Текст книги "Страшные сказки братьев Гримм: настоящие и неадаптированные"

Двенадцать братьев

Жили да были король с королевой; жили они в полном согласии и прижили двенадцать человек детей – и все были мальчуганы.

Вот король и говорит королеве:

– Если тринадцатый ребенок, которого ты родишь, будет девочка, то всех двенадцать мальчишек велю убить, чтобы и богатства у ней было больше, и все наше королевство ей одной принадлежало.

Он так и велел заготовить двенадцать гробов, которые были наполнены стружками, и в каждый даже небольшое покойницкое изголовьице положено; по его приказу эти гробы были поставлены в особую запертую комнату, ключ от которой король отдал королеве и никому не велел о том сказывать.

И вот мать стала по целым дням горевать, так что меньшой сын, который был постоянно при ней (она его по Библии и назвала Вениамином), спрашивал ее:

– Милая матушка, отчего ты такая грустная?

– Милое мое дитятко, – отвечала она, – не смею я тебе этого сказать.

Однако же он не отставал от нее с вопросами до тех пор, пока она не пошла, не отперла комнаты и не показала ему двенадцать готовых гробов, наполненных стружками. И сказала ему мать:

– Дорогой мой Вениамин, эти гробы отец ваш приказал приготовить для тебя и для твоих одиннадцати братьев, потому что он решил: если у меня родится девочка, то всех вас он велит умертвить и в этих гробах похоронить.

Говорила она все это и плакала; а сын утешал ее и сказал:

– Не плачь, милая матушка, мы уж как-нибудь сами о себе подумаем и сами от него уйдем.

А она отвечала ему:

– Ступай ты со своими одиннадцатью братьями в лес, и пусть один из вас всегда стоит настороже на самом высоком дереве, какое в лесу найдется, и пусть смотрит на замковую башню. Если у меня родится сынок, то велю выставить на башне белый флаг, и тогда вы все можете спокойно вернуться домой; если же родится доченька, то велю выставить на башне красный флаг, и тогда бегите как можно скорее, и да хранит вас Бог. Каждую ночь буду вставать и молиться за вас Богу: зимою, чтобы был у вас огонек, около которого вы могли бы согреться, а летом, чтобы жара вас не сморила.

После того она благословила своих сыновей, и они ушли в лес. Все они, чередуясь, влезали на высочайший из лесных дубов, и стояли там настороже, и глядели на башню замка. Когда прошло одиннадцать дней и пришел черед лезть Вениамину, он увидел, что на башне поднят какой-то флаг: но то был не белый, а красно-кровавый флаг, всем им возвещавший смерть! Как только услышали об этом братья, все они вскипели гневом и сказали:

– Неужели же мы осуждены на смерть из-за девчонки?! Так мы же клянемся, что отомстим за себя: где бы ни повстречали мы девчонку на пути нашем – она должна погибнуть от нашей руки.

Затем они углубились в самую чащу леса и в самой глухой лесной чащобе нашли небольшой заколдованный домик, стоявший пуст-пустехонек.

Тогда они сказали:

– Здесь мы и поселимся, и ты, Вениамин, самый младший из нас и самый слабый, должен здесь быть постоянно и заниматься домоводством; а мы все остальные будем кругом рыскать, о пище заботиться.

И вот пошли они бродить по лесу и стали стрелять зайцев, диких коз, птиц и голубков – что в пищу годилось: все это сносили они к Вениамину, и тот уж должен был им из этого изготовить обед, которым бы они все могли насытиться.

Так прожили они в этом домике десять лет, и годы протекли для них незаметно.

Доченька, которую королева родила, успела тем временем вырасти, и была девочка предобрая и собою красоточка, и во лбу у ней горела золотая звезда. Однажды, когда в замке была большая стирка, она вдруг увидела среди белья двенадцать мужских рубах и спросила у матери:

– Чьи же эти двенадцать рубах? Ведь отцу они слишком малы.

Тогда мать с великою скорбью отвечала ей:

– Милое дитятко, эти рубахи твоих двенадцати братьев.

– Да где ж эти двенадцать братьев? Я о них еще никогда не слыхала.

Мать отвечала:

– Единому Богу известно, где они теперь. Бродят где-нибудь по миру.

Затем взяла девочку за руку и, открыв заветную комнату, указала ей на двенадцать гробов со стружками, с изголовьицами.

– Эти гробы, – сказала она, – были предназначены для твоих братьев, но они тайно ушли еще до твоего рождения. – И рассказала ей, как было дело.

Тогда девочка сказала:

– Милая матушка, не плачь, я пойду и отыщу моих братьев.

И вот она взяла с собою двенадцать рубах и ушла из замка – и прямо вошла в большой дремучий лес.

Шла она целый день, а под вечер пришла к заколдованному домику. Вошла в домик и встретила в нем мальчика, который спросил ее:

– Откуда идешь и куда? – И немало был удивлен тем, что она была так хороша и наряжена в королевское платье и во лбу у нее горела звезда.

Тогда она отвечала:

– Я королевская дочь, и ищу моих двенадцать братьев, и пойду хоть на край света белого, пока не найду их. – При этом указала она на двенадцать рубах, которые принадлежали королевичам-братьям.

Тогда Вениамин увидел, что это их сестра, и сказал:

– Я – Вениамин, твой младший брат.

И она стала плакать от радости, и Вениамин тоже, и они целовались и миловались от всего сердца.

Затем он сказал:

– Милая сестрица, тут есть некоторое препятствие… Ведь мы пообещали, что каждая девочка, с которой мы встретимся, должна будет умереть, ибо мы из-за девочки должны были покинуть наше родное королевство.

А она на это:

– Так что же? Я охотно умру, если смертью своею смогу освободить моих двенадцать братьев из ссылки.

– Нет, – отвечал он, – ты не должна умереть; садись вот под этот чан и сиди, пока не придут остальные одиннадцать братьев; уж я с ними как-нибудь улажусь.

Так она и сделала.

С наступлением ночи вернулись и остальные братья с охоты, и ужин им был готов. И когда они сидели за столом, то спросили:

– Что слышно новенького?

Вениамин отвечал:

– Неужто вы ничего не знаете?

– Нет, – отвечали те; а Вениамин продолжал:

– Как же это так? Вы по лесу рыщете, а я дома сижу, да более вас знаю!

– Ну так рассказывай нам!

И он отвечал им:

– А обещаете ли вы мне все, что первая девочка, которая нам встретится, не будет убита?

– Да, да, – крикнули они разом, – она должна быть помилована. Ну, рассказывай!

Тогда он и сказал:

– Наша сестра здесь! – И приподнял чан, и королевна вышла из-под него в своих богатых одеждах и с золотою звездою во лбу, и явилась им такою прекрасною, нежною и стройною.

И все они ей обрадовались, бросились ей на шею, целовали ее и полюбили от всего сердца.

И вот она осталась вместе с Вениамином в их доме и стала помогать ему в работе. А остальные одиннадцать братьев по-прежнему рыскали по лесу, били всякую дичь, диких коз, птиц и голубков, чтобы было им что поесть, а сестра с братом Вениамином заботились о том, чтобы им еду приготовить. Она собирала валежник на топливо и коренья на приправу и горшки около огня ворочала – и ужин был всегда на столе, когда возвращались домой ее одиннадцать братьев. Она и вообще наблюдала за порядком в домике и постели им постилала чистенько и беленько, и братья были ею довольны и жили с нею в большом согласии.

По прошествии некоторого времени случилось однажды, что Вениамин с сестрою приготовили братьям отличное угощение и, когда они все сошлись, сели за стол и стали превесело есть и пить.

А позади заколдованного домика был небольшой садик, и в том садике росли двенадцать лилий. Сестра задумала братьям доставить удовольствие, сорвала эти двенадцать цветков и хотела каждому из них поднести по цветку после ужина.

Но как только она цветки сорвала, в то же мгновенье ее двенадцать братьев обратились в двенадцать воронов и полетели за лес, а дом и сад – все исчезло, как не бывало.

И очутилась бедная девочка одна-одинешенька в диком лесу, и когда стала оглядываться кругом, то увидела рядом старуху, которая ей и сказала: «Дитя мое, что ты это наделала? Зачем ты сорвала эти двенадцать белых лилий? Ведь эти цветки были твои братья, и вот теперь они навек обратились в воронов».

Девочка отвечала ей со слезами:

– Неужто нет никакого средства их спасти?

– Нет, – отвечала старуха, – одно только и есть средство на всем свете, да и то такое трудное, что ты этим средством их не избавишь… Ты должна сама семь лет быть немою, не должна ни говорить, ни смеяться, и если ты хоть одно слово проронишь, а до семи лет недоставать будет хоть одного часа, то все твои труды пропали, и одно твое слово убьет всех твоих братьев.

Тогда девочка произнесла в сердце своем: «Я наверное знаю, что спасу своих братьев» – и пошла по лесу, отыскала себе высокое дерево, залезла на него, и стала прясть, и не говорила, не смеялась.

Случилось, однако же, так, что один король заехал в тот лес на охоту, а у того короля была большая борзая собака, которая прямо подбежала к тому дереву, на котором девушка сидела, стала около него кружить и лаять вверх. Подъехал к дереву король, увидел королевну-красавицу с золотою звездою во лбу и так восхитился ее красотою, что крикнул ей прямо, не желает ли она быть ему супругою. Она ему ничего не ответила, только головкою кивнула. Тогда он сам влез на дерево, снес ее оттуда, посадил к себе на лошадь и привез домой.

Свадьбу отпраздновали великолепно и весело: но невеста короля не говорила и не смеялась.

Когда они уже года два прожили между собою в полном согласии, мачеха короля, женщина злая, стала на молодую королеву нашептывать и клеветать королю:

– Вывез ты из леса простую нищую, и кто ее знает, какими она безбожными делами занимается втайне от нас! Если она точно немая и не может говорить, так ведь она, по крайней мере, могла бы смеяться; ну а уж кто не смеется, у того, конечно, совесть нечиста!

Король долго не хотел верить этим наговорам, однако же старуха так настаивала на своем и обвиняла свою невестку в стольких злодеяниях, что король наконец дал себя уговорить и приговорил жену к смертной казни.

Во дворе королевского замка был разведен большой костер, на котором должны были ее сжечь: и король стоял у верхнего окошечка замка и смотрел сквозь слезы на все эти приготовления, потому что все же очень любил свою жену.

Когда она уже была привязана к столбу на костре и пламя костра длинными красными языками стало лизать край ее одежды, истек последний миг заветных семи лет.

Тогда в воздухе послышался свист крыльев, и двенадцать воронов явились над костром и опустились наземь: и чуть земли коснулись, обратились в ее братьев, которые ей обязаны были своим спасением. Они разбросали костер, погасили пламя, отвязали сестру от столба и стали ласкать и целовать ее.

Тут уж, когда она могла открыть уста и говорить, она рассказала королю, почему была нема и никогда не смеялась.

Король с радостью узнал о том, что она невинна, и они все вместе жили в согласии до самой смерти.

А злая мачеха была отдана под суд, и суд присудил ее посадить в бочку с кипящим маслом и ядовитыми змеями, и она погибла злою смертью.

Разумный Ганс

Мать Ганса спрашивает:

– Куда собрался, сынок?

Ганс отвечает:

– К Гретель.

– Смотри же, не оплошай!

– Небось, не оплошаю! Прощай, матушка!

– Прощай, Ганс.

Пришел Ганс к Гретель:

– Здравствуй, Гретель!

– Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?

– Ничего не принес, от тебя взять хочу.

Гретель дарит Гансу иголку.

Ганс говорит:

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Ганс берет иголку, втыкает ее в воз с сеном и идет за тем возом до дому.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где побывал?

– У Гретель побывал.

– Что ты ей снес?

– Ничего не снес – от нее получил.

– Что тебе Гретель дала?

– Иголку дала.

– А где у тебя иголка, Ганс?

– В воз сена ее воткнул.

– Ну это ты глупо сделал, Ганс, тебе бы иголку-то на рукав приколоть.

– Ну ничего – другой раз лучше сделаю.

– Куда собрался, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри же, не оплошай, Ганс!

– Небось, не оплошаю. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель:

– Здравствуй, Гретель.

– Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?

– Ничего не принес, от тебя получить хочу.

Гретель подарила Гансу ножик.

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Ганс берет ножик, втыкает его в рукав и идет домой.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где побывал?

– У Гретель побывал.

– Что ты ей снес?

– Ничего не снес – от нее получил.

– Что тебе Гретель дала?

– Ножик дала.

– А где же у тебя ножик, Ганс?

– В рукав заткнул.

– Глупо ты это сделал, Ганс; тебе бы нож-то в карман было сунуть.

– Ну ничего – в другой раз лучше сделаю.

– Куда собрался, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри, не оплошай, Ганс.

