Текст книги "Законопослушный гражданин"

Собака Кабанова

   Как тепло! Все вокруг блестит на солнышке.

Котенок жмурился, в желтизне оболочки едва угадывалась нитка зрачка.

Черное ухо среагировало на стук по асфальту, из-за угла дома вышли они. Большие звери, ходящие на двух ногах.

   Мама велела всегда бежать от них, не слушать  их призывные звуки, даже запах не вдыхать, какой бы он ни был! Но до окошка в родной подвал высоко, двуногие все ближе. Какие они разные – кто стучит по асфальту большой зверь, а его дитеныш совсем маленький, раз в пять меньше. Держаться лапами друг за друга. Маленький заметил меня, тянет свободную лапу! Мама говорила, если некуда бежать, надо увеличиться в размерах!

   Котенок выгнул спину, попробовал распушить шерстку, но среагировали луковицы волос  только на хвосте.

– Мама, смотри! – Девочка лет 4-х тянет руку к мохнатому клубочку. – Это котик? Прямо как в книжке был нарисован!

   Молодая женщина остановилась, с удивлением посмотрела вниз.

– Да, Оленька, это котик. Какой хорошенький! – женщина улыбнулась, но продолжала держать руку дочери, не позволяя приближаться к котенку. – Надо же, они еще остались на улице.

   Из подвального окна к котенку метнулась тень. Тень зашипела, котенок оглянулся, еще больше выгнул спину и попытался вторить матери. Вдвоем они прогонят больших зверей!

   Женщина в испуге дернула за руку дочь, та мгновенно заплакала, впечатлившись больше от кошкиного шипения.

   Котенок почувствовал на загривке материнский прикус. Так, хвостик поджимаем! Через мгновенье котенок полетел ввысь, зрачки расширились, подвал встретил знакомыми запахами.

   Припекает! Неохота вставать, старею. Снова забегали, отношения выясняют, статус устанавливают. Стая большая, щенки вырастают, все как на подбор рослые, того и гляди примутся в вожаки лезть. Вроде и самок полно, и двуногие в городе отстреливать не решаются, а жратвы мало становится! А когда-то кошек полно было, вроде мало мяса и загонять только стаей, но безопасно и вкусно, вошь меня задери!

   Резким движением огромная дворняга впилась в свою ляжку, передние зубы перемололи блоху, заодно почесали зудевшее место.

   Как хорошо, слушай! Как в Душанбе солнце!

Смуглый мужчина быстро перебирал пухлыми ногами по щебенке. Через пустырь с долгостроем кратчайший путь к вокзалу. Мужчина шевелил губами, улыбался, блестя коронками.

   А в кармане рублики, урусы чебуреки раскупают, как перцовку в аптеках. Муки надо прикупить, парни в подвале кошку с котятами нашли почти удачно, только Хаким чуть глаза не лишился – кошка, сволочь, кинулась. Ничего, осторожнее будет в следующий раз! Собак бы помельче найти, а то, сволочи, вымахали все, не подойдешь. Как это называют – естественный отбор! Вот же сволочь, как накаркал – стая дворняг справа! Уходить быстрее надо, пока не заметили, а завтра с отравой сюда придти!

   Огромный старый пес внимательно следил за человеком, блошиные укусы забылись, ветер доносил до ноздрей знакомые молекулы.

   Спокойно, только бы щенки не сорвались раньше времени, не заорали бы, пытаясь напугать. Молча надо дело делать! Двуногий идет один, походка семенящая, уже увидел, опасается. В руках ничего нет. Тихо, спокойно пошли. Ветер в нашу сторону, двуногий давно не мылся, странно, кошками пахнет. Какой сладкий запах!

   Пес поднялся и размеренно, чуть пригнув голову, побежал в сторону работника быстропита. Еще несколько собак, повизгивая от нетерпения, бежали вровень с вожаком.

– А-а-а!!! Шайтан!!!

   Кабанов откинулся на спинку дивана, с возрастом позвоночник дубел после трудового дня. Массаж нужен, массажистка нужна. Женится что-ли? Дмитрий Петрович улыбнулся, посмотрел на немецкую овчарку, лежавшую между ним и зомбоящиком. По телевизору сисястая корреспондентка пуляла словами как из МГ-42 – шла передача типа «666 секунд». Кабанову показалось, что собака подмигнула. Рэм поднял голову, чтобы не смущать психику хозяина, высунул язык, часто задышал.

