Текст книги "На смерть Цины"

АРХАИЧЕСКИЕ ОПУСЫ
Семнадцатый фрагмент

 
Как иссохнет багрец – кровь зачерпни мою,
Светлый Господь, поставь юродивые меты,
Не спасти и Крестом огнь-братию сию,
Указуют шляхи нам в инакие светы.
 
 
Аще ляжет Звезда, запируем и там,
Не хватило на всех нас лазори Господней,
Прибили царичей ко еловым щитам,
Наспех внесенным вверх из подвальцев исподней.
 
 
Ах, я ели всегда паче смерти любил,
В новогоднем чаду век просиживал зимы,
Рождество ни одно и теперь не избыл,
Глянут как чернецы – белью будут язвимы.
 
 
И теперь юродной вопиявший молчит
И пристали давно ангелки черневые,
Не дождаться трубы, Сыне мой воскричит,
Буде могут изречь на Суде неживые.
 
 
И хотели спастись, и хотели бежать,
Но младенцев и тех различили по крови,
Принялася тогда Смерть неплодная жать
Серпней пажити, нам изъясняться в любови.
 
 
Ведал как упастись, дотянул бы деньки,
Но по лотосам вдоль не прошелся из серы,
Сожимаю в перстах недород-волошки,
Для сыночка оне, для Михалки, химеры.
 
 
Говорила, спасешь из исподней любой,
Да, нелюба, сама христарадно сгубила,
Разве усны, слезясь, посквернила божбой,
Гвоздевое сребро так в распятие вбила.
 
 
Наискось зашили мой порубленный лик,
Ничего от него и досель не осталось,
Только лежа в гробу аз предстал всевелик,
Лишь во гробушке тех нищих яствий досталось.
 
 
В вечном царствии пир юрово отгремел,
На трапезных замки, претемны Элизеи,
Алчет пурпурных вин, кто бежать не сумел,
Но сготован четверг и мельчат ротозеи.
 
 
Смертной каши восласть мы наелись, Отец,
Все слегли однова и не встребуют емен,
И последок любой – ныне Твой первенец,
Темен он иль всебел, превелик иль никчемен.
 

 
И служений алкали благих,
Но златые кресты отоснились:
Червоточны распятия их.
 
 
Днесь Господние с рыбами нети,
Человеков не ищут ловцы,
И преложны парафии эти,
Во которых собиты венцы.
 
 
Ах, о нас еще десно расскажут,
Перстный свет яко будет далек —
И Христу ангелочки укажут,
Где последний истлел василек.
 

* * *

 
Отражаясь в терничных очах.
Здесь и Смерть поднесла перстный палец ко рту:
«То ли царствие в горних лучах?»
 
 
Сыне, Лазарь давно в смрадной яме изгнил
И с распятья Тебе не сойти.
Мертвый первенец мертвых зачем хоронил —
Все на свадьбу пришли во плоти.
 
 
Зрел Господь, как безумная бросила мать
Чернорозный венец в колыбель,
Как трапезники стали костями снимать
Со невесты венечную бель.
 
 
И был венчан по смерти возлюбленный Сын,
И Его закатилась Звезда,
И теперь с утопленных в цветы крестовин
Черных роз не сорвать никогда.
 

* * *

 
От изоческих черных земель.
Покаянно снимают глушцы-серафимы
Балахонную тлумную бель.
 
 
Вот смотри, их понурые очи темнеют
И в зерцалах роятся огни.
Нас к застолью не звали – зачем леденеют
Сплошь стольничные яства в терни.
 
 
Эти звездные бреши разверзлись нещадно,
По трапезной пожар полоснул.
Юродивые здесь да калеки порядно,
Каждый емину в персть завернул.
 
 
Во пиру мы еще посмеемся, вельможе,
Гусли всплачут и мы возгудим,
И невест обозрим всерумяных на ложе,
Буде сами не пьем, не едим.
 
 
Веселы божевольные сестры и братья,
А небесные чада молчат
И гостям раскрывают пустые объятья,
И костями по блюдцам стучат.
 

 
Золотыми рамонами нас.
Божедревка горит на пустых берегах —
Претяжел ея белый окрас.
 
 
Как терничная соль до небес возлетит
Да отбелит червонны столпы,
Иисусовых чадушек смерть освятит,
Изберет из всетлумной толпы.
 
