Текст книги "Дмитрий Савватеевич Дмитриев"

Влас Михайлович Дорошевич
Дмитрий Савватеевич Дмитриев[1]1
  Впервые – «Русское слово», 1915, 29 марта, No 71.


[Закрыть][2]2
  Дмитриев Дмитрий Савватиевич (1848—1915) – русский писатель, драматург. Автор многочисленных исторических романов и повестей, написанных в духе массовой, «народной» беллетристики, и пьес для «народных сцен». В 80-е годы служил билетером в Театре Ф.А. Корша. В 1908 г. принял сан священника.


[Закрыть]

* * *

Мир праху этого мирного человека.

Что за необыкновенный совместитель!

Контролер театра Корша, исторический романист и священник.

Старые москвичи не могут себе представить «старого Корша» без Д.С. Дмитриева.

«Корша героических времен».

В коридоре, при входе в партер, с правой стороны – человек в сюртуке, невысокого роста, очень белокурый, глуховатый на одно ухо.

С тем недоумевающим и немного растерянным выражением лица, какое бывает у глухих.

– Ваш билет!

У Корша шли оригинальные пьесы.

Чехова, Невежина, Владимира Александрова и других.

У Корша были превосходные артисты.

Давыдов, Киселевский, Рощин-Инсаров, Градов-Соколов, Иванов-Козельский.

У Корша были великолепные режиссёры.

Яблочкин[3]3
  Яблочкин Александр Александрович (1821—1895) – русский режиссёр и актер. Работал в провинции, был главным режиссером в Александрийском театре, ставил спектакли в театрах Ф.А. Корша и М.В. Лентовского.


[Закрыть], Синельников.[4]4
  Синельников Николай Николаевич (1855—1939 – русский режиссёр, актер, театральный деятель. Работал в провинции и в Москве. В 1900—1909 гг. был главным режиссёром Театра Корша.


[Закрыть]

У Корша не стало ни пьес, ни актеров, ни режиссёров, – остались одни сборы.

Сборы остались, несмотря ни на что.

Москва любит насиженные места.

А при входе в партер, с правой стороны, бессменно стоял белокурый, глуховатый человек.

– Извините. Ваш билет!

Мимо него проносился, дергаясь, жестикулируя, крича, бурно-пламенный Петр Иванович Кичеев.

Он умел только проклинать актеров или сравнивать с Сосницким[5]5
  Сосницкий Иван Иванович (1794—1872) – русский актер. Играл на сцене Петербургского театра, в молодости прославился в ролях молодых фатов, затем – как мастер отточенных социальных характеристик.


[Закрыть]. После первого акта он кричал с пеной на губах:

– Градов? Гнать! Помелом гнать со сцены! Из Москвы выслать его в двадцать четыре часа за такую игру! Лишить всех прав состояния.

После второго:

– Градов? Щепкин-с! Щепкин! Второй Щепкин! На площадь его вывести и театр вокруг него построить!

Медленно проходил, потирая руки и улыбаясь умной и тонкой улыбкой, Николай Петрович Кичеев.

Если он заходил в антракте к актеру и целовал:

– Позвольте вас поблагодарить за доставленное удовольствие!

Актер знал, что, значит, Николай Петрович назавтра его непременно:

– Выругает.

Бог знает почему, но он любил этот «иезуитизм».

Проходил «бог корректности» А.Д Курепин.[6]6
  Курепин Александр Дмитриевич (1846—1891) – русский журналист, редактор журнала «Будильник» (с 1883 г.), фельетонист газеты «Новое время» (в 1876—1891 гг.).


[Закрыть]

Пробегал непременно чем-нибудь, а особенно кем-нибудь увлеченный Н.О. Ракшанин.

Величественно проплывал «маститый критик» «Московских Ведомостей» С.В. Васильев-Флеров, с морским биноклем через плечо.

В белых гетрах.

Величественный.

Всем видом спрашивая:

– Разве я не Сарсэ?

Литератор Д.С. Дмитриев никогда не написал даже двух слов о театре.

Там, за плотно прикрытой дверью, играли прекрасные артисты.

Оттуда доносился взрыв хохота, гром аплодисментов.

А он сидел в коридоре и обдумывал, вероятно, свои исторические романы.

Что связывало его с театром такими странными узами?

Сколько мог ему платить «голуба-Корш»?

