Электронная библиотека » Яков Миркин » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 4 июня 2021, 09:40


Автор книги: Яков Миркин


Жанр: Управление и подбор персонала, Бизнес-Книги


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

27 июля 1913 г., Мисси. «Ни за что на свете не согласилась бы стеснить его свободу», «к семейной жизни никакой склонности». Выручает Мисси деньгами. Ходит по тайге в экспедиции с инженерами.

Время длится. 1913 г. – отца больше нет. Мисси с Иваном кружат по Сибири – Курган, Омск, Чита, Томск. Чернорабочий, очень нужны деньги. Наконец, революция, амнистия, Москва. Письмо 12 ноября 1918 г., из Орла: «Нет давно ни одного яйца». 17 декабря 1921 г., под Одессой. «Живем <…> в малюсенькой хатке… Иван Кондратьевич много работает, делает ванны, вёдра, болванки, шьёт меховые шапки всех фасонов, за что получает то хлебец, то кусочек сала <…>, то картофель и проч. Я стираю, шью (и крою уже сама). Из рванья переделываю…». Крестьянская семья.

Снова время. 1930-е. Ленинград, на Украине – голод. Политкаторжане в почете. Она на пенсии, в блузках с белым воротничком. Уже не Мисси, осенняя, рядом – книги, библиотекарь. Великих деяний не случилось.

18 февраля 1942 г., Мисси: «Что готовит судьба? Если не долго осталось жить, призываю на головки Маши и Тани всяческое благополучие. Не знаю, не сделаю ли чего плохого, за что мучила бы совесть… Увлечению “Разумом” очень сочувствую. Вот его мне в жизни не хватило, и из-за этого не сумела сберечь близких. Стёпа очень слаб. Будьте живы. Тётя Маруся».

7 декабря 1943 г., домоуправление. «Сообщаю Вам, что Мария Аркадьевна умерла весной 1942 года. Стёпа также умер (младший сын – Я.М.). От Ильи (старший сын – Я.М.) были письма в 1942 году, он находится где-то в Иркутске. Из стариков здесь почти что никого не осталось».

На конверте стихи:

 
Покуда живы мы, балтийцы,
И гнев у нас кипит в сердцах,
Мы не дадим врагу пробиться,
Мы не отступим ни на шаг.
 
 
Клянёмся мы, что выход в море
Мы защитим стальной стеной,
Чтоб пели ветры на просторе
О славе Балтики родной!
 

Дальше – только бумаги. Конверты, фотографии, записки. Стареющие книги, как отпечатки людей.

Мисюсь, где ты? С твоей жизнью, с ее изгибами, со всеми ее странными дикостями и великими идеями? C тем, как ты весело смеялась? Где ты?

Можно испуганно смотреть, как исчезают дни. Нет ответа.

Торжествовать. Ахматова

См.: Новый Сатирикон, 1916, № 2. С. 2. Рис. В. Лебедева


«Меня не печатали 25 лет. (С 25 до 40 и с 46 по 56)»[27]27
  Ахматова А. А. Pro domo mea. // Анна Ахматова. Малое собрание сочинений. С.-Петербург: Азбука. С. 412.


[Закрыть]
.

Хотя в начале 1946 г. ее хотели все. Готовился к изданию толстый том ее стихов (потом тираж сожжен, еще две книги пошли под нож). Для нее триумфально открылись все журналы.

Вот что она писала: «В этом самом 46 г., по-видимому, должно было состояться мое полное усыновление. Мои выступления… просто вымогали. Мне уже показывали планы издания моих сборников на разных языках, мне даже выдали (почти бесплатно) посылку с носильными вещами и кусками материй, чтобы я была чем-то прикрытой»[28]28
  Там же. С. 411.


[Закрыть]
.

Это закончилось бесповоротно. С шумом. Был август 1946 г., и орган пылающий, то бишь Оргбюро ЦК ВКП(б), издал рескрипт, что ее стихи наносят вред. Они не могут быть терпимы[29]29
  Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14.08.1946 № 274, п. 1 г. «О журналах «Звезда» и «Ленинград».


[Закрыть]
.

Как там сказано? «Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии».

Типичной. Чуждой. Пустой. И безыдейной.

И еще, почти изысканно: «дух пессимизма и упадочничества», «вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, “искусства для искусства”».