 
Лишь тогда кровозвездие Божьих цветов
И узрит, кто юдолен и свят,
И взнесутся юродные с черных крестов,
И в полынной купели сгорят.
 

* * *

 
Рдяных траурных лент не жалели,
Завились и в муар сорняки,
Чтоб с всенощными звездами тлели.
 
 
Ах, не сталось инаких цветов,
Убиенные розы ли имут,
Как от вретищей нет лоскутов,
Те веночки лишь книжники взнимут.
 
 
Цветность их Божий пурпур собьет,
Всяку хватит Господней любови,
А полынь белых роз не превьет —
Мы превили их струями крови.
 

* * *

 
Упоили нас горьким вином,
Во юдоли земной ничего не сбылось,
Хоть печальным забудемся сном.
 
 
А умеют ли мертвых любить на земле,
Вопроси мировые углы,
И хоругви теперь, и крестовья в золе,
И отступники правят балы.
 
 
Только всуе венцы примеряют оне,
Во зерцалах горят золотых,
Нет осадка в подвальном соцветшем вине,
Нет горения в ликах пустых.
 

* * *

 
Скорбь зальем не слезами, так водкой
И на смертную выйдем стерню
Величавою царской походкой.
 
 
Нам в четверг суждено умереть,
Потому не страшись воскресений.
Белый снег и во гробе гореть
Будет светом чудесных спасений.
 
 
Всё боялись наперсники лжи
Чайльд Гарольда узнать в гордой стати,
Ненавидели всё, так скажи,
Чтоб шелками стелили полати.
 
 
Лишь однажды поддавшись слезам
Фарисейским, пустым уговорам,
Мы погибли, как чернь к образам,
Соль прижглась ко святым нашим взорам.
 
 
Мы погибли и в твердь фиолет
Не вольем, крут гостинец окольный,
Но для Господа правого нет
Мертвых, свет и заблещет – престольный.
 
 
Всяк воскреснет, кто смерть попирал
Новой смертью, мы ж в гниль окунулись
Здесь еще, слыша адский хорал,
И смотри, до Суда не проснулись.
 
 
В ямах нас багрецом обведут,
Но не выжгут вовек Божьей славы,
Эти черные взоры пойдут
К звезд алмазам – для мертвой оправы.
 

* * *

 
По средам лишь птенцов ангелочки жалеют,
Вдоль убойных колод извилися огни,
Ах, на них ли, Господь, наши пухи алеют.
 
 
Коли не было сил страстотерпствовать-жить
Раздарили венцы, не пречли обереги,
Так и неча теперь о любови тужить,
Геть венечную бель восточати на бреги.
 
 
Поперхнулись одно мертвокровной водой,
А хотели всего из кринички напиться,
И юродствуем днесь пред безумной Звездой,
Вот сойдем – набегут в нашу кровь заступиться.
 

* * *

 
Не избыли мучительный гнус,
Нас по черной иглице влекли
И в зеленях рыдал Иисус.
 
 
Желтых нет иль соцветших чернил,
Но из Леты прельется Звезда,
Поелику Спаситель хранил
Убиенных невинно всегда.
 
 
Скажет Он: «Эти лики темны,
Только истинно вам говорю,
Их виждите у яркой стены,
Лишь они присномилы царю.
 
 
Оттого ли, что всех предали,
На заклания выдали чад,
Будет в тьме иудейской земли
Только желтию цвесть вертоград».
 

 
Ничего откупить не сумели в миру,
Лихоимцы взяли даже сребра колечки,
И трапезничать им за сие на юру,
Нощно пити, а мы восчадим, яко свечки.
 
 
И морили ж, Господь, сирых чадов Твоих,
Заставляли алкать вод из мертвой криницы,
Хлебы травлены есть и черствиться на их,
Что чертоги златы, как червеют вязницы.
 
 
Вот и кончилась жизнь, и пришли мы сюда,
Смертью трачены все, в жалкой рвани-старизне,
Буде промысел Твой – выбирай невода,
Розных ангелов кличь, весело им во тризне.
 
 
Наши слезы одно горних царствий красней,
Отгремели пиры, вспоминанья, Господе,
Тлеют с первой Звездой, мы не виждим огней,
А и сами горим бойной кровью в колоде.
 

* * *

 
Во алтарные идя врата,
И падем на худые колени,
Беспричинная смерть золота.
 
