Текст книги "Бременские музыканты и другие сказки"

Столик-сам-накройся, золотой осел и дубинка из мешка

Много лет тому назад жил да был портной, а у него было три сына и всего-навсего одна коза. Но эта коза прокармливала их всех своим молоком, а потому и кормить ее надо было хорошо и ежедневно гонять на пастбище. Гонять ее сыновьям приходилось по очереди.

И вот однажды старший сын пригнал ее на кладбище, где росли превосходнейшие травы, и дал ей там досыта наесться и напрыгаться.

Под вечер, когда уже пора было домой идти, он спросил ее: «Козочка, сыта ли ты?» И козочка отвечала:

 
Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!..
Мэ-э!
 

«Ну, так пойдем домой», – сказал молодец, ухватил ее за веревочку, привел в хлев и привязал ее там.

«Ну, что, – спросил старый портной, – наелась ли козочка досыта?» – «О да! Она так сыта, что не может съесть ни листа».

Однако же отец захотел сам в этом удостовериться, пошел в стойло, погладил милое животное и спросил: «Козочка, сыта ли ты?»

И козочка отвечала:

 
С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!..
Мэ-э!
 

«Что я слышу? – воскликнул портной, взбежал наверх и сказал сыну: – Ах ты, лжец! Говорил, что коза сыта, а сам заставляешь ее голодать?» И в страшном гневе сорвал аршин со стены, стал им бить сына и прогнал его из дому.

На другой день очередь дошла до другого сына, и тот выискал у садового забора такое местечко, где росла только отличная трава, и коза всю ее съела.

Под вечер, когда он хотел вернуться домой, он спросил: «Козочка, сыта ли ты?»

И козочка отвечала:

 
Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!..
Мэ-э!
 

«Ну, так пойдем домой», – сказал молодец, привел ее домой и привязал крепко-накрепко в стойле. «Ну, – спросил старый портной, – довольно ли было корму у козочки?» – «О-о! – сказал сын. – Да она так сыта, что не съесть ей ни листа».

Но отец решил убедиться сам, пошел в хлев и спросил: «Козочка, сыта ли ты?»

Козочка отвечала:

 
С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!..
Мэ-э!
 

«Ах ты, злодей, ах, бездельник! – вскричал портной. – Этакую славную скотинку да голодом морить!» – взбежал наверх за аршином да и выгнал второго сына из дому.

Пришла очередь третьего сына. Тот задумал выполнить свое дело как можно лучше, выискал кустарничек с густой листвой и дал козочке вдоволь наесться листвы.

Вечерком, собираясь домой, он спросил у козочки: «Козочка, сыта ли ты?»

Козочка отвечала:

 
Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!..
Мэ-э!
 

«Ну, так пойдем домой», – сказал молодец, привел ее в хлев и привязал накрепко. «Ну, – спросил портной, – наелась ли коза досыта?» – «О, – отвечал сын, – так-то она сыта, что не съесть ей ни листа».

Не поверил портной сыну, пошел вниз, в хлев, и спросил: «Козочка, сыта ли ты?»

Злая тварь отвечала:

 
С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!..
Мэ-э!
 

«Ах ты, лживое отродье! – воскликнул портной. – Один другого хуже и нерадивее! Теперь уж вы меня не одурачите!» – И в ярости взбежал наверх да аршином так наколотил сыну спину, что тот сам убежал из дома.

Вот и остался старый портной один-одинешенек со своей козой. На другое утро сошел он в хлев, стал ласкать козочку и сказал: «Ну, пойдем, дорогая моя животинка, я сам сведу тебя на пастбище».

И повел ее на веревке к зеленым изгородям, и стал кормить теми травами, которые особенно любимы козами. «Тут ты можешь напитаться, сколько твоей душеньке угодно!» – сказал он козочке и оставил ее пастись до самого вечера.

А вечером спросил: «Козочка, сыта ли ты?»

Она ответила:

 
Я так теперь сыта-сыта,
Что не могу съесть ни листа!..
Мэ-э!
 

«Ну, так пойдем домой», – сказал портной, свел ее в хлев и привязал накрепко. Уходя из хлева, он еще раз обернулся и сказал: «Ну, сыта ли ты теперь?»

