Текст книги "Найти героя"

– Оплата по факту, – Щеткин пожал плечами. – Чем быстрее приведешь к субъекту, тем быстрее избавишься от твоего Кувалды.

Поликарпов припустил через площадь с такой прытью, словно за ним гнались все «кувалды» подземного уровня. Тренированные «братья» поспевали за ним след в след, а вот Совковский и особенно Щеткин приотстали.

– Никто… не желает быть героем, – преодолевая одышку, пробормотал Совковский. – Надо же… Готовы все секреты разболтать и по уши в помои окунуться, лишь бы их не трогали.

– Патриоты, – тоже сбивая дыхание, усмехнулся Щеткин. – Им же надо за что-то геройствовать. За просто так они у себя и геморрой с плоскостопием найдут и пол поменяют. На средний. А за кредиты, медали, льготы и почести – пожалуйста. А если ничего этого не обещается, значит, «для опытов» забирают. Страшно становится. Да тебе самому предложи такой вариант, ты пойдешь?

– Был бы тормозом, может, и пошел бы.

– А ты кто? – Щеткин рассмеялся. – Нет, агент Совковский, ты бы не пошел. Раз все секретно, значит, не для парада герой требуется, а для какой-то черновой работы. Причем, видимо, для сильно черновой, ежели такой дубово-бетонный вариант психики у него должен наблюдаться. А мы с тобой «чернуху» уже переросли и ни за какие печенюшки не согласимся снова в дерьмо нырять. Да еще без оплаты, орденов и почета.

– Может, ему заплатят, – усомнился Совковский.

– Тогда так бы и сказали. Конкурс бы объявили. А они, видишь, тайный поиск устроили. Почему? Да потому, коллега, что на мясо герой пойдет, когда подвиг свой совершит. Без вариантов. Потому и нужен им такой тюфяк. Нам с тобой надо было не в подвал по привычке лезть, а по шахматным клубам пройтись, среди «геймеров» очкастых пошарить, общество книголюбов навестить.

– Клубы не подходят, – напомнил Совковский.

– Черт, – Щеткин споткнулся и перешел на шаг. – Уморил Полуэктов.

– Поликарпов.

– Какая разница, – Щеткин махнул рукой. – Не могу больше. Что я – лось в период гона?

– Если субъект окажется подходящим, «братья» его на свой счет запишут, – предупредил Совковский.

– Они в нашем секторе – поделятся, – специальный агент прищурился, вглядываясь в дальний край площади. – Однако на ловца и зверь…

Совковский проследил за его взглядом. Там, вдали, миниатюрный Поликарпов тряс за рукав, а Пивцов и Воткин – с такого расстояния и вовсе неотличимые – деловито обшаривали карманы какого-то облезлого и абсолютно равнодушного типа.

Глава 3

– Молчи не молчи, а хрен ты со мной разведешься!

Люська грохнула о пол очередной тарелкой. Тарелки не бились, а только отскакивали от пластикового покрытия и со звоном катились куда подальше. Одна смешно застряла между полом и низкой поперечиной стола. Прямо на ребре. Две умчались в коридор, а еще одна – брошенная с особенной силой – отрикошетила, словно живая запрыгнула на стул и скромно прилегла на краешке. Федор смотрел на нее и размышлял, что если Люська уронит что-нибудь потяжелее, вроде большой кастрюли, вибрация может сбросить тарелку куда ей и положено. То есть на пол. А вот с пола ей уже никуда не деться. С него упасть нельзя. Хоть завибрируйся.

– Немтырь поганый! В доме ни кредита! За энергию год не плачено! Скоро все с молотка пойдет! Приставы каждый день ходят! Печка искрами плюется, утюг сгорел, кран течет! Васька из школы одни «бананы» таскает, Машка опять на аборт деньги клянчит – пятый уже, и это в пятнадцать! Хоть не колется, шалава, и то хорошо. Ты что же, так и будешь молча на все это смотреть?! Ты работать собираешься?! Или по дому что-то делать и детей своих ублюдочных воспитывать! Чего ты все время молчишь, полено бесчувственное?! Ты вообще соображаешь, что я с тобой говорю? Или тебя в психушку пора сдавать?! Чего ты там думаешь себе? Думаешь, разоралась дура? А как же мне не орать, когда ты, как гиря, у меня на шее висишь, и ни помощи от тебя, ни поддержки! Даже по ночам от тебя проку нет! Стручок засушенный! Аутист сраный! Лучше бы ты водку жрал, чем так вот бревном сидеть!

