Текст книги "Сказки для взрослых"

Король и королева много о нем горевали, и король все говорил: «Ах, как это я мог так дурно вознаградить за такую великую преданность!» И приказал окаменелое изображение Иоганна поставить в своей опочивальне, рядом с кроватью. Как только, бывало, взглянет на него, так и заплачет, и скажет: «Ах, если бы я мог вновь оживить тебя, мой преданнейший слуга Иоганн!» По прошествии некоторого времени королева родила близнецов, двух мальчиков, которые стали подрастать и радовали своих родителей. Однажды, в то время как королева была в церкви и близнецы сидели и играли в опочивальне отца, тот еще раз в глубокой скорби взглянул на окаменелого Иоганна и воскликнул: «Ах, если бы я мог вновь оживить тебя, мой преданнейший Иоганн!» И вдруг камень заговорил и сказал: «Да, ты можешь оживить меня, если не пожалеешь для этого пожертвовать тем, что для тебя милее всего на свете!» – «О, все, что только есть у меня, – воскликнул король, – всем я для тебя готов пожертвовать!» И камень продолжал говорить: «Если ты собственною рукою отрубишь головы твоим двум детям и вымажешь меня их кровью – тогда я оживу вновь». Король сначала испугался, услышав, что он должен своей собственною рукою умертвить своих милых детей, но потом вспомнил о великой преданности верного Иоганна и о том, что ради его спасения тот пожертвовал своей жизнью, – выхватил меч и отрубил детям головы. И когда он их кровью обмазал окаменевшего Иоганна, жизнь вернулась в камень и верный Иоганн стал перед ним снова бодрый и здравый. Он сказал королю: «Твоя верность мне не может остаться без награды!..» – и с этими словами взял головы детей, приставил их на прежнее место, смазал разрезы их же кровью – и те вмиг ожили, стали прыгать кругом и играть, как будто им ничего и не приключилось дурного. Король очень обрадовался, и когда увидел, что королева возвращается из церкви, то спрятал и верного Иоганна, и обоих детей в большой шкаф. Когда та вошла, он спросил ее: «Молилась ли ты в церкви?» – «Да, – отвечала она, – но я постоянно думала о верном Иоганне, который из-за нас накликал на себя беду». Тогда сказал он: «Милая жена! Мы можем возвратить ему жизнь, но дорогою ценою: ценою жизни наших обоих сыночков!» Королева побледнела и ужаснулась в сердце своем, однако сказала: «Мы обязаны для него это сделать ради его великой преданности». Тогда он обрадовался, что и она думает с ним заодно, подошел к шкафу, отпер его и вывел из него и детей, и верного Иоганна и сказал: «Богу хвала! И он спасен, и наши сыночки возвращены нам!» Тут только рассказал он королеве, как было дело. И с той поры они жили в великом благополучии до самой своей смерти.

Двенадцать братьев

Жили да были король с королевой; жили они в согласии и прижили двенадцать человек детей – и все были мальчуганы. Вот король и говорит королеве: «Если тринадцатый ребенок, которого ты родишь, будет девочка, то всех двенадцать мальчишек велю убить, чтобы и богатства у ней было больше, и все наше царство ей одной принадлежало». Он так и велел заготовить заранее двенадцать гробов, которые уж и были наполнены стружками и в каждый даже небольшое покойницкое изголовьице положено; по его приказу эти гробы были поставлены в особую, замкнутую комнату, от которой король отдал ключ королеве и никому не велел о том сказывать.

И вот мать стала по целым дням горевать, так что меньшой сын, который был постоянно при ней (она его по Библии и назвала Веньямином), спрашивал ее: «Милая матушка, отчего ты такая грустная?» – «Милое мое дитятко, – отвечала она, – не смею я тебе этого сказать». Однако же он не отставал от нее с вопросами до тех пор, пока она не пошла, не отперла комнаты и не показала ему в ней двенадцать готовых гробов, наполненных стружками. Затем она сказала: «Дорогой мой Веньямин, эти гробы отец ваш приказал приготовить для тебя и для твоих одиннадцати братьев, потому что он решил: если у меня родится девочка, то всех вас он велит умертвить и в этих гробах похоронит». Говорила она все это и плакала; а сын утешал ее и сказал: «Не плачь, милая матушка, мы уж как-нибудь сами о себе позаботимся и сами от него уйдем». А она отвечала ему: «Ступай ты со своими одиннадцатью братьями в лес, и пусть один из вас всегда стоит на страже, на самом высоком дереве, какое в лесу найдется, и пусть смотрит на замковую башню. Если у меня родится сынок, то велю выставить на башне белый флаг, и тогда вы все можете спокойно вернуться домой; если же родится доченька, то велю выставить на башне красный флаг, и тогда бегите как можно скорее, и да хранит вас Бог. Каждую ночь буду вставать и молиться за вас Богу: зимою, чтобы был у вас огонек, около которого вы могли бы погреться, а летом – чтобы жара вас не сморила».

