Текст книги "Кастанеда. Код иной реальности"

День третий. Непредсказуемость

Войдя в аудиторию, мы заметили, что в центре пола расстелен кусок синего полотна. Он занимал довольно большое пространство, так что нам пришлось в буквальном смысле «ходить по стеночке». Мы сгрудились у самой кафедры; там Кастанеда и расспрашивал нас о наших домашних практиках. После этого он вышел в центр, сдернул полотно с пола – и мы увидели, что пол в этом месте был замысловато расчерчен квадратами. Точнее, это была целая дорожка из квадратов, напоминающая вытянутый лабиринт. В центре «лабиринта» белел нарисованный круг, в котором было написано fire – «огонь». У меня возникло ощущение, что нечто подобное я уже видел.

– Это классики, – небрежно бросил Кастанеда. – Дети всего мира играют в эту игру, если, конечно, это нормальные дети.

И он засмеялся. Его смех был настолько заразителен, что все мы вдруг почувствовали себя так непринужденно, будто здесь – не семинар, а вечеринка. Не знаю, что на нас нашло, но мы словно перестали замечать доктора Кастанеду. Девушки стали вспоминать, как именно нужно играть в эту игру. Оказалось, что все знают разные варианты. Только я не мог ничего вспомнить, потому что в моем детстве этой игры почему-то не было. Тем не менее общее воодушевление передалось и мне. Я включился в разговор.

– Как, ты никогда не играл в классики? – спросила меня девушка по имени Люсия.

Меня стали учить. Насколько я понял, смысл заключался в том, чтобы в определенном порядке пройти все квадраты, дойти до центра и выйти обратно. Тот, кто, спутавшись, прыгал в центральный круг не в должном порядке, «сгорал» в «огне» и выходил из игры. Порядок прыжков был указан в квадратах цифрами. Они располагались так, что, действительно, было довольно сложно соблюсти правильный порядок. Мы увлеченно следили за очередным прыгающим, гадая, удастся ли ему допрыгать до «огня» и выйти из него целым и невредимым.

Про Кастанеду мы забыли. Да что там! Мы забыли и про самих себя, мы словно превратились в детей!

– Признаться, я удивлен таким пренебрежением, – раздался холодный, резкий голос доктора Кастанеды. – Я проводил семинары в Америке и Европе, но нигде мне не встречались такие невежественные слушатели. Вы перешли все границы! И это – студенты одного из лучших университетов! Дикари!

Его слова подействовали на нас, как ушат холодной воды.

Кастанеда отчитывал нас, как провинившихся школьников. Мы и чувствовали себя таковыми. Лицо мое горело, от стыда я хотел провалиться сквозь землю. Такого позора я не переживал с тех пор, когда отец застал меня подглядывающим за переодеванием девочек в балетной школе (мне было тогда 9 лет). Думаю, нечто подобное испытывал в тот миг каждый из нас.

Вдруг Кастанеда изменился в лице и громко захохотал.

– Попались, поверить не могу, попались! – громыхнул он сквозь смех. – Как я вас!.. Ха-ха… Ну надо же!

Мы растерялись. Мы не понимали ровным счетом ничего. Думаю, не одному мне на какой-то миг показалось, что доктор Кастанеда сошел с ума.

Внезапно он прекратил смеяться и предложил нам взять стулья и рассесться вокруг мелового лабиринта.

– Игра в классики имеет своей целью пройти через лабиринт и суметь из него вернуться, – спокойно сказал он. – В центре круг с надписью «огонь». Бывают и другие надписи, например «котел» или «яма». Все это символизирует смерть, могилу, адский огонь. Прыгая через классы к центру, вы символически спускались в Аид, прыгая обратно – возвращались на землю.

