Текст книги "Топор войны"

Часть 1

Глава 1

Умытый июльским теплым дождем город еще только просыпался, и автобусы встречали первых пассажиров гостеприимно раскрытыми дверями.

На остановке, возле железнодорожного вокзала, в один из таких автобусов вошел человек, одетый в дорогой импортный костюм, с большой дорожной сумкой в руке. Он пробежал глазами по пустому салону, выбирая сиденье почище, плюхнулся на одно из них и рядом водрузил свой здоровенный баул.

Водитель хоть и видел это, но ничего не сказал. Вообще-то, этот пассажир ему не понравился: сразу прокомпостировал талон за проезд, чего по утрам никогда не делало местное мужичье, зная, что в такую рань никакой силой не выгонишь на линию контроль; взгляд настырный, по сторонам смотрит настороженно, как будто чего-то опасается.

Водитель со злостью глянул на него и отвернулся, принимая пассажира за крутого. Крутых он не любил и боялся. Старался с ними не связываться. Только вот непонятно, почему этот крутой не поехал на такси. Странный какой-то этот пассажир, головой крутит по сторонам. Но вскоре на остановках стали заходить люди, и водитель уже не обращал внимания на этого пижона в шикарном костюме. И даже проглядел, на какой остановке он вышел.

А человек с сумкой вышел на остановке «Фабричная». Проводил автобус долгим взглядом, настороженно огляделся по сторонам и закурил. Казалось, он никуда не спешит. То и дело перебрасывая сумку из одной руки в другую, он пошел по тротуару мимо новеньких многоэтажек по направлению к старому кварталу на окраине города.

На одной улице, сплошь состоявшей из доживавших свой век двухэтажек, человек с сумкой остановился и долго глядел на один дом. На его лице было заметно волнение. И вдруг его тронутая сединой голова склонилась, и по щекам потекли слезы… Но так он простоял недолго. В одной из квартир первого этажа громко прозвенел будильник, а через несколько минут из подъезда вылетел парень лет шестнадцати, посмотрел на часы и побежал к автобусной остановке. Кажется, он что-то забыл, потому что на первом этаже открылось окно, и из него высунулась всклокоченная женская голова.

– Коля! – крикнула женщина, помахав свертком, а мужчина с сумкой в руке вздрогнул, поднял голову, посмотрел.

Парень так и не обернулся. Его белые кроссовки уже мелькали в переулке возле остановки, куда подкатил автобус. А женщина застыла, увидев человека с сумкой. Потом она опасливо оглянулась в комнату и быстро закрыла окно. А через минуту уже стояла рядом, от растерянности не находя места рукам.

– Ты?! – спросила, как будто не верила своим глазам.

Он улыбнулся, нежно провел широкой ладонью по ее русым волосам.

– Здравствуй, сестренка. – Хотел поцеловать ее в щеку, но почему-то не поцеловал. Может, сестра и не захочет этого. И так близко не подходит. Остановилась шагах в трех, а взгляд мечется, словно хочет она что-то сказать, но не знает, как сделать это потактичнее, чтоб не ранить его в самое сердце.

– Здравствуй, Коля. – Быстро оглядела брата с головы до ног и опустила голову. Теперь и у нее глаза заблестели.

– Постарел ты, – произнесла она скорее с жалостью, чем с упреком. Знала ведь: жизнь у него не сладкая была. Оглянулась на окна своей квартиры. И опять опустила глаза. Столько лет не виделась с братом, а теперь вот не зовет, не приглашает. Нехорошо это. И сказала оправдываясь: – Коля, ты извини, что не зову тебя в дом…

Он – ни слова в укор. Понимал все, догадывался. Хотя в глубине души надеялся, что не такой будет их встреча.

– Понимаешь, сегодня должны переехать на новую квартиру. Сами на узлах сидим.

– Да у вас вроде и тут условия неплохие. Я смотрю и на первом этаже комнатку отхватили.

– Муж на расширение подал. А тут как раз соседка с первого этажа умерла. Но дом старый, плохой. Штукатурка с потолка сыплется. Зато теперь нам отдают четырехкомнатную квартиру в новом доме. Представляешь? Я всю жизнь мечтала о такой.