Жданов приехал в Ленинград громить ее: «Не то монахиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой»[30]30
  Жданов А. А. Доклад о журналах «Звезда» и «Ленинград». Госполитиздат, 1952. С. 10.


[Закрыть]
.

Сказал низость: «До убожества ограничен диапазон ее поэзии, – поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной. Основное у нее – это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности»[31]31
  Там же. С. 9.


[Закрыть]
.

И теоретически обобщил: «Анна Ахматова является одним из представителей <…> безыдейного реакционного литературного болота»[32]32
  Там же. С. 9


[Закрыть]
.

Есть у пропагандистов общая черта. Когда-нибудь они будут прокляты. Прошлые, нынешние и будущие.

«…Такой мой быт, состоящий, главным образом, из голода и холода, был еще украшен тем обстоятельством, что сына, уже побывавшего в вечной мерзлоте Норильска и имеющего медаль «За взятие Берлина», начали гнать из аспирантуры <…>, причем было ясно, что беда во мне… А Сталин, по слухам, время от времени спрашивал: «А что делает монахиня?»[33]33
  Ахматова А. А. Pro domo mea. / Анна Ахматова. Малое собрание сочинений. С.-Петербург: Азбука. С. 414.


[Закрыть]
.

Зачем он это сделал?

Всему виной был ее триумф.

Вот что сказал свидетель – Константин Симонов: «Выбор прицела для удара по Ахматовой и Зощенко был связан не столько с ними самими, сколько с тем головокружительным, отчасти демонстративным триумфом, в обстановке которого протекали выступления Ахматовой в Москве, вечера, в которых она участвовала, встречи с нею, и с тем подчеркнуто авторитетным положением, которое занял Зощенко после возвращения в Ленинград»[34]34
  Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. М.: Книга, 1990. С. 93.


[Закрыть]
.

Быть в назидание:

«Во всем этом присутствовала некая демонстративность, некая фронда, что ли, основанная <…> на уверенности в молчаливо предполагавшихся расширении возможного и сужении запретного после войны. Видимо, Сталин <…> почувствовал в воздухе нечто, потребовавшее, по его мнению, немедленного закручивания гаек и пресечения несостоятельных надежд на будущее»[35]35
  Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. М.: Книга, 1990. С. 93.


[Закрыть]
.

– Что делать? Терпеть, – сказала как-то она, совсем, как говорят в российских деревнях.

И мы будем терпеть, проходя по ее строчкам, следуя за ней туда, где она остается одна. Одна – без погонщиков и их собак. А там – отчеркивать то, что нам нужно, чтобы тоже терпеть – суету, бездорожье, а иногда – молчание:

 
«Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни,
На краешке окна и духота кругом,
Когда закрыта дверь и заколдован дом
Воздушной веткой голубых глициний,
И в чашке глиняной холодная вода,
И полотенца снег, и свечка восковая, —
Грохочет тишина, моих не слыша слов, —
Тогда из черноты рембрандтовских углов
Склубится что-то вдруг и спрячется туда же,
Но я не встрепенусь, не испугаюсь даже…
Здесь одиночество меня поймало в сети.
Хозяйкин черный кот глядит, как глаз столетий,
И в зеркале двойник не хочет мне помочь.
Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь».
 

Написано в 1944 году. Ташкент. Ей 55 лет. До нового молчания – еще 2 года.

Владеть. Леонид Дубровский

Он был неистребим. Косил из пулемета в гражданскую в Крыму – и добыл орден Красного Знамени. Взял в Царицыне купеческую дочь, а за ней – приданое. «Москва белокаменная. У меня особняк-квартира в семь комнат, пара выездных лошадей, кучер, у жены горничная, кухарка». От тестя – капиталы, а он – красный командир, орденоносец. Орденоносцев – мало, они – в цене.

С неба пролился нэп. Уволился, «стал во главе компании всех московских ресторанов и кабаре». Десяток тысяч штата. Тысяча артистов и музыкантов. Ну, так он говорил. «Богатели мы тогда компанией баснословно. Мой орден продолжал играть магическую роль». «Представьте мою московскую контору: чудесное двухэтажное здание с колоннами, во всех комнатах полно клерков различного пола. Мой кабинет на втором этаже за массивной дубовой дверью, обитой для звуконепроницаемости звукопоглотителями. Внутри его на стенах огромнейший портрет Ленина и его ближайших соратников. А за таким же массивным столом, как двери, покорный ваш слуга всё с тем же орденом Красного знамени на груди. Являвшиеся к нам представители финансовых органов сразу становились маленькими и податливыми».