* * *

– Это инициационная игра, – продолжил Кастанеда, – я думаю, в нее играли еще тогда, когда не были изобретены ни буквы, ни цифры. В процессе учения маг тоже должен пройти такое символическое умирание и воскрешение. В горах Мексики дон Хуан показывал мне место, где хоронят воинов, охотников за Силой. Их погребают под кучей веток, и они проводят там довольно долгое время. В них умирает обычный человек, а воскресает маг. Смерть одного статуса и рождение другого – в этом заключается смысл любого посвящения. Во время своего «умирания» маг не просто приобретает «статус» мага. Он учится. Он учится у Силы, которая его «забирает» на то время, пока он остается «мертвым». Эта Сила, разумеется, смерть. У смерти можно научиться многим замечательным качествам. Высшие маги учатся у смерти до самой смерти, простите за тавтологию. Мы же сегодня остановимся только на одном из этих качеств. А именно – на непредсказуемости.

Смерть всегда непредсказуема. Никто не знает, когда она придет. Она непредсказуема, а потому неуязвима.

Маг, человек знания, тоже должен быть непредсказуем. Он не может позволить себе быть предсказуемым, потому что вовлечен в вечную битву Силы. Если он будет предсказуем, Сила сметет его. Вы пришли сегодня на обычное семинарское занятие. Вряд ли вы ожидали, что вам придется играть в классики. Менее всего вы ожидали, что сможете поддаться легкомысленному настроению и забыть обо всем на свете. И уж чего вы не ожидали вовсе – что я начну вас распекать. Я не должен был вам разжевывать это все так подробно, но у нас просто нет времени на то, чтобы каждый из вас доходил до таких вещей своим умом.

Сегодня вы на собственном опыте убедились, что простая смена настроения может привести в замешательство, а значит – сделать человека уязвимым. Простая манипуляция настроением – самое малое, на что способен маг. Те из вас, кому доведется хотя бы немного продвинуться по пути знания, еще не раз столкнутся с этим качеством магов. Хорошо, если вам посчастливится учиться на примере ваших союзников. Но если вас будут учить соперники, вам не выйти без серьезных ран из этой битвы.

В свое время дон Хуан сильно ругал меня за то, что я был слишком предсказуем. Я завтракал, обедал и ужинал в одно и то же время. Если этот режим по каким-либо причинам нарушался, я чувствовал себя скверно. Дон Хуан объяснял мне, что предсказуемость – свойство жертвы, но никак не охотника за Силой. Маг не может позволить себе быть предсказуемым, иначе он станет жертвой.

Человек становится предсказуемым, потому что его успокаивает иллюзия стабильности.

Действительно: каждое утро восходит солнце, каждый вечер оно заходит, и наступает ночь. Но все не так просто. Каждый вечер мир погружается во тьму, он перестает существовать, он умирает! А с каждым рассветом – возрождается вновь, и это уже другой мир. Только глупец может сохранять иллюзию того, что каждый день видит один и тот же мир. В свое время, когда дон Хуан объяснял мне все эти вещи, я пытался возражать ему: мол, мир остается прежним, в этом можно убедиться, если ночью зажечь электричество. Но я был неправ.

Электрический свет может сохранить только очертания мира, но сам он сильно меняется под влиянием тьмы. В темноте живет множество различных сущностей. Мне лично довелось убедиться в том, насколько меняется мир, когда землю окутывает тьма. Дело не в том, что во тьме мы можем не замечать чего-то, что прекрасно видели при свете дня. Дело в том, что мир действительно становится иным. В нем появляются вещи, которые никогда не существовали ранее. Он перестает быть предсказуемым, и потому мир ночью опасен. В нем может выжить только тот, кто умеет быть непредсказуемым. Тогда его не поймать.

Глосс – договор об одинаковости

Чтобы быть непредсказуемым, надо уметь избавляться от глоссов.

Глосс – это своего рода договор об одинаковости. Мы все давно договорились воспринимать мир одинаково. Глосс – это система соглашений, которая облегчает понимание и экономит кучу времени, но делает нас предсказуемыми и управляемыми.