– Скандально известным музыкантам из группы «Pussy Riot» вновь продлили меру содержания под стражей. Адвокаты взывают к общественности помочь бедным девушкам, судьба которых в руках ханжей, облеченных в форму.

– ****ы с ушами, блять! – что греха таить, Кабанов временами разговаривал с телевизором.

– Они бы в мечети ляжками потрясли, их бы матку сожрать заставили! Заложницы системы, блять!

– А теперь о местных происшествиях. – продолжала трясти сиськами корреспондентка.

– На пустыре возле железнодорожного вокзала обнаружен труп неустановленного мужчины, предположительно гастарбайтера. По многочисленным рваным ранам на останках эксперты заключили, что мужчину загрызла стая собак.

   Кабанов убавил звук, взгляд упал на книгу, лежавшую под телевизором. Конан-Дойл «Собака Баскирвилей».

– А что, Рэм, не поработать ли тебе на благо Родины? Нет, не твоей исторической, а вот этой нашей, общей, которая раньше Российской империей называлась.

   Пес склонил рыжую голову, глаза немигающее впились в хозяина.

   Ничего вы, люди, не понимаете! Немецкая, Шотландская, Австралийская овчарка, да хоть Кавказская! Родина – там, где родился, где живут те, кого будешь защищать, ради кого пойдешь на смерть!

2012

Фирма, которая прогорела

– Не ходите за мной! Не отец я вам! – молодой мужик топал валенком и махал руками.

  Стая пингвинов хлопала ластами, в восторге запрокидывала оранжевые головы и радостно гоготала.

  Годом ранее…

– Сядь, Федор, у меня к тебе серьезный разговор!  – Андрей достал из-под стола литровую бутыль «Столичной».

– Доколе! – Андрей стукнул кулаком по столу, раздался звон столкнувшихся тарелок. – Доколе мы будем жить как нищие в нашей богатейшей стране! Или она на откуп олигархам отдана?

  У Федора выкатились глаза то ли от бриллиантового блеска бутыли, то ли от смелой сентенции. Он энергично потер ладони, аж мозоли затрещали.

– Не особо и серьезный, но поговорить можно.

  Федя пристроил пальто с шапкой на вешалке и метнулся к столу. Андрея обдало холодом.

– Замерз? Давай-ка для сугрева, потом поговорим.

  На покрытом недельной давности газетами столе стояла ополовиненная бутыль, в тарелках по майонезу, спасаясь от вилки, скользили пельмени. Андрей стукнул стаканом по столу, хрупнул соленым огурцом.

– Почему наша экономика в прямой кишке догнивает?

– Инновации старые и онанотехнологиями Чубайс заправляет. – отрапортовал Федор.

– Все верно, май фрэнд, – перешел на английский Андрей и пятерней отправил в рот полкило квашеной капусты. – Учиться нам у Запада надо, опыт перенимать!

– Ты что-то скопипастил, фрэнд? – на языке Шекспира спросил Федя.

– Вот что я надумал, – склонился над столом Андрей, с губы упала полоска капусты, добавив газете масляных пятен.

– Покупаем в Краснодарском питомнике страусов, обносим территорию вокруг сарая забором, пусть птички по кругу носятся, мышцы качают. Летать они не умеют, пастись на лугу возле озера будут. Озеро загогулиной – через воду не перебегут, нам только одну сторону контролировать придется. Через полгода у нас и мясо и яйца…

– И молоко.

– Молоко только у млекопитающих, деревня! Их потому и зовут так – млекопитающие!

– Да пошутил я.

– А я серьезно! Это ж неподнятая целина, Клондайк, Эльдорадо! Один страус килограмм 50 весит, яйца по килограмму, перья на шляпы продавать будем!

– Скачки устраивать.

– Во и тотализатор забацаем! – у Андрея в глазах уже цифры, как в игровом автомате, завертелись.

  Федя взял из пачки на столе сигарету, прикурил и прошел к окну. Открыл заиндевевшую форточку, выпустил струю дыма в фиолетовый прямоугольник.

– Друг, а страусов в сани запрягать можно?

  Андрей сложил брови домиком.

– Посмотри в окно, – продолжал дымить Федор, – на дворе снега по яйца и мороз под 30! Как мы африканских птиц обогревать станем? Водкой поить? Нерационально, не находишь?

