Текст книги "Репликация. Книга первая"

– Что? Расширенный совет, монсеньор? – не переставая удивляться каждой минуте дня, переспросил Родригес.

– Ну… как его?.. Правительствующий сенат! – раздраженно бросил Зигфрид. – Вы же меня поняли, генерал, к чему эти ненужные вопросы? Соберите сенаторов и министров немедленно! Через час я буду готов сказать свое слово соотечественникам.

– Слушаюсь, монсеньор! – отрапортовал генерал и с радостью покинул обитель прекрасных дев…

Через час правительствующий сенат в полном составе собрался в здании сената по чрезвычайному созыву единовластного канцлера Зигфрида Бер.

– Мои соотечественники и соотечественницы! Граждане Солерно! – провозгласил новоявленный глава государства, стоя на трибуне перед правительствующим сенатом. – Я думаю, это очень необычное явление, когда человек, после пятидесяти лет борьбы за право возглавлять свой народ, ни на строчку не пересмотревший за эти пятьдесят лет борьбы свою программу, предстает перед своими соотечественниками. Сегодняшнему собранию стоит вспомнить о событиях пятидесятилетней давности, когда власть в сообществе была захвачена иноземцами. Нам нельзя забывать о том времени, потому что тогда мы тоже были в центре тяжёлой борьбы. Наша борьба за власть в Солерно была столь же судьбоносна, как и борьба, которую мы ведём сегодня. Только в этом году нам стало ясным всё её значение, и если бы в две тысячи сто девяносто восьмом году я счастливым образом не спасся, переселившись в Небеса – эту клоаку мировой угрозы, и не взял бы их вместе с их тираном Вэлом Лоу под свой контроль, Солерно и сейчас осталось бы таким же, каким было – бессильной нацией с десятитысячной армией, которая обязательно была бы уничтожена… Но я всегда знал, что однажды вернусь и мир узнает нового правителя, мудрого и могущественного. Я всегда верил, что справедливость восторжествует. Я знал, что моя уверенность в победе – это пророчество, предначертание, данное мне свыше, а не просто слова, надежда на чудо; знал, что главный противник правильного миропорядка, та огромная сила, из-за которой все наши беды – Небеса с их алчным и непотребным правителем Вэлом Лоу. Вспомните заседание в парламенте месячной давности, когда я сказал: «Если Небеса воображают, что могут развязать мировую войну для уничтожения Солерно, то ошибаются: результатом будет не истребление граждан Солерно, а истребление небожителей и донных деградантов», – в зале Сената раздались робкие аплодисменты. Почувствовав себя увереннее, Зигфрид Бер продолжил, – Мои пророчества многие не принимали всерьез. Многие из тех, кто тогда смеялся, сегодня уже отсмеялись… а все те, кто еще смеются, вероятно, скоро перестанут это делать…

Раздававшиеся в зале смешки стихли…

***

– Я понимаю, Создатель, что сегодня – это то же вчера, но, клянусь, у меня дежавю: не могу отделаться от мысли, что жду Баденвейлерский марш. ^[14]

– Не преувеличивай, Топильцин. Ты слишком драматизируешь.

– Послушай, что он несет! В сегодняшних обстоятельствах его замашки даже страшнее. Людей почти не осталось…

– Сегодня – то же вчера, – усмехнулся Создатель, – оставь это.

– Да сколько можно смотреть на его выходки?! – возмутился Топильцин. – Позволь мне упокоить его прямо сейчас: одним ударом избавим мир и его самого от мучений.

– Не позволю, – голос Создателя прозвучал категорично. – У меня на него свои планы, а ты, спасая потомков, исчерпал лимит возможностей вмешиваться в человеческую жизнь на тысячу лет вперед.

– Несправедливо, – беря себя в руки и возвращая внешнее спокойствие, – заметил Топильцин. – Не я один вмешивался – Бер тоже принимали участие.

– Согласен, – произнес Создатель и поправился, – на две тысячи лет вперед.

Топильцин замолчал. Спорить с Творцом было не только бессмысленно, но и опасно. Он с тоской посмотрел вокруг: все те же райские кущи, все то же божественное сияние светил – никакого разнообразия, ни одного непредсказуемого события, ни одной не разрешенной мысли…

– Бунт? – удивился Создатель, видя, о чем он думает.