Но коза и с ним так же поступила, как с сыновьями его, и отвечала:

 
С чего могу я быть сыта?
Не съела в день я ни листа!..
Мэ-э!
 

Услышав это, портной обомлел: он понял, что совершенно напрасно прогнал от себя своих троих сыновей. «Погоди ужо, – воскликнул он, – неблагодарная тварь! Прогнать тебя мало! Я на тебе такую отметину поставлю, что ты честным портным не посмеешь и на глаза показаться!»

Мигом слетал он наверх, принес свою бритву, намылил козе всю голову и выбрил ее глаже ладони. А так как аршином бить ее было бы слишком много для нее чести, то он принес простую плеть и так нахлестал козу, что та пустилась от него большими прыжками.

Портной, очутившись один-одинешенек в своем доме, крепко загрустил и охотно бы вернул к себе своих сыновей, но никто не знал, куда они подевались.

Старший поступил в учение к столяру, был в учении старателен и послушен, и, когда время ученья миновало, его хозяин подарил ему столик, в котором на вид ничего мудреного не было, и сделан-то он был из самого простого дерева; но у него было одно хорошее свойство… Стоило только его поставить да сказать: «Столик, накройся!» – и тотчас на том столике явится чистенькая скатерка, а на ней и тарелка, и ножик с вилкою, и блюдо с жареным или печеным, да еще сверх того большой стакан красного вина – глазам на усладу, сердцу на радость.

Молодой подмастерье подумал: «Ну, этого столика хватит мне на всю жизнь!» – и пошел себе бродить по свету, нимало не заботясь о том, в какую он попадал гостиницу: хороша ли, дурна ли она была и можно ли было в ней что-нибудь найти или нельзя.

Если вздумается ему, то он и вовсе не зайдет в гостиницу, а где-нибудь в поле, в лесу, на лугу вытащит столик из-за спины, поставит его перед собою и скажет: «Столик, накройся!» – и явится на столик все, чего душа желает. Наконец пришло ему в голову, что следует ему вернуться к отцу, что гнев у старика уже прошел и что он охотно примет его снова в дом с такой диковинкой, как этот столик.

Случилось при этом, что на обратном пути зашел он однажды вечером в гостиницу, которая была переполнена постояльцами: они его поприветствовали и пригласили сесть за их стол и разделить с ними трапезу. «А то, – сказали они, – едва ли ты что-нибудь здесь достанешь». – «Нет, – отвечал столяр, – зачем стану я у вас отнимать; лучше уж я сам вас угощу».

Те посмеялись и подумали, что он с ними шутит, а столяр поставил свой деревянный столик среди комнаты и сказал: «Столик, накройся!» Мигом покрылся стол кушаньями, да такими, что их нельзя было бы достать и у хозяина гостиницы, а у гостей уж от одного запаха слюнки потекли.

«Принимайтесь-ка, друзья», – сказал столяр, и никто из гостей не заставил себя просить дважды; все пододвинулись к столику, вытащили ножи и принялись за еду. И более-то всего удивлялись тому, что не успевало блюдо опорожниться, как на его место само собою являлось новое.

Тем временем хозяин гостиницы стоял в одном из углов комнаты и присматривался к этой диковинке; он и сам не знал, что ему сказать, однако же надумал: «Такого повара недурно было бы мне завести у себя, в моем хозяйстве».

Столяр и его гости веселились и потешались до поздней ночи, пока наконец не улеглись спать; и молодой подмастерье улегся также, поставив свой диковинный столик около стенки.

А хозяин все никак не мог успокоиться: ему пришло в голову, что в кладовой у него был столик точь-в-точь такой же, как этот. И вот он тихонько вытащил свой столик и подменил им столик столяра.

На другое утро столяр заплатил за свой ночлег, взял столик, вовсе не думая о том, что он подменен другим, и пошел своей дорогой.