– Твою мать! – грохнул кулаком по столу прожектер. – Я ж совсем забыл, что февраль на дворе – я после 23-го еще из дома не выходил.

  Андрей опустил голову, взгляд упал на рекламное объявление в газете. «Новая программа «Ледниковый период!» Впервые на арене городского цирка дрессированные пингвины! Георг, Шкипер и Цаца подарят вам только положительные эмоции!» Андрей смахнул капустные ошметки. На зернистой замаслянной фотографии улыбались и махали ластами три императорских пингвина.

– Какой сегодня день?

– Двадцать седьмое.

– Значит завтра последний день. – пробормотал Андрей. – Вот наше светлое будущее! В цирке!

– Ладно зимой, – горячился Федор, – а летом? Они же запарятся в шкуре своей.

– В зоопарках не парятся, а у нас запарятся! Они что там на севере – от хорошей жизни бичуют? Были бы крылья, враз на юга махнули! – с пеной у рта убеждал Андрей.

– Они и так на самом юге живут вроде.

– Ты понял, что я хотел сказать. У нас им будет гораздо интереснее – полгода вроде как дома в прорубь за рыбой ныряют, полгода как на курорте. Главное, ни улететь не смогут, ни убежать – руки, ноги короткие. Кстати, о шкуре – будем еще шапки шить, варежки всякие. Фирму назовем: «Петров, Таранов и Серафим».

  Федор почесал затылок.

– Ладно, проект чисто гипотетически выгодный. Только пингвины вроде в Красной книге. Посадят нас!

– Если раскрутимся, не посадят! Где это у нас олигархов сажали?

– А Ходорковский? – не унимался Федя.

– Мы в политику не полезем. Там без нас пингвин на пингвине! И потом, под запретом отлов диких, а у нас домашние пингвины будут! Разницу улавливаешь? Криминальное происхождение только у первых особей будет. Так, если хочешь знать, все миллионеры начинали.

– И как мы до Антарктиды доберемся? Ни загранпаспортов, ни денег.

  Андрей постучал пальцем по лбу.

– Ты меня совсем не слушаешь! Вот, – палец ткнул в газету, – наша Антарктида!

– Ты все-таки их с****ить решил?

– Не «с****ить», а экспроприировать – вот слово-то, язык прикусишь, после него Ленин и начал картавить. – прокряхтел Андрюха. – Экспрпр… эспропри… живодеров, короче. Ты со мной?

– Разве что живодеров. – вздохнул Федя. – С тобой.

– Тогда завтра заезжай за мной, в город поедем на представление. Я пока план продумаю.

– Ха, смотри, – показывая пальцем, ухохатывался Андрюха, – Машка за тобой также носится.

  На арене за клоуном торпедой носился пингвин. Черно-белая птица хлестала ластами, щелкала клювом.

– Только что без сковородки!

  Федя постарался насупиться, но уж больно пингвины смешные были.

  Погасли огни рампы, стихли шаги уходящей публики, артисты загоняли зверей в клетки. Друзья спрятались в рядах кресел.

– Часа через два пойдем. – зашептал Андрюха. – Не думаю, чтобы там на клетках замок особенный. Я тут отмычки припас. Там на выходе только сторожа останется пройти, но и для него у меня военная хитрость имеется.

– Что он у тебя крякает? Ты ему клюв запечатаешь или нет?

– Да я стараюсь! Скотч рвется!

– Что ты творишь? – выпучил глаза Андрей. – Клюв обматывать надо! Вот, смотри как у меня!

  Андрей показал пингвина с такими же выпученными глазами и мотком скотча на клюве.

– Принимай Цацу. Я сейчас третьего наряжу.

– А вы кто такие? – подслеповато жмурясь, спросил сторож.

– Да мы ж вот с дитями заблудились, дед! – Андрей вел, держа за рукава, двух пингвинов, одетых в детские польтишки. Федя своего «дитенка» нес на руках.

– Замаялись, поди ребятки, – покачал головой сторож. – Вон, еле ходют. Носатенькие какие! Еврейцы что ли?

– Ты, дед, антисемит?

– Да ты что! – засмущался сторож. – Пойдем, пойдем, выведу вас отседа.

– Мы их, разумеется, переименуем. – Андрюха восхищенно смотрел на пингвинов, синхронно хлопающих глазами на заднем сиденье.