После того она благословила своих сыновей, и они вышли в лес. Все они, чередуясь, взлезали на высочайший из лесных дубов и стояли там настороже и глядели на башню замка. Когда прошло одиннадцать дней и пришел черед Веньямина, тогда он увидел, что на башне поднят какой-то флаг, но то был не белый, а красно-кровавый флаг, всем им возвещавший смерть!.. Как только услышали об этом его братья, все они вскипели гневом и сказали: «Неужели же мы осуждены на смерть из-за девчонки! Так мы же клянемся, что отомстим за себя: где бы ни повстречали мы девочку на пути нашем – она должна погибнуть от нашей руки».

Затем они углубились в самую чащу леса и среди нее, в самой глухой лесной трущобе, нашли небольшой заколдованный домик, пуст-пустехонек. Тогда они сказали: «Здесь мы и поселимся, и ты, Веньямин, самый младший из нас и самый слабый, должен здесь быть постоянно и заниматься домоводством; а мы все остальные – будем кругом рыскать, о пище заботиться». И вот пошли они бродить по лесу и стали стрелять зайцев, диких коз, птиц и голубков – что в пищу годилось; все это сносили они к Веньямину, и тот уж должен был им из этого изготовить обед, которым бы они все могли насытиться. Так прожили они в этом домике десять лет, и годы протекли для них незаметно.

Доченька, которую королева родила, успела тем временем вырасти, и была девочка предобрая, и собой красоточка, и во лбу у ней горела золотая звезда. Однажды, когда в замке была большая стирка, она вдруг увидела среди белья двенадцать мужских рубах и спросила у матери: «Чьи же эти двенадцать рубах? Ведь отцу-то они слишком малы». Тогда мать с великою скорбью отвечала ей: «Милое дитятко, это рубахи твоих двенадцати братьев». – «Да где же эти двенадцать братьев? Я о них еще никогда не слыхала». Мать отвечала: «Единому Богу известно, где они теперь? Бродят где-нибудь по миру». Затем взяла девочку за руку и, открыв заветную комнату, указала ей на двенадцать гробов со стружками, с изголовьицами. «Эти гробы, – сказала она, – были предназначены для твоих братьев; но они тайно ушли, еще до твоего рождения». – И рассказала ей, как было дело. Тогда девочка сказала: «Милая матушка, не плачь, я пойду и отыщу моих братьев».

И вот взяла она с собою двенадцать рубах, ушла из замка и прямо вошла в большой дремучий лес. Шла она целый день, а под вечер пришла к заколдованному домику. Вошла в домик и встретила в нем молодого человека, который спросил ее: «Откуда идешь – и куда?» – и немало был удивлен тем, что она была так хороша и наряжена в королевское платье и во лбу у ней горела звезда. Тогда она отвечала: «Я королевская дочь и ищу моих двенадцать братьев и пойду хоть на край света белого, пока не найду их». При этом указала она на двенадцать рубах, которые принадлежали королевичам-братьям. Тогда Веньямин увидел, что это их сестра, и сказал: «Я – Веньямин, твой младший брат». И она стала плакать от радости, и Веньямин тоже, и они целовались и миловались от всего сердца. Затем он сказал: «Милая сестрица, тут есть еще некоторое препятствие… Ведь мы пообещали, что каждая девочка, с которой мы встретимся, должна будет умереть, ибо мы из-за девочки должны были покинуть наше родное королевство». А она на это: «Так что же? Я охотно умру, если смертью своею могу освободить моих двенадцать братьев от ссылки». – «Нет, – отвечал он, – ты не должна умереть; садись вот под этот чан и сиди, пока не придут остальные одиннадцать братьев; уж я с ними как-нибудь улажусь». Так она и сделала. С наступлением ночи вернулись и остальные братья с охоты, и ужин им был готов. И когда они сидели за столом, то спросили: «Что слышно новенького?» Веньямин отвечал: «Неужто вы ничего не знаете?» – «Нет», – отвечали те; а Веньямин продолжал: «Как же это так? Вы по лесу рыщете, а я дома сижу, да более вас знаю!» – «Ну так рассказывай нам!» И он отвечал им: «А обещаете ли вы мне все, что первая девочка, которая нам встретится, не будет убита?» – «Да, да! – крикнули они все разом. – Она должна быть помилована!.. Ну-ну, рассказывай!» Тогда он и сказал: «Наша сестра здесь!» – и приподнял чан, и королевна вышла из-под него в своих богатых одеждах и с золотою звездою во лбу, и явилась им такою прекрасною, такою нежною и стройною. И все они ей обрадовались, бросились ей на шею, целовали ее и полюбили от всего сердца.