В полдень пришел он к отцу, который принял его с великой радостью. «Ну, милый сын мой, чему ты выучился?» – спросил он у него. «Батюшка, я теперь столяр». – «Доброе ремесло, – сказал старик, – ну, а что же ты из своих странствований домой принес?» – «А вот, батюшка, лучшее из всего, что я принес, – вот этот столик».

Портной осмотрел его со всех сторон и сказал: «Ну, эта штука не важная – это просто старый и дрянной столишка». – «Да ведь это столик не простой, – сказал столяр, – если я его поставлю и скажу ему, чтобы он накрылся, так на нем тотчас явятся лучшие кушанья и такое винцо, что и на сердце повеселеет. Вот вы и пригласите-ка всех родных и друзей к себе, пусть полакомятся и потешатся, мой столик их всех накормит».

Когда все гости были в сборе, он поставил свой столик посреди комнаты и сказал: «Столик, накройся!» А столик и не двинулся, и оставался по-прежнему пустым, как и всякий другой, не разумеющий заветного слова.

Тут увидел бедняга-подмастерье, что столик у него подменен, и устыдился того, что он в глазах всех явился лжецом. Родные все его осмеяли и должны были разойтись по домам, не пивши и не евши.

Отец опять вытащил свое тряпье и стал портняжить; а сын определился к мастеру в подмастерья.

Второй сын портного пришел к мельнику и поступил к нему в ученье. Когда миновали годы ученья, хозяин-мельник сказал ему: «Так как ты вел себя хорошо, то я тебе подарю осла особой породы, такого, что ни возок возить не может, ни кулей таскать». – «Так на что же он годен?» – спросил сын портного. «А вот на что: из него золото сыплется! – отвечал мельник. – Стоит тебе только поставить его на разостланный платок да сказать: «Бриклебрит», – и посыплется у него золото отовсюду». – «Славная это штука!» – сказал сын портного, поблагодарил хозяина и побрел по белу свету.

Чуть, бывало, занадобятся деньги, стоит ему только сказать ослу: «Бриклебрит», – и сыплется золото дождем, и ему уж приходилось только подбирать его с земли. Куда бы он ни приходил, ему подавай только все самое лучшее и чем дороже, тем лучше, потому что кошелек у него был постоянно полнешенек золота.

Побродив некоторое время по белу свету, он подумал: «Надо бы теперь отца разыскать; ведь если я к нему теперь приду со своим ослом, он и гнев позабудет, и меня примет ласково».

Случилось, что на пути попал он в ту самую гостиницу, в которой был подменен столик у его брата. Сын портного вел осла под уздцы, и, когда хозяин хотел у него осла взять и привязать, наш молодец сказал ему: «Не трудитесь, я своего ослика всегда сам ставлю в стойло, сам и привязываю, потому я должен знать, где он стоит».

Хозяину это показалось странно, и он подумал: «Ну, коли сам за ослом ухаживает, значит, не больно много от него наживешься». Но когда приезжий сунул руку в карман, да вытащил из него два червонца, да приказал ему закупить всего хорошего, хозяин и рот разинул, побежал и разыскал ему лучшее, что можно было добыть.

После обеда гость спросил, сколько ему следует заплатить, и хозяин не пожалел мела на запись – подвел счет так, что ему приходилось получить с гостя еще пару золотых.

Молодец наш сунул руку в карман, но денег в кармане у него не оказалось. «Погодите с минуточку, господин хозяин, – сказал он, – я сейчас схожу и принесу золота». Пошел и скатерть с собой захватил.

Хозяин не мог понять, что бы это могло значить; захотел узнать, прокрался за ним следом, и так как гость запер дверь конюшни на задвижку, то хозяин стал подглядывать через скважинку.

А гость разостлал под ослом скатерть, крикнул: «Бриклебрит!» – и тотчас посыпалось у осла золото и спереди, и сзади, и порядочно его попадало на землю. «Ах, шут его возьми! – сказал хозяин. – Скоро же он червонцы чеканит! Такой кошель иметь недурно!»

Гость уплатил по счету и лег спать; а хозяин пробрался ночью в стойло, увел оттуда диковинного осла и поставил другого на его место.

На следующее утро ранешенько молодец со своим ослом отправился в путь, не подозревая, что осел у него подменен.