Раньше на все эти выпады Федор обязательно ответил бы по пунктам. Сначала, что бревном обычно лежат, а сидят сиднем – правда, что такое «сидень» Федор не знал. Впрочем, он и не задумывался. Далее опроверг бы тезис, что пьющий муж лучше непьющего «сраного аутиста» (тоже странное и непонятное словосочетание). А парируя выпад на тему «засушенного стручка», ответил бы каверзным вопросом: когда Люська в последний раз смотрела на себя в зеркало и что она там увидела, кроме необъятных колышущихся телес? Едва различимые за щеками глазенки, жирные губищи и пять подбородков? А ниже? Студенистую грудь, теоретически – средоточие женской красоты, лежащую на трех таких же размеров складках, необъятные ручищи и слоновьи ножищи. И это в тридцать пять! В возрасте, когда женщина просто обязана быть в расцвете своих женских сил и строгой телесной форме. О каком «проке по ночам» может идти речь, когда ложишься в постель с человекообразной свиноматкой? Федор мог бы разбить в пух и прах и все прочие Люськины аргументы, но ему было абсолютно плевать. На все. На ежедневные и еженощные скандалы, на вязкую трясину быта, одуряющее, цепкое безденежье и безнадегу, на работу, которая опостылела настолько, что он просто перестал на нее ходить. Наверное, его уже уволили, а может, еще нет. Плевать. Зачем чего-то добиваться, портить нервы, подсиживать сотрудников, манипулировать, подлизываться к начальству, если в результате как был, так и останешься никем? Ну, будешь больше получать, ну, займешь пост попрестижнее. Уйдешь на пенсию не рядовым работягой, а начальником. И на похоронах у тебя будут притворно скорбеть не только родственники, а еще и большие люди, которых привезут в лимузинах и увезут сразу после первого стука первого комка земли по крышке гроба. Даже добейся в жизни всего или стань самым умным – с собой этого не взять. Обеспечить детей и семью? Глупейший мотив. Все, что человеку дается кем-то, уходит сквозь пальцы, а пользу приносит лишь заработанное своими руками или головой – как уж сложится. Вот и выходит, что сожалеть о потерянной работе нет ни причины, ни повода. Хоть заорись тут Люська и застучись приставы.

Потому и не о чем говорить. А если не о чем, на фига напрягаться? Федор медленно перевел взгляд на беснующуюся жену. Развод? На кой черт он сдался? Чтобы не слышать этих истерик? А какая разница? Тишина лучше, но в ней скучно. Хотя вопли, конечно, не музыка и развлекают сомнительно. Скорее – отвлекают. Но развод – это суета. Ненужная, бессмысленная. Суды, истцы, ответчики, дележ имущества… Проще грохнуть эту истеричку об пол. Как те тарелки. Но это тоже не выход. Опять же суды, адвокаты, прокуроры, срок… Та же суета.

«А он, вообще, нужен, выход? Что делать, кто виноват? Не все ли равно?»

– Чего ты пялишься, скотина?! – Люська наконец-то схватила кастрюлю, но не грохнула посудину о пол, а запустила в Федора.

В принципе, надо было увернуться. Это подсказывал инстинкт самосохранения. В толстостенной стеклянной посудине было не меньше четырех-пяти кило веса, помноженного на скорость, и столкновение кастрюли с головой не сулило Федору ничего хорошего. С другой стороны, увернувшись от «болида», Федор предавал самого себя. Ведь культивируемая им внутри сознания позиция – почти философия – утверждала, что все вокруг пыль и бред. А значит, на все плевать.

«Выходит, не на все. Выходит, неувязочка в теории. Хотя вот на эту неувязочку как раз и плевать», – придя к такому выводу, Федор ловко увернулся от кастрюли и даже встал.

– Проняло?! – Люська злорадно прищурилась. – Постой так, я сейчас холодильник на тебя опрокину, может, еще и заговоришь!