– Нет, всего лишь тоска, – выдохнул Топильцин.

– Уныние – смертный грех, – заметил Творец с улыбкой.

– Так мы же бессмертны, – в голосе Топильцина слышалось почти что страдание.

– Что с тобой? В последнее время ты сильно изменился.

– Не смеши, Создатель. Сам знаешь, это не более чем иллюзия. Здесь все неизменно на веки вечные, – он попытался увести разговор в сторону.

– И все же: о чем печалишься, Топильцин? Сам накосячил и сам же теперь портишь мне настроение своим кислым видом.

– Накосячил? – Топильцин взбодрился, не в силах скрыть своего удивления. – Господи, откуда у тебя такие слова?

Создатель громко рассмеялся.

– От твоего наследничка. Забавный он у тебя, вынужден признать.

– Был, – мрачно отозвался Топильцин.

– Он и сейчас есть, – заметил Создатель.

– Разве это он? – возмутился крылатый бог. – Ничего не помнит, ничего не хочет… От того забавного, как ты его называешь, не осталось ровным счетом ничего. Лучше бы ты оставил его здесь, чем отправлять эту тень на землю.

– Это был его выбор.

Услышав слова Создателя, Топильцин замер, не зная, что думать.

– Ты дал ему выбор?! – с возмущением воскликнул он.

– Конечно, я всегда предоставляю людям выбор, – невозмутимо ответил Создатель.

– И между чем он выбирал? – с дрожью в голосе спросил Топильцин.

– Это несущественно. Важно лишь то, что он снова выбрал то же самое… Скучно, Топильцин. Почему люди считают, что у них есть какой-то долг? Зачем придумывают себе какие-то миссии, предназначения, а потом еще и начинают убеждать себя и остальных в том, что это якобы моя воля? Единственное, чего я им всегда желал и желаю, – наслаждаться жизнью и быть счастливыми. Ничего другого я же и не могу им желать… Ну вот, совсем тоскливо становится, Топильцин. А не сыграть ли нам разочек? – Творец мигнул. – Выиграешь – исполню одно желание.

– Нет, Саваоф, не стоит, – возразил Топильцин. – Я помню, чем закончилась моя единственная победа: целый век остался без твоего внимания, люди чуть не вымерли. Не хочу еще раз становиться причиной твоей меланхолии.

– Нашел, о чем вспоминать! Двести лет прошло, а ты все упрекаешь меня в минутной слабости.

– Я не могу ни в чем тебя упрекать, но ты и сам знаешь: минута для тебя – век для человечества. Поэтому играть с тобой больше не буду: выиграть не получится, а проиграю… не хочу об этом даже думать.

– А если я пообещаю сделать что-нибудь для твоего наследничка, все равно не будешь?

– Нет, – твердо сказал Топильцин. – И прошу тебя, давай больше не будем о нем.

– Как пожелаешь, – согласно произнес Создатель. – Но скажи мне: как тебя угораздило поместить модуль в Небеса?

– Ты же помнишь, как все пошло не по плану, – с досадой проговорил Топильцин, убеждаясь, что от этой темы Творец уходить пока не хочет. – Времени практически не было. Я испугался и не подумал, что Нина была в Солерно, когда все случилось.

– Ты не подумал, точно, – повторил Создатель. – Я один всегда за всех думаю.

– Кто ж мог предположить, что Вэл захочет сгореть над куполом?! – воскликнул Топильцин.

– Так ты и сам не веришь в свои перышки? – раскатисто рассмеялся Создатель. – Или… – он пристально посмотрел на Топильцина. – Надо же! Ты, оказывается, и в него не верил…

– Верил, – мрачно отозвался Топильцин. – Но не думал, что он на это решится, вернее, не знал, что он сможет расправить крылья настолько.

– А сейчас?

– И сейчас еще верю, если ты об этом. Пока. Но, если Великолепный Канцлер продолжит свое триумфальное шествие по планете, а мы ничего не предпримем, пока закончится быстро.

– Он весь в тебя, Топильцин, – с грустью произнес Создатель. – Нельзя верить настолько или пока. Когда уже ты поймешь, что верить – это верить несмотря ни на что, а часто и вопреки всему? Нет, человеческое никогда не выветрится из тебя полностью.

– Это плохо? – с опаской спросил Топильцин.