В полдень пришел он к своему отцу, и тот ему обрадовался и принял его ласково. «Ну, сынок, что-то из тебя сталось?» – спросил старик. «А я теперь в мельниках, батюшка», – отвечал сын. «А что же ты, сынок, с собою из странствований своих принес?» – «А всего только одного осла». – «Ослов тут и так довольно, – сказал отец, – по мне, хорошая коза была бы лучше осла». – «Да, конечно! – отвечал сын. – Да только мой осел-то не простой, а диковинный; чуть только скажу ослу: «Бриклебрит», – так он и насыплет мне полный платок золота. Созовите-ка всех родственников, я их сразу обогащу». – «Это мне нравится, – сказал портной, – значит, мне не нужно будет более мучиться с иглой?» – и тотчас вскочил, сам побежал по всем родственникам и всех к себе созвал.

Когда они все были в сборе, мельник, сын портного, попросил их очистить место, разостлал свою подстилку и привел осла в комнату. «Теперь смотрите! – сказал он им и произнес громко: – Бриклебрит!» Однако же никаких червонцев не посыпалось, и выяснилось тотчас, что осел ничего не разумеет в искусстве добывания золота… И то сказать, не всякий же осел обладает таким даром!

Тогда у бедняги лицо повытянулось: он увидал, что его обманули, и стал просить извинения у своих родных, которым пришлось вернуться домой такими же бедняками, как прежде. Что же было делать? Пришлось старику-портному опять взяться за иголку, а нашему молодцу – поступить в услужение к соседнему мельнику.

Третий сын был в ученье у токаря, и так как это ремесло хитрое, то и пришлось ему учиться дольше всех братьев. Однако же братья известили его письмом, как плохо им пришлось от того хозяина гостиницы, который накануне их возвращения домой сумел оттягать их диковинки.

Когда третий брат окончил ученье у токаря и должен был с ним расстаться, токарь подарил ему за хорошее поведение мешок и сказал: «В этом мешке лежит дубинка». – «Мешок-то я могу через плечо повесить, и он мне может пригодиться, но к чему же в нем дубинка? Она будет только напрасно тяготить меня». – «А вот к чему, – отвечал мастер, – если тебя кто-нибудь обидит, ты только скажи: «Дубинка, из мешка!» – дубинка выскочит и так примется отплясывать на любой спине, что побитый потом дней восемь и пошевелиться не сможет. И до тех пор будет плясать, пока ты не скажешь: «Дубинка, в мешок!»

Подмастерье поблагодарил мастера, повесил суму через плечо, и когда кто-нибудь подходил к нему слишком близко или умышлял на его жизнь, то он, бывало, только скажет: «Дубинка, из мешка!» – и тотчас выпрыгнет дубинка и пойдет выколачивать на спинах платье прежде, чем даже и снять его успеют; да так-то быстро и ловко, что раньше, чем один оглянуться успеет, дубинка уж за другого принимается.

Путем-дорогою молодой токарь пришел под вечер в ту гостиницу, в которой его братья были обмануты плутом-хозяином. Он положил перед собою свою котомку на стол и стал рассказывать, что он видел диковинного на свете во время своих странствований. «Да, – сказал он, – бывают такие столики, что сами накрываются, и ослы, из которых золото сыплется само собою, – все это, конечно, недурно, и я бы от этого всего не прочь, но все это ничто перед тем сокровищем, которое я успел приобрести и везу с собою в мешке».

Хозяин тотчас и уши насторожил. «Что бы это могло быть такое? – подумал он. – Мешок-то у него, верно, набит одними драгоценными каменьями; недурно бы мне и его прибрать к рукам: недаром говорится, что всего хорошего бывает по трое».

Когда пришло время спать ложиться, гость растянулся на лавке и подложил свой мешок под голову. Хозяин же, когда решил, что гость его заснул глубоким сном, подошел к нему, ухватился за мешок и стал полегоньку тащить из-под головы гостя, чтобы заменить его другим мешком.