Дожидаться, когда Люська исполнит обещание, Федор не стал. Он покинул кухню и, сунув ноги в растоптанные донельзя ботинки, вышел за дверь. Короткий коридор вел на «проспект» – тоннель, выводящий на местную площадь, главное место культурной жизни всего сектора. На общественную жизнь Федору было тоже плевать, но на площади люди не так сильно шумели и никто не пытался его достать. Еще там можно было выпить, хотя Федора к алкоголю не тянуло. Да и в кредит ему уже давно никто не наливал. Даже антифриза. Хотя шутили на эту тему постоянно. Наверное, это и на самом деле было смешно, но Федора подначки не волновали. «Тебе антифриза или тормозной жидкости?» – блистал остроумием бармен. «Коктейль!» – поддерживал его кто-нибудь из завсегдатаев. «Федор, в чем смысл жизни?» – кричал кто-то еще, обычно из темного угла. И при этом никто ничем не угощал. Федор выжидал некоторое время, затем пожимал плечами и уходил. В другой бар или просто гулять по сектору. По его подземной части, разумеется. Наверху в последний раз он появлялся года два назад. Разыгравшийся тогда приступ агорафобии едва его не убил. Это ужасное бесконечное небо, этот жуткий ветер и обжигающий, перенасыщенный кислородом воздух… Ничего страшнее с Федором не случалось никогда в жизни. Теперь, конечно, дело другое. Когда тебе на все плевать, никаких боязней быть не может. Ни открытого, ни замкнутого пространства человек без эмоций не боится. Однако проверить эту теорию было невозможно. Ведь зачем подниматься наверх, если тебе по барабану, что там происходит, да и есть ли там что-нибудь, в принципе?

– Федя, к девяти возвращайся, ужинать будем! – донеслось из приоткрывшейся за спиной двери. Голос Люськи звучал почти ласково. Так происходило всегда, стоило Федору шагнуть за порог. Почему – он не понимал. Может, она боялась, что в один прекрасный день Федор не вернется? Или не хотела показывать соседям, что ее семейная жизнь идет «не как у людей»?

«Ханжество, глупость, лицемерие и лень в одном флаконе».

Если б не было настолько неинтересно, скучно и противно, Федор обязательно поразмышлял бы, есть ли смысл в существовании таких особей, как Люська, и таких социальных ячеек, как их семья. Но было как раз скучно и неприятно.

«Ну и наплевать». Федор почесал бедро ближе к ягодице и пошагал в сторону площади. Ходить тоже было неинтересно, но, как и увернуться от кастрюли, необходимо. Нет, Федор не надеялся увидеть на площади что-то новое, захватывающее и невероятное. В сказки он не верил с пяти лет. Просто организм требовал движения. А бессознательные желания были для Федора святы. Он не любил этот мир, населяющих его людей, Люську, себя самого как личность, но всегда уважал Федора Пустотелова как биологического индивида. Подсознание требовало пройтись и размяться – Федор шел и разминался. Подкорка сигнализировала, что пора поесть или, наоборот, избавиться от шлаков – Федор ел и… наоборот. Изредка организм даже заставлял хозяина грешить против такой стройной философии безразличия ко всему на свете и, повернувшись на бок, пристраиваться к храпящей в такой же позе Люське. Слава богу, случалось это редко и заканчивалось еще до того, как удивленная жена успевала перевернуться и перетащить Федора в классическую позицию – Люська признавала только ее.

Все это было потаканием телу. Но, в конце концов, Федор не был ни монахом, ни йогом и никаких обетов никому не давал.

– Федор!

Пустотелов сделал по площади только пару шагов, а его уже заметили. Событие было нерядовое. Федор обернулся и обнаружил, что перед ним стоят трое. Двое близнецов и кабатчик Поликарпов. Незнакомые братья выглядели слишком аккуратно для подвала, а Поликарпов был чем-то сильно взволнован. Будь Федору не все равно, он бы, наверное, удивился.

– Обыскались тебя! – радостно сообщил владелец питейного заведения.

– Чтобы налить? – буркнул Федор после некоторого раздумья.

– Чтобы обыскать, – хмыкнул один из «аккуратных». – Руки подними.