– И перекрасим. – Федя вырулил на трассу.

– Шути, шути. А назовем Борька, Ромка и Валентина.

– Почему так?

– Чтобы олигархов представлять, когда резать будем.

  Фирма «Петров, Таранов и Серафим» начала свою подпольную деятельность. Пингвинов устроили в коровнике. Перегородки сломали, пол вычистили, настелили свежего сена. Пованивало немного, но не больше, чем в цирке. Первые дни пингвины носились по сараю, выделывая разные трюки и напрашиваясь на аплодисменты, но затем смекнули, что их кормят даром. Ромка с Валентиной оказались парой, а Борька холостяком. Но жили дружно, без извращений. Кормил их все больше Федор, Андрюха занимался финансами – где подешевле рыбий фарш купить, биодобавки, стероиды для роста пингвинячей массы.

Таблетки Федор выбрасывал тайком, боялся, фармакология на потенции скажется, и дети у Ромки с Валей мутантами окажутся. Для моциона и экономии средств Федор выпускал пингвинов в озеро. Пингвины с щенячьими визгами прыгали в прорубь, выпрыгивали из нее с карпами в клювах, угощали друг друга и Федьку. Так Федора полюбили, бегали за ним, как кутята.

  Весной Валентина снесла яйцо. Андрей потирал руки, а Федор теперь и ночью проведывал питомцев.

– Так! Это что же, ты уже с пингвинами спишь? Скоро водку с ними трескать будешь! – вопила Маня, луч от фонарика высветил Федьку на сене.

  В ногах у Феди звякнула бутылка о стакан, а под рукой шевельнулось теплое пернатое тельце.

– Что уже! Сам алкаш, так еще и животных спаиваешь! Ты не трахаешься с ними еще?

– Ты чего, Мань, это ж Борька! – у Федьки по-кошачьи светились глаза.

– А чего *** напрягся? Сейчас пуговицы на ширинке отлетят! На пингвинов у него встает, значит, а со мной в постели еле червяком шевелится! – вываливала скелеты Маня.

  Андрюха уже несколько минут ходил из угла в угол. Федор сидел за столом и что-то подозревал. Собрание учредителей было внеочередным.

– Я договорился с рестораном о поставке пробной партии мяса. – выдавил Андрей. – Надо выходить на рынок. Пока там распробуют, рекламу запустят, к этому времени третий выводок подрастет. Короче, надо резать. На то мы и бизнесмены.

– Кого? – поперхнувшись, спросил Федор.

– Борьку, разумеется. Он же холостует.

– Он вроде к одной уже клинья подбивает.

– Инка еще птенец, нечего педофилию поощрять. Веди этого извращенца! – распалял себя Андрюха.

– Не могу! – Федор дрожащей рукой держал нож и смотрел в глаза Борьке. Пингвин переводил взгляд с лезвия на Федьку, склонял оранжевую голову и жмурился. Мол, неужели посмеешь, неужели предашь мужскую дружбу.

– Дай я! – Андрей забрал нож из дрожащей руки. – Смотри, мать Тереза!

  Андрей замахнулся, пингвин нахмурился и покачал головой. Андрей положил нож на стол.

– Знаешь, Федя, давай выпьем. На агрессию пробьет.

– Давай Борьке нальем перед казнью.

  Через полчаса Андрей, Федя и Борька, обнявшись, каждый на свой лад горланили «Три танкиста».

  Фирма «Петров, Таранов и Серафим» прогорела изнутри.

2012

Avenger

   Майское солнце только начало прогревать воздух. Отблески мелких волн напоминали о купальном сезоне, но от широкой реки веяло холодом. Вдоль берега бежал коренастый молодой человек, до города оставалось с полверсты. Мирно совершавшие променад мещане отступали в сторону, провожали взглядом скромно одетого парня. С молодого человека слетела фуражка с околышем реального училища, но тот лишь вытер капли пота с высокого лба. Владимир летел артиллеристским снарядом, взгляд заставлял разночинный народ сходить с линии прицела. Перед глазами мрачные камни Шлиссербургсой крепости, брат, не уступающий по твердости крепостным камням. хищно раздвигаются толстые крылья носа, легкие кузнечными мехами перегоняют прохладный воздух, сердце сжигает кислород, толкая горячую кровь по тренированному телу.