Управление группами людей, от школьников до населения целой страны, строится на предсказуемости. Мы живем в системах глоссинга. В Америке она одна, в Европе – несколько другая, но все же мы вкладываем в одно и то же понятие одно и то же значение. Когда мы говорим «дом», то имеем в виду некое здание, где есть стены и крыша над головой. Для мага, человека знания, домом может быть туман, или ночь, или набор непонятных никому другому фраз. Для него дом – это такое состояние сознания, в котором он чувствует себя хозяином, только и всего. Быть может, он чувствует себя дома, когда идет дождь. Для нас это неприемлемо, но именно это и нужно для того, чтобы быть непредсказуемым.

Непредсказуем – значит непобедим. Как можно напасть на дом человека, если его домом является дождь?

Мне пришлось учиться непредсказуемости годами. И все равно эта наука мною не постигнута до конца. Поэтому я лишь дам вам направление, я не могу обучить вас непредсказуемости.

Для начала вам нужно уяснить себе, что люди воспринимают все окружающее как систему образов. Есть образ леса, образ города, образ пустыни. Если я скажу вам, что самая большая пустыня – это Нью-Йорк, вы решите, что это всего лишь метафора. Но для человека знания это не метафора, а реальность.

Мы живем по шаблонам. Нам кажется, что это удобно, но на самом деле шаблоны ломают нас. Никто не испытывает голода по утрам, но социальный шаблон заставляет нас есть, притом есть довольно плотно. Считается, что утром нужно съедать большую часть дневного рациона. В обед – вполовину меньше, а самую меньшую часть оставлять на ужин. Это какая-то извращенная логика. День – это поле битвы. Хороший воин никогда не станет наедаться перед битвой. Он может позволить себе более плотную пищу только после сражения. А мы делаем наоборот: наедаемся до начала сражения.

Сила, которую мы должны были оставить для важной битвы, уходит на то, чтобы переварить пищу. Человек знания ест лишь тогда, когда чувствует голод, и прекращает трапезу, как только почувствует сытость. Он не обжирается, не впихивает в себя еду насильно, как это делаем иногда мы, – «потому, что надо поесть» или «потому что вкусно». Для человека знания вообще нет понятия «вкусно». Для него есть только понятие Силы. Пища – это Сила. И он знает, что если возьмет Силы больше, чем ему потребно, эта Сила уйдет, захватив с собой и толику его личной силы.

Кажется, что это очень легко – питаться лишь тогда, когда появляется чувство голода. Но голод тела и голод ума – разные вещи. Тело испытывает голод не так часто, как ум. Ум – вот что соблазняет и губит тело. Сначала ум «поглощает» все эти прекрасные кушанья, которые выглядят очень аппетитно, так что тело вынуждено следовать за умом. Волки питаются раз в сутки, иногда – реже. Волк никогда не будет есть только потому, что есть еда. Вы идете путем Волка, вы должны научиться есть только тогда, когда голодны.

Разрушить, а не изменить шаблон

Разрушение шаблонов ведет к непредсказуемости, но именно – разрушение. Часто под непредсказуемостью подразумевают простую смену шаблонов. Например, если профессор придет на лекцию не в пиджачной паре, а в джинсах и футболке с непристойной надписью на груди – это будет всего лишь смена шаблона. Если этот же человек станет менять шаблоны слишком часто, такая смена станет еще одним шаблоном. Фокус не в том, что вы внешне делаете не то, что от вас ожидают. Фокус в том, что вы все время делаете то, что вам надо, что вам действительно надо. Но люди в большинстве своем не знают своих истинных потребностей. О своих потребностях прекрасно осведомлен только младенец. Когда он голоден, он кричит, когда сыт – отрыгивает. По мере взросления человек впитывает в себя потребности, которые навязывает ему социум, и всю жизнь следует только им, а не тому, что ему действительно нужно.