Это было и вовсе что-то необычное. Но все равно неинтересное.

– Я арестован? – Пустотелов медленно поднял руки.

Перспектива обыска его не взволновала. В карманах у него не было ничего, кроме дыр.

– Полегче, Пивцов, – приказал кто-то, приближающийся слева.

Федор перевел безучастный взгляд на еще двоих «аккуратных», бегущих от кабака. То, что это были агенты Планетарной Службы Безопасности, он понял, а вот чего они хотят от никчемного обитателя подземелья, оставалось для Пустотелова загадкой. Впрочем, его это не волновало. Хотят, значит, надо им. А зачем – вообще не вопрос. Государственная необходимость, наверное.

– Как фамилия? – третий из аккуратных агентов запыхался.

Федор окинул его с головы до ног рассеянным взглядом. Этому служаке надо было чаще гулять. Наверняка привык ездить в роскошных машинах и лифтах, а стоило пробежаться – и сразу одышка…

– Пустотелов, – наконец соизволил ответить Федор.

Запоздалый ответ, казалось, агента даже обрадовал.

– Чем занимаетесь?

«Впрочем, имея такой костюмчик и такую работу, одышкой можно и пренебречь. Наверняка она не мешает ни хлопать дверцей лимузина, ни тыкать пальцем в кнопку лифта, ни поднимать бокалы с изысканным вином или иметь успех у дорогостоящих дам, наряженных в вечерние платья и бриллиантовые колье…»

– Ничем.

Агент утер белоснежным платком испарину и переглянулся с последним из «аккуратных». Тот сунул руку за пазуху, повозился с чем-то и включил на запястье небольшой экранчик. Это были явно не часы. Хотя бы потому, что вместо цифр или стрелок на экранчике появились какие-то строчки. Наверное, инструкция.

– А раньше чем занимались? В тюрьме не сидели?

«Кому она нужна, эта тюрьма? Что там интересного? Скука, похлеще, чем в одной квартире с Люськой. И такая же безысходность. Ну, или почти такая же. Что там обнадеживает? Ожидание, когда закончится срок? Ну и что с того? Выйдешь на волю, а там тот же подвал. Только без решеток…»

– Не сидел. Работал. Слесарем в космопорту.

Владелец часов-телевизора, самый запыхавшийся, но по виду самый важный из агентов, сверился с инструкцией и многозначительно поднял одну бровь.

– Что не пьете, видно сразу. Ну, а чем тогда себя, так сказать, занимаете? Как проводите свободное время? Ведь человеку надо как-то расслабляться. Может, вы рыбак или коллекционер? Или за женщинами не прочь приударить, а? Ну, там, «опять любовь – играет кровь».

Он игриво подмигнул. Федор даже бровью не повел.

«За женщинами? Однажды приударил. Было. Результат – дома. Сто двадцать кило живого веса, сальные крашеные патлы и вечные причитания, переходящие в истерику. И еще два побочных эффекта десяти и пятнадцати лет от роду. Вот и вся любовь, вот и все романтические похождения…»

Агент, не отрываясь, читал свою инструкцию и ухмылялся. Это показалось Пустотелову странным. Каким-то он был несамостоятельным, этот «важный». Вздохнуть не мог без своей инструкции. Агент называется!

– Нет. За женщинами не бегаю. Я вообще никак не расслабляюсь. Я просто не напрягаюсь.

Агент удовлетворенно хмыкнул и на секунду оторвал взгляд от телевизора.

– Значит, вас в этой жизни вообще ничто не волнует? А деньги, уважение… Хотите, мы дадим вам денег? Много. Миллион!

«Хотели б дать – дали бы сразу. Миллион… Нашли идиота. Что с ним делать, с миллионом? Люське платьев с трусами накупить, а Машке таблеток, чтобы не беременела, как кошка? Клонят куда-то службисты. Завербовать хотят, что ли? Так ведь поздно. Вышел уже из того возраста, когда хотелось стать неуловимым и непобедимым суперагентом и крошить железным кулаком черепа бандитам…»

– Не надо. Не интересно мне это.

Видимо, Федор ответил искренне, а инструкций на такой случай телевизор не выдал. У агента даже немного вытянулось лицо.

