Текст книги "Полное собрание сказок и легенд в одном томе"

54. Котомка, шляпёнка и рожок

Некогда жили да были три брата, которые все более и более беднели и наконец впали в такую нужду, что и голод терпеть пришлось, и на зубок уж положить было нечего. Вот и стали они говорить: «Так дальше жить нельзя – лучше уж нам пойти по белу свету, поискать своего счастья». Снарядились они так-то в путь-дорогу и не одну уже сотню верст прошли, не одну тропочку протоптали, а счастья своего все еще не повстречали. Идучи путем-дорогою, зашли они однажды в дремучий лес и среди того леса увидели гору, а как поближе подошли к ней – гора-то оказалась из чистого серебра. Тогда старший из троих братьев сказал: «Вот я и нашел желанное счастье и никакого иного не желаю». Он набрал серебра сколько мог снести, затем свернул с дороги и воротился домой. Оба остальные сказали: «Мы не того желаем от счастья – нам надо чего-нибудь такого, что бы подороже серебра было». И, не коснувшись серебра, они пошли дальше. После того как они еще дня два-три шли путем-дорогою, подошли они к горе, которая вся целиком была из чистого золота. Второй брат призадумался было и был в нерешительности. «Что должен я сделать? – сказал он. – Взять ли мне этого золота столько, чтобы мне на мой век хватило, или мне с братом дальше идти?» Наконец он принял твердое решение, наполнил свои карманы золотом, насколько было возможно, простился с братом и направился домой. А третий брат сказал: «Серебро и золото меня не привлекают: не хочу отказаться от своего счастья – быть может, мне предстоит еще что-нибудь лучшее в будущем». И пошел дальше, и шел целых три дня; тут уж зашел он в лес, который был еще обширнее всех предшествовавших: казалось, ему ни конца ни края нет! А так как у него ни есть, ни пить было нечего, то он и дошел до полного истощения. Попробовал он влезть на высокое дерево, чтобы посмотреть, не увидит ли он оттуда край леса; однако же, насколько мог он охватить пространство глазом, вдали ничего не было видно, кроме верхушек деревьев.

Стал он слезать с дерева, а голод его так мучил, что он подумал: «Ах, только бы мне еще разок поесть удалось!» И что же? Чуть спустился, видит с изумлением, что под деревом стоит стол, и весь он заставлен кушаньями, от которых так и несется благоухание. «На этот раз, – сказал он, – мое желание исполнилось вовремя». И, не справляясь о том, кто принес это кушанье и кто его варил, он прямо подошел к столу и стал есть с наслаждением, пока не удовлетворил своего голода. Поевши, он подумал: «Было бы очень жалко эту тонкую скатерку бросить здесь, в лесу». Чистенько сложил ее уголок с уголком и спрятал в карман. Затем пошел он далее, и вечером, когда опять почуял голод, он задумал опять испробовать свою скатерку, разостлал ее и сказал: «Желаю, чтобы на тебе еще раз явились хорошие блюда в изобилии». И чуть только пожелал, как уж вся скатерть была заставлена блюдами с самыми лучшими кушаньями. «Ну теперь я вижу, в какой кухне для меня кушанье готовится! Эта скатерка мне милее будет, чем целая гора золота или серебра!..» Он понял, что в руках у него скатерка-самовёртка! Но и этой диковинки ему еще было недостаточно, чтобы вернуться домой на покой: он хотел еще побродить по белу свету и еще попытать счастья. И пошел дальше по лесу, и в одном из глухих уголков повстречал черномазого угольщика, который обжигал уголья в угольной яме; тут же стоял у него на огне котелок с картофелем, который он себе готовил на ужин. «Здорово, черномазый! – сказал он угольщику. – Ну что? Каково поживаешь в своем одиночестве?» – «Изо дня в день – все то же, – отвечал угольщик, – и что ни вечер, то картофель; коли хочешь его отведать – будь моим гостем». – «Спасибо, – отвечал путник, – я не хочу у тебя отнимать твоего ужина, тем более что ты на гостя ведь не рассчитывал; лучше я тебя приглашу с собою поужинать». – «А кто же тебе сготовит ужин? – спросил угольщик. – Я вижу, что у тебя нет с собою никаких запасов, а отсюда на два часа пути не сыщется вокруг никого, кто бы мог тебя хоть чем-нибудь снабдить». – «Ну а все же я тебя таким кушаньем угощу, какого ты еще никогда не едал». Тут он вынул свою скатерку-самовёртку, разостлал ее на земле и сказал: «Скатёрка, накройся!» – и тотчас явилось на скатерке и вареное, и жареное, и все было так горячо, как будто только сейчас из печки.