«Рубликов» шестьдесят.

Но это:

– Определенное.

А литература нечто:

– На воде вилами писанное.

Газеты в Москве вскакивали и лопались, как пузыри на луже после дождя.

И не появлялась ни одна новая газета без «большого исторического романа Д.С. Дмитриева».

О, эти милые романы![7]7
  О, эти милые романы! – Имеются в виду такие «исторические произведения» Д.С. Дмитриева как романы «Государева невеста» (М., 1899), «Иван Мазепа» (М., 1899), «Таинственный дом» (М., 1901), «Золотой век» (М, 1902) и др.


[Закрыть]

Написанные на ученических тетрадках, четким ученическим почерком.

«Было прекрасное майское утро.

На площади в Новгороде шумел народ.

На возвышение вошел Гостомысл[8]8
  Гостомысл (1-я половина IX в.) – полулегендарный первый новгородский посадник, который якобы завещал призвать варягов.


[Закрыть] и, по русскому обычаю, поклонился на все четыре стороны.

– Тише, тише! – заговорили в народе, – дайте боярину Гостомыслу слово молвить!

– Он человек старый! – сказал посадский Иван. – Пусть молвит!

– И почтенный! – благоразумно добавил горожанин Петр.

– Братцы! – сказал проникновенным голосом боярин Гостомысл. – Земля наша велика!

– Верное слово молвил боярин! – зашумели в толпе.

– Действительно, что земля наша велика!

– Не объедешь, – со слезами приговаривала Мавра.

– И обильна! – продолжал Гостомысл.

– И это правильно! – зашумела толпа.

– Правду-матку режет боярин!

– Чего только у нас нет! И лесу, и дерева всякого, и ржи, и сена!

– И меду! – добавили другие.

– А порядку у нас нет! – сказал Гостомысл.

Взвыл народ.

– Это действительно! Нет у нас порядку.

– Какие же порядки, когда авчирашнего дня на торгу свеклой у меня взяли… – начала было Мавра, но ее перебили:

– Стой! Не замай! Пущай боярин настоящее слово молвит.

И Гостомысл, по русскому обычаю, поклонившись на все четыре стороны, продолжал:

– Что ж, братцы, нам делать?

Толпа задумалась.

Продолжение следует».

И читали.

Успех «Московского Листка» кружил головы.

– Всякому хотелось в Пастуховы!

«Московские Листки» возникали десятками. Про таких издателей спрашивали:

– Этот с чего газету издавать вздумал?

– Спать не может.

– Почему?

– Пастуховские лошади очень громко ржут.[9]9
  Пастуховские лошади очень громко ржут. – Имеется в виду материальное преуспеяние издателя «Московского листка» Н.И. Пастухова, позволившее ему завести собственную конюшню. См. также комм. к очерку «Петроний оперного партера».


[Закрыть]

Возникла «Московская Газета».[10]10
  «Московская газета» – выходила в 1882—1884 гг., издание бульварного характера.


[Закрыть]

Кое-как питалась розницей, объявлениями. Но денег, чтобы даже объявить в других газетах о своем существовании, не было.

Сотрудники собрались.

– Позвольте, господа! Есть чудеснейший способ бесплатно объявить во всех газетах, что издается, мол, в Москве «Московская Газета»!

– Каким манером?

– Получить предостережение.

То были времена «трех предостережений».[11]11
  То были времена «трех предостережений». – Согласно закону о печати 1865 г. и Временным правилам о печати 1882 г., после трех предостережений периодическое издание власть могла приостановить или закрыть.


[Закрыть]

– Все газеты обязаны будут напечатать, что объявлено «Московской Газете» первое предостережение.

– И интерес к газете явится!

– Опасная газета!

Выбрали сотрудника и поручили:

– Пиши на предостережение!

Сотрудник сел и начал писать «смело». Прочли и остались довольны:

– Здорово на первом.

Напечатали и стали ждать. Прошла неделя, – ничего.

– Эх, ты! Под предостережение даже написать не можешь! Пиши вовсю!

Сотрудник написал вовсю.

Смело, дерзко, возмутительно.

«Для верности» даже послали в Главное управление по делам печати несколько экземпляров, чтобы:

– Не прозевали!

Отчеркнули статью красным, синим карандашом, наставили знаков восклицательных, вопросительных. Написали на полях:

– Куда мы идем?