– Вам что, не хочется наверх? Мы можем это устроить. Без всяких предварительных условий.

«Наверх, под это ужасное бездонное небо? Чтобы каждый день, каждый час испытывать приступы страха и головокружения? А вообще-то, плевать и на страх, и на кружение. Верх – низ, без разницы. Уведут наверх, значит, так тому и быть, но хотеть этого – увольте. Скучно…»

– Мне все равно.

Теперь агенты переглянулись уже все вчетвером. «Важный» даже вспотел, словно сделал по площади еще один круг. Он протянул руку третьему «аккуратному», чтобы и тот смог прочесть инструкцию на экранчике.

– Слушай, парень, а ты у психиатра никогда не наблюдался? – хмыкнул один из близнецов.

«У психиатра… У этого небритого алкоголика, который сам страдает целым букетом болезней, навязчивых состояний и неврозов. Наблюдался. Вернее, Люська «наблюдала». Привела, даже документы оформила. Лечите, мол, дорогие доктора, моего муженька от того, чем он не болеет. Ну, постучали они молоточком, картинки показали, вопросы задали – такие же вот, как сейчас, глупые – да и отпустили. С главным психиатром даже выпили напоследок. Он тогда расчувствовался, обнял и напутствие сказал: «Все бы, – сказал, – Федор, были такими психами, как ты, жили бы люди, словно в раю…»

Третий агент оторвал взгляд от экранчика в часах «важного» и тяжело вздохнул. Словно бы услышал мысли Федора, и они оказались ему чрезвычайно близки.

– Наблюдался. Жена настояла. Выпустили без диагноза.

– Это они поспешили, – заметил второй «близнец».

Федор медленно перевел взгляд на агента, и тут до него дошло, что «братья» на самом деле непохожи. Совсем непохожи.

– Ну что же, гражданин Пустотелов, – вмешался «важный», спрятав экранчик под белоснежной манжетой рубашки, а для верности еще и одернув рукав пиджака. – Как говорится, пройдемте.

«Пройдемте так пройдемте. Ничто не мешает. Ноги пока ходят. Было бы интересно, спросил бы – куда и зачем, да только ведь не интересно. Есть, конечно, вялая надежда, что за чем-то необычным и не куда-то в еще более глубокий подвал, а в приличное заведение, но искренне надеяться на это глупо. Чудес не бывает…»

– Не волнуйся, Федя, я Людмиле скажу, – трагически-участливые нотки в голосе Поликарпова звучали фальшиво. – Господа агенты, вы про Кувалду не забыли?

– Слушай меня внимательно, – «важный» агент ухватил кабатчика за шиворот. – Ты никого не видел, и куда делся Пустотелов, не знаешь. Понял?

– Понял, – поспешно кивнул Поликарпов. – А Кувалда?

– Заберем, – агент поморщился. – Свободен.

– Федя! – вопль был такой силы, что перекрыл все прочие звуки на площади. Орала Люська. Видимо, уловив каким-то женским чутьем недоброе, она пошла по следам мужа. Ее монументальный силуэт маячил в глубине тоннеля-проспекта метрах в ста от площади. Бежала Люська, несмотря на вес, довольно резво, а в руках у нее матово поблескивало нечто круглое и металлическое. Скорее всего, сковородка.

– Быстро! – скомандовал «важный». – Пивцов, Воткин – налево! Вернетесь в кабак и арестуете Кувалду. Совковский, Пустотелов – к эскалатору!

Федор уже давно разучился спешить и убегать, тем более от Люськи, даже вооруженной, но сейчас освежить память по этой теме ему помогли два весомых удара в область почек. Он споткнулся на ровном месте, упал на четвереньки, затем поднялся и побежал, стараясь не отставать от первого агента, дабы не получить «добавки» от второго, бегущего позади.

Почему надо было бить, а не просто подтолкнуть, Пустотелов спрашивать не стал. Хотя это его и заинтересовало. Впервые за последние два года.