И чтобы по-честному. «Доходы к нам валили от нэпманов. Мы стригли их. Наши рестораны были слишком дороги для рабочих людей». «Тайные комнаты свиданий, кабаре с полуголыми девицами, казино…». «У каждого нашего компаньона появились роскошные квартиры, стильная мебель, костюмы заказывались у лучших заграничных портных, собственные выезды, на целое лето отправлялись к черноморскому побережью. А там новые встречи, свидания, любовь. Казалось, что всему этому не будет конца».

Но – не судьба. Налоги, буйная рука пролетарских органов, брат нэпман изнемогает, клиент всё тоньше. «Магическое влияние моего ордена постепенно уменьшалось». И он самоликвидировался.

«И на правах орденоносца получил квартиру в государственном доме на Большой Полянке». Шуба и шапка енотовые, а под ними «всё тот же орден Красного Знамени».

«Но что-то нужно было предпринимать». Вызнал, что парикмахерские – еще не трогали. В Ленинграде основал салон в 50 мастеров. На Садовой улице починил разбитое торговое здание. Сам научился стричь. Своих натурщиков стриг бесплатно, налив стакан коньяка, чтобы не пугались. Выучился, стал стричь под Скрябина, под Ворошилова, под Калинина, Есенина и Маяковского, а также под летчиков-героев. Образцы – в альбоме. Номер 1 – Есенин, номер 3 – Ворошилов. «Усы несколько кверху, острая клинышком борода» – это Скрябин. «Были <…> желавшие ходить под Сталина. Но я боялся браться за такой портрет». А в 30-е сдался – налоги! – и «втихаря смотался в родной Крым».

«Там я был своим человеком. Вскоре евпаторийское общество красных партизан приняло меня в свою организацию». Бесплатный трамвай, без очереди – хлеб. В доме политпросвещения – «мой портрет красного партизана». Всё было хорошо, а потянуло – в Москву.

Так основал он парикмахерское дело на Ленинградском вокзале. Книжка красного партизана – в нагрудном кармане, чтобы была видна. «Не менял я только своей внешности. Зимой ходил я важно всё в том же еноте, в руках с громаднейшего размера английской работы кожаным портфелем с монограммой». Но – копеечные доходы!

Наконец, прознал, что «можно зарабатывать бешеные деньги» на заграничных пластинках. Из-под полы.

Пластинки ему доставляли дипломатической почтой. Дальше классика – комиссионный. «Избрав жертву, если она заслуживала доверия, я с высоты своей енотовой шубы, блестя десятком золотых зубов, извиняясь перед ней, заявлял, что я являюсь любителем иностранной пластинки, что кое-что принес сдать на комиссию». Ну и сделка – деньги – ресторан.

«Земля вертится. Жизнь течет. А наша человеческая, как она коротка! поэтому я несмотря ни на что, по старой привычке каждое лето отправлялся к черноморскому побережью. Как я уже говорил, выдавал теперь я себя там отдыхающим за директора какого-нибудь энского завода. Разодетый с иголочки, всё с тем же перманентно орденом, да еще и молодой, я производил на курортниц известное впечатление».

Немного завидно. «Она восхищалась моим наблюдательным умом и технической осведомленностью… Короче: очки я ей втер».

На Большой Полянке жил рядом с оружейником Федором Васильевичем, из донских казаков, «известным конструктором русского автоматического оружия». Похоже, речь идет о Токареве.

Федор Васильевич «махнул рукой и пророчески произнес: “Начнется война, а она не за горами, и немецкие армии сразу захватят пол-России. Для этого всё подготовлено. Всё же военное искусство – это наука. Нельзя же с поповским образованием учить этому тонкому искусству других, как это делается сейчас у нас. Война – не детей крестить”».

Поэтому, когда началась война, сразу же «смотался на восток». «Было совершенно очевидным, что ждет страну, если во главе войск ее стал не военный, а человек с поповским образованием. Я и по своему опыту знал, что <…> война – это не детей крестить. Прав был Федор Васильевич, истинный русский патриот». Взял с собой чемоданчик с фотоматериалами, чтобы спекульнуть. И сразу же попался в Казахстане. «8 лет лишения свободы и еще 3 года по рогам» («по рогам» – ссылки. – Я.М. ).

О ком это? Кто это попался, как он говорил, «за понюшку табака»?