Николай догадывался, о чем сестра не хочет говорить. В конце концов, ему всегда нашлось бы место здесь, в их трехкомнатной квартире; тем более что приехал всего лишь в гости.

Вся причина такого негостеприимства сестры была в ее муже. Он – директор крупного завода. И ему родственник с судимостями не нужен. Не раз сестра пыталась поговорить с мужем о брате, но он и слушать ничего не хотел о нем. Судимый, да еще за убийства, – это проблемы с милицией и прокуратурой, а в результате негативно отразится на его авторитете.

И сестра не смогла больше юлить, призналась:

– Не сердись на меня, Коля. Боюсь я. Боюсь мужа. В газетах про тебя такое писали… – Она не договорила. Но слова ее – как приговор. Поэтому голос его зазвучал несколько резковато.

– Что писали? – спросил, заранее представляя, каким монстром постарались изобразить его газетчики. Для них все люди с криминальным прошлым – бандиты, убивающие людей за грош.

– Ты не ответила. Что писали? – повторил он вопрос, но произнес его уже мягче. Ведь сестру тоже можно понять: она хоть и не отвечает за непутевого брата, но и ей пережить пришлось много чего. На свиданки не приезжала, а посылки и письма присылала. Не забывала. Это уже потом писать перестала, когда затерялся его след.

– Писали, что ты людей убивал. Ну и всякое такое… – Лена не стала договаривать, что подразумевалось под «всяким таким». Ему, может, неприятно, когда кто-то лишний раз напоминает о его «боевых подвигах». А человек он неплохой – это Лена знала с детства. Хотя столько лет прошло. Людям свойственно меняться, и не всегда в лучшую сторону. И все-таки зря писать не будут. Но если даже половина из того, что написано, правда – страшный человек он тогда.

Николай опять закурил, с грустью посмотрел на окна маленькой квартиры, в которой жил когда-то вместе с сестрой и матерью. Но все это было когда-то, в прошлом.

– Про меня больше писали того, чего в действительности не было. Хотя врать не стану – убивать приходилось. Но убивал я подонков. Да и выбора у меня не было. Знаешь, как бывает: или ты, или тебя. Я выбирал – первое. – Его слова были похожи на исповедь. Исповедь уставшего человека. Уставшего от всего: от постоянных мытарств, пустой суеты, беготни от ментов, необходимости убивать.

Но, слушая его, Лене становилось страшно. У нее другая жизнь, и она боялась. Боялась из-за него потерять семью, мужа, поэтому должна была сказать:

– Не надо, Коля. Я сейчас живу нормальной жизнью. Когда тебя тогда посадили, долго привыкала к тому, что люди в меня тыкали пальцем – сестра убийцы. Я даже чуть не потеряла любимого человека. Боюсь я, Коля. Ты уж извини. В Москве тебя бандиты ищут. А от Москвы до нас – рукой подать. У меня двое детей. Сын, ты его видел, он мимо прошел. И дочка тринадцати лет. Я боюсь… – повторила она, плохо скрывая злость. – Думаешь, я поверю, что ты приехал сюда просто так?

Николай не стал ни оправдываться, ни переубеждать сестру. Понял: бесполезно. И отчуждение ее оправданно. Он притушил ногой окурок и предложил:

– Лен, тебе ведь для переезда деньги нужны. Ну, и детям купи что-нибудь от меня. – Он достал из сумки пачку долларов, протянул сестре. Очень хотелось, чтобы она взяла, хотя особенно и не надеялся. Ведь Лена была гордая всегда.

– Возьми, Лен. Тут тысяча. От меня, – попросил он, но сестра взглянула сердито.

– Нет, Коля. Не надо. Мы живем, не бедствуем. Извини, но мне надо идти. Сейчас муж проснется.

– Да, да. Иди. Да и мне пора. – Николай улыбнулся и, вздохнув, кивнул головой, словно этим жестом попрощавшись с ней.

– А ты надолго сюда приехал? – уже вдогонку бросила Лена, обернувшись и посмотрев на спину Николая за кустами акации.

Он ответил, не остановившись и не обернувшись:

– Не знаю еще. Как получится. – Голос его прозвучал отчужденно. Теперь и сестра Лена ушла в прошлое.

В городе было несколько небольших, но довольно уютных гостиниц. Но Николай не решился воспользоваться их услугами. В гостинице ты всегда на виду: во сколько ушел, во сколько пришел – все под бдительным оком портье. А сдавая ключ, даешь шанс вездесущим горничным покопаться в твоих вещах. И есть еще один недостаток: уж так повелось, что все городские гостиницы под колпаком у ментов, которые держат там своих стукачей. Поэтому Николай решил подыскать себе частную квартиру. Такой вариант временного проживания был удобнее всего. И долго блуждать в поисках не пришлось. На Парковой улице сидевшие возле одной пятиэтажки старухи указали ему подъезд и назвали номер квартиры, которую хозяева собирались сдать. После недолгих переговоров и оплаты за месяц вперед он поселился в довольно приличной двухкомнатной квартире с видом на городской парк, густо заросший зеленью.

Остаток дня Николай провел на балконе с пивом и сигаретами. Иногда одиночество нравилось ему. Никто не раздражал, не мешал, не лез в душу.

Сверху ему были хороши видны надвигавшиеся на город сумерки. Небо стало темнеть, улицы быстро опустели. Душная, палящая жара сменилась вечерней свежестью.

«Ну что ж, самое время прогуляться по родному городу», – решил Николай и, наскоро поужинав бутербродами с колбасой, вышел из подъезда.

Глава 2

В первом часу ночи хлынул самый настоящий ливень, хотя, как это часто бывает, синоптики его не обещали.

Оперуполномоченный уголовного розыска капитан Кононов подъехал на своем «жигуленке» к месту, где обычно жильцы дома оставляли свои авто. Небольшая заасфальтированная площадка метрах в пятнадцати от дома хорошо просматривалась из окон квартиры капитана.

В последнее время его частенько мучила бессонница: подойдешь к окну покурить – и вот она, «тачка» – как на ладони.

Но не старенькая «трешка» тревожила по ночам душу Кононову. Тут причины посерьезней: куча затянутых уголовных дел и преступники, которые обнаглели в общении с операми. Только задержишь серьезного бандита, как тот успевает сделать короткий звонок по мобильнику, и как из-под земли появляется адвокат с влиятельными связями. Едва начатое дело рушится на глазах. А за взятку дают опасным преступникам срока не по максимуму, а по минимуму. И получается: ты все зубы сточишь, чтоб довести очередного авторитета до суда, а ему за серьезное преступление – год условного, и он через день уже норовит тебе в морду плюнуть.

Все это осточертело Валерию Николаевичу Кононову. А дома еще жена цепляется по мелочам, пилит за маленькую зарплату.

Сегодня Валерий Николаевич не устоял перед соблазном. Хотя, если начистоту, дельце, которое он «примял», было пустяковым. С таким и мараться позорно.

Пару дней назад отпрыск одного известного бизнесмена расквасил морду ветерану труда, когда тот развыступался в универсаме его папаши. Не обошлось без свидетелей. А горластый ветеран оказался хлюпиком: после удара в челюсть получил сотрясение и попал в больницу.

Кононов как раз в этот день дежурил в оперативной группе и выехал по звонку на место происшествия. Он все сделал, как в таких случаях положено: опросил потерпевшего, самого драчуна и свидетелей. А через пару дней к нему в кабинет заглянул папаша-бизнесмен и, напустив на наглую физиономию смущенную улыбку, положил на стол перед Кононовым заявление потерпевшего, написанное собственноручно, что травму головы он получил по собственной неосторожности.

– Валерий Николаевич, дорогой, вы уж войдите в положение. Все-таки – сын. Жалко мне его. Век буду благодарен вам, – взмолился бизнесмен, вытягивая из кармана конверт.

Кононов для вида протяжно хмыкнул, вспомнил, как жена пилит за зарплату. «Может, и в самом деле взять? Деньги нужны». Кононов еще пытался устоять перед соблазном, стараясь не смотреть на злосчастный конверт, сказал:

– Я, конечно, понимаю: вам сына жалко. Но и вы меня поймите. Есть свидетели. И потерпевший в больнице. Факты.

Бизнесмен на это справедливое замечание только рукой махнул.

– Валерий Николаевич, родненький. Бог с вами. Какие факты? Потерпевший уже дома чай пьет с женой. Позвоните, проверьте, – с ходу предложил нагловатый бизнесмен.