– Небось, не оплошаю. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Ганс приходит к Гретель:

– Здравствуй, Гретель.

– Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?

– Ничего не принес, от тебя получить хочу.

Гретель дарит ему козочку.

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Ганс берет козу, связывает ей ноги и сует ее в карман. Приходит домой, а козочка-то у него в кармане задохнулась.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где побывал?

– У Гретель побывал.

– Что ты ей снес?

– Ничего не снес – от нее получил.

– Что же тебе Гретель дала?

– Козочку дала.

– А где же у тебя козочка, Ганс?

– В карман ее сунул.

– Ты глупо это сделал, Ганс; тебе бы козочку-то на веревку привязать.

– Ну ничего – другой раз лучше сделаю.

– Куда, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри, не оплошай, Ганс.

– Небось, не оплошаю. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель:

– Здравствуй, Гретель.

– Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?

– Ничего. От тебя получить хочу.

Гретель дарит ему кусок свиного сала.

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Ганс берет кусок сала, навязывает его на веревку и тащит за собою. Подбежали собаки и съели все сало.

Приходит домой – за ним одна веревка тащится, а на веревке-то и нет ничего.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где побывал?

– У Гретель побывал.

– Что ей снес?

– Ничего не снес – от нее получил.

– А что тебе Гретель дала?

– Кусок сала дала.

– А где же у тебя сало, Ганс?

– Привязал на веревку, домой поволок, собаки и съели.

– Глупо ты это сделал, Ганс; тебе бы сало-то на голове принести.

– Ну ничего – другой раз лучше сделаю.

– Куда, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри, не оплошай, Ганс.

– Небось, не оплошаю. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель:

– Здравствуй, Гретель.

– Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?

– Ничего не принес – от тебя получить хочу.

Гретель дарит Гансу теленка.

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Взял Ганс теленка, положил его себе на голову – и теленок, брыкаясь, все лицо ему помял.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где побывал?

– У Гретель побывал.

– Что же ты ей снес?

– Ничего не снес – от нее получил.

– А что она тебе дала?

– Теленка дала.

– А где же у тебя теленок?

– Да вот, на голове его нес, он мне ногами все лицо помял.

– Ну ты это глупо сделал, Ганс. Тебе бы теленка пригнать да к колу привязать.

– Ну ничего – другой раз лучше сделаю.

– Куда, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри, не оплошай, Ганс.

– Небось, не оплошаю. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Ганс приходит к Гретель:

– Здравствуй, Гретель.

– Здравствуй, Ганс. Что принес хорошенького?

– Ничего не принес – от тебя получить хочу.

Гретель сказала Гансу:

– Я с тобой сама пойду.

Ганс берет с собой Гретель, привязывает ее на веревку и гонит впереди себя; приводит ее к колу и накрепко к нему привязывает. Затем идет Ганс к своей матери.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где побывал?

– У Гретель побывал.

– Что ей снес?

– Ничего не снес – саму ее с собою привел.

– Да где же ты Гретель подевал?

– На веревке пригнал, к колу привязал, травки ей бросил.

– Глупо ты это сделал, Ганс; ты должен на ее лицо ласковые взгляды глазами бросать.

– Ну ничего – в другой раз лучше сделаю.

Ганс идет в стойло, вырезает у всех телят и баранов глаза и вскидывает их в лицо Гретель.

Ну тогда уж Гретель на него не на шутку озлилась, с привязи сорвалась и убежала… А была Гансу невестой!

Птичий найденыш

Некогда жил да был лесник. Пошел он однажды на охоту, и когда пришел в лес, то услыхал, что кто-то кричит – ни дать ни взять, как маленький ребенок. Он пошел на крик и наконец набрел на большое дерево, на котором действительно был посажен маленький ребенок.

Должно быть, под тем деревом мать заснула, держа ребенка на руках, а какая-нибудь хищная птица подхватила ребенка у ней из рук и взнесла на вершину дерева.

Лесник полез на дерево, достал ребенка и подумал: «Возьму-ка я его к себе домой и стану его воспитывать с моей дочкой Ленхен». И принес его домой, и оба ребенка стали расти вместе.

Но тот, который был найден на дереве и занесен был на дерево птицею, получил имя Найденышек. Этот Найденышек и Ленхен так полюбили друг друга, так полюбили, что когда, бывало, не повидают друг друга, так и загрустят.