 
Если наши кровавые тризны
Много дали терниев лубкам,
Отречемся от бойной старизны
И раздарим венцы ангелкам.
 
 
Это, Господи, мы лишь стучимся
В алтари, осыпаючи злать,
Крови нет, хоть зеленью сочимся
И кричим, и кричим – исполать.
 

* * *

 
И прогнали мошку с побледневшего смертно чела,
Вновь аида-царя в имяреке глупцы не узнали,
Восвояси пошли, и была их печаль весела.
 
 
Золотой, золотой Ершалаим безмолвствует втуне —
Кровь Христоса ли смыть, как потянут на стогны царей
И распнут за любовь, не Марие, а жалкой матруне
Чернь дозволит рыдать близ крестов и чумных алтарей.
 
 
Подходила к ним Смерть и ея не узнали надежи,
Голубые цари, Ершалаим омыла гроза
И во бели садов замелькали исчерные рожи,
И сквозь кровь пропеклась Иисуса больная слеза.
 
 
Хорошо ль балевать на поминках по Божием Сыне,
Мед и пиво алкать, запивати худое вино,
Буде всех провели, до последней звезды на помине
Вас и вырежут всех и упрячут потайно в рядно.
 
 
Человеческий сын, а не мальчик Господний гуляет
В белом льне и цветках, возлюбившим его говорит,
Чтобы шли по домам, и слезою убийц похмеляет,
Прекровавой слезой – нощных звезд она ярче горит.
 

* * *

 
Всё искали блажную Звезду.
Смерть пугала зимовой своей ворожбой,
Забываясь в исчадном бреду.
 
 
Драгоценные вкруг прележали снега —
Хлеб для нищенской нашей сумы.
Во любови топилися их жемчуга,
Наливались отрутью зимы.
 
 
Светлый Господь, почто же твои голубки
Сатанеют в горнилище нег —
На изгнившие темных венков лепестки
Осыпается искристый снег.
 

 
И войдем в безымянные Божьи хоромы.
Наши кости черны для вороньей потехи
Да горят вечной славой пустые шеломы.
 
 
Страстотерпцы встречалися нам по дороге
В змейках крови, с побитыми сребром перстами.
Забывали всечасно о Господе Боге,
Припадем уж теперь к Его ризе устами.
 
 
Скажет Господи: «Черни избыты потравы,
Чада вольны, во аде пусть кружат вороны.
Воплетайте в венцы свои сорные травы,
Слезы скудные лейте на эти короны».
 
 
Разве ангелы косточки наши поднимут,
Возрыдавши, снесут их к заросшему храму,
Поелику измертвые чада не имут
Ни любови Господней, ни царского сраму.
 

 
Примеряя, ты станешь прощаться
И тогда различишь наконец
Круг, в котором нам присно вращаться.
 
 
Ад в зерцале ослепший лишь зрит,
Не ищи тень мою и в Колоне,
Ибо царскою оспой пробит
Взгляд и вылит в багрец на иконе.
 
 
За погибших в неравном бою,
Смерть поправших и проклятых миром
Ты в последнем застолье сию
Кровь зажги над церковным потиром.
 
 
Пусть горит она с барвами тьмы,
Вместе с утварной ветошью тлеет,
Горький цвет всеблагой суремы
Тем дарит, кто себя не жалеет.
 
 
Так и мы не жалели себя
И, смотри, ведь успели некрасно,
Сколь хранят и карают, любя,
Ангелки – вознесемся безгласно.
 
 
Аще нам вкруг пенатов летать
Васильковою твердью преложат,
Будем тихо еще соцветать,
Разве тристию первенцы множат.
 
 
Даже злато не нужно судьбе,
Не застолье у нас, а поминки,
Циннобер, виждь, влечется к тебе
Синью уст, окунавшихся в цинки.
 

* * *

 
Васильковые нам исплетутся короны,
Как сойдем и начнут поименно считать
Благовестных певцов, зревших Божии троны.
 
 
Раздарили себя мы калечным родам,
Ничего не взяли, да слезами умылись,
Тянем персты свои к озлащенным ладам,
Каистры наши, Господь, нищетой преязвились.
 
 
А и длится еще пированье волхвов,
Вот явимся туда, где подложны музыки,
Пурпуру изольем со тяжких рукавов —
И прордеют крушней хоровые языки.
 