В этом вас многому может научить ваша смерть. Осознавая ее постоянное присутствие, вы учитесь оценивать потребности с точки зрения истинности. Когда смерть стоит слева, у вас просто нет времени на удовлетворение прихотей. Человеку знания достаточно присутствия смерти, но почувствовать его дано не каждому. Сами того не замечая, люди прилагают массу усилий для того, чтобы почувствовать присутствие смерти. Подсознательно они знают, что смерть – единственный друг и помощник, единственный серьезный стимул, единственный стоящий повод для действия, для поступка. Отчаянное пьянство или наркомания – все это способы почувствовать смерть. С этим же связаны любые рискованные ситуации – восхождение в горы, плавание под водой, полет на дельтаплане, прыжки с парашютом. Долгие путешествия, открытие неведомых стран – всё это способы «умирания», всё это пути, которые, как мы надеемся, научат нас чему-то очень важному. Смена социальной деятельности или встреча с незнакомцем – это тоже встреча со смертью. Это всегда производит на нас весьма сильное впечатление. Каждое такое переживание возвращает нас к нашим истинным потребностям, но редко кто осознает подлинное значение таких переживаний. И все равно – даже будучи подсознательными, эти опыты играют порой решающую роль в нашей жизни.

Детская игра в непредсказуемость

Посмотрите на классики, на то, как расположены квадраты. Сложность этой игры заключается в том, как они пронумерованы. Цифры идут не подряд: вам все время нужно искать глазами номер следующего квадрата. Кто ошибается – попадает в огонь, умирает. Это игра в непредсказуемость. Только будучи непредсказуемым, можно добраться до смерти и выйти от нее живым.

Никто не отдает себе отчета в том, насколько важна эта игра для человеческого сознания. Это неоднократное, поочередное проигрывание ситуации умирания учит нас обращаться со смертью, учит быть внимательным, а значит – непредсказуемым.

Игра в классики и станет сегодня вашим практическим занятием. Можете считать ее инициацией, потому что мы сейчас будем играть в умирание.

Правила игры вы вспомнили еще в начале занятия. Я лишь сделаю от себя небольшое добавление. Тот, кто «сгорит», или «умрет», должен будет весь остаток занятия вести себя так, как, по его мнению, следует вести себя мертвецу. Я не дам вам никаких ориентиров: пусть сработают ваши собственные стереотипы. Просто постарайтесь войти в роль мертвеца как можно глубже.

* * *

Затем Кастанеда сказал, что можно начинать. То ли от волнения, то ли от сложности расположения классов, но добраться до центра в нужном порядке не удавалось никому. Настала моя очередь прыгать. До этого я внимательно следил за каждым проходящим лабиринт. Я видел, что ошибки их были примитивными и происходили в основном от отсутствия внимания. Я сконцентрировался, впрыгнул в первый квадрат и почти сразу услышал оклик:

– Сгорел! Яков, сгорел!

Я посмотрел под ноги и увидел, что это действительно так: я стоял в квадрате с номером 11. Как я мог спутать его с единицей? Делать было нечего: теперь я должен был изображать мертвеца. Я посмотрел на тех, кто «умер» до меня. Им не пришло в голову ничего лучшего, как улечься на пол и притвориться мертвыми.

Я захотел соригинальничать и стал изображать из себя духа. Я сел в тень одного из студентов и начал двигаться вместе с тенью. Когда он поднялся для игры в классики, тень его сократилась, а я прыгнул в угол. Не знаю, как назвать это переживание, но, когда я сидел в тени, со мной что-то происходило. Причем я понял это только когда оказался в углу. Пока Кастанеда не велел нам «воскреснуть», я сидел в углу и дрожал. Дрожь эта не была наигранной, меня действительно трясло, как при лихорадке. Я дрожал от страха, потому что не знал, что произошло. Я ничего не делал, просто сидел и твердил про себя: «Я – дух, который живет в тени». Когда тот, в чьей тени я прятался, встал, мое тело само бросилось в угол.