– Неужели такие вещи позволяют печатать?

– Чего смотрит цензура?

Прошла неделя, – ничего. Сотрудники возмутились:

– Ну, уж, брат! Какой же ты после этого писатель! Тебе говорят: рискуй! Жарь! Основы подрывай! Ты даже предостережения заслужить не можешь!

Сотрудник принялся в ужасе.

– Сибирью пахнет!

Писал и дрожал:

– Вот уж и тележку подали!

Статью напечатали, отчеркнули, наставили вопросительных, восклицательных знаков, ждут. Назавтра же телеграмма:

– Воспретить «Московской Газете» розницу и объявления.

Последние ресурсы кончились.

Заложили кое-что из носильного, собрали редактора в Петербург. Явился он в Главное управление по делам печати:

– Что? Смело слишком?

– Не смело, а глупо. Раз у вас напечатали глупую статью, – мы не обратили внимания. Другой раз еще глупее, – опять не обратили внимания. Наконец, в третий раз такую глупую, – мочи нет!

Газета начала быстро умирать.

Все разошлись.

Кто куда.

И только в фельетоне печатался «большой исторический роман Д.С. Дмитриева».

«– Что же нам теперь с тобой делать? – спросил Ермак Тимофеевич[12]12
  Ермак Тимофеевич (умер в 1585 г.) – казачий атаман, завоеватель Сибири.


[Закрыть] у своего верного есаула, по прозвищу Кольцо.

– А что, – почесываясь, отвечал Кольцо, – не покорить ли нам, атаман, Сибирь?

– Правильное слово молвил! – сказал, подумав, Ермак Тимофеевич. – Сибирь покорить знатно. Только, что ж мы с Сибирью делать-то будем?

– А поклонимся ею Грозному царю Ивану Васильевичу! – сказал есаул Кольцо.

– Верное слово сказал! – воскликнул Ермак Тимофеевич. – И как это мне раньше в голову не приходило?

И поцеловал своего верного есаула.

Продолжение следует».

И читали.

Издавалась газета «Голос Москвы»[13]13
  «Голос Москвы» – газета, выходившая в 1885—1886 гг., издание бульварного характера.


[Закрыть]. Теперешней только тезка[14]14
  Теперешней только тезка. – Имеется в виду газета «Голос Москвы», выходившая в 1906—1915 гг., орган партии октябристов.


[Закрыть]. Сотрудников в ней было трое. Трое молодых людей, лет по 16-ти. Один был:

– Корреспондент по газетам.

Читал в газетах известия:

«Около города Подольска найден труп убитой неизвестной женщины. В убийстве подозревается мешанин Иванов».

И «украшал»:

«От собственного корреспондента. Тихая, мирная жизнь нашего богоспасаемого Подольска была нарушена таинственным и в высшей степени романтическим происшествием. На окраине города был найден труп неизвестной молодой женщины чарующей красоты. Незнакомка была одета в бальное кружевное платье, украшенное крупными бриллиантами. Около трупа рыдал богатый местный домовладелец, известный красавец Иванов. „Берите меня! – сказал он. – Это я убил ее, мою милую!“. Но имени убитой красавицы назвать не пожелал. Ходит много догадок».

Его спрашивали остальные двое товарищей по редакции:

– Что это у тебя всё красавиц убивают? Что ни труп, то красавица!

Он отвечал с гордостью:

– Публика это любит! Чтобы красавиц резали.

Другой был:

– Репортер по объявлениям.

Читал в «Московских Ведомостях» объявление:

«Сегодня членом ихтиологического общества г. Иевсеевым будет прочитан доклад „О строении плавников у акулы“. Начало в 7 часов».

Живописал:

«Вчера в стенах нашего старейшего университета произошло научное событие. Молодой отважный ученый-путешественник г. Иевсеев открыл тайны подводного царства…»

Он зачеркивал «царство» и для цензурности вставлял: «мира».

«Открыл тайны подводного мира и дал исчерпывающий доклад о строении плавников у акулы.

Эта редкая и крайне опасная рыба до сих пор ускользала от изучения наших ученых. С опасностью для жизни молодой отважный ученый исследовал строение ее плавников. Доклад произвел неотразимое впечатление. В науке предстоит переворот».

И, наконец, третий. Я его знавал:

– Сочинителем телеграмм.