Угольщик и глаза вытаращил; но, впрочем, не заставил себя долго просить, а подсел к кушанью и давай себе набивать в свой черный рот кусок за куском. Когда они насытились, угольщик почмокал губами и сказал: «Слышь-ка, твоя скатёрка мне по вкусу пришлась; она была бы мне очень кстати здесь, в лесу, где никто не может мне сварить ничего вкусного. И я бы мог тебе предложить недурной обмен: вон в уголку висит моя котомка, бывший солдатский ранец, поношенный и неказистый на вид; а сила в нем таится немалая… Но как я в нем больше не нуждаюсь, то я и могу променять его на твою скатерку». – «Сначала я должен узнать, какая же это в нем сила-то?» – возразил путник. «Это могу тебе объяснить, – сказал угольщик. – Стоит тебе только по тому ранцу похлопать ладонью, как выскочат из него ефрейтор и шесть человек солдат, в полной амуниции и вооружении, и, что бы ты ни приказал им, они все исполнят». – «Ну что же? Я со своей стороны не прочь и поменяться». И он отдал угольщику свою скатерку, снял ранец с крючка, навесил на себя и распрощался. Отойдя немного, он захотел испытать чудодейственную силу ранца и похлопал по нему ладонью. Тотчас явилась перед ним команда из шести молодцов и ефрейтора, который спросил: «Что прикажет отец-командир?» – «Скорым шагом марш к угольщику и потребуйте от него мою скатерку-самовёртку». Те сейчас – налево-кругом и очень скоро выполнили приказание: взяли у угольщика скатерку, не спрашивая.

Он опять скомандовал им: «В ранец!» – пошел далее и думал, что его счастье ему еще-таки послужит. На закате солнца пришел он к другому угольщику, который суетился около огня, варил себе ужин. «Коли хочешь со мною поесть, – сказал закоптелый парень, – картофелю с солью да без сала, так к нам подсаживайся». – «Нет, – отвечал ему путник, – на этот раз ты будь моим гостем», – да и раскинул свою скатерку, которая тотчас заставилась превкусными кушаньями. Так они посидели, попили и поели и были очень довольны друг другом. После еды угольщик и сказал путнику: «Вон, видишь, лежит потасканная шляпёнка, и в той шляпёнке есть диковинные свойства: если кто ее наденет и повернет на голове задом наперед – разом грянут пушки, словно их двенадцать в ряд стояло, и все разом в пух расшибут, что бы там ни было. У меня эта шляпёнка висит без всякой пользы, а на твою скатерку я бы охотно променял ее». – «Ну что ж? Пожалуй», – сказал путник и поменялся с угольщиком. Но, пройдя немного пути, он похлопал по своему ранцу, и его команда должна была ему возвратить от угольщика скатерку-самовёртку.