* * *

Никто из слушателей не добрался до центра. Все «сгорели» по пути и теперь изображали, кто как мог, мертвецов. Большинство просто лежали на полу с закрытыми глазами. Однако по их позе угадывался характер «смерти»: кто-то, спеленатый саваном, лежал на спине, как и полагается покойнику, кто-то лежал ничком, раскинув в стороны руки, словно упал со скалы или с лошади; кто-то «умер» в жестоких корчах, а кто-то был «погребен» ритуальным способом, в позе спящего младенца.

Но все это были «порядочные» «покойники», умершие, как полагается умирать человеку. Один я, ставший после «смерти» беспокойным духом, сидел в углу и благодаря этому мог наблюдать все, что происходило в комнате. Когда отпрыгали и «умерли» все, Кастанеда подошел к классам и стал прыгать сам. Я увидел, как серьезно и сосредоточенно он подошел к этой игре. Он ни разу не ошибся и дошел до центра целым и невредимым. Стоя в «огне», он велел нам «воскреснуть». Мы поднялись со своих мест и сели на стулья вокруг классиков. Кастанеда дождался, пока мы рассядемся, затем двинулся в обратном направлении. Он снова не ошибся ни разу. После того как он покинул последний квадрат, он велел одной из девушек взять губку и стереть классы. Затем он объявил, что занятие окончено.

Для меня это было полной неожиданностью: я полагал, что он должен объяснить нам этот опыт. Судя по реакции остальных, не я один испытал что-то странное во время этой игровой смерти. Мы набросились на него с вопросами, но он жестом приказал нам молчать.

– Смерть – это личное дело каждого, – строго произнес он. – Смерть не обсуждают на людях. Ваше тело получило бесценный опыт, и когда-нибудь вы поймете смысл пережитого. Я в любом случае не сумею вам объяснить ничего внятно. Запомните только, что постоянное умирание и возвращение с того света – это и есть непредсказуемость. Всякий раз, когда ваш враг преследует вас, вы должны умереть для него. Умереть – значит стать невидимым, умереть – значит перестать интересовать. И всякий раз, когда ваш враг уверится в том, что вы умерли, вы должны воскреснуть. И сделать это желательно под самым его носом, чтобы привести его в замешательство. В этом случае вы выиграете битву и заберете силу своего врага.

Домашнее задание: встреча с дверью

На этот раз нашим домашним заданием была практика непредсказуемости. Нам надо было разрешить привычную ситуацию непривычным способом.

Обычно, когда я возвращался домой, то сил у меня хватало лишь на то, чтобы перекусить чем-нибудь, ополоснуться в душе и лечь спать. Так было и в этот раз. Разогревая консервированные колбаски, я подумал, что вот это и есть предсказуемая ситуация: прихожу домой, достаю из холодильника банку, открываю ее… Как можно изменить этот шаблон? Лишь только я подумал об изменении, как на меня навалилась дикая усталость. Она буквально подавила меня, я чувствовал, что валюсь с ног. Мною овладело настойчивое желание как можно быстрее добраться до постели. Но вдруг я осознал, что вот так-то никогда не было. За ужином я немного отдыхал и приходил в себя, затем шел в душ и только потом в постель.

«Значит, битва», – подумал я и решил бороться. Превозмогая сонливость, я открыл еще банку с перцем чили и банку бобов, смешал все это и поставил в микроволновку. Я знал, что острая пища не даст мне как следует выспаться. Я был прав: всю ночь меня мучила изжога, я то и дело просыпался и шел на кухню, чтобы выпить стакан воды. Когда я проснулся в третий раз, то поймал себя на том, что это уже тоже стало шаблоном, и подумал, что надо его сломать. Особых идей у меня не было, поэтому я решил просто не включать свет, а идти на кухню в темноте. Я жил в этой квартире уже три года и знал все ее закоулки, поэтому в таком «приключении» не было ничего заведомо опасного.