Леонид Федорович Дубровский.

Все попытки найти его следы – никакой возможности. Как будто этот человек не существовал. Не он ходил в енотовой шубе, не он щеголял орденом Красного Знамени и книжкой красного партизана. Не он втирал очки «черноглазенькой журналистке». И не он основал в Москве великий ресторанный трест.

Единственный его след – рассказ Александра Константиновича Соколенко, тоже лагерника, в его книге «Хранить вечно». «Хранить…» – это он о своем деле, политическом, ни за что, 1944 года. И о нем тоже известно немного. Да и сама книга издана на каких-то птичьих правах, самоходом[36]36
  Соколенко А. К. Хранить вечно. Воспоминания. Ridero, 2019.


[Закрыть]
.

Они – Соколенко и Дубровский – встретились «там». Леонид Федорович «почему-то очень боялся затеряться в нашем мире, как песчинка, даже боялся умереть, не оставив в этой жизни никакой памяти о том, что тогда-то, там-то жил такой Дубровский Леонид Федорович, пусть со всеми недостатками, хотя он в жизни и не хотел быть таким. Но что сделаешь? Такова жизнь: она и формирует человека, она и калечит».

И еще вот что было записано в рассказе, который называется «Орден Красного Знамени».

«Поздним вечером, когда мы укладывались на ночлег, он под стрекот кузнечиков рассказывал мне о своей прошедшей жизни и просил запомнить рассказанное, чтобы потом, как он почему-то надеялся на меня, я мог записать рассказанное и донести о нем будущим поколениям. Где сейчас Леонид Федорович? Жив ли он? Ничего о нем не знаю. Но просьбу его, спустя четверть века, я выполняю».

Это писано в 1970 году. И мы тоже выполним эту просьбу, чтобы запомнить его. Эту неистребимость, этот зуд, эту страсть, эту неугомонность, этот енотовый колпак и енотовую шубу над красным знаменем. Этот зуд – наворотить! Неистребимое, богоданное чувство человека вывернуться, но натворить – пусть с вывороченной шеей!

Неистребимый пыл желания, нас толкающий, вечно великий, навечно данный, как бы в нас ни упирались кулаком!

Не забудем и Александра Соколенко. Он – Имя. В его письме стоит раствориться. А куда попасть? В леса и горы 1946 года, когда никому неизвестно, будет ли возможность выжить.

Перевозбудить. Зощенко

Тот самый Зощенко – офицер Первой мировой, пять орденов, командир роты. Был отравлен газами. 1917–1920 годы. Скитания. В книге «Перед восходом солнца» он писал:

«В кресле против меня французский полковник. Чуть усмехаясь, он говорит:

– Завтра, в двенадцать часов дня, вы можете получить паспорт. Через десять дней вы будете в Париже… Вы должны благодарить мадемуазель Р. Это она оказала вам протекцию.

…Я говорю:

– Я не собираюсь никуда уезжать, полковник. Это недоразумение.

Пожав плечами, он говорит:

– Мой друг, вы отдаете себе отчет, что происходит в вашей стране?.. Прежде всего это небезопасно для жизни – пролетарская революция…

– Хорошо, я подумаю, – говорю я. Хотя мне нечего думать. У меня нет сомнений. Я не могу и не хочу уехать из России. Я ничего не ищу в Париже».

Он не уехал. Он не мог уехать из России.

В 1941 году пытался уйти на фронт. Со своим пороком сердца, полученным от отравления газами.

«Перед восходом солнца» он стал печатать по кускам в 1943 году.

Эта книга была лично ненавистна Сталину. В 1946 году – постановление Оргбюро ЦК ВКП (б) от 14 августа 1946 года № 274.

Цитата:

«В журнале “Звезда” <…> появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой “Звезды” является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции “Звезды” известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко “Приключения обезьяны” (“Звезда”, № 5–6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами. Предоставление страниц “Звезды” таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции “Звезда” хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь как “Перед восходом солнца”…».

Что еще? Он выжил, не был арестован. Ждал ареста. Писать и печататься не мог. Голодал. Сапожничал, как в 1918 году.

И скоро ушел.

Никому не известно, как сложилась бы его жизнь в Париже, и случился бы на свете писатель Зощенко или нет, и была бы – или нет – у нас счастливая возможность прочитать вот это: «…огромные потрясения выпали на мою жизнь. <…> Но ведь я-то не видел в этом катастрофы! Ведь я же сам стремился увидеть в этом солнце!»