– Не плохо, но и не хорошо, учитывая обстоятельства.

– Позволь спросить, Саваоф, что должен отдать тебе Вэл в обмен на второй шанс исполнить свой долг? – напряженно проговорил Топильцин.

– Саг аш сагана…1919
  Голову за голову (др.-шумер.).


[Закрыть] Посмотрим, на что он способен…

***

Маниш протянул Вэлу курительную трубку.

– Вдыхай, Вела, погрузи свой разум в иную бездну, – медленно произносил ведун, заставляя сознание Вэла освобождаться от контроля над ним. – Открой своды свои взглядам моим, открой глубины свои взору Вела, открой омут, покинутый им, памяти его. Приведи Вела из бездны своей в этот мир. Приведи сознание его из бездны своей в этот мир. Пусть он спросит себя, кем он был. Пусть он спросит себя, кем он был. Пусть ответят ему, кем он был.

– Мальчиком на горе, мальчиком под горой, мальчиком над горой, мальчиком в небесах, – не своим голосом проговорил Вэл.

– Пусть он спросит себя, как он шел. Пусть он спросит себя, как он шел. Пусть ответят ему, как он шел.

– Он не шел, но его вели, – медленно раскачиваясь из стороны в сторону, отвечал Вэл.

– Пусть он спросит себя, кто его водил. Пусть он спросит себя, кто его водил. Пусть ответят ему, кто его водил.

– Тот, кто рядом был, тот и вел его.

– Пусть он спросит себя, кем он стал потом. Пусть он спросит себя, кем он стал потом. Пусть ответят ему, кем он стал потом.

– Первым над людьми и над тем, кто вел.

– Пусть он спросит себя, что он чувствовал. Пусть он спросит себя, что он чувствовал. Пусть ответит он сам, что он чувствовал.

– Силу чувствовал, боль, и стыд, и желание умереть.

– Пусть он спросит себя, что случилось с ним. Пусть он спросит себя, что случилось с ним. Пусть ответят ему, что случилось с ним.

– Он узнал, кто он, а потом сгорел. Он забыл, кто он, чтобы снова жить.

– Пусть он спросит себя, кто он есть теперь. Пусть он спросит себя, кто он есть теперь. Пусть ответят ему, кто он есть теперь.

– Notlācauh2020
  Notlācauh (науатль) – мой человек.


[Закрыть] … ^[15] – раздался глухой, потусторонний голос в голове Маниша.

Ведун с удивлением смотрел на Вэла и видел, что тот молчит, все еще находясь в глубоком трансе. Голос, ответивший ему сейчас, Вэлу не принадлежал, слово, произнесенное им, не было Манишу знакомо. Он знал только, что слово это древнее; настолько древнее, что оно отдавало силой, способной соединить небо и землю. Проявление такой силы могло означать, что они заглянули за границы ока и их предупредили об этом. Маниш испугался, не зная, что делать дальше: продолжить вытаскивать ответы из омута памяти Вэла или прекратить вторгаться в запретное и разбудить его. И подумал он так: сила не убила меня, не убила его, значит, она разрешает мне помочь ему – и не стал будить Вэла. Решившись на новый вопрос, ведун на всякий случай зажег перед собой огонь в большой металлической чаше, наполненной горючей маслянистой жидкостью.

Рядом с Вэлом он воспламенил две таких чаши – по одной с каждой стороны от него. Слово, прозвучавшее в его голове, веяло той давно забытой древностью, в существование которой сейчас было трудно поверить и в которой считалось, что огонь очищает человека от чар черных колдунов, насылающих на него злых демонов за грехи. Праведному человеку демоны не могли причинить вреда, потому что такой человек оставался «целым». Грехи же, плохие деяния, неправедные мысли и желания пробивали в человеке «дырки», в которые злые демоны заползали и управляли разумом человека, отравляя и подчиняя его душу. Огонь уничтожал заклинания и залечивал «дырки». Так считали древние допотопные люди и те, что жили на земле после потопа, когда появились первые жрецы и цари, по велению богов заселявшие землю и устраивавшие жизнь на ней по подобию небес.

Почувствовав, с какой силой ему пришлось сейчас столкнуться, и не будучи уверенным ни в чьей праведности, Маниш разжег огонь.

