Текст книги "Тигриное молоко"

 
Время Салтана кануло в окиян,
А сёстры всё так же готовы рожать,
Пусть не настолько пригож и румян
Новый герой, и не царская стать.
 
 
Впрочем, и сёстры, те первые две
Всё так же фантазией обделены;
Только у третьей в златой голове
Мысли не только лишь от головы.
 
 
И вот, как и раньше, по старшинству
Сёстры заветные дуют слова
В уши вселенной, ей быть начеку
Сам Бог велел, сняв бремя с Себя.
 
 
Первая сказала:
«Кабы я была и т. д.,
Родила бы либерала».
 
 
Вторая маза́ла:
«А кабы я была и т. п.,
Родила бы консервала».
 
 
Третья говорит:
«А я хочу родителем
Быть радужному дитяти,
Ни мышонку, ни лягушонку в жизнь не стану доро́гой,
Ибо грызунов и земноводных и так уже порядочно много».
 
 
Вселенная настрочила герою телеграмму,
Бледный герой в кожанке появляется на пороге;
Ну кто же, кто из этих троих окажется мамой?
{Прервемся на рекламу}
 

 
Из взвеси неуловимой,
Меньшей наполовину
Всего, что есть только в помине,
 
 
Оттуда, сквозь оболочки,
Откуда мелькают носочки
Математических точек,
 
 
Всё видится, вероятно,
И все круговерти понятны,
И даже откуда пятна
 
 
Берутся на солнце и брюках…
И как рождаются в муках,
Чтоб после было приятно,
 
 
Минув боль,
 
 
Поделиться на ноль.
 

– Егору Летову

 
Кто-то мосты да шпагаты,
Кто-то метает гранаты,
Кто-то играет сонаты,
Кто-то же любит как брата
Панка, похожего на пирата.
Кто-то вовсю полима́тит[2]2
  От слова «полимат», т. е. всесторонне одарённая личность


[Закрыть]:
На шпагатах отсидел,
Все гранаты отметал,
Пианину оттолкнул,
Панков хмурых отлюбил
И сказал: «На сегодня хватит».
 
 
Можно и снизить планку:
Просто сесть на шпагат и полюбить панка
Или ловко метнуть гранату и полюбить панка,
Сквозь рыки и колючие на́росты
С душою как у подснежника —
Нежною-нежною, нежною-нежною,
Которая просит: «Не бейте людей, пожалуйста».
 

 
Бог в невинности своей подумал, что
Люди будут благодарны посреди
Тигров саблезубых, ящеров. Ещё,
Лучшее, конечно, брезжит впереди.
 
 
Люди думали в невинности своей,
Что то лучшее – уж лучше бы сейчас,
Сразу, без колечек ядовитых змей
И неядовитых тварей в другой раз
 
 
Можно как-нибудь, а лучше – никогда,
И, особенно, не с мордой, а лицом,
Ведь невинность человечья иногда
Когти рвёт за первым же углом.
 
 
Бог невинный говорит, мол, помогу
Бремя это вам, наивным, донести.
Люди из своей повинности Ему
Терпят часто; редко – из любви.
 
 
Потому всё есть, как есть.
 

 
Сегодня поди
Революции не задумывают
Романтики,
Делают фанатики,
А после
Развязывают бантики
На сливочных тортах
Какие-нибудь простиго́споди и
Пляшут у всех прочих
На гробах.
 
 
Сегодня
Весь человеческий опыт —
На щёлк,
 
 
Все горькие соты —
На щёлк;
 
 
К романтикам и фанатикам
Сегодня
Особый счёт:
 
 
Без-запросностью
Они уподобляются
Простиго́сподям.
 
 
Простит ли их сегодня
Господь?
 

 
Как ты разделишь людей сегодня,
Мой доброхотный?
 
 
Я предложу им джемпер без литер,
Без логотипов, тихий; добротный,
Однако же, вязанный не на раз.
 