У лесника же была еще старая кухарка; однажды вечером взяла она ведра и начала в них таскать воду домой, да не один раз, а много раз сбегала к колодцу.

Ленхен это заметила и спросила:

– Слушай-ка, тетка Санна, зачем же ты так много воды наносишь?

– Коли ты никому не скажешь, так я тебе скажу зачем.

Ленхен отвечала, что не скажет, и та ей шепнула:

– Завтра раненько, когда лесник будет на охоте, я вскипячу воду, и, когда она ключом будет кипеть в котле, я туда брошу Найденышка и стану его в котле варить.

На другое утро ранешенько поднялся лесник и ушел на охоту, и, когда ушел, дети еще лежали в постели.

Тогда Ленхен сказала Найденышку:

– Готов ли ты быть всегда со мною?

Найденышек отвечал:

– Отныне и навсегда.

– Так вот что я тебе скажу: старая Санна натаскала вчера много ведер воды в дом, я и спросила ее – зачем? А она мне ответила, что если я никому не скажу, то она мне скажет зачем. И сказала: завтра утром, когда отец уйдет на охоту, она вскипятит воду в котле, бросит тебя в котел и станет варить. Так встанем мы с тобой поскорее, оденемся да и уйдем из дома вместе.

И вот оба ребенка поднялись вместе, быстро оделись и вышли из дома.

Когда же вода закипела в котле, кухарка пошла в спальню детей, собираясь взять Найденышка и швырнуть его в котел. Но войдя туда и заглянув в постельки, она убедилась, что дети успели уйти из дома. Вот она и перепугалась и сказала себе:

– Что я теперь скажу, когда лесник домой придет и увидит, что дети ушли из дома? Поскорее пошлю за ними следом, чтобы вернуть их домой.

И выслала кухарка вслед за детьми трех слуг, которые должны были бежать и изловить детей.

А дети-то тем временем сидели на опушке леса, и, когда увидели издали бегущих к ним трех слуг, Ленхен сказала Найденышку:

– Готов ли ты быть всегда со мною?

И Найденышек отвечал ей:

– Отныне и навсегда.

– Ну так вот что я придумала, – сказала Ленхен, – будь ты розовым кустом, а я на нем цветочком-розанчиком.

Когда подбежали слуги к лесу, там на опушке ничего не было, кроме розового кустика с одним розанчиком на вершинке, а детей и в помине там не было.

И сказали они:

– Ну, тут нам и взять нечего.

И пошли обратно, и сказали кухарке, что на опушке леса они ничего не нашли, кроме розового кустика с розанчиком на вершине.

И стала их ругать кухарка-старуха:

– Ах, простофили! Вам бы куст-то пополам разрезать да розочку-то с него сорвать – и все домой принести! Сейчас ступайте, да так и сделайте.

Пошли они опять из дому детей искать. Но дети завидели их издали, и Ленхен сказала:

– Найденышек, готов ли ты быть всегда со мною?

И тот отвечал:

– Отныне и навсегда.

– Ну так ты обратись в кирху, а я в той кирхе венцом буду.

Когда пришли трое слуг на опушку леса, там уж ничего не было, кроме кирхи и венца в той кирхе.

– Ну, нам тут и делать нечего, – сказали они, – пойдем домой.

Пришли они домой, и кухарка их стала спрашивать, не нашли ли они чего-нибудь, и они отвечали:

– Ничего не нашли, только кирху, а в кирхе венец.

– Ах вы, дурачье! – стала их ругать кухарка. – Да зачем же вы кирху не сломали, а венца из нее домой не принесли?

Тут уж и сама старуха поднялась на ноги и пустилась с троими слугами на поиски детей.

Однако же дети еще издали увидели троих слуг и старуху-кухарку, которая позади них ковыляла. И Ленхен сказала опять:

– Найденышек, готов ли ты быть всегда со мною?

И тот отвечал ей:

– Отныне и навсегда.

– Ну так ты обратись в прудок, – сказала Ленхен, – а я по этому прудку уточкой стану плавать.

Тем временем подошла кухарка, увидела прудок, тотчас приникла к нему и хотела его разом весь выпить. Но уточка быстро подплыла к ней, ухватила ее своим широким клювом за голову и стянула ее в воду: там и должна была старая ведьма потонуть.

А дети пошли вместе домой и были радешеньки, стали там жить да поживать, и если только не померли, так и теперь живехоньки.