А токарь давно уже только этого и поджидал, и в то самое время, когда хозяин собирался дернуть мешок посильнее, он воскликнул: «Дубинка, из мешка!» И тотчас же дубинка выскочила из мешка, наскочила на хозяина и давай его по всем швам разделывать! Хозяин стал кричать и молить о пощаде; но чем громче он кричал, тем сильнее выбивала дубинка в такт этому крику дробь по его спине, пока наконец он не упал в совершенном изнеможении.

Тогда токарь сказал ему: «Если ты не вернешь мне столик-сам-накройся и осла, что золото сыплет, я велю дубинке еще раз поплясать на твоей спине». – «Ах, нет, – отвечал хозяин чуть слышным голосом, – охотно верну тебе все – вели только этой проклятой дубинке опять вскочить в мешок».

Молодец сказал на это: «Ну, я тебя помилую, хоть и не следовало бы, но берегись у меня! – и, крикнув при этом: – Дубинка, в мешок!» – оставил хозяина в покое.

На другое утро токарь отправился к отцу со всеми тремя диковинками.

Портной очень обрадовался, свидевшись с ним, и его также спросил, чему он выучился на чужбине. «Я, батюшка, выучился токарному мастерству». – «Хитрое мастерство, – заметил отец, – а что ты с собою принес домой из своих странствований?» – «Дорогую привез я диковинку, батюшка! – отвечал сын. – Привез дубинку в мешке». – «Что такое? – воскликнул отец. – Стоило ли этакую дрянь с собою привозить! Ведь ты дубинку-то можешь из каждого дерева себе вырубить!» – «Ну, нет! Такой не вырубишь! Ведь этой стоит сказать: «Дубинка, из мешка!» – и выскочит дубинка, и задаст ходу тому, кто мне недруг, и до тех пор не оставит в покое, пока тот наземь не свалится и не завопит о пощаде. Вот, видите ли, с этой дубинкой я сумел вернуть и диковинный столик, и диковинного осла, которые вороватым хозяином отняты были у моих братьев. Прикажите-ка их обоих позвать да пригласите всех родных: я их напою и накормлю досыта да еще набью им золотом полнешеньки карманы».

Старый портной не очень этому поверил, однако же созвал всех родных. Тогда токарь разостлал в комнате покрывало, ввел диковинного осла и сказал брату: «Ну-ка, братец, поговори с ним по-своему».

Мельник сказал: «Бриклебрит», – и в то же мгновение дождем посыпались на покрывало червонцы и сыпались до тех пор, пока все не понабрали себе столько, сколько могли снести.

Затем токарь вынес столик и сказал: «Братец, поговори ты с ним по-своему».

И как только столяр проговорил: «Столик, накройся!» – столик накрылся и явились на нем прекраснейшие блюда.

Тогда началось пиршество, какого старый добряк-портной еще никогда не видывал в своем доме, и все родственники оставались в сборе до поздней ночи, и все веселились и были довольны.

Затем старый портной запер в шкаф свои иголки и нитки, аршин и утюг – и зажил со своими сыновьями припеваючи.

А куда же коза-то девалась, которая была виною того, что старый портной прогнал от себя своих троих сыновей?

А вот куда.

Устыдилась она того, что голова-то у ней была обрита, вбежала в лисью нору да и прихоронилась там. Когда вернулась лиса домой, видит – горят в темноте чьи-то большие глаза; испугалась лиса и прочь побежала.

Повстречался ей медведь, и так как лиса на вид была чем-то крепко смущена, то медведь и спросил ее: «Что это ты такую кислую рожу скроила?» – «Ах, – отвечала лиса, – какой-то страшный зверь забрался в мою нору да так и вылупил на меня огненные глаза свои». – «О! Мы его сейчас турнем оттуда!» – сказал медведь, пошел вместе с лисою и заглянул в ее нору; но, увидев огненные глаза, светившиеся в темноте, медведь тоже струхнул: он не пожелал иметь никакого дела с укрывшимся в норе диким зверем и дал тягу от норы.

Повстречалась ему пчела, заметила, что медведю не по себе, и сказала: «Мишенька, чего ты пригорюнился и куда же девалась твоя веселость?» – «Хорошо тебе говорить! – сказал медведь. – А посмотрела бы ты, какой страшный зверь с огненными буркалами засел в норе лисицы, и выгнать мы его не можем».

Пчела сказала: «Жаль мне тебя, Мишенька! Я бедная, слабая тварь – вы меня и вниманьем не удостаиваете; а все же я думаю, что я могу вам помочь».

Влетела она в нору лисицы, села козе на бритую голову и ужалила ее так жестоко, что та вскочила с места, заблеяла: «Мэ! Мэ!» – и пустилась, как полоумная, со всех ног…

Так никто ее с той поры и не видывал!

Котомка, шляпа и рожок

Жили да были три брата, которые все более и более беднели и наконец впали в такую нужду, что и голод терпеть пришлось, и на зубок уж положить было нечего.

Вот и стали они говорить: «Так дольше жить нельзя, лучше уж нам пойти по белу свету, поискать своего счастья».

Снарядились они так-то в путь-дорогу и не одну уже сотню верст прошли, не одну тропочку притоптали, а счастья своего все еще не повстречали.

Идучи путем-дорогою, зашли они однажды в дремучий лес и среди этого леса увидели гору, а как поближе подошли к ней – гора-то оказалась из чистого серебра.

Тогда старший из троих братьев сказал: «Вот я и нашел желанное счастье и никакого иного не желаю». Он набрал серебра, сколько мог снести, затем свернул с дороги и воротился домой.

Остальные братья сказали: «Мы не того себе желаем счастья – нам надо чего-нибудь такого, что бы подороже серебра было». И, не коснувшись серебра, они пошли дальше.

После того как они еще дня два-три шли путем-дорогою, подошли они к горе, которая вся целиком была из чистого золота.

Второй брат призадумался и был в нерешительности. «Что должен я сделать? – сказал он. – Взять ли мне этого золота столько, чтобы мне на мой век хватило, или мне с братом дальше идти?» Наконец он принял твердое решение, наполнил свои карманы золотом, насколько было возможно, простился с братом и направился домой.

А третий брат сказал: «Серебро и золото меня не привлекают; не хочу отказаться от своего счастья, – быть может, мне еще предстоит что-нибудь лучшее в будущем».

И пошел он дальше, и шел целых три дня; тут уж зашел он в лес, который был еще обширнее всех предшествовавших; казалось, ему ни конца, ни края нет! А так как у него ни есть, ни пить было нечего, то он и дошел до полного истощения.

Попробовал он взлезть на высокое дерево, чтобы посмотреть, не увидит ли он оттуда край леса; однако же, насколько мог он объять пространство глазом, вдали ничего не было видно, кроме вершин деревьев.

Стал он слезать с дерева, а голод его так мучил, что он подумал: «Ах, только бы мне еще разок поесть удалось!»

И что же? Чуть спустился, видит с изумлением, что под деревом стоит стол и весь он заставлен кушаньями, от которых так и несется благоухание. «На этот раз, – сказал он, – мое желание исполнилось вовремя», – и, не справляясь о том, кто принес это кушанье и кто его варил, он прямо подошел к столу и стал есть с наслаждением, пока не удовлетворил своего голода.

Поевши, он подумал: «Было бы очень жалко эту тонкую скатерку бросить здесь в лесу», – чистенько сложил ее уголок с уголком и спрятал в карман.

Затем пошел он далее и вечером, когда опять почуял голод, задумал снова испробовать свою скатерку, разостлал ее и сказал: «Желаю, чтобы на тебе еще раз явились хорошие блюда в изобилии», – и чуть только пожелал, как уж вся скатерть была заставлена блюдами с самыми лучшими кушаньями. «Ну, теперь я вижу, в какой кухне для меня кушанье готовится! Эта скатерка мне милее будет, чем целая гора золота или серебра!»

Он понял, что в руках у него скатерка-самобранка. Но и этой диковинки ему еще было недостаточно, чтобы вернуться домой на покой; он хотел еще побродить по белу свету и еще попытать счастья.