Глава 4

В приличное заведение Пустотелова не повели. После недолгого марша под пронзительно синим небом агенты впихнули его в какой-то банк или кассу, затем провели по коридору, спустились вместе с Федором на лифте вниз и, наконец, сдали рослому охраннику в военной форме. Тот, даже не взглянув на Пустотелова, отпер железную дверь с «глазком» и приглашающе мотнул головой. Федор сразу заметил, что «глазок» в двери установлен так, чтобы смотреть не наружу, а внутрь комнаты, но этот факт не возбудил в нем никакого любопытства. Он равнодушно шагнул через порог и оказался в тесной тюремной камере.

В душном помещении стояли двенадцать коек, на которые претендовали около сорока человек. Федор оказался как раз «около» сороковым или сорок первым. Он окинул взглядом скромное убранство нового пристанища и поискал, куда бы сесть.

– А нету местов! – прямо перед Пустотеловым вырос кривляющийся тип с черными зубами и хитрющими бегающими глазками. – Тебе, баклан, два выхода: либо прямо у порога жопу прижать, либо сразу повеситься!

– Барыга, сдай назад, не в крытой, – пробасил кто-то с дальней койки. – Видишь, какие тут все. Они твоей лохматости все одно не просекут и не оценят.

Чернозубый Барыга опустил руки со спастически растопыренными пальцами и разочарованно сплюнул на ботинок Федору.

– Еще один кролик замороженный? Слышь, Хан, этот тоже тормозной! Лаблаторный подопытный.

– Пирацетам, – сказал Федор, усаживаясь спиной к стене.

– Чего? – не понял Барыга. – Э-э, ты куда уселся? А у Хана разрешения спросить?! Это, может, его любимое место?! И чего ты там вякнул? Сматерился по-новому, что ли?

– Лекарство так называется, – неторопливо пояснил Федор. – Если у тебя пальцы после инсульта скрючило, оно поможет. Я в психушке слышал. Запомнил на всякий случай.

– Чего-о?! – Барыга вскинул руки, но тут его взгляд уперся в собственные особым образом растопыренные пальцы.

– Назад! – окрикнул его Хан. – Больше повторять не буду.

– Не, ну, Хан, он же, падла, меня поимел!

Вместо ответа Хан приподнялся на локте и поманил Барыгу мизинцем. Тот ссутулился и покорно подошел.

– На колени, – негромко приказал авторитет.

Барыга рухнул с громким костлявым стуком. Почти сразу же за стуком коленей по бетону раздался глухой удар и хруст. Барыга опрокинулся навзничь и закатил глаза. Из его разбитого носа потекли две красные струйки.

– И ты сюда иди, – приказал Хан Федору.

Пустотелов медленно поднялся и подошел к койке. Хан был крупным и сильным. Это было видно отчетливо, хотя он и полулежал.

– На колени, – приказал громила.

Федор принял указанное положение и закрыл глаза. За последний час его били уже второй раз. Получалось – чаще, чем дома. Там Люська пускала в ход сковороду или швабру раз в неделю, и не всегда попадала.

Удар был тяжелый. Хороший удар, акцентированный, как говорят боксеры. И это при том условии, что Хан лежал. А если бы он встал? Но, в отличие от Барыги, Федор не упал. Не потому, что хотел показаться сильным, а просто так получилось. Но кровь из носа у него потекла теми же двумя ручьями.

– Это тебе за то, что сел без разрешения, – пояснил Хан. – И Барыга схлопотал потому, что ослушался, а не потому, что я тебя защищаю, понял?

Федор кивнул. Понял он все и без пояснений. Еще когда вставал на колени. Или раньше. Не понимал он другого: зачем его сунули в эту камеру? Или наоборот, зачем сюда посадили этих уголовников. Все прочие обитатели показались Пустотелову вполне приличными людьми. Во всяком случае, никто из них не проявил в отношении новичка ни агрессивности, ни даже интереса. Без Хана и Барыги в камере была бы полная идиллия. Закрытое заседание всепланетного общества пофигистов.

– Вали в свой угол, – приказал Хан, – зомби мертвое.

Когда Федор добрался до угла, за дверью послышались шаги и негромкие голоса. Пару из них Пустотелов узнал. Это был голос Пивцова или Воткина и того «важного» агента, фамилии которого Федор пока не знал.

– Ну, а этого ты зачем сюда привел, брат Воткин?