И вот она осталась вместе с Веньямином в их доме и стала помогать ему в работе. А остальные одиннадцать братьев по-прежнему рыскали по лесу, били всякую дичь, диких коз, птиц и голубков, чтобы было им что поесть, а сестра с братом Веньямином заботились о том, чтобы им еду приготовить. Она собирала валежник на топливо и коренья на приправу и горшки около огня ворочала – и ужин был всегда на столе, когда возвращались домой ее одиннадцать братьев. Она и вообще наблюдала за порядком в домике, и постели им постилала чистенько и беленько, и братья были ею довольны и жили с нею в большом согласии. По прошествии некоторого времени случилось однажды, что Веньямин с сестрою приготовили братьям отличное угощенье, и когда они все сошлись, сели за стол, то стали превесело и есть, и пить. А позади заколдованного домика был небольшой садик, и в том садике росли двенадцать лилий. Сестра задумала братьям доставить удовольствие, сорвала эти двенадцать цветков и хотела каждому из них поднести по цветку после ужина. Но как только она цветки сорвала, в то же мгновение ее двенадцать братьев обратились в двенадцать воронов и полетели за лес, а дом и сад – все исчезло, как не бывало. И очутилась бедная девочка одинешенька в диком лесу, и когда стала оглядываться кругом, то увидела рядом с собою старуху, которая ей и сказала: «Дитя мое, что ты это наделала? Зачем ты сорвала эти двенадцать белых лилий? Ведь эти цветки были твои братья, и вот теперь они навек обратились в воронов». Девочка отвечала ей со слезами: «Неужто нет никакого средства их спасти?» – «Нет, – сказала старуха, – одно только и есть средство во всем свете, да и то такое трудное, что ты этим средством их не избавишь… Ты должна сама семь лет быть немою, не должна ни говорить, ни смеяться, и если ты хоть одно слово проронишь, а до семи лет недоставать будет хоть одного часа, то все твои труды пропали, и это одно твое слово убьет всех твоих братьев».

Тогда девочка произнесла в сердце своем: «Я знаю, что спасу своих братьев», – и пошла по лесу, отыскала себе высокое дерево, залезла на него и стала прясть, и не говорила, не смеялась. Случилось, однако же, так, что один король заехал в тот лес на охоту, а у того короля была большая борзая собака, которая прямо подбежала к тому дереву, на котором девушка сидела, стала около него кружить и лаять вверх. Подъехал к дереву король, и увидел королевну-красавицу с золотою звездою во лбу, и так восхитился ее красотою, что крикнул ей прямо, не желает ли она быть ему супругою. Она ему ничего не ответила, только головкою кивнула. Тогда он сам влез на дерево, снял ее оттуда, посадил к себе на лошадь и привез домой. Свадьбу отпраздновали великолепно и весело, но невеста короля не говорила и не смеялась. Когда уж они года два прожили друг с другом в полном согласии, мачеха короля, женщина злая, стала на молодую королеву нашептывать и клеветать королю: «Вывез-де ты из леса простую нищую, и кто ее знает, какими она безбожными делами занимается втайне от нас! Если она точно немая и не может говорить, так ведь она, по крайней мере, могла бы смеяться; ну а уж кто не смеется, у того, конечно, совесть нечиста!» Король долго не хотел верить этим наговорам, однако же старуха так настаивала на своем и обвиняла свою невестку в стольких злодеяниях, что король наконец поверил этим наговорам и приговорил жену к смертной казни.