* * *

 
Их выточив голубками со краю,
Нам эльфы по струнам басовым путь
Укажут к отвоеванному раю.
 
 
Иллюзии утратились одне,
А рая мы еще не потеряли,
Сколь истина в худом всегда вине,
Цари свое видения сверяли.
 
 
Веди ж к вратам иль мимо, Элиот,
Не молви о надежде, речь остави,
Нам ангелы серебрили киот,
Гореть в каком лессированной яви.
 
 
Вольно от рая в сторону уйти,
Левее тлятся куполы Аида,
Направо всех к чистилищу пути
Ведут с неотвратимостью боллида.
 
 
Певцы теперь ответны за обман,
Не ведают и днесь о чем творенья,
Навеяли сиреневый дурман
Глупцам, лишив их собственного зренья.
 
 
Иное там, иное и не то,
Свидетельствовал Грек и с Греком иже,
Как миновать предрайское плато,
Без ангелов теней явиться ближе.
 
 
Что правда, паки истинно гореть,
Затепливаться станем, яко свечки,
Нельзя еще неречным умереть,
Сордим хотя акафистом сердечки.
 
 
Дарован был труждающимся рог
Мирского изобилья, дарованны
Судилище царям, пиитам слог,
Которым ангелы соборованны.
 
 
Им здесь распорядиться удалось
Немногим, а и как распорядиться
Талантом, если пиршество свелось
К попойке, не смешно ль таким гордиться.
 
 
Не будем сих речителей судить,
Трудами пусть молчанье искупают,
Глядишь, одни взялись хлебы сладить,
Другие красных жеребов купают.
 
 
Бессмертие оспаривать нельзя,
А периев тяжеле событийность,
Влечет любая избранных стезя
Туда, где расточается витийность.
 
 
Хотели песнью торжища лечить
И в каверы свои же угодили,
Нельзя ловушки эти отличить,
Засим чернилом сердца туне рдили.
 
 
Смотри, днесь панны с вишнями во ртах
Летают и цвета гасят золою,
И даром о серебряных крестах
Пииты гонят челядей метлою.
 
 
Излитый мрак виется тяжело,
Бледнея пред победными дымами,
Аидовскою тенью на чело
Ложится твердь – она вовеки с нами.
 
 
Молчи, елико все временщики
Днесь могут лгать о праведной любови,
Не ведают и эти языки,
Какими вдовых сватали свекрови.
 
 
Воспенит слезы наши мертвый цвет,
Прожгут их жала в кубках богомерзких,
Тогда и змеи выползут на свет
Из похв да изо ртов сех изуверских.
 
 
Мешали всё о праведности речь,
Боялись непреложных откровений,
И стали мы безмолвствованьем жечь,
Цезуры отделив от песнопений.
 
 
Свечами нощь светить повремени,
Втще искушать воительные громы,
Текут пускай сиятельно огни
Из вежд моих – во черные хоромы.
 

 
И зерцала судеб лазурково протлели,
И лядаще горят васильки на юру,
Где спасительно мы Богородице пели.
 
 
Нет печальнее здесь наших червных крестов,
За Гамлетом теперь крикнут детушки: «Яду!»,
И черны гончаки, и собили шутов,
Завели юродных во сиротскую ляду.
 
 
И к чему святарей нелюбовь подвела,
Всех травили зело, так остались музыки,
Хоть в зеленях Твоих раздается хвала —
Извели нас, Господь, эти мертвые крики.
 

* * *

 
Возлюбившие страстно Господнего Сына,
Им огонь прожигает кровавые веки,
Им и тризнится в каждом дереве осина.
 
 
Ах, не могут они добрести до распятья,
Божий голос молебственный слух различает,
Но вотще ангелки раскрывают объятья,
Ждут-пождут, а Господь всех доселе встречает.
 
 
Исполать вековечной замирной дороге,
Волочатся по ней исступленные орды,
И опять забывают о Господе Боге
Страстотерпцы – любовию только прегорды.
 
 
Им страстное томление снится в могилах,
Им дарована свыше юдольная мука,
Юродивы они и забыться не в силах
От Христоса гвоздящего черного стука.
 

 
Господь, смерти в четверг воспрошаю опять,
Буде вина испиты не впрок, а в потеху
И обильная адская точится рать,
Ближе тени ея, юродным не до смеху.
 