И пошел он дальше по лесу и в одном из его глухих уголков повстречал черномазого угольщика, который обжигал уголья в угольной яме. Тут же стоял у него на огне котелок с картофелем, который он себе готовил на ужин. «Здорово, чумазый! – сказал он угольщику. – Ну, что? Каково поживаешь в своем одиночестве?» – «Изо дня в день – все то же, – отвечал угольщик, – и что ни вечер, то картофель; коли хочешь его отведать, будь моим гостем». – «Спасибо, – отвечал ему путник, – я не хочу у тебя отнимать твоего ужина, тем более что ты на гостя ведь не рассчитывал; лучше я тебя приглашу с собою поужинать». – «А кто же тебе сготовит ужин? – сказал угольщик. – Я вижу, что у тебя нет с собою никаких запасов, а отсюда на два часа пути не сыщется вокруг никого, кто бы мог тебя хоть чем-нибудь снабдить». – «Ну, а все же я тебя таким кушаньем угощу, какого ты еще никогда не едал».

Тут он вынул свою скатерку-самобранку, разостлал ее на земле и сказал: «Скатерка, накройся!» – и тотчас явилось на скатерке и вареное, и жареное, и все было так горячо, как будто только сейчас из печки.

Угольщик и глаза вытаращил; но, впрочем, не заставил себя долго просить, а подсел к кушанью и давай себе набивать в свой черный рот кусок за куском.

Когда они насытились, угольщик почмокал губами и сказал: «Слышь-ка, твоя скатерка мне по вкусу пришлась; она была бы мне очень кстати здесь в лесу, где никто не может мне сварить ничего вкусного. И я бы мог предложить тебе недурной обмен: вон в уголку висит моя котомка, бывший солдатский ранец, поношенный и неказистый на вид; а сила в нем таится немалая… Но так как я в нем больше не нуждаюсь, то я и могу променять его на твою скатерку». – «Сначала я должен узнать, какая же это в нем сила-то», – возразил путник. «Это могу тебе объяснить, – сказал угольщик. – Стоит тебе только по тому ранцу похлопать ладонью, как выскочат из него ефрейтор и шесть человек солдат в полной амуниции и вооружении, и что бы ты ни приказал им, они все исполнят». – «Ну, что же? Я со своей стороны не прочь и поменяться», – и он отдал угольщику свою скатерку, снял ранец с крючка, навесил на себя и распрощался.

Отойдя немного, он захотел испытать чудодейственную силу ранца и похлопал по нему ладонью. Тотчас явилась перед ним команда из шести молодцов и ефрейтора, который спросил его: «Что прикажет отец-командир?» – «Скорым шагом марш к угольщику и потребуйте от него мою скатерку-самобранку». Те сейчас – налево-кругом и очень скоро выполнили приказание: взяли у угольщика скатерку, не спрашиваясь.

Он опять скомандовал им: «В ранец!» – и пошел далее. На закате солнца пришел он к другому угольщику, который суетился около огня, варил себе ужин. «Коли хочешь со мною поесть, – сказал закоптелый парень, – картофеля с солью да без сала, так к нам подсаживайся». – «Нет, – отвечал ему путник, – на этот раз ты будь моим гостем», – да и раскинул свою скатерку, которая тотчас заставилась превкусными кушаньями.

Так они посидели, попили и поели и были очень довольны друг другом.

После еды угольщик и сказал путнику: «Вон, видишь, лежит потасканная шляпа, и в этой шляпе есть диковинные свойства: если кто ее наденет и повернет на голове задом наперед, разом грянут пушки, словно бы их двенадцать в ряд стояло, и все разом в пух расшибут, что бы там ни было. У меня эта шляпа висит без всякой пользы, а на твою скатерку я бы охотно променял ее». – «Ну, что ж? Пожалуй!» – сказал путник.

Но, пройдя немного, он похлопал по ранцу, и его команда возвратила ему скатерку-самобранку. «Ну вот! – подумал он про себя. – Счастье мое еще не оскудело».

И он, точно, не ошибся. Пробыв еще день в пути, пришел он к третьему угольщику, который тоже стал угощать его картофелем с солью да без сала. А он угостил его со своей скатерки-самобранки, и это угощение показалось угольщику в такой степени вкусным, что тот в обмен на скатерку предложил ему взять рожок, обладавший совсем особыми свойствами. Стоило только на нем заиграть, и падали разом высокие стены и укрепления, и целые деревни и города обращались в груды развалин.