Какая бессмысленная драма в том, что человек, выбравший Россию, возлюбленный государством (он получил-таки «трудового красного знамени»), всю жизнь любивший, смеявшийся, страдавший от депрессий, человек, не имевший вины ни перед кем, был пойман в ловушку, создавшую вокруг него нечеловеческую пустоту!

Какая бессмысленная насмешка в том, что человек, написавший книгу о самоконтроле – «Перед восходом солнца», о том, как управлять самим собой, чтобы никому не причинить вреда, был полностью лишен контроля над самим собой, попав под государственное колесо!

Эта книга была полностью напечатана в 1987 году. Через тридцать лет после того, как он махнул на всё рукой – и ушел.

В конце драмы должны быть назидания.

Они есть: этим историям нет конца.

Ими покрыто время.

В них нет никакого смысла, они – ни за что.

Они заливают нас.

Так и написал Зощенко.

«И вдруг необычайная картина – вода выступает изо всех люков и стремительно заливает мостовую. Снова по воде я иду домой… Ужасное зрелище».

Это его время выступило из всех люков и пор, чтобы залить людей, их самонадеянность, их неспособность всё увидеть до конца, их способность обманываться, их любовь к тому, что нельзя любить, их гордые решения, когда все развилки пройдены именно так, чтобы принести в будущем страдание.

Быть угрозой. Великие князья

Ты можешь угрожать государству тем, что ты есть. Самим фактом своего существования. Сила слова, сила памяти, сила рождения, сила влияния.

В Петропавловской крепости, в январе 1919 г., расстреляли четырех великих князей – заложников. Якобы в ответ на убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Германии. Старшему было около шестидесяти, младшему – пятьдесят пять.

Протокол заседания Президиума ВЧК от 9 января 1919 г.: п.2. – «телеграф поместить в оперативном отделе», п.5 – назначить зав. автомобильным отделом, п.7 – выдать жалованье согласно декрету о материнстве и младенчестве, п.8 «Об утверждении высшей меры наказания чл. быв. императорск. – Романовск. Своры» – решено: «Приговор ВЧК к лицам, быв. имп. Своры – утвердить, сообщив об этом в ЦИК»[37]37
  Архив ВЧК. Сборник документов. М.: Кучково поле, Центральный архив ФСБ, Общество изучения истории отечественных спецслужб, 2007. С. 318–319.


[Закрыть]
.

Императорско-романовская свора.

Один из них – Николай Михайлович Романов. Историк милостью божьей. То, что он успел, было бы вековым счастьем для любого ученого. Изданные тома с массой документов. «Московский Некрополь» в 3-х томах, более 1400 страниц. «Петербургский Некрополь» в 4-х томах, более 700 страниц. Чтобы помнили. Два тома «Александр I» в 2-томах, более 1300 страниц. «Дипломатические сношения России и Франции. 1808–1812» в 7 томах. Три тома «Графа Строганова», «Князья Долгорукие». И еще 5 томов, многостраничных, великолепных, клад для будущих историков – «Русские портреты XVIII и XIX столетий». Лев Толстой: «всё это издание есть драгоценный материал истории»[38]38
  Переписка Л. Н. Толстого и Н. М. Романова, письмо Толстого от 29 января 1906 г. (Ясная Поляна). / Литературное наследство, том 37/38: Л. Н. Толстой. II / АН СССР. Ин-т лит. (Пушкинский Дом). М.: Изд-во АН СССР, 1939. С. 322.


[Закрыть]
.

Да, он – либерал. Числился в «опасных радикалах». Приветствовал Февральскую революцию. Лично собирал подписки об отказе от прав на престол у членов царской фамилии. Распивал многие чаи с Керенским. Шутил, что «на старости лет придется стать президентом республики»[39]39
  Пчелов Е. В. Ученый из Дома Романовых: Великий князь Николай Михайлович. / Материалы XXVI Международной научной конференции. М.: РГГУ, Археографическая комиссия РАН, 14–15 апреля 2014 г. С. 75.