Кононов нашел в записной книжке домашний номер побитого ветерана, позвонил и услышал бодрый голос старикана. Позвонил в больницу врачу, тот сказал, что первоначальный диагноз поставлен неверно и ничего серьезного у старика нет. Обыкновенный ушиб. Валерий Николаевич тут же затребовал справку, и врач пообещал выдать. И у Кононова от сердца отлегло. Можно было смело брать конверт, в котором явно лежит не порезанная бумага, а, скорее всего, зелененькие доллары. Но тут же капитан и помрачнел, подумав про свидетелей. Морока предстоит. А бизнесмен и тут успокоил:

– Да никакой мороки. Вот ихние объяснения, что ничегошеньки они не видели такого. Только то, как старичок сам упал. – И он положил на стол перед Кононовым три исписанных листа бумаги.

Капитан покосился на конверт.

– Ну что же, – протянул он. – Это меняет дело в корне. Я готов посодействовать. Оставляйте заяву. Я ее зарегистрирую тем же номером. И объяснения оставляйте.

– Валерий Николаевич! Я вам так благодарен, – начал было изливать бизнесмен слова признательности, но Кононов остановил его.

– У меня сейчас много дел…

– Понимаю, Валерий Николаевич. – Он поднял обе руки и встал со стула. – Я ухожу. Еще раз спасибо, – сказал бизнесмен и ужом выскользнул из кабинета. Он, кажется, так и не понял, что Кононову ужасно не хотелось видеть перед собой эту сальную рожу. И лишь когда за бизнесменом закрылась дверь, капитан облегченно вздохнул. Взял конверт, стараясь угадать, сколько в нем.

Оказалось – шестьсот долларов. Кононов тщательно осмотрел каждую сотку и спрятал в карман пиджака, а конверт выкинул в урну.

А вечером он завалился с молодой любовницей в ресторан и денег не жалел. Перед этим в разменном пункте поменял доллары на наши «деревянные», которые потом швырял направо и налево, удивляя молоденькую красавицу своей расточительностью.

Из ресторана он повез подругу в гостиницу «Орбита», где у Кононова был знакомый администратор, и тот любезно предоставил оперу на пару часов небольшой номер, из которого не хотелось возвращаться домой.

…Кононов запер машину и, не обращая внимания на проливной дождь, не спеша направился к подъезду. И за пару минут успел промокнуть до нитки. Но это ничего, даже неплохо – не будет пахнуть от одежды французскими духами. Главное, чтобы дуреха жена не заподозрила. Нюх у стервы – собачий.

Но что-то на сердце у Валерия Николаевича стало тяжело, чем ближе подходил он к подъезду. Он поднял голову, глянул на окна своей квартиры. Нет в них света. Значит, спит жена.

Кононов шагнул в темный подъезд.

Опять кто-то постарался вывернуть лампочку. Только успевай вкручивать. Утром уезжаешь – лампочка на месте, а вечером возвращаешься – пустой патрон.

Кононов выругался, споткнувшись о ступеньку, и прислушался. Показалось, будто услышал в темноте чье-то напряженное и чуть прерывистое дыхание. Словно затаился там кто-то. И капитан напрягся, вспоминая, сколько раз собирался купить специально для такого случая маленький карманный фонарик.

Он уже хотел спросить обычное в подобной ситуации – кто тут? Но увидел тень. Человека, как будто приготовившегося к броску. Сделалось неприятно и страшно. Страшно от этой проклятой темноты и от присутствия того, кто в ней прячется.

И капитан Кононов вдруг впервые испытал чувство, которое никогда не испытывал раньше. Чувство неотвратимой неизбежности смерти. Своей смерти. Ноги его окаменели, а руки повисли вдоль туловища, как плети. И вдруг кто-то прыгнул к нему, а еще он увидел замах руки над своей головой. Успел поднять глаза вверх и прямо над собой увидел тусклое лезвие широкого топорика, каким обычно хозяйки рубят на кухне мясо.

Глухой удар. Брызги крови – на пол, на потолок, стены. Грохот падающего на пол грузного тела капитана.

Невыносимая боль мгновенно разлилась по всему его телу, парализуя нервные окончания.

Он слышал частые удары сердца, и они ему казались оглушающими ударами огромного колокола, отсчитывающего последние секунды его жизни.