Я вспомнил слова Кастанеды о том, что мир ночью меняется до неузнаваемости, и усмехнулся. Чтобы попасть в кухню из моей комнаты, нужно было спуститься с лестницы и пройти небольшим коридорчиком. Я без труда миновал лестницу, вошел в коридор; вот уже блеснула невдалеке ручка холодильника: вероятно, на нее упал лунный луч. Я уверенно двинулся вперед, как вдруг налетел на дверь, да так, что искры из глаз посыпались! Я был в буквальном смысле ошарашен: эта дверь выросла передо мной совершенно неожиданно! Мы почти никогда не закрываем ее, и я точно помнил, что в прошлый раз, когда я уходил с кухни, дверь была открыта! Конечно, ее мог закрыть Ловенталь, но он, насколько мне известно, никогда не спускается по ночам в кухню. Особенно странным было то, что я отчетливо видел металлическую ручку холодильника – как бы можно было разглядеть ее сквозь дверь?

Во всяком случае, к изжоге у меня прибавилась еще одна проблема. Лоб мой гудел: удар был довольно чувствительным. Я включил свет на кухне (желания продолжать эксперимент у меня не осталось), достал лед, приложил его ко лбу. Изжога как будто бы отступила. Спать больше не хотелось, и я решил заняться записями.

День четвертый. Присутствие смерти

Делиться впечатлениями о своих домашних опытах перед началом занятия у нас уже вошло в привычку. Увидев меня с шишкой на лбу, Кастанеда рассмеялся:

– Вижу, опыт непредсказуемости вам удался. Ну что ж, вам и первое слово.

Я ответил:

– Да, вполне.

И рассказал о своем ночном приключении.

Карлос выслушал меня очень внимательно, только снова рассмеялся, услышав о моем столкновении с дверью.

– А вы говорите – мир ночью остается прежним, – сказал он, отсмеявшись. – Вот вам и подтверждение!

И все засмеялись вслед за ним. У меня были смешанные чувства. С одной стороны, я чувствовал, как группа расположилась ко мне, но в то же время мне было немного обидно: лоб-то свой!

– Встреча с дверью – это тоже встреча со смертью, – далее Кастанеда продолжал совершенно серьезно. – Хотя опыт Якова был довольно неуклюж, все же не будем считать, что он не удался.

Твоя главная ошибка, – сказал он, обращаясь ко мне, – заключалась в том, что ты ломал шаблоны во вред себе.

Человек знания никогда не будет ломать шаблоны, которые его защищают и поддерживают. Наевшись острой пищи, ты обеспечил себе беспокойную ночь. Это – напрасная трата Силы. Маг не может позволить себе растрачивать Силу понапрасну. Ломая шаблоны, он направляет Силу, находящуюся в пространстве, в нужную ему сторону. Ты мог бы решить эту задачу очень просто: не есть вообще. Тем более что тело тебе подсказывало этот путь: не зря же на тебя навалилась сонливость! Тебе надо было послушаться тела и ложиться спать натощак. Тем самым ты нарушил бы свой ежевечерний ритуал поедания какой-нибудь еды. И уничтожил бы шаблон, вместо того чтобы еще больше усложнять его. Тогда опыт непредсказуемости пошел бы тебе на пользу. Я не знаю, каково было бы твое переживание, поступи ты таким образом, но, во всяком случае, твой лоб наверняка сейчас был бы чист.

Я был смущен и подавлен: ведь я действительно вел себя прошлой ночью, как полный идиот! Однако выслушав рассказы остальных слушателей, я успокоился: выяснилось, что все совершали столь же глупые поступки. Все пытались сломать шаблоны в ущерб себе.

Изучаем смерть

– Наша сегодняшняя тема – прямое продолжение вашего вчерашнего опыта, – говорил Кастанеда. – Мы продолжаем изучать смерть. Большинство из вас всерьез увлекается антропологией (иначе бы вы не оказались на этом факультете, не так ли?). Вы никогда не задумывались, почему практически во всех культурах вопросам смерти уделяется огромное внимание?