– Пусть он спросит того, кто последним сказал. Пусть он спросит его, как он назван был. Пусть ответит ему, как он назван был, как был назван тот, кто последним сказал, – произнес ведун, опасливо наблюдая за горящими чашами.

– Ицпапалотль, ^[16] – прогремел тот же голос в голове Маниша.

Пламя в чашах, находящихся рядом с Вэлом, вспыхнуло ярко, взвилось высоко и тут же погасло. Вэл открыл глаза.

– Что случилось? – спросил он, видя испуганный взгляд ведуна.

– На сегодня все, – тихо, но твердо заявил Маниш. – Мне нужно отдохнуть. Иди, Вела, и ложись спать. Утром приходи.

Противиться словам ведуна не имело никакого смысла, это Вэл знал наверное, и ему ничего не оставалось, как подняться и выйти из хижины.

– До завтра, Маниш, – в некоторой растерянности сказал он на прощание, но ведун никак на его слова не отреагировал. Прикрывая за собой дверь, Вэл видел, как Маниш зажигает в чашах огонь и пристально вглядывается в дрожащие языки пламени, бормоча заклинания.

Вэл покинул шалаш ванапрастхи, ^[17] каковым являлся Маниш, проходящий сейчас как брахман предпоследний ашрам, а потому живущий в отдалении от общины. Никого вокруг не было – лучники, доставившие его сюда под покровом ночи, исчезли. Вэл огляделся: лесная чаща плотно обступила крохотную поляну с шалашом. Это место даже поляной можно было назвать с трудом, разве что отсутствие деревьев на расстоянии нескольких метров вокруг хижины отшельника отличало его от глухих лесных зарослей.

Вэл не знал, куда ему идти и где он сможет лечь спать. Было еще светло, день не прожил себя даже наполовину, а он уже чувствовал сильный голод. Маниш велел приходить утром… а до этого времени куда ему деться? Куда вообще здесь можно податься без проводника? Вэл подумал о Виту и остальных, которые, должно быть, сбились с ног, разыскивая его. Скорее всего, они добрались до общины и узнали, что с ним случилось. Привести их сюда никто не решится – нарушать уединение ванапрастхи нельзя.

Вэл понятия не имел, как далеко от общины он сейчас находится. Не придумав ничего стоящего, он обошел хижину и увидел позади нее небольшой навес. Под сплетенными пальмовыми листьями, служившими подобием крыши и защитой от проливных дождей и палящего солнца, на стволах деревьев была подвешена грубая серая ткань. Вэл попробовал в нее лечь, но сразу у него не получилось занять позу, удерживающую равновесие, и он, перевернувшись в воздухе, рухнул на землю. «Черт!» – выругался он довольно громко, вставая и потирая ушибленную спину. Но уже через минуту Вэл снова попытался оседлать проклятый гамак. На этот раз ему удалось забраться в него, вытянуться во весь рост и лежать какое-то время, замерев и боясь пошевельнуться. Положение нельзя было назвать удобным – тело, не приученное находиться в подвешенном состоянии, не расслаблялось, а всячески сопротивлялось вынужденной позе онемением то ноги, то бока. Сдаваться Вэл не привык, а потому решил уснуть во что бы то ни стало.

Спать ему хотелось, пожалуй, больше, чем есть: зелье, отключившее вчера его сознание, перестало действовать часа через два, но дозорным этого времени вполне хватило, чтобы оттащить его на приличное от лагеря расстояние. Потом Вэл шел сам еще часов шесть, пока не оказался здесь, у хижины Маниша. Ведун не сразу открыл ему дверь, лишь спустя часа полтора Вэл смог войти в хижину и сесть на коврике на полу. Маниш дал ему чаю, и это было все…

Дальше ни о чем думать не получилось – Вэл задремал…

– Пуруша, пуруша,2121
  Человек (санскр.)


[Закрыть] – кто-то трогал его за плечо и обращался к нему тихим тревожным голосом.

Вэл открыл глаза и прямо перед собой увидел ребенка, мальчика лет двенадцати, смуглый цвет кожи и черные, слегка волнистые густые волосы которого выдавали в нем члена общины. Его огромные синие глаза внимательно смотрели на Вэла. Вэл не сообразил спросонья, что все еще лежит в гамаке, и, попытавшись подняться, снова свалился на землю.