Кононов уже был мертв, когда в подъезд влетела парочка влюбленных: парень и девчушка в короткой юбочке.

В темноте парень споткнулся о лежащий на полу труп и чуть не упал. Выручила девчушка. Она вовремя схватила его под руку. Парень выругался и достал зажигалку.

Маленький огонек выхватил из темноты труп человека в милицейском кителе с разрубленной головой. Остекленевшие глаза уставились куда-то, словно там видели что-то такое, чего не могли видеть ни парень, ни девчушка.

Девушка вскрикнула, но парень своей пятерней закрыл ей рот.

– Чего орешь, дура? – засипел он ей в самое ухо, боязливо посматривая в темноту. – Не видишь, что ли, он мент.

– Вижу, – шепотом ответила девушка. – Я его знаю. Он в этом подъезде живет. Я много раз его тут видела.

– Все равно не ори. У ментов работа такая, что их мочат, как собак. Вот и этого кто-то замочил. – Парень опять посветил на труп. – Хана ему. Башку раскроили. – Он брезгливо поморщился. Такого обилия крови ему еще не доводилось видеть.

– Давай лучше уйдем отсюда. Я боюсь, – произнесла девчушка тихо и выскочила на улицу. Парень побежал следом.

Водитель рейсового автобуса номер восемь уже заканчивал смену и ехал в автобусный парк. Сегодня заканчивалась его рабочая двухдневка. Они с напарником работали на одном автобусе по два дня с пяти утра до часу ночи. Конечно, было тяжело. За две рабочие смены так измотаешься, что за последующие выходные едва успеваешь отдохнуть.

Но сейчас – все: «Икарус» он загонит на территорию парка, и можно с охранником осушить поллитровочку. И для этого дела он уже припас в бардачке бутылку водки. А потом дежурный автобус отвезет его домой. И пропади все пропадом на двое суток.

Повернув на улицу Радищева, водитель «Икаруса» увидел человека, шагающего под дождем по проезжей части. Еще подумал: «Вот раздолбай. Дома ему не сидится в такую погоду».

Сначала появилось злое желание окатить его из лужи, чтоб не шлялся ночью по дороге. Объезжай тут его. Но потом стало жалко бедолагу. Водитель остановил автобус и открыл передние двери.

– Залезай в автобус. Чего по ночам под дождем бродишь?

Человек не заставил себя долго упрашивать, запрыгнул в теплый салон.

– Спасибо. Но, вообще-то, мне тут недалеко. Выходить через остановку, – сказал он, поглядывая в окно, чтоб не проехать.

– У парка, что ли?

– Да.

– Ну, так я подвезу. Все равно мимо еду, – сказал водитель и посмотрел в зеркало на мокрого пассажира. Уж слишком дисциплинированным оказался тот: подошел к компостеру и продырявил талон. А когда повернулся, водитель узнал в нем того, утреннего пассажира, который первым вошел у железнодорожного вокзала.

«Ну точняк он. Только одежду сменил и без сумки. И чего он по городу ночью под дождем ходит?» – подумал водитель озабоченно, но спрашивать у пассажира не стал.

Когда пассажир стал выходить из автобуса, он обернулся и посмотрел на водителя. Взгляд внимательный, изучающий. Вот и подвези такого. Сам не рад будешь. Чего он таращится? Не моргнет даже. «Чего смотрит, снайпер хренов, – съехидничал водитель, с неприязнью поглядывая на ночного пассажира. – Знал бы, ни за что не подвез. Пусть бы пешочком топал по дождю».

Николай тоже узнал водителя, но вида не подал.

Ночной пассажир ухмыльнулся и вышел на остановке, а водитель закрыл двери и быстро погнал автобус, поглядывая в зеркало на стоявшего под дождем человека.

А Николай еще долго стоял под козырьком остановки, потягивая сигарету. Немного омрачил его хорошее настроение этот странный водитель. Смотрел так, будто целый день только и думал о нем. Это, по мнению Николая, было плохо. А главное – не нужно ему: может настучать ментам, если что. И когда он поглядывал на удаляющийся автобус, показалось ему, что водитель вытянул шею и даже обернулся. Автобус, прежде чем свернуть на перекрестке, притормозил, и водитель действительно выглянул в окно. Но на автобусной остановке уже никого не было.