Не отвечайте, пожалуйста, шаблонно: ведь есть культуры, диаметрально противоположные друг другу; в том числе и те, в которых считают, что, умирая, человек исчезает насовсем. Кстати, брухо тоже в этом уверены. И, тем не менее, относятся к смерти более чем серьезно.

Все очень просто: смерть – это единственное истинное знание в мире. Никто из нас не знает о себе ничего, кроме того, что он рано или поздно умрет. Но это знание – Сила, великая Сила. И маг – тот, кто умеет пользоваться Силой этого знания.

Маги считают, что всякий раз, когда вы вспоминаете о том, что должны умереть, вы начинаете соответствовать сами себе. Вы обретаете свой истинный размер, свое истинное значение, свое истинное достоинство – вот почему так притягательны все вещи, связанные со смертью, пусть отрицательно, пугающе – но притягательны. Вчера я говорил вам о том, что каждый человек подсознательно стремится к тому, чтобы почувствовать присутствие смерти. Проницательным натурам для этого не требуется ничего сверхъестественного. Чтение стихов или слушание музыки, наблюдение за природой, рассматривание какой-нибудь занятной безделушки или просто поездка в метро способны впрямую подвести их к чувствованию смерти.

Самым толстокожим нужно для этого балансирование на грани, и никак иначе. Знайте: тот, кому по душе неоправданный риск, не может почувствовать присутствие смерти никаким другим образом, кроме как посмотреть ей прямо в глаза. Часто это кончается настоящей смертью. Смерть не спешит, но когда человек так настойчиво стремится к ней, она забирает его. Смерть милосердна, как бы дико это ни звучало.

Помните, мы говорили с вами о том, что для людей европейской ментальности существует одна и та же система понятий; в частности, мы рассмотрели такое понятие, как «дом». Так вот: есть шаманы – и в Мексике их довольно много, – для которых домом является смерть. Это необязательно шаманы высшего посвящения: я встречал довольно много низших шаманов, которые утверждали, что их настоящий дом находится в мирах смерти. Они посещали эти миры во время шаманского транса и описывали эти свои запредельные странствия самым подробным образом. Собственно, по способности тела проникать в эти миры и узнают настоящего шамана.

Для любого нормального человека смерть представляется чем-то неведомым и устрашающим; и только для шамана это знакомая реальность. Шаман знает, что мир смерти познаваем. Смерть для него является неизведанной только до первого транса. С каждым разом она обретает все более и более различимые формы. В мире смерти появляется структура, так что шаман вскоре может составить свою собственную топографию смерти. Именно благодаря этой схеме он может выполнять те функции, из-за которых социум терпит его присутствие. Когда шаман лечит больного, он отыскивает его душу в мире смерти. Если душа не успела спуститься слишком низко, шаман выводит ее из мира мертвых, совсем как в мифе об Орфее. Считается, что душа не покидает тело сразу, в один момент. Когда начинается болезнь, тогда начинается уход души в мир мертвых. Чем глубже спустилась душа, тем тяжелее болезнь.

Все эти хорошо известные, даже классические, вещи я рассказываю вам для того, чтобы вы поняли одну важную вещь.

Для мага смерть является незаменимым помощником и весьма сильным союзником. Но только для живого мага. Смерть значит много для живых; для мертвых она не значит ровным счетом ничего. Вот почему пережить смерть способен только живой человек.

В сущности, за свою жизнь человек переживает несколько смертей. Половое созревание и достижение брачного возраста – это смерть детства. Женитьба, рождение детей – смерть юности, точно так же как появление плода знаменует собой смерть цветка. А получение диплома означает смерть студента, – Кастанеда окинул нас хитрым взглядом и подмигнул.

Мы засмеялись.

– Но все эти опыты смерти проходят мимо человека. Это свойство времени, оно текуче, а мы, живя во времени, тоже становимся текучими. Мы плавно перетекаем из одного состояния в другое, точно так же как день перетекает в вечер, а затем в ночь. Но день и ночь – абсолютно разные вещи, такие же разные, как живой человек и труп.