   Гравий под ботинками сменился мостовой, несколько переулков, и рассохшиеся ступеньки крыльца скрипят под тяжестью шагов. Рывком распахнув дверь, Владимир видит мать в черных одеждах, седую склоненную голову, бумагу с гербом на столе. Женщина не взглянула на сына, казалось, горе превратило ее в мрамор. Сгорбленная фигура на плетеном стуле навсегда отпечаталась в памяти. Владимир не в силах поверить известию, дошедшего до него в училище, берет бумагу со стола. Уведомление. Слова расплывались, шрифт утратил четкость, молодой человек сжал зубы, лоб прорезала морщина. «В помилованiи отказано… приговоръ приведен в исполнение…» бумага падает на пол, Владимир сжимает плечо матери, не в силах найти слов утешения. Навернулись слезы, юноша заморгал, развернулся от матери. Некогда рыдать по павшим, надо мстить!

   Владимир бросился в комнату брата. Из всей мебели в маленькой комнатке узкая деревянная кровать, стол, шкаф, набитый книгами и обитый железом сундук. Александр в шутку называл свою обитель склепом – небольшое окно было зарешечено. Владимир своим ключом открыл сундук. Под тяжелой крышкой немудреная одежда, которую в былые времена носили оба брата. В отрочестве Владимир приналег на физкультуру и через пару лет слишком велика стала разница в телосложении. Владимир двумя движениями очистил сундук, с силой нажал на дно в условном месте. Щелкнула пружина, край дубовой доски приподнялся. К этому времени глаза стали сухими, движения четкими. Владимир поднял фальшивое дно, принялся выкладывать на стол наследство брата. Стопка рукописных листов с чертежами бомб, револьвер, кинжал в ножнах и книга на немецком языке. «Das capital» – потертое золото латиницы на черной обложке.

   Владимир сунул револьвер за пояс, взял кинжал в руки. Задумчиво потянул за рукоятку, сверкнула сталь обоюдоострого клинка. кого громить? жандармское отделение провинциального городка? суд? до царя далеко. И что такое один человек, когда будет струиться его кровь в потомках! Владимир заворожено посмотрел на клинок, взгляд опустился на стол. Вот она – утопия бородатого теоретика.

– Нет! – удар был такой силы, что клинок насквозь пробил томик Маркса и на полдюйма воткнулся в стол.

– Мы пойдем другим путем!

                                                                                   ***

   Ноябрьский вечер, легкий морозец. Дворники давно убрали пожухлую листву с  мостовой, снежный песок набился в щели камней, образуя привычную мозаику питерской улицы. в такую погоду в трактире бы сидеть за самоваром или за бутылкой беленькой. Стекло витрины с надписью «Аптека» отражает пламя костров, груду наваленных мешков, перевернутые подводы, мелькающие фигуры мужчин.

– А чего, мужики, выгодно устроились – ежели ранят кого, вот она аптека, никуда бегать не нать!

   Сдержанный хохоток прервал строгий голос:

– Посерьезней товарищи! Не забывайте, жандармы усилены казачьими частями, они к нашему рабочему классу не шибко хорошо настроены, наймиты царские! А ты, Михеич, расхолаживаешь народ.

Пожилой мужчина в распахнутой тужурке подошел к группе, сидящей у костра, за поясом торчала рукоятка револьвера.

– Вон оно чего – наган ему выдали, так сразу командовать! – Михеич пыхнул папиросой, оглянулся на товарищей.

– Нам бы, Петрович, оружия поболе, да патронов, всю власть бы поганую своротили!

– Да, если б рабочий класс вооружился, никакие наймиты не сунутся! – поддержали Михеича.

   Рабочий люд был вооружен абы чем: обрезы охотничьих ружей, самодельные запалы, бутыли с керосином да пара наганов. Да развороченная на булыжники мостовая.

– Внимание, товарищи! Что-то там происходит! – Петрович припал к мешкам с песком, всматриваясь в противоположную часть улицы. Метрах в ста освещенная газовым фонарем серая шеренга заволновалась, послышались свистки, к центру, прижимая шашку к бедру, побежал офицер. Шеренга жандармов развалилась, серые шинели разметало, как городошные чушки. Из образовавшейся бреши вылетели кони.

– Казаки! – Петрович вытащил наган. – К оружию, товарищи.

   Рабочие развернулись по баррикаде, напряженно всматриваясь в темноту.