Во дворе королевского замка был разведен большой костер, на котором должны были ее сжечь, и король стоял у верхнего окошечка замка и смотрел сквозь слезы на все эти приготовления, потому что все же очень любил свою жену. Когда она уже была привязана к столбу и пламя костра длинными красными языками стало лизать край ее одежды, истек последний миг заветных семи лет. Тогда в воздухе послышался свист крыльев, и двенадцать воронов явились над костром и опустились наземь; и чуть земли коснулись, обратились в ее двенадцать братьев, которые ей обязаны были своим спасением. Они разбросали костер, погасили пламя, отвязали сестру от столба и стали ласкать и целовать ее. Тут уж, когда она могла открыть уста и говорить, она рассказала королю, почему была нема и никогда не смеялась. Король с радостью узнал о том, что она невинна, и они все вместе жили в согласии до самой смерти. А злая мачеха была отдана на суд, и суд присудил посадить ее в бочку с кипящим маслом и ядовитыми змеями, и она погибла злою смертью.

О рыбаке и его жене

Рыбак с женою жили в дрянной лачужке у самого моря. Рыбак ходил каждый день на море и удил рыбу. Так и сидел он однажды у моря с удочкой и все смотрел в блестящие волны.

Вдруг удочка его погрузилась на дно, глубоко-глубоко, и когда он ее стал вытаскивать, то выволок на берег большую камбалу. И сказала ему рыбина: «Слышь-ка, рыбак, прошу тебя, отпусти меня на волю: я не настоящая камбала, я – завороженный принц. Ну что тебе в том, что ты меня съешь? Я тебе не по вкусу придусь; лучше брось меня опять в воду, отпусти меня на простор». – «Ну, – сказал рыбак, – напрасно ты и столько слов потратила; я бы и без того, конечно, отпустил на свободу такую рыбину, которая по-нашему говорить может». И с этими словами он отпустил рыбину в воду, и пошла камбала на дно, оставляя за собой на воде кровавую струйку. Посмотрел рыбак, да и поплелся к жене в свою лачужку.

«Что же, муженек, – сказала жена, – или ты сегодня ничего не поймал?» – «Нет, – сказал рыбак, – я сегодня изловил камбалу, и она мне сказала, что она не камбала, а завороженный принц; ну я и отпустил ее опять в море». – «Так разве же ты себе у нее ничего не выпросил?» – спросила жена. «Нет, да и чего же мне у нее просить?» – «Ах, – сказала жена, – да ведь нам же так скверно живется в этой лачужке, и вони, и грязи здесь у нас вдоволь; выпросил бы ты нам у нее избушку получше. Ступай-ка да вызови ее из моря: скажи ей, что нам нужна изба понаряднее, и она, наверное, нам даст ее». – «Ах, – сказал рыбак, – ну что я там еще пойду шляться!» – «Да ведь ты же ее изловил и опять на волю выпустил; она для тебя, наверное, все сделает!» Не хотелось рыбаку идти, не хотелось и жене перечить, и поплелся он к морю.

Когда пришел он на море, море потемнело, и волны уже не так блестели, как утром. Подошел он и сказал:

 
Рыба, рыбка, рыбинка,
Ты, морская камбала!
С просьбою к тебе жена
Против воли шлет меня.
 

Приплыла к нему камбала и сказала: «Ну что ж тебе надобно?» – «Да вот, – сказал рыбак, – я-то тебя сегодня изловил, так жена-то мне говорит, будто я должен у тебя что-нибудь себе выпросить. Не хочет, вишь, она больше жить в лачужке, в избу хочет на житье перейти». – «Ну ступай, – сказала камбала, – все тебе будет». Пошел рыбак домой и видит: жена-то его уж не в лачужке, и на месте лачужки стоит нарядная изба, и его жена сидит перед избою на скамье. И взяла его жена за руку, и сказала ему: «Пойди-ка сюда да посмотри – теперь нам жить-то будет гораздо лучше». И вошли они в избу: в избе просторные сени и большая комната, и спальня, в которой их кровать стояла, и чулан с кладовою, и везде-то полки, и на полках-то всякого добра наставлено – и оловянной, и медной посуды – все необходимое. А позади дома небольшой дворик с курами и утками и маленький садик с зеленью и овощами. «Посмотри-ка, – сказала жена, – разве это не хорошо?» – «Да, – сказал рыбак, – мы теперь заживем припеваючи». – «А вот посмотрим», – сказала жена. После этого они поужинали и пошли спать.