Мальчишка засмеялся, видя, как пуруша с трудом поднимается, а потом снова падает, потому что онемевшие ноги не держат его.

«Черт!» – вырвалось у Вэла, когда он понял, что не может встать, и остался сидеть на земле, хлопая себя по ногам, чтобы восстановить кровообращение в них и избавиться от колющих мурашек.

– Смешно? – спросил он мальчишку, сам с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Мальчик не понял его слов, но, безошибочно распознав ситуацию, показал, как нужно встать, чтобы онемение в ногах прошло быстрее. Мальчик потянул его за рукав, видимо, это означало, что нужно идти за ним. Вэл сделал, как тот советовал, и сразу почувствовал ноги.

– Вэл, – приложил он руку сначала к своей груди, а потом к груди мальчика.

– Сапан,2222
  Сон, мечта (санскр.)


[Закрыть] – с достоинством произнес мальчик.

– Сапан, – повторил Вэл, пытаясь понять, что могло означать это имя. Ему на ум пришел сон, но Вэл подумал, что такая мысль посетила его лишь потому, что он сам только что спал. – Сон, – непроизвольно произнес он вслух.

– Да, – подтвердил Сапан. – Но чаще меня называют мечтателем.

Вэл не мог поручиться, что мальчик не ответил ему на своем языке. И то, что он без труда его понял, сейчас не казалось таким уж удивительным.

– Пойдем, Вэл, я отведу тебя к людям, – сказал Сапан и указал рукой в сторону леса.

– Пойдем, – согласился Вэл и отправился вслед за ним.

Они шли по джунглям, как показалось Вэлу, нескончаемо долго, прежде чем оказались в поселке общины ведов. В пути мальчик рассказал, что в его семье нет отца – он умер прошлым летом. Теперь Сапан стал старшим мужчиной, потому что ему уже исполнилось тринадцать лет, а его брату пока только семь. У них есть еще шестнадцатилетняя сестра Рита, которая скоро должна уйти от них в другую семью и стать женой. Но пока она не делала этого, потому что родители жениха не хотели брать ее без приданого, а у матери Сапана никак не получалось собрать его.

Вэл с интересом слушал рассказ маленького проводника, иногда задавая вопросы, на которые тот охотно и обстоятельно отвечал. Так Вэл узнал, что в общине сейчас проживает около сотни человек, что все дети в возрасте от семи до пятнадцати лет учатся в местной школе, а самые способные отправляются в Канди, чтобы продолжить образование. Никто из ушедших потом не возвращается в общину – молодые специалисты остаются в городе и устраиваются там врачами – лечат шриланцев, практикуя древние ведические способы врачевания, а в самой общине с медициной дела обстоят не особенно хорошо.

Вэл с проводником добрались до поселения ведов к четырем часам дня. Жара, растопленная во влажном воздухе, казалась нестерпимой. К концу пути Вэл насквозь промок и обессилел настолько, что сразу же упал на плетеный коврик, едва занес ноги в хижину Сапана. У него темнело в глазах, голова плыла, мысли путались.

– Что с ним? – спросил Сапан, видя, что его спутник отключается.

Зира, мать мальчика, сразу поняла, что организм Вэла, непривычный к тропической жаре, перегрелся до критического состояния. Она напоила Вэла прохладной водой с лимонным соком, заставила его съесть небольшую порцию белого риса с овощами, после чего велела сыну раздеть его и положить так, чтобы ноги оказались выше головы. Вэл не сопротивлялся, не особенно отдавая себе отчет в происходящем. Ему было очень нехорошо, и он валялся, как вареный овощ. Пока Зира бегала с мисками, Сапан обмахивал Вэла полотенцем, гоняя приятную воздушную волну по его телу. Женщина принесла в круглой большой чашке душистую воду и обмыла ею лицо, руки, грудь, живот и ноги Вэла – кожа немного охладилась, но сознание его куда-то окончательно уплыло.

– Мама, он что, умер? – испугался Сапан.

– Нет, дорогой, – спокойно ответила Зира, – но ему нужна помощь. Принеси гхи, ^[18] я сделаю ему охлаждающий массаж.

Сапан поставил перед матерью банку с растопленным маслом и, усевшись рядом, стал наблюдать, как она умело разминает тело Вэла.