   На них летела двуколка, плотный возница стоя бьет кнутом лошадей. Послышались выстрелы, крики «Стой!»

– Не стрелять, мужики! – Петрович приподнялся и закричал в обе стороны. – Это нашенский – товарищ Ильин!

   Через минуту Ильин, не обращая внимания на выстрелы, лихо развернул бричку у баррикады. Пружинисто спрыгивает, улыбается рабочим, сжимает руку Петровичу:

– Здравствуйте (от возбуждения получилось «здгавствуйте»), товарищи! Разбирайте оружие!

– Много привезли?

– На сколько денег хватило. – Ильин снял картуз, вытер рукавом лобную залылину.

– Кавказские товарищи в этот раз мало прислали, что-то там с эксом не заладилось. Так что всего по десятку винтовок и револьверов, да пару ящиков с патронами. Разбирайте, товарищи!

   Рабочие, оживленно переговариваясь, начали разбирать вооружение. Ильин заметил, что у некоторых дрожат руки, другие держат винтовку, как будто поймали гадюку.

– Навыка нет, товарищ Ильин. – Заметил Петрович. – Мы же рабочие, а не военные.

   Ильин задумался на минуту, оглянулся на серые шинели.

– А если, товарищ, сам царь народу оружие даст, да к тому же выучит воевать, а? – Ильин хитро прищурился…

                                                                                            ***

   Свинцовое небо, соленые брызги. Через смотровую щель оружейной башни переливы волн кажутся спинами морских чудовищ. Чудовища ныряют друг за другом, подныривают под броню, монотонно качая крейсер. Вдали перед горизонтом расплываются корабли неприятеля. Флот его величества страны восходящего солнца. В башне пахнет маслом, металлом и порохом. Лысый матрос вручную заряжает орудие – электричество и телефонная связь повреждены. В рваной тельняшке блестят мускулы, тяжеленный снаряд находит свое место в казеннике.

– Сейчас, господа узкоглазые, получите гостинец! – матрос уже нашел прицел, когда услышал лязг двери и в башню ворвался боцман.

– Амба, Вован! Капитан приказал прекратить огонь! Всем построиться на палубе!

– Что, японцы уже капитулировали? – оскалился лысый.

   В этот момент очередной разрыв японского снаряда перед носом крейсера разъяснил сарказм матроса.

– Двигай за мной, тилигент!

   Подчиняясь приказу, лысый двинулся за боцманом.

   С палубы картина разгрома русской эскадры предстала во всем ее ужасе. Справа и слева тонули корабли. Горящий металл, дым, как шелуха семечек трупы матросов в воде. Вдали ровный ряд неприятеля.

   Владимир замечает рядом с бортом «Варяга» моторизированную шлюпку под японским флагом. Боцман командует:

– Становись!

   Оставшиеся в живых матросы приняли подобие строя. Справа подходят капитан, в двух шагах за ним вышагивают два японца с неподвижными лицами.

– Господа матросы! – нервно начал капитан.

– Наше положение катастрофическое! Большая часть кораблей потоплена, часть покинула Цусимский залив. Японцы расстреливают нас с неуязвимой дистанции, за время длительного путешествия порох в наших снарядах отсырел, мы не можем продолжать огонь. Японцы предлагают нам сдать оружие и покинуть крейсер. Они обещают не чинить препятствий к выезду в Россию.

   Последние слова капитан говорил в палубу, японцы за спиной хищно улыбались, глаза вовсе превратились в щели.

– Да вы что, братва! – перед капитаном вырос матрос в рваной тельняшке, лысая голова на могучей шее блестит бильярдным шаром.

– Когда это русский моряк сдавал корабли! Это же явное предательство! – палец лысого указал на капитана.

– Ульянов, вернись в строй! – заорал боцман.

– Товарищи, вы же сами бывшие рабочие, отцы у вас на фабриках надрываются! Как мы домой вернемся? Какими глазами смотреть будем?

   Строй загудел, матросы опустили головы. К Владимиру подошел боцман.

– Вован, братва не готова, картина ясная – все к рыбам пойдем ни за что.

– Эх, Железняк! Фамилия у тебя стоящая, только ты ее не стоишь. – Владимир прямо в глаза смотрел боцману. Тот отвел взгляд.

– Не готовы еще, Владимир.