 
Я дам им тот же барашковый свитер,
В этот раз, громче, понаворотней,
С лейблой простроченной «Adidas».
 
 
И, наконец, я скажу, посмотрите,
Есть полиэстровый ультрамодный.
Эта глупая шерсть не про вас.
 
 
Ну, а потом, чем же, мой милый,
Обьедини́шь их?
 
 
Всем, кто оденет вязаный свитер
Без нарочитых, лживых и лишних
Слов и прикрас, будет мой сказ:
 
 
«Поздравляю, вы прошли во второй тур!»
 

 
Мириады лилипутов, миллиарды листьев папоротника сгнили,
Чтобы
На заводах маслянистые останки в радужный бензин переродились,
Чтобы
На заправке было чем заправить самоходную изящную карету,
Чтобы,
Соблюдая, реже нарушая ПДД, вовремя притормозить к обеду,
Чтобы,
Чьи-то жизни кинув животу, сердца сохранить алтарь горящим,
Чтобы
Увенчать все жертвы прошлого каким-то или чем-то настоящим.
 

– 2020 ~

 
Сейчас
(О, всё – поминутно
В потоке мутном
Бытия;
Через час
Или через века,
Когда-то точно,
Всё то, что прочно,
Станет песком),
Сейчас же, пока —
Где чище вода,
Роднее гавань
И крепче камень
Ты встал на причал,
Говорят – навсегда.
 
 
Но только Бог
Без срока аренды,
Георгиевской ленты,
Тем более – «пэрэмог»,
Владеет тобой,
Божественный Крым,
Безраздельно.
 
 
Пусть чистятся воды
Ценнеют породы,
А иначе – зачем?
«Бисмиллах ар-рахман ар-рахим» —
Поёт муэдзин,
А рядом, в ста метрах
От минарета
Также указывает перстом,
Где Господин,
Церковный приход.
 
 
Неподалёку – вино-водочный магазин
И горисполком.
Но это не в счёт.
 

 
Правые, разницу видя между благом и злом,
Тем не менее, совершают последнее.
 
 
Левые, грани размазав между злом и добром,
С чистой плеврою делают первое.
 
 
Правые лучше, чем левые, когда бывают правы́.
Левые бывают талантливее в правом полушарии головы.
 
 
Ось мелким пунктиром мерцает посередине,
За неё ухватиться
 
 
Бы.
 

 
Вы мне неинтересны. Простите.
 
 
А что такое, что такое?
 
 
Вас не волнует истина,
И вы не просто спите,
Уткнувшись головою
В стенку, но убийственно
При том храпите, нахрапом
Захапать тишину хотите
В силу своей громкости.
Тогда как моим скарбом
Является не громкоговоритель,
Нет, не эти лопасти
Пропеллера, не пламя,
За коим, как известно,
Следует землетрясение,
Не оставляя даже камня
На камне. Мне интересно,
Как Господне веяние,
Всё тихо развевает
По местам.
 

 
Нет, один в поле не воин.
Не воин.
Один в поле воин!
Воин!
Учиться в игре-повторялке.
Пора бы.
Не надо делать по кальке!
Не надо!
Солгать? Вне сомненья,
Скверно.
А ложь во имя спасенья?
Наверное.
Простить, чтоб без груза.
Мудро.
Не дать обидчику спуска!
По кудрям!
Разбаловать и испортить?
Иначе.
Не долюбить и отторгнуть?
Заплачет.
Во всём виноваты масоны!
Возможно.
Ступай меж оврагом и склоном
Осторожно.
 

 
На сигаретной пачке фотография какого-то красно-чёрного марева,
Пожарная инструкция отсвечивает от жаркого красно-жёлтого зарева,
В технику безопасности рука отрезанная нового ничего не добавила,
Ибо кровью засохшей, чёрной на белом уже было написано правило.
«Но со мной-то, со мной не может случиться некое совокупное палево» —
Сказал человек, нет, просто сжал до «Авось», и тут же гадюка ужалила,
Съел крокодил, к птенцам унесла орлица в гнездо, супруга оставила,
Сгнила печень и лёгкие, выпали зубы, шпана подножку подставила,
И Бог не пустил в рай.
 