«Ну вот! Это одно к одному подходит, – подумал он про себя, – и мне сдается, что счастье мое еще не оскудело». И он точно не ошибся. Пробыв еще день в пути, пришел он к третьему угольщику, который тоже стал угощать его картофелем с солью да без сала. А он угостил его со своей скатёрки-самовёртки, и это угощенье показалось угольщику в такой степени вкусным, что тот в обмен на скатерку предложил ему взять рожок, обладавший совсем особыми свойствами. Стоило только на нем заиграть – и падали разом высокие стены и укрепления, и целые деревни и города обращались в груды развалин. Он точно так же поменялся с угольщиком скатертью на рожок, но опять ее вернул себе при помощи своей команды, так что наконец оказался одновременно обладателем и ранца, и шляпёнки, и рожка. «Вот теперь, – сказал он, – теперь я всем обзавелся, и наступило время мне вернуться домой и посмотреть, как мои братцы поживают».

Когда он вернулся на родину, то убедился, что его братья на свое серебро и золото построили прекрасный дом и жили в свое удовольствие. Он вошел в их дом, но так как платье на нем было рваное и поношенное, на голове у него помятая шляпёнка, а за спиною потертая котомка, то они не хотели его признать за своего брата. Они осмеяли его и сказали: «Ты только выдаешь себя за нашего брата, который пренебрегал и серебром, и золотом и все искал для себя лучшего счастья! Тот уж, вероятно, вернется к нам во всем блеске, каким-нибудь королем, что ли, а уж никак не нищим!» – и выгнали его за двери.

Тогда он разгневался, стал хлопать по своему ранцу до тех пор, пока полтораста молодцов вытянулись перед ним во фронт. Он приказал им окружить дом братьев, а двоим из них – наломать пучок прутьев с орешника и обоих гордецов до тех пор угощать этими прутьями, пока они не признают его за брата. Поднялся шум, сбежались люди и хотели оказать помощь обоим братьям в их беде; однако же никак не могли с солдатами справиться. Донесли о случившемся королю, и тот, недовольный нарушением порядка, приказал капитану выступить со своей ротой против возмутителей и выгнать их из города. Но добрый молодец выхлопал из ранца команду гораздо помногочисленнее роты, побил капитана и заставил его солдат отступить с разбитыми носами. Король сказал: «Этого проходимца следует проучить!». И выслал против него на другой день еще больше людей, но и те ничего не могли поделать. Наш молодец выставил против него войско сильнее прежнего, да чтобы поскорее-то расправиться с королевскими солдатами, повернул на голове раза два свою шляпёнку: грянули пушки, и королевское войско было побито и обращено в постыдное бегство. «Ну теперь уж я до тех пор не помирюсь, – сказал молодец, – пока король не отдаст за меня замуж свою дочку и не передаст мне право на управление всею страной от его имени». Это было передано королю, и тот сказал дочери: «Плетью обуха не перешибешь! Ничего не остается более мне делать, как исполнить его желание… Коли я хочу жить в мире, и притом хочу удержать венец на голове, – так я должен тебя ему отдать».

Свадьбу сыграли, но королевна очень была разгневана тем, что ее супруг был человек простой, что он ходил в помятой шляпёнке и носил за спиною потертый ранец. Она бы очень охотно от него готова была отделаться, и день и ночь только о том и думала, как бы этого добиться. Вот и надумала она: «Уж не в этом ли ранце и заключается вся его чудодейственная сила?» И прикинулась она ласковой и, когда размягчилось его сердце, стала ему говорить: «Если бы ты, по крайней мере, откинул этот противный ранец, который так ужасно тебя безобразит, что мне за тебя становится совестно». – «Милый друг! – отвечал он. – Да ведь этот ранец – мое самое дорогое сокровище! Пока он у меня в руках, мне никто на свете не страшен!» – И открыл ей, какими он обладал дивными свойствами. Тогда она бросилась к нему на шею, как будто для того, чтобы обнять и расцеловать его, а между тем проворно отвязала у него ранец из-за спины и бросилась с ним бежать. Оставшись наедине с этим ранцем, она стала по нему похлопывать и приказала солдатам, чтобы они своего прежнего начальника захватили и вывели бы из королевского дворца. Они повиновались, и лукавая жена приказала еще большему количеству войска идти за ним следом и совсем прогнать его из той страны. Пришлось бы ему пропадать, кабы не его шляпёнка! Но едва только он высвободил руки, то сейчас же повернул ее – разок-другой… И загремели пушки, и все сразу сбили и смяли, и королева сама должна была к нему прийти и молить его о пощаде. Так-то она умильно просила, так горячо обещала ему исправиться, что он сдался на ее уговоры и согласился с ней помириться. Она стала к нему ласкаться, прикинулась очень любящей его и несколько времени спустя сумела так его одурачить, что он ей проговорился и высказал: «Против меня и с моим ранцем ничего не поделаешь, пока я своей шляпёнкой владею». Узнав эту тайну, она дала ему заснуть, отняла у него шляпёнку и приказала выбросить его самого на улицу. Но она не знала, что у него еще оставался рожок в запасе, и он в гневе стал в него трубить изо всей мочи. Тотчас рухнуло все кругом: попадали стены и укрепления, города и деревни обратились в груды развалин, и под ними погибли и король, и его дочка. И если бы он еще потрубил немного и не отложил бы своего рожка в сторону, то все бы было разрушено и во всей стране камня на камне не осталось бы… Тут уж никто не стал ему больше противиться, и он был признан королем над всей тою страною.