Так прошло недели две, и сказала жена: «Слышь-ка, муженек, изба-то нам уж очень тесна, а двор и сад слишком малы; твоя камбала могла бы нам и побольше дом подарить. Я бы хотела жить в большом каменном замке; ступай-ка к камбале, проси, чтобы подарила нам каменный замок». – «Ах, жена, жена! – сказал рыбак. – Нам и в избе хорошо! Ну как мы будем жить в замке?» – «Ах, что ты понимаешь? Ступай к камбале, она все это может сделать». – «Нет, жена, – сказал рыбак, – камбала только что дала нам избу; не могу я к ней сейчас опять идти: ведь она, пожалуй, может и разгневаться». – «Да ступай же! – сказала жена. – Она все это может сделать и сделает охотно. Ступай!» У рыбака так тяжело было на сердце, он и идти не хотел; он сказал самому себе: «Так делать не следует!» – и под конец все же пошел.

Когда он пришел к морю, море изрядно потемнело и стало иссиня-серым и не было уже таким светлым и зеленоватым, как прежде, однако же еще не волновалось. Тогда он подошел и сказал:

 
Рыба, рыбка, рыбинка,
Ты, морская камбала!
С просьбою к тебе жена
Против воли шлет меня!
 

«Ну чего еще она хочет?» – спросила камбала. «Да вот, – сказал рыбак не без смущения, – она хочет жить в большом каменном замке». – «Ступай к ней, вон она стоит перед дверьми», – сказала камбала. Повернул рыбак к дому, стал подходить и видит перед собою большой каменный дворец, а жена его стоит на крыльце и собирается войти во дворец; и взяла его за руку и сказала: «Пойдем со мною вместе». Вошли и видят, что полы в замке выстланы мраморными плитами, и везде множество слуг, которые отпирали перед ними двери настежь; и стены-то все блестели, обитые прекрасными обоями, а в покоях везде и стулья, и столы золоченые, и хрустальные люстры спускаются с потолка, и всюду ковры разостланы; всюду столы ломятся от яств и самых лучших вин. А позади замка большой двор с конюшнею и коровником; и экипажи в сараях стоят самые лучшие. Был там сверх того большой и прекрасный сад с красивейшими цветами и плодовыми деревьями, и парк тянулся, по крайней мере, на полмили от замка, полный оленей, диких коз и зайцев и всего, чего душа пожелает. «Ну-ка, – сказала жена, – разве все это не прекрасно?» – «О да! – сказал рыбак. – На этом мы и остановимся, и станем жить в этом чудесном замке; теперь у нас всего вдоволь!» – «А вот посмотрим да подумаем», – сказала жена. С этим они и спать легли.

На другое утро жена проснулась первая, когда уж совсем рассвело, и из своей постели стала осматривать благодатную страну, которая простиралась кругом замка. Муж все еще спал и не шевелился до утра, и она, толкнув его локтем в бок, сказала: «Муженек, вставай да глянь-ка в окошко. Подумалось мне, отчего бы нам не быть королем да королевой над всею этою страною? Сходи ты к рыбине – скажи, что хотим быть королями». – «Ах, матушка, – сказал рыбак, – ну как это мы будем король да королева? Я никак не могу королем быть!» – «Ну коли ты не можешь быть королем, так я могу быть королевой. Ступай к рыбине, скажи, что хочу быть королевой». – «Ах, жена! Ну где же тебе быть королевой? Я этого ей и сказать не посмею!» – «А почему бы не сказать? – крикнула жена. – Сейчас же ступай – я должна быть королевой!» Пошел рыбак от жены и был очень смущен тем, что его жена задумала попасть в королевы. «Не следовало бы так-то, не следовало бы!» – думал он про себя. И не хотел идти к морю, однако пошел-таки.

И когда пришел к морю, море было свинцово-серое и волновалось, и воды его были мутны. Стал он на берегу и сказал:

 
Рыба, рыбка, рыбинка,
Ты, морская камбала!
С просьбою к тебе жена
Против воли шлет меня!
 

«Ну чего там еще хотите?» – спросила камбала. «Ах, – сказал рыбак, – да ведь жена-то хочет королевой быть!» – «Ступай домой, будет по воле ее», – сказала камбала.