В обществах, где практикуются магия и шаманизм, опыты смерти не проходят незамеченными. Они непременно сопровождаются определенными ритуалами, так называемыми инициациями. Подростки – юноши и девушки – в обязательном порядке проходят инициационные обряды. Но только магические инициации впрямую связаны с опытом умирания, что отражено в названиях некоторых ритуалов, таких, например, как похороны воина. И это неслучайно. И дело не только в том, что после опыта умирания – инициации – человек приобретает свойства духа. (Вы имели возможность слегка прикоснуться к этому на вчерашнем занятии, когда изображали мертвых.) Магу известно: человек может открыться жизни только через правильное понимание смерти.

Жизнь становится жизнью – то есть самым главным сокровищем, которым обладает человек, – лишь тогда, когда мы осознаем неизбежность смерти. На пути к осознанию вам поможет знакомое уже качество алертности, то есть внимательность и сопоставление.

Дело в том, что смерть постоянно присутствует в жизни. Я сейчас говорю не о том физическом присутствии смерти, которая стоит слева от вас. Это присутствие каждый видит или чувствует в соответствии со своим магическим дарованием, или проницательностью, что по сути то же самое.

Я говорю о тех фактах смертей, которые совершаются буквально у нас на глазах. Я имею в виду не собственно смерть знакомых и незнакомых нам людей (хотя и этого в нашей повседневной жизни более чем достаточно: стоит только открыть газеты или включить телевизор). Речь о незаметных, проходящих мимо мелких событиях, которые являются смертью.

Прощаясь друг с другом каждый раз в конце занятия, вы умираете друг для друга. Уйдя отсюда однажды, вы можете уже никогда сюда не вернуться. Засыпая, вы умираете, потому что никто не может дать вам гарантию, что вы доживете до утра. Вы идете по улице и видите, как падает с дерева лист: это – смерть листа и смерть дерева: лист умирает, но и дерево умирает вместе с ним; оно умирает для листа.

Мы все мертвы в том смысле, что умерли для тех людей, которые уже умерли и которые знали нас при жизни. С их смертью для них умер целый мир, и мы в том числе. Человек знания осознает это и умеет извлекать из этого потрясающего факта колоссальные уроки. Тот, кто однажды осознал себя мертвым (будучи при этом живым), смог остановить мир. Он не просто получил Силу – он получил свободу.

Некоторые индейские племена верят в то, что, когда свершилась смерть самого первого человека, это изменило весь существующий тогда мир. По преданиям этих племен, именно тогда небо отделилось от земли и люди перестали общаться с богами. Именно первая смерть первого человека и породила магов, потому что только маги могут получить качество духа и в этом качестве сообщаться с небесами.

Брухо идут еще дальше: они считают, что смерть каждого человека полностью меняет существующий мир. Они видят это и удивляются, почему мы не можем осознать этого очевидного факта. Мир не статичен именно потому, что в нем каждую секунду случается чья-то смерть. Статичны в этом мире только мы: вот почему наше положение все время ощущается нами как шаткое. Никто не может спокойно почивать на лаврах, даже самые успешные и богатые люди чувствуют, что что-то не так. Длительное благополучие и спокойствие кажется нам чем-то зловещим, и неслучайно: когда мы застреваем в какой-либо статике, мир проносится мимо нас.

Единственный способ удержать мир в нужных нам границах – это начать замечать его изменения. Когда вы видите эти изменения, вы можете создать свой собственный мир. Вы уже можете начать действовать: принимать решения и совершать поступки. Ведь мир и создается последовательностью решений, больших или малых. Впрочем, нельзя делить решения и поступки на большие и малые. Есть только то, что нужно сделать сейчас, когда смерть стоит слева. Нужно делать то, что вы бы сделали, если бы знали наверняка, что через минуту умрете.