 
Есть ли в мире рифма,
Которая смогла бы
Кружевом своим зарифмовать нас всех:
Сильных, как и слабых,
Дворников и лордов,
Как то, что у каких-то тех ещё дурёх
Сотни тыщ просмотров,
С тем, что интервью о
Преодолении метафизического страха бесконечности
Близкое к нулю (а,
Может, даже ниже)
Глянуло несчастное, в общем-то, число —
Что нас может ближе
Сделать, что за рифма
Свяжет своей нитью весь этот ералаш?
Видно, только в фильмах
Случается такое
И то, после убийства какого-то мурла.
Оставь его в покое,
Рифму – что, не видишь? —
Как бы ни старался, сегодня не нашёл.
 

 
А ведь корень – отрицание того, что есть,
Когда то, что есть – ни пить, ни есть,
Ни те дать, ни взять не просит просто потому,
Что есть вещь в себе, как в корове «Му».
 
 
И вот мы стои́м себе, но каждый на своём,
И, возможно, кто-то или оба предаём
То, что есть и не прекратит существовать,
Даже если в грунт его ногами затоптать,
 
 
Закидать камнями, шапками и остальным,
Или просто вскользь упомянуть о нём: «Бог с ним».
Но, неважно, с ним Бог или с кем-то там ещё,
Рано, поздно, но пружина распрямится. Щёлк.
 

 
Когда отгремели все пушки
И стихло лязганье сабель,
И нянечка всех уложила,
И ушла к своему Порфирию,
 
 
Мундштук кислородной подушки
Отставив, память сказала
Сознанию на койке напротив:
«Давай заключи́м перемирие».
 
 
И памятей в мире много,
И столько же в мире сознаний,
И нянечек милосердных,
И многие нянечки замужем,
 
 
И ходят сознания под Богом,
Под Богом сознания воюют,
И Бог будто не возражает
(В последствии, может и за́ уши).
 
 
И кто-то, к примеру, чтоб память
Не мучила больше сознание,
Сказал, что Бандера был классный,
И то же про Джозефа Сталина;
 
 
Или, чтоб чувства не ранить,
Всем тем, кто и так полумёртвый,
Сказали: «Что вас не убило,
То было всё сделано правильно».
 
 
Я тоже, не будучи белым
Каким-то таким исключением,
Желая, чтоб и мои память
С сознанием друг друга пору́чкали,
 
 
Простил и себя, и всех в целом,
И даже пошёл чуть-чуть дальше,
Чем просто простил – я простился
Со многими закорючками
 
 
В вопросе самоидентификации:
Мне не нужен Берия,
Не нужен Шухевич,
Не нужен ни коллективный Запад,
Ни индивидуалистический Восток,
Чтобы, разбуди меня посреди ночи,
Сказать: «Я есть», нет, просто быть
Наедине с Богом.
 

 
Берёшь.
Свергаешь.
Остаёшься в голове без царя.
Говоришь: «Ля-ля-ля», можно «Кря».
Царь тебе: «Ай-ай-ай», может – «Зря».
Дальше живёшь.
 

Лажаешь.

 
И. В. Джугашвили
Отрезал Даниле,
Что сила – в силе.
Потом они пили,
Грубо шутили,
И им приводили
Революционеров,
Контрреволюционеров,
Шампуней-кондиционеров,
И они их били, били, били, били, били,
И волосы мыли
(Всё равно натекло).
Но тут А. Я. Невский
Открыл занавески
И, статный и веский,
Молвил Даниле,
Что правда – не в силе.
Лучи всё же били
В стекло.
 