55. Хламушка-крошка

Много-много лет назад жил да был мельник, бедный-пребедный; а дочь у него была красавица. Случилось как-то однажды, что пришлось ему говорить с королем, и вот он, чтобы придать себе побольше весу, сказал ему: «Есть у меня дочка, такая-то искусница, что вот и солому тебе в золото переткать сумеет». Король сказал мельнику: «Это искусство недурное, и если твоя дочь точно уж такая искусница, как ты говоришь, то приведи ее завтра ко мне в замок – я ее испытаю». Когда мельник привел свою дочь, король отвел ее в особую каморку, битком набитую соломой, дал ей самопрялку и мотовило и сказал: «Садись-ка за работу, если ты в течение этой ночи до завтрашнего раннего утра не перепрядешь всю эту солому в золото, то велю тебя казнить». Затем он своими руками запер каморку, и она осталась там одна.

Так и сидела там бедняжка, мельникова дочь, и придумать не могла, как ей спастись от лютой смерти? Она и понятия не имела о том, как солому перепрясть в золотые нити, и так пугалась ожидавшей ее участи, что наконец залилась слезами. Вдруг дверь приотворилась и к ней в каморку вошел маленький человечек и сказал: «Добрый вечер, мельникова дочка, о чем ты так плачешь?» – «Ах, ты не знаешь моего горя! – отвечала ему девушка. – Вот всю эту солому я должна переткать в золотые нити, а я этого совсем не умею!» Человечек сказал: «А ты что же мне дашь, если я тебе все это перепряду?» – «Ленточку, что у меня на шее», – отвечала девушка. Тот взял у нее ленточку, присел за самопрялку да – шур, шур, шур – три раза обернет – и шпулька намотана золотом. Он вставил другую, опять – шур, шур, шур, три раза обернет – и вторая готова. И так продолжалась работа до самого утра, и вся солома была перепрядена, и все шпульки намотаны золотом. При восходе солнца пришел король, и когда увидел столько золота, то и удивился, и обрадовался; но сердце его еще сильнее прежнего жаждало золота и золота. Он велел перевести мельникову дочку в другой покой, значительно больше этого, также наполненный соломою, и приказал ей все это количество соломы также перепрясть в одну ночь, если ей жизнь дорога. Девушка не знала, как ей быть, и стала плакать, и вновь открылась дверь, явился тот же маленький человечек и сказал: «А что ты мне дашь, если я и эту солому возьмусь тебе перепрясть в золото?» – «С пальчика колечко», – отвечала девушка. Человечек взял колечко, стал опять поскрипывать колесиком самопрялки, и к утру успел перепрясть всю солому в блестящее золото. Король, увидев это, чрезвычайно обрадовался; но ему все еще не довольно было золота. Он велел переместить мельникову дочку в третий покой, еще больше двух первых, битком набитый соломой, и сказал: «И эту ты должна также перепрясть в одну ночь, и, если это тебе удастся, я возьму тебя в супруги себе». А сам про себя думал: «Хоть она и мельникова дочь, а все же я и в целом свете не найду себе жены богаче ее!» Как только девушка осталась одна в своем покое, человечек и в третий раз к ней явился и сказал: «Что мне дашь, если я тебе и в этот раз перепряду всю солому?» – «У меня нет ничего, что бы я могла тебе дать», – отвечала девушка. «Так обещай же, когда будешь королевой, отдать мне первого твоего ребенка». «Кто знает еще, как оно будет?» – подумала мельникова дочка и, не зная, чем помочь себе в беде, пообещала человечку, что она исполнит его желание, а человечек за это еще раз перепрял ей всю солому в золото. И когда на другое утро король пришел и все нашел в том виде, как он желал, то он с ней обвенчался, и красавица мельникова дочь стала королевой.

Год спустя королева родила очень красивого ребенка и совсем позабыла думать о человечке, помогавшем ей в беде; как вдруг он вступил в ее комнату и сказал: «Ну теперь отдай же мне обещанное». Королева перепугалась и предлагала ему все сокровища королевства ее, если только он оставит ей ребенка; но человечек отвечал: «Нет, мне живое существо милее всех сокровищ в мире». Тогда королева стала так горько плакать и жаловаться на свою участь, что человечек над нею сжалился: «Я тебе даю три дня сроку, – сказал он. – Если тебе в течение этого времени удастся узнать мое имя, то ребенок останется при тебе».

Вот и стала королева в течение ночи припоминать все имена, какие ей когда-либо приходилось слышать, и сверх того послала гонца от себя по всей стране и поручила ему всюду справляться, какие еще есть имена. Когда к ней на другой день пришел человечек, она начала перечислять все известные ей имена, начиная с Каспара, Мельхиора, Бальцера, и перечислила по порядку все, какие знала; но после каждого имени человечек говорил ей: «Нет, меня не так зовут». На второй день королева приказала по соседству разузнать, какие еще у людей имена бывают, и стала человечку называть самые необычайные и диковинные имена, говоря: «Может быть, тебя зовут Риннебист, или Гаммельсваде, или Шнюрбейн?» – но он на все это отвечал: «Нет, меня так не зовут». На третий день вернулся гонец и рассказал королеве следующее: «Я не мог отыскать ни одного нового имени, но когда я из-за леса вышел на вершину высокой горы, куда разве только лиса да заяц заглядывают, то я там увидел маленькую хижину, а перед нею разведен был огонек, и около него поскакивал пресмешной человечек, приплясывая на одной ножке и припевая:

 
Сегодня пеку, завтра пиво варю я,
А затем и дитя королевы беру я;
Хорошо, что не знают – в том я поручусь, –
Что я Хламушкой-Крошкой зовусь.
 

Можете себе представить, как была рада королева, когда услышала это имя, и как только, вскоре после того, человечек вошел к ней с вопросом: «Ну государыня-королева, как же зовут меня?» – королева спросила сначала: «Может быть, тебя зовут Кунц?» – «Нет». – «Или Гейнц?» – «Нет». – «Так, может быть, Хламушка-Крошка?» – «О! Это сам дьявол тебя надоумил, сам дьявол!» – вскричал человечек и со злости так топнул правою ногою о землю, что ушел в нее по пояс, а за левую ногу в ярости ухватился обеими руками и сам себя разорвал пополам.

56. Милейший Роланд

Жила-была на свете женщина – настоящая ведьма, – и были у нее две дочери: одна была безобразна и зла, и ту она любила, потому что это была ее родная дочь; другая была прекрасна собою и сердцем добра, и ту ведьма ненавидела, потому что та ей приходилась падчерицей. Однажды падчерица надела фартучек, и он понравился до такой степени ее названой сестре, что та, завидуя сестре, потребовала у матери и себе такого же фартучка. «Повремени, дитятко, – сказала ведьма, – будет у тебя такой фартучек. Твою названую сестрицу давно убить следует, и вот сегодня ночью, как только она заснет, я приду к вашей кровати и отрублю ей голову. Позаботься только о том, чтобы лечь в постели у нее за спиною, а ее повыдвинь вперед». Бедняжка и точно должна была бы поплатиться жизнью, если бы она из укромного уголка не подслушала всей беседы матери с дочкой. В целый день она не посмела и шагу ступить за порог дома, и, когда пришло время спать ложиться, она должна была первая улечься в постель, чтобы ее злая сестра могла лечь позади; но, когда та заснула, падчерица несколько придвинула ее вперед, а сама залезла за ее спину, к стенке. Среди ночи старуха подкралась к постели, держа в правой руке топор, а левой ощупала, лежит ли кто-нибудь, выдвинувшись головой вперед, и затем, ухватив топор в обе руки, отрубила им голову своей родной дочери.

Когда она удалилась, девушка поднялась с постели, пошла к своему милому, который назывался Роландом, и постучалась у его двери. Когда он к ней вышел, она сказала ему: «Слушай, миленький Роланд, мы должны отсюда бежать как можно скорее: мачеха хотела меня убить, но вместо меня убила свою родную дочь. Когда рассветет и она увидит, что сделано ею, то мы погибли!» – «Однако же я тебе советую, – сказал Роланд, – чтобы прежде побега ты взяла у нее из дома ее волшебный жезл, а не то мы не спасемся от ее преследований никаким бегством». Девушка принесла волшебный жезл ведьмы, а затем взяла отрубленную голову сестры и накапала три капли крови на землю, одну перед постелью на полу, одну в кухне и одну на лестнице. После этого она поспешно удалилась вместе со своим милым.

Когда же старая ведьма проснулась поутру, она кликнула свою дочку и хотела ей отдать фартучек падчерицы, но та не явилась на зов ее. «Да где же ты?» – крикнула ведьма. «Здесь я, на лестнице, подметаю!» – отвечала одна из капелек крови. Старуха вышла на лестницу, никого там не увидела и еще раз крикнула: «Да где же ты?» – «Да здесь, в кухне, пришла погреться!» – отвечала ей вторая капелька крови. Ведьма и в кухню пошла, и там ничего не нашла. «Да где же ты?» – закричала она дочке в третий раз. «Ах, да здесь же я, в постели, сплю», – крикнула ведьме третья капелька крови. Та пришла в комнату, к постели, – и что же там увидела? – свое родное дитя, которое плавало в крови и которому она своими руками отрубила голову.

Ведьма пришла в ярость, бросилась к окну, и так как она обладала способностью очень далеко видеть, то увидела свою падчерицу, которая поспешно удалялась со своим милым Роландом. «Не уйдете вы от меня! – прошипела ведьма. – Как бы далеко вы ни были, а все же не уйдете!» Она тотчас обула свои сапоги-самоходы, в которых она что ни шаг, то час пути перемахивала, и немного спустя уже нагнала обоих беглецов. Но, завидев издали старуху-ведьму, девушка обратила при помощи волшебного жезла своего милого в озеро, а сама обернулась уточкой и стала среди того озера плавать. Ведьма остановилась на берегу, стала бросать утке крошечки хлеба и всеми силами старалась ее приманить к берегу; но утка себя приманить не дала, и старая ведьма должна была вечером вернуться домой, ничего не добившись. А падчерица ее со своим милым снова приняли на себя свой природный вид и еще целую ночь шли путем-дорогою до рассвета. Тогда она обернулась сама в прекрасный цветок среди терновой изгороди, а своего милого Роланда обернула в музыканта со скрипкой. Вскоре после того явилась следом за ними и ведьма и сказала музыканту: «Милый музыкант, дозволено ли будет мне сорвать этот цветок?» – «О да, конечно, – отвечал музыкант, – я даже помогу тебе, подыгрывая на моей скрипке». И вот, когда она поспешно залезла за изгородь, стараясь поскорее сорвать цветок (она, конечно, знала, кто цветком обернулся), музыкант начал подыгрывать, и ведьма волей-неволей должна была плясать, потому что музыка эта была волшебная. И чем скорее он наигрывал, тем выше она подпрыгивала, и терновник срывал с нее одежду клочьями и терзал ее тело. Так как музыкант не переставал играть, ведьма плясала до тех пор, пока не пала мертвой на землю.