[Закрыть]
. Он «обладал всеми качествами лояльнейшего президента цивилизованной республики, что заставляло его часто забывать, что Невский проспект и Елисейские поля – это далеко не одно и то же… Его ясный ум, европейские взгляды, врожденное благородство, его понимание миросозерцания иностранцев, его широкая терпимость и искреннее миролюбие стяжали бы ему лишь любовь и уважение в любой мировой столице… В ранней молодости он влюбился в принцессу Викторию Баденскую – дочь нашего дяди великого герцога Баденского. Эта несчастная любовь разбила его сердце, так как православная церковь не допускала браков между двоюродным братом и сестрою. Она вышла замуж за будущего шведского Короля Густава-Адольфа, он же остался всю свою жизнь холостяком и жил в своем слишком обширном дворце, окруженный книгами, манускриптами и ботаническими коллекциями»[40]40
  Воспоминания Великого князя Александра Михайловича Романова. С.-Петербург: Питер, 2015. Том II, глава IX.


[Закрыть]
.

Окруженный книгами и манускриптами.

19 августа 1914 года. Он – историк, он – думающий, вот что он пишет из действующей армии в своем дневнике: «По ночам находят на меня бессонницы, потому мысль работает и не дает покою: к чему затеяли эту убийственную войну, каковы будут ее конечные результаты? Одно для меня ясно, что во всех странах произойдут громадные перевороты, мне мнится конец многих монархий… У нас на Руси не обойдется без крупных волнений и беспорядков…»[41]41
  Записки Н. М. Романова. Красный Архив. Том IV–V. 1931. С. 150.


[Закрыть]
.

Генерал, даже во время военных действий ловивший бабочек. Бабочки, названные в его честь. Желтушка Романова. Шашечница Романова. Бабочки, названные им в честь матери. Коллекция из 110 тысяч бабочек, подаренная Зоологическому музею в Петербурге. И сегодня она там – уникальна[42]42
  Интернет-сайт Зоологического института РАН. Фондовые коллекции – бабочки: URL: https://www.zin.ru/Collections/Lepidoptera/.


[Закрыть]
. Его 9 толстенных томов о бабочках[43]43
  Опубликованы в «цифре», доступны в интернет-библиотеке: www.biodiversitylibrary.org.


[Закрыть]
. Глава Русского исторического общества, Русского географического общества – не номинальный.

8 мая 1917 г. Мемуары французского посла Мориса Палеолога, визит к Николаю Михайловичу. «– Когда мы опять увидимся, – говорит он мне, – что будет с Россией?.. Увидимся мы еще когда-нибудь?.. Не могу же я забыть, что я висельник!»[44]44
  Жорж Морис Палеолог. Царская Россия накануне революции. Москва – Берлин.:Директ-Медиа, 2017. С. 442.


[Закрыть]
.

В 1916 г. он опубликовал брошюру «Казнь пяти декабристов 13 июля 1826 г. и император Николай I». Ради чего? Это что – пророчество, и самому себе? Выдержки из писем – прямая речь Николая I: «ужасный день настал», «мне приходится исполнять этот ужасный долг», «у меня какое-то лихорадочное состояние», «особое чувство ужаса». И, наконец, в день казни: «Милая матушка, час тому назад мы вернулись сюда и, по полученным сведениям, везде всё спокойно; царит единодушное возмущение, а что всё, наконец, кончено, производит общее довольство»[45]45
  Романов Н.М. Казнь пяти декабристов 13 июля 1826 г. и император Николай I. Петроград: Тип. Т-ва А. С. Суворина «Новое Время», 1916. С. 8–12, 14. Опубл. Президентской библиотекой. URL: https://www.prlib.ru/item/335767 (обращение 15 декабря 2019 года).


[Закрыть]
.

Мы не знаем, царило ли общее довольство, когда казнили четырех великих князей, полураздетых, зимой, в январе 1919 г., в Петропавловской крепости. И был ли для кого-то из подписавших этот день – ужасным.

За две недели до казни он просил о милости. Копия письма из личного архива Луначарского:[46]46
  Николай Михайлович (великий князь). Письмо из заточения // Наше наследие. – 1992. – № 25. – С. 86–87. Опубл. Сахаровский центр.


[Закрыть]

«Седьмой месяц пошел моего заточения в качестве заложника в доме предварительного заключения. Я не жаловался на свою судьбу и выдерживал молча испытания. Но за последние три месяца тюремные обстоятельства изменились к худшему и становятся невыносимыми. Комиссар Трейман, полуграмотный, пьяный с утра до вечера человек, навел такие порядки, что не только возмутил всех узников своими придирками и выходками, но и почти всех тюремных служителей. Может во всякую минуту произойти весьма нежелательный эксцесс.