 
…И шли мы вдоль озера. Громкость шагов
Раз за разом щекотала пределы
Хладнокровия лягушек, и те с берегов
Бросались в спасительно-мутное тело
 
 
Воды. В том плавном сентябрьском дне
Облака одуванами висли на небе,
И кронам деревьев, и клочковатой траве
Раскинуться выпал Небесный, знать, жребий.
 
 
Потом мы взобрались на взгорье, а там —
Бутылок гора; и ты давай про Любляну.
А я, что отчизну в обиду не дам,
Что надо пенять за гору́ Чингисхану
 
 
И прочим, всем тем, кто до Европ не дошёл,
Топча Россию; и кто из Европ этих вышел
Топтать Россию – её тоже довёл
До свалки, что на полянке повыше.
 
 
И ты согласилась: лихой жребий пал
На плечи России. Ну и я согласился,
Что внешним орда́м изнутри помогал,
По сути, любой, кто внутри открестился
 
 
От Неба. А после, какое-то время спустя,
Ты слушала аудиокнигу про то, что
В Японии дети не мучат котят
Почти что. А здесь… здесь бывает им тошно.
 
 
Как минимум, нам одноглазый один
Попался. С тобою мы видим нередко,
Как кормом жалеет безбожно сухим
Его наша набожная соседка.
 
 
Не знаю, есть ли подобные ей
В Японии, тем паче – подобная той, кто
Меня среди этих сентябрьских дней
Держит за руку, лишь Небом и только
Суженная.
 

 
Он:
А вы слышали, как на четвёртом этаже
Плач ребёнка перекрикивает мать
Лютым «Жри давай, мать-перемать»
И т. д.?
 
 
Она:
Я с ней общалась уже.
 
 
Ещё одна:
А я молилась о ней.
 
 
И ещё одна:
Я звонила в органы опеки, но
Мне закралась мысль: в детдоме малыша
Ожидают, может, пригоршни люле́й
Или хуже что. А так… есть дом.
И сбросила вызов.
 
 
Он:
Так и жить в этом подлом статусе-кво?
 
 
Ещё одна:
Я буду молиться о ней.
 
 
Она:
Ты же менеджер по образованию и мужик,
Так давай, принимай вызов.
 
 
После чего,
Он сказал примерно следующее:
Время собирать камни, время разбрасывать камни…
Если вернуться к той даме – рука тянется бросить камень,
Но должен целиться камень не только в дым, но и в пламень,
То есть, во всё, что ту даму низвергнуло в недомаму,
 
 
А именно: в культурные, социальные, экономические,
политические и метафизические условия, способствующие
оскотиниванию и демонизации людей. В решении этого
вопроса требуется комплексный подход, и меня с моим
дипломом здесь явно недостаточно. Должно произойти
какое-то повальное просветление и точечные репрессии.
Вот.
 

 
Гордыня:
Я знаю.
Честность:
Я не знаю.
Сократ знает,
Что ничего не знает.
Смирение:
Бог знает.
Фигура речи:
«Бог его знает».
Глупость:
Не знаю, но сделаю.
Храбрость:
Знаю, но сделаю.
Зависть:
Знаю, но не сорадуюсь.
Восхищение:
Знаю и не нарадуюсь.
Мудрость:
Знаю, но Бог знает лучше.
Просветление:
Объектсубъектипознаваниеединойгу́щей.
 

 
…И снова про ниточки, хлястики, хвостики,
Которые выпрастываются
Даже сквозь кожу, сквозь майки, сквозь шубы
И превращаются в заправские джойстики
Судьбы. Об этом чуть позже.
 
 
Мысль, не доведённая до конца,
Превращается в хлястик.
Эмоцию, не пережитую до рубца
На сердце, ищите в соннике
Как какого-нибудь прохвоста.
Я видел одного, скалящего зубы
На подоконнике.
 