– Разотри ему ноги, – велела Зира, – только сначала принеси миску под голову, чтобы маслу стекать, и открой форточки, чтобы воздух ходил. И позови Митшу, пусть поможет перевернуть его, мы сами не справимся.

Сапан не сразу смог сообразить, в какой последовательности действовать, чтобы исполнить все распоряжения матери, и застыл в нерешительности. Из-за тканевой перегородки появилась Рита и ловко приподняла плетеные форточки, подперев их тростниковыми палочками, подставила медный таз под голову Вэла и только после этого подтолкнула брата к выходу, негромко произнеся: «Митшу». Она набрала в ладонь оттопленного масла и принялась втирать его в ступни лежащего в бесчувственном состоянии незнакомца. Зира бросила на нее недовольный взгляд, напоминая, что девушке не пристало находиться в одном помещении с чужим мужчиной, на что Рита, успокаивая ее, заметила, что хочет только помочь брату и спрячется за ширмой до того, как тот вернется с Митшу.

– У него сломаны пальцы, – с удивлением глядя на мать, сказала Рита. – По-видимому, не так давно сломаны, кости еще не до конца срослись. Сапан говорил, что он пришел из Кэнди… Как же он смог так много пройти?

Зира потрогала ступню Вэла и согласилась с дочерью.

– Может, он, конечно, не чувствует, – с сомнением в голосе предположила Рита.

– Должен чувствовать. Хотя, кто знает этих белых? Они не такие, как мы, совсем не такие. А этот бедняга, похоже, вообще калека, – сочувственно произнесла Зира. – Посмотри, какой у него шрам, – и, приподняв правую руку Вэла, показала дочери покрывающий всю ладонь и внутреннюю поверхность пальцев след от ожога. – Долго не заживал, – со знанием дела сказала она, покачивая головой.

– Может, он любит терпеть боль? Я слышала, бывают такие странные люди…

– Сапан возвращается, – бросив на дочь предупредительный взгляд, быстро проговорила Зира, и Рита мгновенно скрылась.

Митшу и Сапан переложили Вэла с пола на длинную спиной кверху, голова его, поддерживаемая подобием каркаса деревянного табурета, при этом свешивалась с края скамьи. Над головой, на вбитом в деревянную перекладину крюке, висел глиняный сосуд с тонким носиком в середине дна, из которого Зира вынула пробку, и на затылок Вэла тонкой струйкой потекло подогретое масло.

– Не трогай его, Зира! – предупредил ее намерение массировать спину чужаку Митшу. – Ut-tamá-puruṣa!

– Хватит выдумывать! – прикрикнула на него Зира.

– Авалокитешвара2323
  Зрящий Глаз (санскр.)


[Закрыть] сказал, – прошептал Митшу.

Зира отвела протянутые к Вэлу руки, постояла секунду, а потом взяла еще больше гхи из банки и, положив масло ему на позвоночник, уверенно произнесла:

– Даже если это и правда, помощь нужна каждому, а тому, у кого смерть в ногах, – больше других.

– А вдруг он проклят, – с ужасом произнес Митшу, пятясь к выходу. – Ты можешь заразиться от него.

– Он не похож на такого, не вызывает джугупса,2424
  Джугупса (санскр.) – отвращение.


[Закрыть] – уверенно возразила Зира. – Мне кажется, он ратхах,2525
  Ратхах (санскр.) – воин.


[Закрыть] а значит, нам нечего опасаться, и мы должны помочь ему всем, чем можем.

– Нет, Зира! Авалокитешвара увидел бы, если бы он был ратхах! – выкрикнул Митшу, грозя пальцем в ее сторону.

– Разве он говорил, что это не так? – с вызовом спросила Зира, возмущенная тем, что какой-то юнец позволяет себе с ней не соглашаться.

Митшу замолчал и уставился на нее стеклянным взглядом.

– Не говорил, – медленно произнес он.

Зира выпрямилась, резко подняла кисти рук над головой и вывернула их, показывая, что разговор окончен и что она удивлена непонятливостью Митшу и недовольна его поведением.

– Ладно, я пойду, – обиженно буркнул Митшу и вышел из хижины.

– Спасибо, что помог! – победно крикнула ему вслед Зира и продолжила втирать масло в спину Вэла. – Какие теперь неуважительные молодые люди! Ничего не признают, всякие глупости придумывают, – бормотала она возмущенно. – Нет среди них настоящих виддхи,2626
  Виддхи (санскр.) – знать, понимать.


[Закрыть] одни суеверия, ратхах, – заключила она, незаметно для себя самой начав обращаться к Вэлу.

– Мам, он тебя не слышит, – осторожно подал голос Сапан, молчавший все это время, не смея прерывать мать или противоречить ей. Ему тоже казалось, что Митшу неправильно понял Авалокитешвару, а тот, кого принял у себя Маниш, не может быть проклят.

– А ты откуда знаешь? – не успокаивалась Зира, перенося свое неудовольствие на сына, осмелившегося сделать ей замечание. – Или ты думаешь, что видишь больше, чем я? Думаешь, если твой дружок Митшу грубил твоей матери, то и тебе стоит продолжать грубить мне? Может, ты еще осмелишься заявить, что стал пашьянти? или что у тебя какой-то особенный икша?

– Нет, – испуганно произнес Сапан. – Я только сказал, что он без сознания и не может тебя слышать…

Зира бросила на него гневный взгляд, и Сапан замолчал.

– Вам-м-м… ^[19] – утробно пропела Зира. – Ом намаа Шивайя… ^[20]

Сапан подхватил мантру и сделал, как велела ему мать – положил руки на ноги Вэла. Зира приложила свои к голове лежащего. Мать и сын пели, передавая биджа-мантру Вселенной телу Вэла, помогая ему соединиться с океаном Высшего Божественного Сознания.

«Я весь – телом, энергией и всеми состояниями сознания – соединяюсь с Богом», – отзывались мантрические звуки в голове Вэла. Его сознание, находясь сейчас на перекрестке всех состояний – обычного, мечтаний и сна без сновидений, трансформировалось в какую-то новую форму, способную вмещать в себя все состояния сразу и в то же время не быть в полной мере ни одним из них. Эта новая форма его сознания контролировала обычные свои состояния как бы со стороны, причем каждое состояние воспринималось ею и как самостоятельное, и как часть себя самой, словно Вэл получил возможность бодрствовать, спать с полностью выключенным сознанием, спать и видеть сны одновременно. Эта новая форма его сознания позволяла ему слышать пение Зиры и Сапана и понимать, что сам он пока прийти в себя не может; она помогала ему погружаться в колодцы памяти, плавать в образах снов на дне их и в то же самое время находиться на той высоте понимания мира, с которой возможно прозревать будущее и заглядывать в прошлое.

Изучив возможности, которые предоставляла ему новая форма сознания, и поняв, как ими можно управлять, Вэл освободился от нее и вернулся в обычное состояние, открыв глаза.

– Спасибо, Зира, – спокойно произнес он, по-новому ощутив собственный голос. Он его именно ощутил, воспринимая физически, как движение ноги или биение сердца, словно голос перестал быть только звуком и обрел плоть. – Сапан, – с улыбкой обратился он к мальчику, – у тебя мама – волшебница.

– Пуруша Вэл! – обрадованно воскликнул Сапан. – Ты очнулся!

Зира, удивленная тем, что понимает речь гостя, стояла молча и внимательно на него смотрела.

– Зира, очень хочется пить, – медленно проговорил Вэл, – и перевернуться на спину. Можете убрать масло?

Женщина очнулась, вставила пробку в сосуд и сняла его с крюка. В это время из-за ширмы вышла Рита и помогла Сапану перевернуть Вэла.

В хижину забежал младший брат и резко затормозил на циновке, удивляясь увиденному.

– Здравствуй, Анко.

Сапан был уверен, что не называл пуруше имя своего брата, и боязливо посмотрел на него. Вэл словно прочитал его мысли, произнеся:

– Не бойся, Сапан, такое бывает. Это ничуть не удивительнее того, что вы с мамой сейчас сделали, – улыбнулся он. – Рита, ты очень милая девушка, тебе не нужно становиться женой Кумара, он не сделает тебя счастливой. Подожди еще немного, твоя настоящая судьба скоро постучит в вашу дверь. А сейчас, как бы мне ни было приятно твое общество, спрячься – сюда идут.

Рита скользнула за перегородку, и через минуту в хижину ворвался Виту.

– Махатта Вэл! – в голосе проводника звучала такая радость, будто он только что чудом спасся от смерти. – Вы живы!

– Жив, Виту, жив, только весь в масле, словно жареный блин, – улыбнулся Вэл. – Вы захватили с берега мой мешок?

– Да, махатта, он здесь, – приходя в себя и становясь спокойнее, ответил Виту.

– Можете принести? Мне бы вымыться и одеться… Помню, раньше недалеко отсюда было озеро с водопадом…

– И сейчас есть, пуруша, – живо откликнулся Сапан. – Я провожу тебя.

Заметив, что Вэл намеревается встать, Зира бросилась к нему с полотенцем и стала вытирать ему ступни, беспокоясь, как бы он не поскользнулся маслеными ногами.

– Как вы сломали сразу три пальца, пуруша Вэл? – спросила она, осторожно протирая его правую ногу.

– С чего вы взяли, что у меня сломаны пальцы? – Вэл с недоумением смотрел на Зиру.

– Кости еще не совсем срослись, – в доказательство она слегка надавила на средний палец, и Вэл ощутил сильную боль. – Вам надо их затянуть, иначе ходить трудно. – Вы сломали их примерно месяц назад?

– Не помню, – тихо сказал Вэл. – До этой минуты я и не знал, что они сломаны. Думал, нога от чего-то другого болит, от того, что много шел.

– Вам совсем ходить пока не надо, – заметила Зира, – иначе хуже сделаете. Но я сейчас их закреплю, если хотите, будет полегче.

– Хочу, – согласился Вэл. – И еще хочу встретиться со старейшинами как можно скорее. Но сначала – помыться.

– Вот, возьмите, махатта, – Виту протянул ему мешок с вещами.

– Пойдем, пуруша, я отведу тебя к озеру, – оживился Сапан, – а потом к Абхи.

– Подожди! – остановила его Зира. – Нужно затянуть ногу, и она обмотала пальцы мягкой тканью, потом снизу приложила дощечку и снова все обмотала вместе с ней. – Попробуйте встать.

Вэл встал, сделал несколько шагов и понял, что так передвигаться тоже нелегко. Казалось, что нога чужая: не так ставится, не так отрывается от земли, – и дощечка упиралась в стопу, причиняя неудобство и боль. Но расстраивать Зиру Вэл не хотел и сказал, что вполне нормально.

Сапан заметил еще по дороге, что пуруше больно идти. Он решил, что Вэл привык терпеть боль, что ему приходилось много воевать или охотиться, подошел к Виту и спросил, чтобы никто другой не услышал:

– Пуруша Вэл – ратхах?

– Он раджа, – тихо произнес Виту с едва заметной улыбкой.

Сапан недоверчиво посмотрел сначала на Вэла, потом на Виту. После некоторого замешательства он сложил руки перед лицом и поклонился Вэлу.

– Что это ты, Сапан, делаешь? – строго спросил Вэл, бросив укоризненный взгляд в сторону своего проводника.

– Ничего, раджа Вэл, – почтительно ответил Сапан. – Если вы готовы идти, я провожу вас.

– Раджа Вэл? – рассмеялся он. – Мне больше нравится пуруша. Идите, – велел он Виту и Сапану, показывая рукой на улицу, – я сейчас присоединюсь к вам. – Зира, возьмите, – Вэл протянул ей небольшой, но увесистый бархатный мешочек. Этого хватит на приданое Риты, еще останется. Только не отдавайте ее Кумару, ей другой определен в мужья.

– Кем? – замерев от удивления, спросила Зира.

Вэл поднял вверх указательный палец правой руки и улыбнулся. Потом он приложил его к губам и вышел, прихватив сумку с вещами.

Зира развязала мешочек и высыпала на ладонь горсть прозрачных камней, разбрызгавших искрами упавший на них солнечный луч…

– Вот оно, Миннерийя, ^[21] – завороженно прошептал Вэл, оказавшись на берегу озера и сбрасывая с плеча на траву сумку.

Он осматривался по сторонам, восхищаясь красотой места, щедро выставлявшего напоказ растительное буйство. Природа казалась здесь нетронутой, первобытно свободной и девственно целомудренной благодаря тому, что около трехсот лет назад Миннерийя было объявлено заповедником. Тогда это был чуть ли не единственный способ спасти природные богатства страны от разграбления и последующего уничтожения.