Тогдашнее «Северное телеграфное агентство»[15]15
  «Северное телеграфное агентство» – работало в Петербурге в 1882—1894 гг., выпускало бюллетень с телеграммами, распространявшийся по подписке.


[Закрыть] за неплатеж денег телеграмм не давало.

И сотрудник писал:

«Мадрид, такого-то числа. – От нашего собственного корреспондента. – Вспыхнуло восстание кортесов[16]16
  Кортесы – парламенты в Испании и Португалии (до 1911 г.).


[Закрыть]».

– А что такое кортесы? – спрашивали товарищи.

– А черт их знает! Во всех газетах пишут, что в Испании есть кортесы. Должно быть, бунтовщики.

Газета в розницу продавалась. Потому доход.

Но подписчикам не рассылалась. За неплатежом денег ни разносчикам, ни почте. Издатель ехал в почтамт, получал подписные деньги и отправлялся в трактир Саврасенкова, на Тверском бульваре. Не домой, – там ждет судебный пристав. Не в редакцию, – там, наверно, ждал судебный пристав. А в кабинет. Спрашивал ножницы и ветчины.

Ветчину съедал, а пакет вскрывал, деньги клал в карман, а письма подписчиков с адресами отдавал половому:

– Выбросить!

Даже «корреспондент по газетам», «репортер по объявлениям» и «кортес» один за другим от голода ушли.

А в газете все еще печатался «большой исторический роман Д.С. Дмитриева».

«– Как же мне называть тебя, удалой добрый молодец? – спрашивал его пан Вишневецкий. – Не знаю, как звать тебя по имени, как величать по отчеству!

– Зовут меня, пан, Дмитрием, а по отечеству прозываюсь Ивановичем, – дерзко отвечал ему первый самозванец, – а еще зовут меня Царевичем!

– Вот на! – с недоверием сказал Вишневецкий. – Где же это видано, чтобы царевичи у простых шляхтичей в слугах служили!

– А служил я у тебя в слугах, – дерзко отвечал первый самозванец, – потому, что я принужден скрываться.

Вишневецкий задумался.

– Это похоже на правду! – вымолвил он, наконец. – Что же теперь ты намерен делать?

– А теперь думаю я покорить Россию! – отвечал первый самозванец.

– Твое дело! – ответил Вишневецкий.

– А поможешь ли ты мне? – спросил первый самозванец.

Продолжение следует».

И читали.

А.Я. Липскеров издавал «Новости Дня».

Сотрудников не было.

Причина банальная:

– Не хватало денег.

А.Я. Липскеров говорил знакомым, заходившим к нему поболтать:

– Чего так сидите? Взяли бы ножницы, вырезали что-нибудь.

Знакомые брали ножницы и вырезали из газет, что им нравилось. Метранпаж В.И. Коротков, корректор Дорошевич:

– Семь отчетов об одном и том же процессе прислали!

Сотрудник был один.

«Корреспондент американских газет» Гиллин. Он писал на каком-то американском языке.

– В наш канканисто-шантажисто-салонистый век ультра-кулинарно-комильфотных желудков, железнодорожных тузов-концессионеров, пшютов и вланов[17]17
  …пшютов и вланов (от фр. vlan – трах! бац!) – хлыщей и проходимцев.


[Закрыть] обеих столиц.

Словом:

А в чем дело, – неизвестно.

А в фельетоне газеты печатался «большой исторический роман Д.С. Дмитриева».

«– Так неужто ж, – восклицал Кочубей[18]18
  Кочубей Василий Леонтьевич (1640—1708) – деятель украинской казацкой генеральной старшины, предупредил Петра I о готовившейся измене гетмана Мазепы, был казнен последним.


[Закрыть], – ты и впрямь, Мазепа[19]19
  Мазепа Иван Степанович (1644—1709) – гетман Украины (1687—1708).


[Закрыть], хочешь изменить Государю Петру Великому?[20]20
  Петр Великий, Петр I (1672—1725) – русский царь, первый российский император (с 1721).


[Закрыть]

– А зачем, – восклицал Мазепа, мрачно сверкая очами, – зачем он на почестном пиру таскал меня за усы!

– Не дело, брат, ты задумал! – вздохнув, сказал Кочубей, – Не идут мне после твоих слов в горло ни мед твой густой, ни брага твоя хмельная, не обессудь на этом!

И пошел к двери.

– Куда же ты? – спросил его Мазепа, мрачно сверкая очами. – Или ты не со мною?

– Делай, что сам знаешь! – отвечал загадочно Кочубей. – А я буду делать, что указывает мне мой долг!

Мазепа стукнул кулаками по столу.

Продолжение следует».

И читали.

Публика, как корова, пережевывала эти романы.

– Бога, Дмитрий Савватеевич, побойтесь! – восклицал один из издателей. – Елизавета Петровна[21]21
  Елизавета Петровна (1709—1761) – российская императрица с 1741 г.


[Закрыть] у вас десятый фельетон говорит, пока по Тверской в карете едет! Да что ж, Тверская-то в сто верст длиною?!

Такая литература и такие писатели водятся только в Москве.

Д.С. Дмитриев читался.

И очень читался.

Чем объяснить?

Вероятно, нашим малым знакомством с историей, нашей большой любовью к истории.

Мы знаем только Иловайского[22]22
  Иловайский Дмитрий Иванович (1832—1920) – русский историк, автор многих научных трудов, а также популярных учебников по русской и всеобщей истории для средней школы.


[Закрыть], и человек, знающий Беллярминова[23]23
  Беллярминов Иван Иванович (1837-?) – русский историк, педагог, автор учебников «Курс русской истории», «Курс всеобщей истории» и др.


[Закрыть], для нас полон интереса.

Публика любит:

– Поговорить о старине.

И этой бесхитростной публике нравился бесхитростный Дмитриев, его добрые бабушкины рассказы, бесконечные повести про бояр и изменников.

Где старина была простодушна, бояре сановиты, изменники сверкали глазами, добрые молодцы удалы, а красные девушки, в конце концов, выходили замуж.

Тихо и мелко, – как река Москва.

Д.С. Дмитриев был последним, отдаленным, слабым эхом Загоскина[24]24
  Загоскин Михаил Николаевич (1789—1852) – русский писатель, автор популярных исторических романов, зачинатель русского исторического романа как жанра.


[Закрыть] и Зотова.[25]25
  Зотов Рафаил Михайлович (1795—1871) – русский писатель и театральный деятель, автор исторических романов, рассчитанных на непритязательного читателя.


[Закрыть]

С ним, вероятно, кончилась эта тихая историческая воркотня… Он был все-таки близок к театру. Был литератором.

Можно было думать, что он окончит тем, что захочет открыть театр, основать газету.

А он сделался священником.

Почему?

Какой переворот совершился в его душе?

Почему он служил контролером в театре?

Почему он занимался литературой?

Мы все знали его десятки лет и не знали совсем.

Как он жил?

Откуда он появлялся?

Куда он уходил?

Он жил в своей скорлупе.

Появлялись новые газеты.

И совсем:

– Улитка, высуни рога!

Откуда-то появлялся Д.С. Дмитриев.

С ученическими тетрадками, в которых четким, наивным ученическим почерком был написан исторический роман.

– Какие смешные гроши ему платили! Платили ли?

Не знаю.

Он снова появлялся в тот день, когда газета рушилась.

Один кричал, что:

– Он напишет письмо во все газеты!

Другой «организовывал протест сотрудников».

Третий собирался:

– Застрелить издателя!

А Д.С. Дмитриев так же тихо, скромно, мирно говорил:

– У меня тут полрукописи осталось ненапечатанной. Нельзя ли получить?

Бережно складывал ученические, затрепанные в наборной тетрадки и куда-то уходил.

До новой газеты.

В свою скорлупу.

Он скромно начал контролером в театре и скромно кончил в вагоне трамвая.

Я знал его добрых 30 лет и с интересом послушал бы, если бы кто-нибудь рассказал мне:

– Что такое был Дмитрий Савватеевич Дмитриев.

Мне кажется, что и в жизни для него было, как в театре Корша.

Там, за дверью, играли превосходные и ужасные актеры, ставились и рушились грандиозные и ужасные пьесы, раздавались взрывы безумного хохота, стоны, громы аплодисментов, бури свистов, люди скрежетали зубами, пели победные песни, все волновались, кипели, неистовствовали.

А он сидел в коридоре и обдумывал свои бесконечные, как старинное вязание, исторические романы.

А, может быть, это истинная мудрость!

– Блаженны далекие от жизни.