 
И вот ты идёшь, а из тебя сочится
Недодуманное, не пережитое,
И ты путаешься в хлястиках,
Спотыкаешься такой потешный,
И, вдруг, тебя за них хватают грубо
И волочат. Тебе – остается волочиться.
 
 
(Может схватить и Бог
За хо́хол лживый, грешный)
 
 
Или, чудом от всех увернувшись,
Ты прибегаешь к ослику Иа-Иа и говоришь,
Мол, возьми себе мои хлястики,
Забери себе все мои хвостики.
И осёл, вероятно, согласится,
Но судьба мягко скажет: «Шиш».
Ибо всё надо разруливать самому.
 

 
Говорит, что не хватает приключений,
Не хватает королевского простора,
Не хватает в пшённой каше натрий хлора,
Не хватает с неба звёзд и откровений,
 
 
Не хватает до семи во лбу двух пядей,
Но хватило всё ж удачи, чтобы встретить
Заратуштру в МФЦ – он номер третий
Был, а тот – тот просто, Бога ради,
 
 
Не пытайте, что там делал Заратуштра.
Но он сказал:
 
 
«Найди благородное дело,
Запасись терпением
И постарайся не быть нытиком и дураком.
И будет тебе приключение».
 
 
Ну а после, как к окошку подошёл он,
В смысле тот, другой, не Заратуштра,
Был он несколько другим уже, ему́ штраф
В этот раз простили – он был полон
 
 
Решимости найти благородное дело,
Запастись терпением
И прекратить быть нытиком и дураком,
И перестать быть нытиком и дураком.
 

 
Тренировал связки
В гаммах до «си» и обратно.
Читал на ночь сказки
Про бременских музыкантов.
 
 
Натруживал пальцы,
Мозолил об медные струны,
Элегии, вальсы,
Сонаты, каприччио ну и
 
 
Дальше по списку
Разучивал, ум напрягая,
Столовую миску
Не ведал с похлёбкой до края.
 
 
Во имя искусства
Немалые вытерпел жертвы,
Соседские буйства
К тому же издёргали нервы.
 
 
Потому
Он
Спорол
Духовно и политически безграмотную чушь.
 

 
Радость преодоления,
Радость нахождения
 
 
В смысле – пребывания,
В смысле – отыскания.
 
 
Радость поиска лучшего,
Для радения пущего,
 
 
Как же тут не нарадоваться,
Когда всё коту Масленица.
 
 
Даже как бы и совестно,
Если вдруг стало горестно,
 
 
Или не пахнут бегонии
Из-за какой-то агонии.
 
 
Можно, если получится,
По-геройски отмучиться —
 
 
Радостью преодоления
Станет это мучение.
 
 
Это если получится
От мучений не скрючиться.
 
 
Вот, у святого, побитого
Поли– ли, просто артритом, а
 
 
Потом замаячило
Что-то слишком злокачественно,
 
 
Взор оставался радостным. Всегда.
 

 
«Я очень прост» – сказал тихо Бог, но разнеслось по вселенной,
Устроившейся на кончике тонко откалиброванных переменных;
Не стоит забывать про черепаху, четырёх слонов и сверху Землю,
И человека, о человеке надо помнить непременно.
 
 
«Я простачок» услышал некто, взявший фамилию «Сорос»;
«Я неглубок» прошло сквозь сознания, где не гулял логос;
«Я неделим» расслышал философ, из уха выдернув волос;
«Я очень прост» дошло до ребёнка, ему понравился Голос.
 

 
Чтобы стать инженером,
Нужно мозг свой мозолить годами.
Чтобы стать революционером,
Нужно просто что-то горланить.
 
 
От ошибки инженера
Падает мост.
 
 
От ошибки революционера
Падает рост
Населения, поголовья, урожая,
Производства, добычи, и вера,
 
 
И вера, конечно же, тает
В то, что на хвост
Какой-нибудь чихуахуа
Не грохнется мост,
 
 
Равно как и на самого революционера.
 

«Думать сложно. Потому люди предпочитают судить».