Когда они таким образом избавились от ведьмы, Роланд сказал: «Я теперь отправлюсь к отцу моему и займусь приготовлением к свадьбе». – «Ну так я пока здесь останусь, – сказала девушка, – и подожду тебя; а для того чтобы никто меня не узнал, я обернусь красноватым камнем». Роланд ушел, а девушка красноватым камнем осталась на поле и стала ждать своего милого. Но как Роланд вернулся домой, он попался в западню к другой женщине, которая довела его до того, что он забыл свою милую. Долго ждала его девушка; но, когда он совсем не вернулся, она запечалилась и обернулась цветком, подумавши: «Авось кто-нибудь пойдет путем-дорогою и меня растопчет».

Случилось, однако же, что на том поле пастух пас овец, увидел цветок, сорвал его, потому что он уж очень красив ему показался, снес домой и положил к себе в ящик. С той поры все в доме пастуха стало совершаться каким-то чудом: чуть от поутру вставал, уже вся работа была в доме сделана: комната выметена, стол и лавка вытерты тряпкой, огонь разведен в очаге, и вода в дом наношена; а в полдень, когда он возвращался домой, был у него и стол накрыт, и хорошее кушанье на стол подано. Он даже и понять не мог, как это происходило, потому что он никогда никого не видел в своем домике, да негде было в нем никому и спрятаться. Понравился пастуху этот тщательный уход за его домом; но затем он уж стал этих домашних чудес и побаиваться; пошел к одной ведунье и просил у нее совета. Ведунья сказала: «Тут колдовство в дело замешано; как-нибудь рано утром приметь, не движется ли что-нибудь в комнате, и если что-нибудь увидишь, что бы там ни было, сейчас набрось белый платок, и действие волшебства прекратится». Пастух поступил как ему было сказано, и на другое утро, на самом рассвете, он увидел, как ящик открылся, и цветок из него вышел. Тотчас подскочил он и набросил на него белый платок. И тотчас цветок обратился красивой девушкой, и она созналась ему, что была цветком и в виде цветка присматривала за его домашним хозяйством. Рассказала она ему судьбу свою, и, так как она ему понравилась, он спросил у нее, не хочет ли она за него выйти замуж; но она отвечала «нет», так как она хотела все же остаться верна своему милому Роланду, хоть тот и покинул ее. Но она обещала, что не уйдет из его дома, а будет продолжать вести его хозяйство.

Тут как раз подошло время свадьбы Роланда, и по старинному обычаю было во всей стране объявлено, чтобы все девушки собирались на свадьбу и славили молодых песнями. Красная девица как услыхала об этом, так запечалилась, что у нее сердце разрывалось на части; она и не хотела идти на эту свадьбу, да другие девушки зашли за нею и увели ее с собою.

Когда же наступила ее очередь петь в честь новобрачных, она все отступала, пока не осталась одна-одинешенька и должна была при них пропеть свою песню. Но едва только она запела и Роланд заслышал ее пение, как вскочил и воскликнул: «Этот голос знаком мне! Это поет моя настоящая невеста; другой я и не желаю!» Все, что он уже успел позабыть и что давно изгладилось из его памяти, вдруг вновь проснулось в его сердце. Тогда верная Роланду девушка пошла с ним под венец, и ее страдания окончились, и наступили для нее дни счастия и радости.