– А куда? Полиции не сдашь. Он же ничего не сделал. Сидел, жрал, а мы его замели. То, что он бандит, без улик не докажешь. Любой адвокат нас в порошок сотрет за такие дела…

– Я требую адвоката! – пробасил кто-то еще.

Пустотелов немного поразмыслил и решил, что этот голос принадлежит Кувалде, самому жестокому костолому восточного подземелья.

– Там адвокат, – с досадой ответил «важный». – Вместе с секретарем. На нижних нарах парятся.

Дверь открылась, и в камеру вошел Кувалда. Его появление, как и появление Федора, вызвало интерес только у Барыги. Он утер рукавом кровавые сопли и вышел «на разведку».

– Полная хата, – неуверенно пробормотал он, глядя на заслонившую дверь груду мышц, – нету местов.

Кувалда шагнул ему навстречу и неуловимым движением левой руки схватил Барыгу за шею. Сделав еще шаг, он качнул «адвокатского секретаря» назад, а затем резко дернул на себя и чуть в сторону. Барыга описал в воздухе дугу и врезался лицом в железную дверь. Пока он сползал на пол, Кувалда добрался до нар. Не сразу оценивший обстановку Хан попытался вскочить, чтобы предстать перед Кувалдой во весь рост, но костолом его опередил. Он звучно хрястнул Хана в подбородок, и тот обмяк.

– Так и лежи, – буркнул Кувалда, осматривая нары, – фраер.

Видимо, с его точки зрения, Хан выбрал не лучшее место. Кувалда облюбовал койку Барыги, у противоположной стены под окном.

– Ну, чего, лохи, попали? – новый хозяин камеры оскалился. – Статью-то уже заучили?

Ответом ему было гробовое молчание. Ни один из «лохов» не только не ответил, но даже и не повел ухом. Словно не было рядом грозного Кувалды, за пару секунд расправившегося с двумя уголовниками.

– Вы че, немые все? Ты! Федька! Я ж знаю, ты-то не глухой. Чего молчишь?

Пустотелов поднял на Кувалду безучастный взгляд и спустя примерно полминуты пожал плечами.

– Ну, ты и тормоз! – искренне восхитился бандит. – За че тебя замели? Стоял в неположенном месте на зеленый свет?

Кувалда рассмеялся над своей изящной шуткой, но очень скоро оборвал смех. В гулкой тишине камеры без поддержки остальных он звучал неестественно…

…Примерно через час, когда агенты пришли, чтобы увести на обследование первую партию кандидатов в спасители человечества, Кувалду уже била нервная дрожь.

– Гражданин начальник, – взмолился он, завидев Щеткина, – богом и душой-матерью молю, переведите меня в другую камеру!

– Что это вдруг? – удивился агент. – Компания не устраивает?

– Это ж морг какой-то! – взвыл Кувалда. – Они все как роботы обесточенные! Я же с ума сойду!

– А что говорит твой адвокат?

– Да он… головой мается. Мигрень у него. На погоду.

– А секретарь? – Щеткин рассмеялся.

– И у него, – Кувалда спрятал за спину кулаки. – Сочувственные боли.

– Грамотный, – агент покачал головой. – Ничего, потерпишь. Скоро втроем тут останетесь… Задержанные, подъем! На выход. Кроме Кувалды, Хана и сявки. Пустотелов – первый. Остальные за ним по одному. Шевелись!

– Гражданин начальник, возьмите меня в бригаду! – вдруг изменил требования Кувалда. – Я помогу за этими киборгами следить! А то они вон какие несамостоятельные, Федька уже нос успел расквасить.

– Что-то я тебя не пойму, бандюган, – Щеткин хитро прищурился. – То ты от них в другую камеру просишься, то, наоборот, молочным папой им стать желаешь. Сориентировался по обстановке? Бежать надумал? Так ведь мы на секретной базе находимся, нет отсюда легкого выхода. А тяжелым даже с твоим здоровьем не воспользоваться. Видел охрану? Ты против них как щенок карликового пинчера против волков.

– Не, ну я же с понятием, – обиделся Кувалда. – Бежать от вас мне резона нету. Я потому и предлагаю в бригаду меня взять. Типа, отработать, чего я натворил.

– А чего ты натворил? – все так же хитро спросил агент.