Он точно так же поменялся с угольщиком скатертью на рожок, но опять ее вернул себе при помощи своей команды, так что наконец оказался одновременно обладателем и ранца, и шляпы, и рожка. «Вот теперь, – сказал он, – теперь я всем обзавелся, и наступило время мне вернуться домой и посмотреть, как мои братцы поживают».

Когда он вернулся на родину, то убедился, что братья на свое серебро и золото построили прекрасный дом и жили в свое удовольствие.

Он вошел в их дом, но так как платье на нем было рваное и поношенное, на голове у него помятая шляпа, а за спиною потертая котомка, то они не хотели его признать за своего брата.

Они осмеяли его и сказали: «Ты только выдаешь себя за нашего брата, который пренебрегал и серебром, и золотом, и все искал для себя лучшего счастья! Тот уж, вероятно, вернется к нам во всем блеске, каким-нибудь королем, что ли, а уж никак не нищим!» – и выгнали за двери.

Тогда он разгневался, стал хлопать по своему ранцу до тех пор, пока полтораста молодцов не вытянулись перед ним во фрунт. Он приказал им окружить дом братьев, а двоим из них – наломать пучок прутьев с орешника и обоих гордецов до тех пор угощать этими прутьями, пока они не признают его за брата.

Поднялся шум, сбежались люди и хотели оказать помощь обоим братьям в их беде, однако же никак не могли с солдатами справиться.

Донесли о случившемся королю, и тот, недовольный нарушением порядка, приказал капитану выступить со своей ротой против возмутителей и выгнать их из города. Но наш молодец выхлопал из котомки команду гораздо многочисленнее роты, побил капитана и заставил его солдат отступить с разбитыми носами. Король сказал: «Этого проходимца следует проучить!» – и выслал против него на другой день еще больше людей, но и те ничего не могли поделать. Наш молодец выставил против него войско сильнее прежнего да, чтобы поскорее расправиться с королевскими солдатами, повернул на голове два раза шляпу: грянули пушки, и королевское войско было побито.

«Ну, теперь уж я до тех пор не помирюсь, – сказал молодец, – пока король не отдаст за меня замуж свою дочку и не передаст мне право на управление всей страной от его имени».

Это было передано королю, и тот сказал дочери: «Плетью обуха не перешибешь! Ничего не остается более мне делать, как исполнить его желание… Коли я хочу жить в мире и притом хочу удержать венец на голове, так я должен тебя ему отдать».

Свадьбу сыграли, но королевна была очень разгневана тем, что ее супруг был человек простой, что он ходил в помятой шляпе и носил за спиною потертую котомку.

Она бы очень охотно от него отделалась и день и ночь только о том и думала, как бы этого добиться.

Вот и надумала она: «Уж не в этой ли котомке и заключается его чудодейственная сила?»

И прикинулась она ласковой, и, когда размягчилось его сердце, стала ему говорить: «Если бы ты, по крайней мере, откинул эту противную котомку, которая так ужасно тебя безобразит, что мне за тебя становится совестно». – «Милый друг! – отвечал он. – Да ведь это мое самое дорогое сокровище! Пока эта котомка у меня в руках, мне никто на свете не страшен!»

И открыл ей, какими котомка обладает дивными необыкновенными свойствами.

Тогда она бросилась к нему на шею, как будто для того, чтобы обнять и расцеловать его, а между тем проворно отвязала у него котомку и пустилась бежать.

Оставшись наедине с этой котомкой, она стала по ней похлопывать и приказала солдатам, чтобы они своего прежнего начальника захватили и вывели бы из королевского дворца.

Они повиновались, и лукавая жена приказала еще большему количеству войска идти за ним следом и совсем прогнать его из той страны. Пришлось бы ему пропадать, кабы не его шляпа! Повернул он ее разок-другой – и загремели пушки, и все сразу сбили и смяли, и королева сама должна была к нему прийти и молить его о пощаде.