Пошел рыбак домой и видит, что замок разросся и стал гораздо обширнее, и ворота у замка большие, красивые, а у входных дверей стоит стража, и везде кругом много солдат с барабанами и трубами. Вошел во дворец, видит – везде мрамор да позолота, и бархат, и большие сундуки с золотом. Открылись перед ним настежь и двери залы, где весь двор был в сборе, и увидел он жену свою на высоком золотом троне с алмазами, в большой золотой короне, а в руках у нее скипетр из чистого золота с драгоценными камнями, а по обе стороны ее – по шести девиц в ряд, одна другой красивее. Стал он перед женою и сказал: «Ну вот, женушка, ты теперь и королевой стала!» – «Да, – сказала она, – я теперь королева!» Постоял он против нее, помялся, поглазел на нее и сказал: «А что, женушка, небось хорошо в королевах-то быть? Чай теперь уж ничего не пожелаешь!» – «Нет, муженек, – сказала жена с тревогою, – соскучилась я быть королевой и не хочу больше. Поди, скажи рыбине, что я вот теперь королева, а хочу быть царицей». – «Ах, женушка! Ну на что тебе быть царицей!» – «Муж! Ступай к рыбине: хочу быть царицей!» – «Ах, да нет же! – отвечал рыбак. – Царицей она не может тебя сделать, и я ей об этом и слова замолвить не посмею; ведь королей-то много, а царь-то один! Наверно, знаю, что не может она тебя царицей сделать, и не может, и не может!» – «Что такое? Я королева, а ты мой муж, и смеешь мне перечить? Сейчас же пошел туда! Могла меня рыбина королевой сделать, сможет сделать и царицей! Слышишь, хочу быть царицей! Сейчас же пошел к рыбине!» Вот и должен он был пойти. И, идучи к морю, он крепко тревожился и все думал про себя: «К плохому дело идет! Царицей быть захотела – уж это совсем бессовестно! Надоест она своей дурью рыбине!»

В этих думах подошел он к морю; а море-то совсем почернело и вздулось, и ходили по нему пенистые волны, и ветер свистал так, что рыбаку было страшно. Стал он на берегу и сказал:

 
Рыба, рыбка, рыбинка,
Ты, морская камбала!
С просьбою к тебе жена
Против воли шлет меня.
 

«Ну чего она еще хочет?» – спросила камбала. «Ах, камбала-матушка! Жена-то теперь царицей быть хочет!» – «Ступай к ней, – сказала рыбка, – будет по ее воле».

Пошел рыбак домой и видит перед собой громадный замок, весь из полированного мрамора с алебастровыми статуями и золочеными украшениями. Перед входом в замок маршировали солдаты, в трубы трубили и били в барабаны; а внутри замка – бароны и графы и герцоги расхаживали заместо прислуги, они перед ним и двери отперли, и двери-то из чистого золота! И когда он вошел в залу, то увидел жену свою на троне, высоком-превысоком, из литого золота; на голове у нее была золотая корона в три локтя вышины, вся усыпанная брильянтами и яхонтами; в одной руке был у нее скипетр, а в другой – держава, и по обе стороны трона стояли в два ряда пажи, один красивее другого, и выстроены были по росту – от самого громадного верзилы до самого маленького карлика, с мизинчик. А перед троном стояли князья и герцоги. Стал перед женой муж и сказал: «Ну, женушка, ты теперь царица?» – «Да, я теперь царица!» Посмотрел он на нее, полюбовался и сказал: «Небось, женушка, хорошо быть царицей?» – «Ну чего ты там стал? – сказала жена. – Я теперь царица, а хочу быть папой! Ступай проси рыбину». – «Ах, женушка! Чего ты еще захотела? Папой ты быть не можешь: папа один на весь крещеный мир! Этого и рыбинка не может сделать». – «Муж! – сказала она. – Хочу быть папой! Сейчас ступай к морю! Сегодня же хочу быть папой!» – «Нет, женушка, этого не смею я сказать рыбине! Это и не хорошо, да и слишком уж дерзко; папой не может тебя камбала сделать!» – «Коли могла царицей сделать, сможет сделать и папой! – сказала жена. – Сейчас же пошел к морю! Я царица, а ты – мой муж! Пойдешь или нет?» Перепугался он и пошел и совсем упал духом, дрожал как в лихорадке, и колени у него сами подгибались. Когда подошел он к морю, сильный ветер дул с моря, погоняя облака на небе, и было сумрачно на западе: листья срывало с деревьев, а море плескалось и шумело, ударяясь о берег, и видны были на нем вдали корабли, которые раскачивались и колыхались на волнах. Но все же на небе еще был заметен клочок лазури, хоть и видно было, что с юга надвигается буря. Вышел он на берег, совсем перепуганный, и сказал:

 
Рыба, рыбка, рыбинка,
Ты, морская камбала!
С просьбою к тебе жена
Против воли шлет меня.
 