Глава 3

Начальник уголовного розыска майор Рябцев был в плохом настроении. Поднятый ранним утром по звонку дежурного, он вместе с оперативной группой и следователем прокуратуры выезжал на место убийства капитана Кононова, но даже после тщательного осмотра не нашел ничего такого, за что можно было бы уцепиться. Среди многочисленных следов, оставленных жильцами подъезда, следы убийцы затерялись. И привезенная кинологом собака, покрутившись по площадке, села у подъездной двери, показав тем самым свою беспомощность.

Труп капитана Кононова обнаружила пожилая женщина с первого этажа. Она работала дворником в местном жэке. Но, вместо того чтобы своевременно позвонить в милицию, сердобольная гражданка, признав в убитом Кононова, побежала к его жене, попутно успев оповестить о трагической новости всех жильцов подъезда. А те уже, в свою очередь, успели и наследить, и оставить отпечатки на дверной ручке подъезда.

Опера, как и положено, взяли объяснения и с дворничихи, и со всех соседей, но это ровным счетом ничего не дало. Никто ничего не видел и не слышал.

И жена Кононова не смогла ничего прояснить по факту гибели мужа. Кажется, она и в смерть-то его не могла поверить. С вытаращенными, полными безумия глазами, со всклокоченными волосами, вмиг постаревшая, она сидела на коленях возле трупа и тихо плакала, словно стесняясь своих слез при таком скоплении народа.

Ни сам майор Рябцев, ни опера не понимали, за что могли убить Кононова. Особенно бросалась в глаза та тщательность, с которой подготовился убийца к преступлению. И погоду выбрал подходящую, заведомо зная: дождь сделает свое дело. Просчитал все. И даже то, что первыми труп обнаружат не милиционеры, а кто-то из жильцов и успеет изрядно наследить.

Рябцев злился, понимая, что случайным это убийство никак не назовешь. И теперь вся надежда на агентуру. Может, кто-то из блатных в пьяном угаре ляпнет про Кононова, и тогда только остается надеяться, что слух дойдет до оперов. А может и не дойти, потому что в последнее время работа с агентурой в отделе ослабла.

Проведенная в тот же день экспертиза дала заключение о рубленой ране остро отточенным предметом, что Рябцева сразу навело на мысль о топоре. Эксперты замерили длину раны, и долго голову ломать не пришлось.

– Топор, – авторитетно заявил майор Рябцев, указав на фотографию головы Кононова.

Сидевший рядом капитан Осянин тоже посмотрел на фотографию и вдруг сказал:

– Точно. С широким лезвием и короткой ручкой в пластмассе. У меня недавно такой же теща купила в хозмаге.

– Кухонный топор, говоришь? – сразу заинтересовался Рябцев. Такие кухонные вещицы он тоже видел не раз. Малогабаритные топорики были не только удобны для использования на кухнях. Их брали в туристические походы, на рыбалки. Крепкая сталь хорошо держала заточку. И как оружие можно вполне использовать. Потом легко спрятать под одеждой. И защититься от такого топора намного сложней, чем от ножа. Поставь руку в блок, так он враз тебе ее оттяпает. Уж слишком острое лезвие.

– Где, говоришь, твоя теща топор купила? – спросил майор у капитана Осянина, размышляя: «Может, это как раз тот случай, когда и убийца приобрел оружие в том же магазине. А, чем черт не шутит!»

– Да в хозмаге. На улице Маркса. Магазинчик небольшой, но товара там всякого полным-полно. Я там был вчера. Видел такие топорики. Лежат еще. – Осянин всерьез увлекался садоводством. В отделе это знали. И сейчас он заикнулся было о новинках по части удобрений, которые он высматривал в хозмаге, но Рябцев остановил его. Майор не любил ковыряться в земле. Да и не время было сейчас болтать на посторонние темы. В морге лежит капитан Кононов с разрубленной головой. И начальник уголовного розыска сказал:

– Подожди, Юра. Как-нибудь потом. А сейчас бери машину и дуй в этот хозмаг. Опроси всех в магазине. Когда пришла партия этих топоров? Сколько штук продано? Покупали ли эти топорики подозрительные личности? Может, продавцы что-то и заметили. Торгаши целый день за прилавком. Уж чего-чего, а память на лица у них должна быть отменная. Заодно узнай и в других хозяйственных магазинах. Может, там тоже такие же топоры есть.