К. Г. Юнг

 
…А что, если додумать мысль до конца?
Чтобы она превратилась во что-то навроде
Сосны́ с корнями, далеко уходящими вглубь,
С густыми ветвями, шелестящими «за»
С одной стороны, с другой – скрипящими «против»,
И вектор верхушки как некий конечный вердикт?
Вот Вы говорите: «Ламца-дриц, гоп ца-ца…»
Орешник? Так хрустит под ногами валежник.
 

 
Как было вкусно, спасибо, мама. На здоровье,
Мой драгоценный, повязаны мы молоком и кровью,
Ещё натужными и долгими ночами над кроваткой,
Всё это, сладкий мой, осенено любовью.
 
 
Однако, знай, есть нечто перламутровей перловки
И наших уз – не хмурь свои (отцовы) бровки:
В Великой Раковине выступаем бугорками,
Не жемчугами, мы всего лишь – заготовки
 
 
В уме у Бога. И ещё, закон тот непреложен,
Что ни любовь моя, ни вера стать не сможет
Тебе порукой: не будешь если зажемчужен,
То и не нужен Ему будешь и отторжен
 
 
От Лика странной и тончайшей из любовей,
Ни с кем не связанной судьбою, зовом крови.
И потому, сыночек мой, попробуй ухватиться
За те десницы, что когда-то начертали твои брови.
 

– 2021 ~

«И Дух, и Невеста говорят – прииди»

 
…И слово взял самый нежный из[3]3
  Апостол Иоанн


[Закрыть]
И рассказал:
О Божьем гневе, о гневе Божием,
О Божьем гневе, о гневе Божием,
Апока́липсис,
Апока́липсис,
И ещё, в самом конце, про нежность.
 
 
Бесхребетных просьба покинуть зал,
Нашатырный спирт, чемодан-вокзал.
 
 
До нежности дотянули лишь самые
Жестоковыйные,
Железобетонные,
Пуленепробиваемые.
 

 
…И все имеют право быть:
И Вы, и я, и утконос;
И все имеет право рыть
Свой путь на небо, под откос
 
 
Лететь камазом или плыть
Как пух, как лягушачая икра;
И все имеют право злить
Друг друга разностью «Ура»
 
 
И непохожестью «Увы»,
От, собственно, «Увы» до… лучше я
Не буду вслух, иначе Вы
Услышите там ноту «Ля».
 
 
Пересекаются пути
У тех, кто выбрал разный курс;
Имеют право не сойти
С пути все те, чей компас, вкус
 
 
Велит им дальше не сходить
С кругов своих, углов своих —
В ответ на право с рельсов сбить
У этих – тех, у тех же – их.
 
 
А ещё есть право на бесплатную медицину,
Но не у всех.
 

– Валерию Бондаренко

 
…И ты не внял, не прочитал, увильнул
От посланного тебе знака
Через твой сон, других персон, посредством струн
Души, звенящих, что не надо
Идти туда или сюда, то – на беду;
Или настойчиво зовущих
Бросать насест, срываться с мест, и пусть
Осиливает путь идущий.
И, может, сон был пронесон, и знаки рун
Покажутся куда яснее,
Чем тот сюжет, и скажешь нет, всё врут
Минорности больной психеи,
И что недуг, возникший вдруг – не знак,
А так, стечение гормонов.
Но, может быть, поток судьбы, удар по лбу,
Вплоть до изломов и проломов,
Зависит от незнания нот, презрения букв
Иностранного языка.
 

 
Медь звенящая, звенишь?
Звеню.
Телефон целлюлярный, звонишь?
Звоню.
А Бог в этот самый час
Метит своих белым мелом,
Из них – помогает смелым,
Из смелых – особенно милым.
Глас утробный, всё басишь?
Башу.
Лоск кричащий, всё кричишь?
Кричу.
А Бог в этот самый час
Поддерживает между делом
Электромагнитные стрелы
И прочие тихие силы,
Включая силу смелости и силу милости.
 