«Ну чего она еще хочет?» – сказала камбала. «Ох, – проговорил рыбак, – хочет она папою быть!» – «Ступай к ней, будет по ее воле», – сказала камбала.

Пошел он обратно, и когда пришел, то увидел перед собою громадный собор, кругом обстроенный дворцами. Едва пробился он сквозь толпу. А внутри храма все было освещено тысячами и тысячами свечей, и жена его, в одежде из чистого золота, сидела на высочайшем троне, а на голове у нее были три большие золотые короны. Кругом ее толпилось много всякого духовенства, а по обе стороны трона стояли в два ряда свечи – от самой большой, толщиной в доброе бревно, до самой маленькой, грошовой свечки. А цари и короли стояли перед ней на коленях и целовали ее туфлю. «Женушка, – сказал рыбак, посмотревши на жену, – да ты, видно, папа?» – «Да, я теперь папа!» Смотрел он, смотрел на нее, и казалось ему, что он смотрит на солнышко красное. Немного спустя и говорит он ей: «Ах, женушка, небось хорошо тебе папой быть?» А она сидела перед ним прямо и неподвижно, словно деревянная, и не двигалась, не трогалась с места. И сказал он: «Женушка! Ну теперь, чай, довольна? Теперь ты папа и уж ничем больше не можешь быть?» – «А вот еще подумаю», – сказала жена. И затем они отправились спать; но она все еще не была довольна, и ее алчность не давала ей уснуть, и все-то она думала, чем бы ей еще можно быть?

Муж, набегавшись за день, спал отлично и крепко, а жена, напротив того, совсем не могла заснуть, и все ворочалась с боку на бок, и все придумывала, чего бы ей еще пожелать, и ничего придумать не могла. А между тем дело шло к восходу солнца, и когда она увидала зарю, то пододвинулась к самому краю кровати и стала глядеть из окна на восходящее солнце… «А! – подумала она. – Да разве же я не могу тоже повелевать и солнцу, и луне, чтобы они восходили?..» – «Муж, а муж! – сказала она и толкнула его локтем под ребра. – Проснись! Ступай опять к рыбине и скажи, что я хочу быть самим Богом!» Муж еще не совсем очнулся от сна, однако же так перепугался этих слов, что с кровати свалился. Ему показалось, что он ослышался; он стал протирать себе глаза и сказал: «Ах, женушка, что ты это такое сказала?» – «Муженек, – сказала она, – я не могу повелеть ни солнцу, ни месяцу, чтобы они восходили, да и видеть того не могу, как солнце и месяц восходят, и покойна ни на час не буду, пока не дано мне будет самой повелевать и солнцем, и месяцем!» И так посмотрела, что его мороз по коже подрал. «Сейчас же ступай туда! Я хочу быть самим Богом!» – «Ах, женушка! – воскликнул рыбак и пал перед нею на колени. – Да ведь этого камбала не может сделать! Царицей и папой она еще могла тебя сделать; так вот и прошу я тебя, образумься, останься папой!» Тут она пришла в ярость, волосы у ней взъерошились на голове, и она крикнула во все горло: «Не смей со мною так говорить! Не смей! Сейчас же проваливай!» Тогда он мигом собрался и побежал к морю, словно помешанный.

А на море бушевала буря, да такая, что он еле на ногах держался: дома и деревья падали, и горы тряслись, и осколки скал, обрываясь, скатывались в море, и небо было черным-черно, и гром гремел, и молния блистала, и волны ходили по морю, что горы, увенчанные белою пеною. Выйдя на берег, он закричал во весь голос и все же не мог расслышать даже собственных слов:

 
Рыба, рыбка, рыбинка,
Ты, морская камбала!
С просьбою к тебе жена
Против воли шлет меня.
 

«Ну чего же еще она хочет?» – спросила камбала. «Ах, – пролепетал он, – она хочет быть самим Господом Богом». – «Ступай же к ней – она опять сидит в своей лачуге».

Там они еще и по сей день сидят да посиживают, на море синее поглядывают.