– С вами революцию не заваришь! Эх, вы, патриоты! Не порох – сердца у вас отсырели!

   Матрос толкнул плечом боцмана и бросился к оружейному складу.

– Останови его, боцман! – пришел в себя капитан.

– Он же боеприпасы взорвет!

   Железняк бросился к стальной двери, за которой скрылся бунтарь, но успел услышать скрежет запорных листов.

   Владимир услышал глухой крик боцмана:

– Полундра, братва! Спасайся, кто может!

   В железных коридорах кое-где еще горели электролампы, хотя Владимир и в полной темноте нашел к ящикам с оставшимися снарядами. Личная месть отодвинулась на второй план. Честь дороже мести!

   В этот момент корпус корабля вздрогнул, японский снаряд угодил в борт рядом с тем местом, где находился Владимир.

   Русский матрос, не в силах удержаться на скользких металлических ступенях, ухнул вниз.

   Владимир очнулся на мягкой кровати, вокруг было белым бело, маленькие узкоглазые медсестры, как ангелы, неслышно скользили мимо. Владимир попытался приподняться на локтях, голова гудела, тошнота подступала к горлу. Перед глазами образовались двое японских военных. Один склонился, положил ладонь на забинтованное плечо.

– Ты настоящий самурай, Ульяна-сан! Ты скоро поправишься.

                                                                                    ***

   Солнце уже начинало припекать, ветерок сдувал последнюю росу с проклюнувшейся травы. В свежем окопе  от земли в нос шибал сладкий запах, чернозем бруствера напоминал родную пашню.

– Сеять пора, а мы три года вшей кормим! Эх, землица наша Русская, когда ж тебе Господь разумного царя пошлет!

Бородатый солдат, прислонившись к брустверу,  достал кисет из кармана шинели.

– Зачитался! Дайкось прокламацию.

   Молодой солдатик протянул ветерану листок дрянной бумаги.

– «Долой царизм!» Социалисты опять бумагу пачкают! Для курева сгодится. – солдат оторвал половину, другую протянул товарищу. – Держи, сейчас табаку отсыплю.

– Я не курю, дядя Игнат. Спасибо.

– Из тилигентов что-ли? «Спасибо». Благодарствую надо говорить. – старый солдат сыпанул махорку в раструб «козьей ножки». Кисет вернулся в карман, терпкий дым потянулся в сторону вражеских окопов.

– Ты привыкай, Андрюшка, – пыхнул на молодого дядя Игнат.

– А как газами бомбить зачнут, совсем окочуришься!

– А часто бомбят, и сейчас могут?

– Нет, сейчас не будут – ветер в ихнюю сторону. Германец, он аккуратный: сперва беготню в окопах затеет – к атаке готовится, потом артиллерия нас утюжить будет с полчаса. Ежели газовые снаряды, сразу не пойдут – травится не захочут…

– Это кто тут у нас позицию демаскирует? – кряжистый солдат с красным бантом в петлице скатился в окоп. Аккуратная бородка сглаживала жесткое выражение широкого лица, в раскосых глазах сверкал  маньяческий огонь.

– Принесла нелегкая. Опять агитировать начнет. – в сторону простонал Игнат.

– А как без этого. – агитатор приладил винтовку на бруствер, отряхнул шинель.

– Вот вы, товарищ, – обратился к Игнату, – который год семью не видели, пшеницу не сеяли? А вы, – посмотрел на молодого, – так недоучкой и останетесь?

– Так Отечество защищать надо! – вскинулся молодой.

– А почему помещика с фабрикантом с нами в окопах нет? Это что не их отечество? И правильно – не их! Их родина везде, где за деньги можно купить власть и удовлетворить свои низменные потребности! Земля – она только для того, кто на ней работает. Земля – крестьянам! – агитатор встал во весь рост, к месту агитации стали подтягиваться солдаты.

Игнат набрал землю в широкую ладонь, в грубых заскорузлых пальцах чернозем задвигался как мех норки. Крестьянин посмотрел на агитатора:

– Вот скажи мне, товарищ Ильин, у меня, к примеру, две коровы, свинюшки, куры с гусями. Я жилы рву, пуп надрываю, землю, стало быть, обрабатываю, пшеницу рощу, отдам часть хозяину и сплю спокойно. И вот на кой ляд мне все раздавать дармоедам городским, да нашим деревенским лоботрясам, а?