За эти долгие месяцы я упорно занимаюсь историческими изысканиями и готовлю большую работу о Сперанском, несмотря на все тяжелые условия и большой недостаток материалов.

Убедительно прошу всех войти в мое грустное положение и вернуть мне свободу. Я до того нравственно и физически устал, что организм требует отдыха хотя бы на три месяца. Льщу себя надеждою, что мне разрешат выехать куда-нибудь, как было разрешено Гавриилу Романову выехать в Финляндию. После отдыха готов опять вернуться в Петроград и взять на себя какую угодно работу по своей специальности, поэтому никаких коварных замыслов не имел и не имею против Советской власти…

Николай Михайлович Романов.

Дом предварительного заключения. Камера № 207.

6 января 1919 г.».

Ему почти 60. «Я не жаловался на судьбу и выдерживал молча испытания». Большая работа о Сперанском. Никаких коварных замыслов. Мне плохо. Прошу вернуть мне свободу. Какую угодно работу по специальности. Камера № 207.

Вот что написал о Николае Михайловиче журнал «Красный архив» в 1931 г., напечатав его дневники:

«Октябрьская победа пролетариата быстро и навсегда устранила с политической арены и буржуазных сторонников автора печатаемых записок и его самого вместе с другими представителями романовской династии»[47]47
  Записки Н. М. Романова. Красный Архив. Том IV–V. 1931. С. 142.


[Закрыть]
.

Быстро и навсегда. Устранила. Его самого.

Он угрожал самим фактом своего существования. Романов. «Императорско-романовская свора».

Ученый-историк, написавший о машине, приведшей к казни декабристов. О долженствовании в том, чтобы карать[48]48
  Романов Н. М. Казнь пяти декабристов 13 июля 1826 г. и император Николай I. Петроград: Тип. Т-ва А. С. Суворина «Новое Время», 1916. С. 14. Опубл. Президентской библиотекой. URL: https://www.prlib.ru/item/335767 (обращение 15 декабря 2019 года).


[Закрыть]
. Спец по началу XIX века, по Франции – России. Значит, всё знал о Французской революции. В первую мировую прошел по всем фронтам. В 1905 г. его подсознание как будто само подсказало: «народ думает, что убийствами всего добьется»[49]49
  Переписка Л. Н. Толстого и Н. М. Романова, письмо Романова от 28 августа 1905 г. (Ясная Поляна) / Литературное наследство, том 37/38: Л. Н. Толстой. II / АН СССР. Ин-т лит. (Пушкинский Дом). М.: Изд-во АН СССР, 1939. С. 320.


[Закрыть]
.

В какой момент ты понимаешь, что попал в ловушку? Что будешь вычищен из жизни – просто по факту того, что дышишь? Что должен сказать себе, если ты был на охоте, был в книгах, был в государственной машине, был обязан предвидеть – по долгу, по учению, по размышлению, по крови, по предчувствию загоняемого зверя? Что можно сделать с этой неумолимостью происходящего, наматывающего время на свои барабаны?

И есть ли право задавать эти вопросы Николаю Михайловичу? Нет, они – к нам, к нашему будущему, к охранению России от того, чтобы снова всё не перевернулось. У общества есть риски слабеть с каждым годом, если снаружи – огромное напряжение, а внутри – трудности в государственной машине, в ее целях, сердечности, разумности и способности играть на опережение.

Никакой больше неумолимости в России! Никогда больше вот этого – человек, имярек, на выход, потихоньку, медленное, почти нежное еще движение, но всё ближе к окончательному исходу. Да, точно так, как в январский день 1919 года, а до этого по суткам, по месяцам, тук-тук – чуть чаще, чем обычно, недоумений, нежеланий, ссылок, распорядительных движений, тук-тук, всё больше связанности, каменности, потом – надежд, просьб о милости – куда? Куда всё идет? К вечности, вечности. В гадостный ее вход. Со всеми томами, бабочками и взглядом несколько свысока на процесс. Известно где. В Петропавловке, год 1919, месяц – январь, измученный.

Хватит этого, хватит! Никогда! Нам не нужно об этом слышать, нам не нужно об этом думать. Но время, бывает, что ужасно улыбается и вступает на второй, третий круг, на четвертый, ходит вокруг, как будто знает. Знает – что?

Нет, никогда больше. Пожалуйста, никогда!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации