кремлю. Тогда он решил сделать это от имени Лефорта, издав 9 января указ: «Лета 1697… государь и великий князь Пётр Алексеевич… указал из приказа каменных дел в Ново-немецкой слободе на дворе адмирала Франца Яковлевича Лефорта построить каменные палаты мерою и образцом против чертежу. А к тому палатному строению за всякие припасы и задатки взять ныне в приказ каменных дел из разряду денег тысячу рублей». Следом последовали новые и новые указы. От 13, 21, 25 января. Петру не терпелось, он торопился.