– А работников ты нанимаешь?

– Как же без них? Конечно. Одному с сыновьями не справиться в сезон!

– А работники разве пуп не рвут? Разве лоботрясничают? Так почему они голытьбой живут, а ты их за гроши нанимаешь? А сломается молотилка у тебя, за деталями к кому пойдешь, к тому же рабочему. Скоро труд крестьянина облегчат  машины с бензиновыми двигателями. Придется тебе, Игнат, на старость лет за книжки засесть, мануалы читать.

   Подтянувшиеся солдаты засмеялись.

– Ох, и балобол ты! – усмехнулся Игнат.

– Теперь ты мне скажи, а зачем ты с помещиком делишься? Его почему в дармоеды не заносишь?

– Дармоед еще тот! Так земля его вроде, закон на его стороне, жандармы! Попробуй не отдай!

– Таки и попробуй, чего боишься? Винтарь есть у тебя.

– То на фронте, а то дома. Вы, большевики, воду мутите, по домам всех распускаете, а как немец на плечах в избу войдет?

– Не войдет! На той стороне такой же брат рабочий с крестьянином в окопе гниет. Оно ему надо, на чужой земле на своего дядю пахать? Немецкие коммунисты сейчас тоже революцию готовят.

– Что, не могете, стало быть, без мужика? Царя-батюшку зачухонили, а остальных буржуев кишка тонка?

– Ты, солдат, свою кишку сначала измерь. Вместе нам надо быть, вместе новый мир строить! А царь, как символ мировой несправедливости, должен висеть в петле! И будет висеть! – раскосые глаза остекленели.

   Агитацию прервал рев фугаса. С немецкой стороны раздались пушечные залпы. Солдаты скатились в окопы, сжимая винтовки, с опаской глядели в небо. Рев нарастал. Взрывы доносились из далекого тыла.

– Пристреливаются что-ли?

   Ильин поднялся, посмотрел на восток. В полутора верстах рвались снаряды, земля комьями взлетала вверх, зеленый дым застилал горизонт, медленно двигался на запад.

– Газами решили потравить, суки!

   Ильин присел к товарищам.

– Вот тебе и немецкий рабочий – эвон как революцию начал делать!

   Сильные руки в два движения приладили штык к «мосинке». Ильин сдвинул брови:

– Чем за даром помирать, покажем немчуре, как может воевать русский солдат.

   Ильин пристегнул полы шинели к ремню, вскарабкался на бруствер.

– Братушки! За мной, в атаку!

   Следом сразу из окопа выскочил Андрей. За ним, вздохнув, полез Игнатий.

– Куда, молодой, поперек батьки. – клацнул затвором.

   Разноголосое «Ура!» покатилось от русских окопов в сторону врага.

   Пальба сотни трехлинеек в разнобой да молодецкое «ура» лишь на несколько минут огорошили немцев. Деловито забубнили пулеметы, вдарила артиллерия обычными фугасами. Контратака начала захлебываться. Тут и там падали солдаты – кто матерно крича, кто беззвучно встречал смерть. У Андрея кончились патроны, с вытаращенными глазами он бежал со штыком наперевес. Впереди маячила широкая спина агитатора. Ильин бежал из стороны в сторону, изредка припадая на колено и прицельно стреляя.

Сзади пыхтел дядя Игнат.

– Мать моя! – по-простецки выдохнул студент.

   Из немецких окопов выскакивали фигуры в привычных шинелях и касках, но вместо лиц была темная маска со стеклами вместо глаз и хоботом.

– Вперед, Андрюха! – толкнул в спину дядя Игнат.

– Ты чего противогазов не видал? Это только нас офицерье на газы без защиты посылает.

   Противогазы! Андрей даже развеселился от такого простецкого объяснения. Оказалось, радоваться было рано. «Противогазы» не кричали, зато ловко стреляли из карабинов. Выстрелы перемежал лай немецких офицеров. Большая часть русских солдат обратилась в бегство. Немцы их не преследовали, фигуры в противогазах окружили агитатора – тот тоже не стрелял, видно, закончились патроны, Андрея, Игната и еще нескольких солдат. Ощетинившись штыками, русские образовали круг. Со всех сторон на них нацелились карабины. Андрею было очень жалко умирать, Игнат тоже понимал безвыходность положения – убью десять раз, пока штыком дотянешься.