 
Так не поняли, так не сумели оне
Смерть кровинок понять в истеченье похмельном,
Вопиящие рты на помины в окне
Отобьем, яко роз черноту на отбельном.
 
 
Отбелим их, Господе, велика печаль,
Не веселие правило ими, но тризна.
Царской не было жизни, да ей-ведь не жаль,
Вспомнят живы еще, пусть неймет укоризна.
 
 
Не смогли победить и сойти не смогли,
Чермной туши черней самочинны укоры,
И стуги на гробах, доиспрахших в земли,
Благовествуют, чтоб прелагали заморы.
 
 
Ан оне эти жертвы прияли в миру,
Да и сами сперва, свет изочий не древен,
Пировали, а детки слегли во пиру,
Кликну внове, Господь, разве мертвых царевен.
 
 
Ибо некого звать боле в черном резье,
И когда нам побитые вежды изгасят,
Углядит всяк слепец, как в подрамном розье
Прахоря золотыя павлины и красят.
 
 
На миру смерть красна, ну а мы, гордецы,
Повлачили венцы по святым Элизеям
И не зная – в огне терневые венцы
И по варварским днесь растащенны музеям.
 
 
Укажите из вас не участников тех
Распинаний чумных и пребудем в расчете,
И со смерти тогда я избуду сей грех,
Вы всещедро вино четвергово испьете.
 

* * *

 
Змеиным жалам и горящим косам
Нам выход в царство мертвенных теней
Укажут, яко мрамор камнетесам.
 
 
Пройдя врата в портальном серебре,
Персты утопим в перстни и браслеты,
На золотопокрасочной коре
Заблещут огнелистные букеты.
 
 
Встречай гонимых странников, Аид,
Князей хмельных сокликивай на тризну,
Преявились мы в сонме аонид,
Сынки мертвые зреют ли Отчизну.
 
 
Пусть мается без царичей она
Иль, может, о Ироде веселится,
И нам несите ж горького вина,
Мгновение одесное пусть длится.
 
 
Коль здравствуют иродников толпы,
Зерцала не увиждят крысолова,
Свое нерукотворные столпы
Взнесем помимо детища Петрова.
 
 
Честно хотели Господу служить,
Пенаты благоденственные славить,
Но время не пришло елику жить,
Демонов станем песнями забавить.
 
 
Главы и полотенца с плеч долой
Слетели, востречай теперь успенных
Героев, диаментовой иглой
Языцы протыкай сиих блаженных.
 
 
Духовничества сказочную стать
Вновь ложный свод багрит и яд столешниц,
Мы будем о любви воспоминать
И чествоваться профилями грешниц.
 
 
Ступают дивы белые легко,
Цитрарии под узкими ступнями
Еще благоухают высоко,
Виются за понтонными огнями.
 
 
Здесь камень бренный – памятник блажным,
И праведники тьму загробных далей
Очами выжигают, чтоб иным
Помочь найти святой багрец скрижалей.
 
 
Морок его непросто различить,
Скрижали сами тернием увиты,
Лишь свет начнется пелены точить
Смугою, значит, близко лазуриты,
 
 
В каких еще брадатый Моисей
Сверкает и беседует с мессией,
А снизу торговец и фарисей,
Распятые позднее Византией,
 
 
Темно глядят на Господа Христа
И, празднуя всехрамовые торги,
Софиста-книгочея от листа
Ночного отрывают для каторги
 
 
Воскресных пирований и трапез
Недельных, тайных вечерей отмольных,
Эпохами влекомых под обрез
Лжетворных фолиантов и крамольных,
 
 
Скорей, Огюст, невежественных книг,
Беспамятству сонорных эпитафий,
Угодных душам выбритых расстриг
И желти битых временем парафий.
 
 
Так вот, чтоб смысла нить не утерял
Читатель терпеливый, лазуриты
О первом приближении сверял
С реальною картиной Маргариты
 
 
Избранник, Гретхен юной проводник
В миры иные разве, прорицатель,
Целованный Христосом ученик,
Никак не краснокнижник и писатель.
 
 
А мы, заметим только a propo,
У них во многом черпали науки
Миражность исторической, скупо
Сегодняшнее время на поруки
 
 
Небесные, учености самой
Задето нарицательное имя,
Грозят недаром тирсом и сумой
Века тому, кто Господа приимя,
 
 
Об истине решился гласно речь,
Глас трепетный возвысил, от юродства
Хотел младых героев остеречь,
Явил пример земного небородства.
 