 
Мисс Вселенную спросили,
Согласна ли она с тем,
Что мир спасёт красота.
 
 
Глаза сверкнули: «Съем!»
Уста проговорили: «Да».
 
 
У Мисс Вселенной уточнили,
Как именно это произойдёт.
 
 
В глазах прочлось: «Урод!»
Уста… не открылся рот.
 
 
Человек, бравший у Мисс Вселенной интервью, втайне знал,
Что мир спасёт красота мышления, но никому
о том не сказал.
 
 
Хорошо, что я прочитал
Его мысли.
 

 
Но ведь любовь же, любовь.
Да, любовь. Но и любовь
Течёт в берегах,
Облюбовывает формы,
Попадает во всякие штормы,
Короче, ей требуется инфраструктура,
Ей надобна какая-то комфортная фактура,
Чтоб распластаться по ней,
Чтоб не зажаться, чтоб всей
Своей палитрой играть.
 
 
Однако, как ты узнаешь,
Что никакой из цветов не теряешь,
Что звуки вплетаются в главную Песнь,
Что это не фосфоресцирующая плесень,
А Свет?
 
 
Честность.
 

 
Сэр, отрежьте мне два шматá пафоса
Покрупнее,
Про тоталитаризм
(То бишь путинизм)
И о том, как всё тухло и пакостно,
По большому счёту,
В стране.
 
 
Отпустите товар и идите
В свой банк, фитнес-клуб, Шоколадницу,
И я тоже пойду,
Шоколадом залью
Круасанновую икоту,
То бишь путинскую руминацию
Обо мне.
 
 
Чёрный воронок
Доставит нам пиццу,
То бишь пыточный станок.
 
 
Почём фунт лиха, сэр?
Тихо… тихо… Т-ссс…
Ещё не доложат сыр.
 

 
Слово предоставляется медвежонку,
Единорогу с фиолетовою чёлкой,
Большеоким субтильным героям
И похожим на них гёрлам и боям:
«Трям».
 
 
Расшифрую:
«Нет!» – реальности с её грязными сапогами;
Тили-мили-трямдии с её перистыми облаками —
«Да!»
 
 
Тут проходил отец Сисой и
Сказал, что ему всё не ндравится,
Что он этим гёрлам и боям
Хворостиной б по задницам
Дал.
 
 
Расшифрую:
Вместо парения в дымáх как томные клуши,
Отпрыски зет-поколения стране дали б лучше
Угля.
 
 
Это отец Сисой, а я, что б сказал я?
Наверное, что-нибудь повитиеватее.
 

 
Когда умирает очередной Барсик, Персик, Славик,
Мусик, Евгения Николаевна,
Все приходят и скорбят вместе с близкими Барсика,
Персика, Серёженьки и так далее.
Но один гость никогда ничего не говорит,
просто молчит, просто присутствует,
Не желает ни пуха земного, ни Царства небесного,
огурцом лишь похрустывает.
 
 
Но на него никогда не обижаются из-за его как бы
человеческой неумелости,
А всё оттого, что он гость не только, но и вообще,
хозяйничает где-то в беспредельности,
Умерший Барсик плавает у него в альвеолах,
а Персик забрался к нему в миндалины.
Таким образом, у скорбящих создаётся впечатление,
что будто бы и не умирали они.
 

 
Котёнок просился на руки и в дом,
Где будет говяжий корм,
Подальше от клювов ворон.
 
 
Корова просилася с бойни в степь,
Где туша не будет висеть,
Где травы будут кипеть.
 
 
Человек просился куда-то туда,
Где он не узнает стыда
И иссушающего труда
Отклеивать зло от добра.
 
 
Все просьбы попали куда нужно.
 
 
Просьбы котёнка и коровы
Нашли взаимоисключающими,
Но обещали разобраться.
 
 
Просьбу человека сочли малодушной.