– Хорошо, – с покорностью ответил Осянин и тут же выскочил из кабинета выполнять поручение начальника.

Именно эта покорность больше всего не нравилась Рябцеву в капитане Осянине. Уж слишком безропотный тихоня. И на работе, и вообще по жизни. А настоящий опер должен быть напористым, зубастым и даже наглым. Иначе не потянуть сложные дела. Так считал начальник уголовного розыска майор Рябцев, вдалбливая эту мысль и своим подчиненным.

После обеда служака Осянин вернулся с кипой бумаг, которые положил сразу же майору на стол.

– Ну что, Юра? Чем порадуешь? – спросил Рябцев, глядя на усталое лицо капитана.

– Значится, так, – начал докладывать капитан. – Партия этих топориков поступила к ним в июне. Почти за два месяца из трехсот штук они продали только сорок.

– Немного, – произнес Рябцев как будто с удивлением, вчитываясь в отчетную справку, которую Осянин уже успел накатать. – Не идет товар?

– Не очень. Они теперь и сами жалеют, что так много завезли.

– Подожди. А в других хозмагах ты был?

Чтобы избавить начальника от ненужных сомнений, Осянин тут же отрапортовал:

– В другие магазины такие топоры не поступали.

– Ты проверил?

– Так точно. Обзвонил все хозяйственные магазины.

Кажется, майор успокоился, удовлетворенно кивнул головой и сказал, изобразив на лице скупую улыбку:

– Ладненько.

Осянин это воспринял как разрешение для продолжения доклада и продолжил:

– Значит, по хозмагу. Как я уже доложил, продали всего лишь сорок таких топоров. – Капитан заглянул в свой блокнот, где сделал записи по магазину на улице Маркса. – В основном эти топорики берут женщины для домашних нужд. Но вот вчера…

Рябцев поднял на капитана глаза, в которых застыл немой вопрос. А Осянин словно играл на любопытстве майора. Не торопясь докурил сигарету, потушил окурок в пепельнице. И все это время майор терпеливо ждал, когда капитан удосужится продолжить.

– …Одна продавщица припомнила: где-то после пяти часов к ним в магазин зашел человек и купил такой топорик.

– Так, так. Человек, – медленно повторил Рябцев, раздумывая над тем, что произнес капитан. Если еще получить и приметы того человека…

– Какой человек? Как он выглядел?

Осянин только развел руками.

– Александр Павлович, вся закавыка в том, что не разглядела его продавщица.

Рябцев от досады протяжно вздохнул.

– Не разглядела, – раздраженно заговорил майор. – Приходит человек. Покупает у нее топор, а продавщица на него не смотрит. Идиотизм! За который, между прочим, не мешало бы ей по заднице нахлопать. Ты не нахлопал? – с серьезной миной на лице задал майор вполне шутливый вопрос Осянину.

И Осянин шутку принял.

– В следующий раз обязательно нахлопаю, – ответил он. – Свое невнимание к этому покупателю продавщица объясняет так: после конца смены на заводе к ним в магазин ввалилась толпа. Как раз людям выдали зарплату. Ну, тут только успевай башкой крутить. Этот мужик попросил кухонный топорик. Он даже его не смотрел. Заплатил деньги за него и ушел.

– Ясно. Все-таки эта продавщица – растяпа. Вот смотри… Днем в магазин заходит мужчина. Покупает топор. А ночью совершается убийство офицера милиции. Причем по нашему предположению – топором. Экспертиза, между прочим, дала заключение о наличии в полости раны технической смазки. Той самой, которой на заводе смазали эти топоры, чтобы не ржавели, валяясь на складах. Надо будет сделать сравнительный анализ. Но я думаю, он будет один к одному технический вазелин. Юра, надо еще раз съездить в этот магазин, для анализа взять несколько мазков технического вазелина с тех топориков и сдать их на экспертизу.

– Сколько? – решил уточнить капитан.

– Ну хотя бы с топоров пяти, шести, – не задумываясь ответил Рябцев. Сейчас ему побыстрее хотелось выпроводить капитана, чтобы остаться одному.

Когда Осянин ушел, майор достал из шкафа распечатанную бутылку коньяка и налил целый стакан.