 
Одна тому сейчас награда есть,
Посох незрячий с патиной темницы,
Сочли б витии древние за честь
Такое жалованье, но страницы
 
 
Истории новейшей не пестрят
Геройства образцами, низких тюрем
Временщики бегут и мир дарят
Письмом, всечуждым золота и сурем,
 
 
И даже на примере вековом
Контактов человечества с Аидом,
Нельзя теперь хвалиться торжеством
Ученой достоверности и видом,
 
 
Хоть внешне соответствующим тьме
Библейской, о которой и горели
В злаченом багреце иль суреме
Скрижали, кои праведники зрели.
 
 
Простит ли мне читатель записной
Письма и рассуждений тривиальность,
Но в башне под опалою свечной
Одну внимал я мрачную сакральность
 
 
И видел, что с Фаустом нам вкушать
Лазурные и черные текстуры,
Дилеммы безответные решать
С химерами темниц и верхотуры.
 
 
В потире лишь осадок ветхих бурь,
Слезой обвитый, цветом ли чешуйным,
И мы узрим, как черную лазурь
Двуперстием пробьет кровавоструйным.
 

* * *

 
И точает венцы наши смерть васильками,
На помине Твоем в лепоте предстоим —
Что шутейных краснить и златыми стежками.
 
 
А музыка гремит и поют весело
Тлумы нищие днесь заунывные псальмы,
Красным было в миру игрунов ремесло,
Горицветным вином утолили печаль мы.
 
 
И молчат ангелы, и во твердых гробах
Лиры с нами, Господь, и пустые сороки
Всё галдят, и у нас пропеклась на губах
Звонно червная кровь чрез языцы высоки.
 

 
Отражается в нетях ловцов,
Ни живой и ни мертвой воды
Не узреть из-под горних венцов.
 
 
Тяжелее распятий они,
Всяк земною полынью горчит,
Кровью ль нашей гасимы огни:
Золотое на красном точит.
 
 
Китеж-град в усыпальнице вод,
Славных витязей полно искать,
Закружил их царевн хоровод —
Вместе мертвую брагу алкать.
 
 
То архангелов Трубы слышней,
То двуногий смыкается лес,
Но сельфиды во злате огней
И безмолвные Триры небес.
 
 
Убиенным зачем воскресать,
Втще худые короны ложить,
Сим пристало кровицей писать,
Потому и младенцам не жить.
 
 
Только тернии красили их,
Написания спрячут в ларцах,
Изъявимся тогда о своих
Непорочных соборных венцах.
 
 
По расписанным кровью стенам
Девы-призраки пурпур свиют,
Где Господние ангелы нам
Нощно черные псальмы поют.
 

* * *

 
Господь, чадам Твоим непозвольно и ныне,
Как сумеем к Тебе на мурог доплестись,
Излием со дыхниц по смертельной терцине.
 
 
Стали, Господи, мы за распятьем белы,
Преалкали свое из пиалок скудельных,
Не трилистники ль там восчервляют углы,
Где мессии лежат без крестов богодельных.
 
 
Встретим жадную Смерть и окупим с лихвой
Всемирские грехи, каистры хлебные бросим,
Мало черных дворов и терни юровой —
Право жити-любить хоть бы ею испросим.
 

 
Царский стол полон водки и снеди.
Мы отдарим треклятой алчбе
Сукровичные вретища, леди.
 
 
Будет нощно старизна гореть,
Денно мертвенным пламенем чезнуть,
Как одним не дано умереть,
Так иные не могут воскреснуть.
 
 
Знать, несли эти яства не нам,
Пенны кубки другим подносили,
Ан прошлись по басовым струнам
И слезами их злато залили.
 
 
Только пеплом сокроем свою
Скорбь, побитую в гниль батогами,
Станем речь лишь на самом краю
Тьмы и света мирского с врагами.
 
 
И кого упасали зело,
Бедоимцы сии неосудны,
Горисветником все исцвело,
Так и смертники все безрассудны.
 
 
Осудили благих за тщету,
Сдали для вековечной потравы.
Кто подносит зерцало ко рту —
И персты их, и вежды кровавы.
 
 
Под бряцание тяжкое лир
Мы сойдем в гробовое подполье,
Кровь излив сию в присный потир:
Век гореть на успенном застолье.
 

* * *