– Ну, вам виднее, – Кувалда развел ручищами. – Небось за здорово живешь закрывать бы не стали.

– Ладно, я подумаю, – Щеткин кивнул на койку, где «отдыхал» Хан. – Ты пока потренируйся.

* * *

В кабинете начальника секретной базы, временно занятом под президентские апартаменты, собрались только трое из тайной кризисной комиссии. Адмирал Труба и генерал Бубнов занимались негласной подготовкой к эвакуации.

– Что можно сделать за два часа? – профессор Лебедянко вздохнул. – Результаты обследования приблизительные. Из сорока кандидатов более-менее подходит лишь один, да и тот боится открытых пространств.

– Главное – не наоборот, – заметил Хорошеев. – В рубке «Криптона» пространство будет скорее замкнутое, чем открытое.

– А если он представит себе, какая бездна разверзлась за пределами корабля? – усомнился профессор.

– Для этого нужна фантазия.

– Берем что есть, – решил Президент. – Хорошеев, прикажите своим сотрудникам привести… э-э… пилота.

– Нет, так нельзя! – запротестовал Лебедянко. – Его следует подготовить. Дать ему время осмыслить ситуацию. Не забывайте, что он неспособен принимать мгновенные решения.

– Потеряем время, – возразил Президент.

– На подготовку уйдет не больше часа, – заверил профессор.

– А это не будет ошибкой? – задумчиво поинтересовался Хорошеев. – Если он откажется, за час его не переубедить. Быть может, лучше засунуть его в рубку «Криптона» в полном неведении, задраить все люки, а уж после объяснить что к чему?

– Это неэтично! – возмутился Лебедянко.

– О чем вы, профессор? – службист усмехнулся. – На карту поставлено существование Планеты. Какая тут этика?

– Нет, – вмешался Президент. – Пожалуй, Лебедянко прав. Если этот парень откажется жать на педаль, уже сидя в рубке корабля, мы ничего не сумеем исправить. Дело не в этике, но взойти на мостик «Криптона» пилот должен добровольно. У вас, профессор, самый располагающий вид. Вы расскажете пилоту о задаче, а через час мы соберемся на совещание в полном составе и с его участием.

* * *

– Ё-мое! – увидев, что в камеру вернулся только Федор, воскликнул Кувалда. – А остальных чего, уже почикали? Федька, что за опыты на вас ставили?

Опыты… После финального разговора с упитанным профессором астрофизики Федор ощущал неприятную пустоту в животе и головную боль. Хотя головная боль могла быть следствием зуботычины от Хана. Остальных, наверное, просто отпустили на все четыре стороны. А его, Федора Пустотелова, слесаря-наладчика причальных систем космопорта, оставили, поскольку он по каким-то там параметрам идеально подходил для выполнения вселенской миссии. Страшный сон. Даже больше – полный бред.

– Просто поговорили.

– И чего?

«И ничего… Теперь надо принять решение. Сложить, ради счастья Планеты, голову на переднем крае или равнодушно сгореть вместе со всеми. Сегодня или через месяц. В принципе, вопрос дерьмо. Раз уж не судьба дожить до старости, какая разница, когда погибать? Плевать на сроки. С другой стороны, какое мне дело до человечества? Рано или поздно оно все равно себя угробит. Выкачают из Планеты все ресурсы – и с концами. Термоядерные реакторы, чтобы на воде работали, так и не построили, нефть с углем как добывали, так и добывают, магнитные аномалии выкапывают, ну, и другие всякие жилы разрабатывают, а природа пустоты не терпит – на место добытых ископаемых во все полости магма просачивается. Кору планетную и океаны нагревает. И магнитное поле без аномалий от привычных ориентиров отклоняется, радиацию космическую пропускает. Оттого и климат теплеет, а от потепления всякие ураганы, наводнения и тайфуны. А там, откуда они влагу уносят, – жара, леса горят, дыму, аж не продохнуть. А еще химзаводы химичат, атомные станции нет-нет да взрываются, заводы и фабрики отходы куда попало сваливают, природу губят, пустыню расширяют. Так и катится мир этот дурной в пропасть. Зачем его спасать? Чтобы помер не сегодня, а через сто лет? И какая разница? Может, лучше сразу, без агонии?»